Зачарованное сердце

Когда на улице раздался рёв автомобиля, она оторвала голову от подушки и издала тихий вскрик. Где-то там за непреодолимой тьмой спали непробудным сном другие девочки, которые, в отличие от маленькой семилетней Шелли, давно перестали бояться звуков уличной жизни, будь то весёлое пение старых пьяниц или рычащий мотор мотоцикла. Да что уж там, даже пролетающий самолет над крышей дома не способен был разбудить этих двух сонь, хотя от этого невыносимого шума даже воздух становился нервным. К сожалению, Шелли не умела спать так крепко, чтобы не слышать ничего вышеперечисленного. Возможно, тому причиной служили её чересчур крупные и чувствительные уши, которые не позволяли ни единому звуку проскользнуть мимо её чуткой персоны, но тут Шелли не могла знать наверняка. Соседки же её — Лора и Вивиан — вообще видели в ней обычную трусиху с большими и оттопыренными ушами, над которой хотелось смеяться. Наверное, они были правы. После того жуткого автомобильного рёва Шелли очень долго не могла прийти в себя. Пот крохотными капельками стекал по её бледному маленькому лицу, даже волосы от влаги превратились в тёмные сосульки. Шелли плотнее обняла ноги под тоненьким одеялом и уставилась на одинокое светлое пятно, которое имело форму окна. Шум мотора давно растворился в тиши и на его место пришло робкое пение сверчков, однако трусливое сердечко Шелли всё никак не могло вернуться в прежний спокойный ритм. Но вскоре её тревожные мысли рассеялись, стоило ей услышать за запертой дверью тяжёлые шаги. Кто-то медленно поднимался по лестнице к ним на второй этаж. Глаза Шелли широко распахнулись от ужаса, и девочка как можно скорее опустила голову на влажную подушку. Она мечтала о том, чтобы шаги прекратились, но те лишь нарастали, становясь с каждым разом всё громче. Вскоре прямо за дверью пронзительно скрипнула старая половица, а затем зашуршала замочная скважина. Шелли задержала дыхание. Её мокрые волосы неприятно защекотали её бледную шею. Она думала о привидении — о страшном существе, чей покой она, скорее всего, потревожила своим криком, но как только дверь в детскую спальню отворилась, вместо приведения или какого-либо ещё чудовища в жёлтом дверном проеме показалось улыбчивое лицо профессора Орэля. Мягкий свет зажженной свечи аккуратно ложился на его вытянутое лицо, сплошь усыпанное как маленькими, так и глубокими, похожими на раны, морщинами. Несмотря на полумрак, который, тем не менее, продолжал захватывать вторую половину тела Орэля, Шелли совершенно точно знала, что старик был одет в серый костюм, а под его густой седовласой бородой красовалась багровая бабочка. Профессор Орэль никогда не изменял своей моде и не позволял детям видеть его в каком-то ином прикиде. Честно говоря, Шелли даже представить не могла себе Орэля в другой одежде. Да и, наверное, это было не важно. Недолго простояв в проёме, старик очень осторожно, стараясь не разбудить других девочек, направился к кроватке Шелли. Как только он оказался рядом с ней, свет от окна полностью лёг на его старческое лицо, и его маленькие очки вспыхнули на горбатом длинном носу ярким огнём. — Я услышал, как ты кричала, — сказал он. — Нет нужды притворству, я слышу твоё дыхание и знаю, что ты не спишь. Шелли неохотно открыла глаза. — Это всё из-за машин, — призналась она так жалобно, насколько была способна. — Они очень шумные, и я всё время их слышу. Мне кажется, что они уже живут в моей голове вместе с мыслями! — она похлопала себя по лбу, словно этот жест должен был как-то подтвердить её слова. Профессор Орэль посмотрел в окно, за которым подрагивали от ветра пышные лапы синих елей. Увидеть деревья в этой части Нью-Йорка считалось редкостью и большой удачей. Орэль очень ценил растительность, которая продолжала бороться за свое место в городе. — Да уж, — признался он, когда отвлёкся от мимолетных размышлений. — Я прекрасно тебя понимаю, дитя. — Это вряд ли, — нахмурилась Шелли. — Вы же очень старый. Наверное, вы давно привыкли к этим звукам. Её слова рассмешили Орэля. Пододвинув к кровати стул, старик сел на него и расположил свечку на своих коленях. — Ох, дитя, дитя… Когда-то я тоже очень долго привыкал к этому шуму. Можешь мне не верить, но раньше он мне казался невыносимым, — профессор взмахнул руками, словно пытался расплескать невидимую воду. Шелли смущённо улыбнулась. — Я никак не мог вразумить, как же люди вообще живут в этом… безумии? Но минули годы… и знаешь что, Шелли? Девочка удивленно захлопала глазами. Профессор продолжил говорить: — На меня напало озарение. Звуки этого огромного города давно поглотили меня, и я — волей-неволей — стал их частью. И после этого я понял, что больше не слышу, как шумят фуры и мотоциклы. — Это ужасно, — воскликнула Шелли. — Более чем ужасно, — вздохнул Орэль. — Но, к сожалению, нам приходится платить такую плату, чтобы жить в городе вместе со всеми. Ты же не хочешь расстаться со своими друзьями и начать жить в холодном и тёмном лесу? — А друзей взять с собой нельзя? — Сомневаюсь, что они все на это согласятся. — Ну, в таком случае, — рассудила девочка, замочком сложив маленькие руки на своем животе, — мне бы там было очень одиноко, — немного поразмыслив, она спросила. — А вы, сэр? Вы чувствуете себя одиноким? Старик ответил ей нежнейшей улыбкой. — Конечно, нет. Благодаря вам, я, можно сказать, и существую. Шелли было не в первой слышать столь странные речи от их психолога и уж тем более принимать в них участие. Профессор Орэль слыл в их приюте очень старомодным и откровенно странным человеком. Электронику он понимал с большим трудом, компьютеры ненавидел всем сердцем, а от осознания того, что теперь любую проблему, будь то оплата счетов, заказ еды или покупка билета на автобус, можно было решить одним кликом на телефоне, он и вовсе приходил в неописуемую ярость. И всё равно, несмотря на свои странности, дети продолжали любить профессора с завидной бескорыстностью. Возможно, именно поэтому руководство не торопилось с ним прощаться вопреки тому, что всё учреждение давно перешло на компьютеры, и лишь один Орэль продолжал чиркать заметки на каком-то старом потёртом журнале. — Постарайся заснуть, мой птенчик, — сказал профессор после минутного молчания. — Иначе наутро у тебя появятся некрасивые тёмные кружочки под глазами. Прямо как у меня, — профессор провел сухими пальцами по своему морщинистому лицу. К своему изумлению Шелли вдруг поняла, что у профессора были довольно большие глаза, а при свете фонарей они и вовсе напоминали кошачьи. — Я не могу, — неохотно призналась девочка. — Всё равно не могу, даже когда вы просите меня об этом. Старик тяжело вздохнул. — Хорошо, — сказал он. — В таком случае, я тебе помогу, но для того, чтобы чудо случилось, ты должна довериться мне. Опусти, пожалуйста, веки. Шелли послушалась профессора и закрыла глаза. Вскоре она почувствовала на своем лице теплоту старческой ладони. — Сейчас я уберу руку, и ты тут же заснёшь, — раздался в темноте голос профессора, от которого веяло лаской и доверием. — И тебе приснятся чудесные бархатные сны. Я уверен, что сегодня ты услышишь звонкое пение птиц, которые раньше жили в этих краях. — Правда? А где они живут сейчас? — спросила с придыханием Шелли. — Уже нигде. Они милостиво уступили место людям. Но тебя это не должно волновать, просто… засыпай. Прежде чем последовать зову Морфея Шелли почувствовала, как по её лицу посыпались крупинки чего-то крохотного и звенящего. Однако открыть глаза она уже была не в силах. Орэль, как и обещал, убрал от девочки руку. На её маленьком веснушчатом лице сверкала горка волшебного песка, а сама Шелли уже давно спала здоровым и крепким сном. Некоторое время старик посидел рядом с кроватью девочки, а затем поднялся и неспешно удалился из комнаты. Свою задачу он как всегда выполнил хорошо. Убаюкивание беспокойных детей придавало ему много сил. Более того, если бы кто-то увидел Орэля той ночью, то он бы сильно удивился внезапным изменениям в облике всеми обожаемого профессора. Дело в том, что Орэль внезапно стал выглядеть немного моложе своих реальных семидесяти шести (или восьмидесяти шести, никто точно за этим не следил) лет. Его густая седая борода обрела тёмные завитки, на лице заметно поубавились морщины, тело же обзавелось лишними мышцами, а нос… нос, до того страшно крупный и уродливый, стал меньше и чуть менее уродливым, чем обычно. Орэль собирался пойти домой и почитать любимую книгу, ибо на сегодня его охота была окончена. Однако стоило профессору сделать несколько шагов к выходу, как он почувствовал на себе чей-то пронзительный взгляд. Он отреагировал тут же, посмотрев в ту сторону, откуда, как ему казалось, шла эта подлая слежка. Между большими окнами, ведущими во внутренний двор детского дома, показалась высокая фигура, облаченная в длинный тёмный плащ, полы которого едва касались вымытого до блеска розового пола. На охранника или садовника этот незнакомец вообще не был похож. — Прошу прощения, но здесь нельзя находиться посторонним! Поняв, что его заметили, незнакомец направился прямиком к профессору. — Эм… Мистер? Незнакомец в плаще продолжал идти. Орэль не понимал, что всё это значило, поэтому на всякий случай сунул руку под свой серый пиджачок и нащупал в нём мешочек с песком. — Если вы сейчас же не назоветесь, то я буду вынужден вызвать охрану! Немедля остановитесь и снимите капюшон! Но незнакомец не сбавлял скорость и капюшон, разумеется, опускать не намеревался. Полы его плаща яростно развивались при его резвом шаге. Орэль не понимал, что происходит. Неужели его рассекретили? Тысячи лет существования учили многому, в том числе и предельной осторожности, и… он был именно таким. Любое небрежно обронённое слово или косой взгляд в его сторону вызывали у старика ярую настороженность. «Бежать! — кричало его взволнованное внутреннее «я». — Надо бежать отсюда, не жалея ног! Если не побежишь, они сдерут с тебя шкуру, как с животного! Они сделают из твоих костей погремушку, а голову повесят в гостиной, как жалкий трофей! Беги, если хочешь жить!» Ни одно живое существо на планете не желало стать чьим-то трофеем, и Орэль не был тому исключением. Когда незнакомец оказался слишком близко (ещё пара шагов, и они столкнулись бы носами), Орэль вырвал руку из кармана и бросил в незнакомца щепотку золотого песка. Как только ему удалось разжать пальцы, он ринулся к дверям, крайне не вовремя вспоминая, что старческое тело было практически непригодно для шустрого бега: суставы противно хрустели, ныла спина, а во рту вдруг стало очень сухо, как в Африке. Пробежав несколько метров по слабо освещённому коридору, профессор жадно прильнул всем телом к стене, усеянной детскими рисунками. Сдаваться не входило в его планы. Желание жить и наслаждаться вкусом свободы было слишком ярким и манящим, чтобы от него отказываться. Продолжая опираться о стену, Орэль кое-как доковылял до лестницы. Шагов он не слышал и в глубине души был уверен, что его волшебный песок сработал. Ещё бы ему не сработать — это же было очень мощное и древнее заклинание, в сравнении с которым любой суперкомпьютер смотрелся как полная нелепость. Но что же ему делать дальше? Ну, конечно! Вызвать полицию. Орэль кое-как вынул из кармана свой сотовый телефон и попытался набрать дрожащими пальцами «911». Силы не торопились возвращаться в это старое тело, дети спали не достаточно крепко. Возможно, кто-то из них прятался под одеялом, читая в тайне книгу или играя в приставку… Проклятая машина с кучей кнопок опять не работала, как надо! С пятой попытки ему удалось дозвониться до полиции. — Служба 911, говорите, — раздался из трубки прохладный женский голос. Орэль открыл было рот, чтобы в деталях рассказать о незнакомце, который сейчас лежал позади него на полу, как вдруг его остановил странный шорох. Старик медленно обернулся и застыл на месте, не веря в то, что видели его глаза. Незнакомец в плаще бодро стряхнул со своих широких плеч золотые крупицы песка (того самого сильнейшего проклятия!), а затем перехватил изумленный взор старика. Рот Орэля открылся в немом крике. Как же так? Ведь песок всегда срабатывал безотказно… — Кто ты такой? — услышал он собственный скрипучий голос, после чего в его горле возник сухой ком. Его напугали глаза. Дело в том, что вместо глаз незнакомца на него смотрели две огромные чёрные лупы, и в их отражениях Орэль увидел самого себя — маленького, сухого и до смерти напуганного старичка, пытающегося вызвать помощь по телефону. Лишь позже он понял, что это были глаза противогаза. Но пока что его ум был занят паникой. Профессор дал волю ногам и ринулся прочь от фигуры в чёрном плаще. Он так сильно торопился, что не просто спустился по ступеням, а слетел с них, словно пуля. С такой скоростью падение было болезненным и в принципе рискованным, Орэль мог запросто сломать себе ноги, но, видимо, этой ночью фортуна была на его стороне, а от падения старик отделался лишь едва заметной хромотой и испугом. Он метался из комнаты в комнату, отчаянно пытаясь породить план отступления. Куда ему податься? Где скрыться? Тот страшный человек в противогазе шёл за ним с такой уверенностью, словно он знал Орэля всю его долгую и непростую жизнь. От такого нельзя было просто забаррикадироваться в чулане. Нужно было сделать что-то непредсказуемое… Дальнейшее решение Орэль считал потом абсурдным, но тогда у него не было времени на более тщательную тактику. Он направился в спальню воспитателей, которые, если верить общему графику, сейчас готовились ко сну. Ему нужно было почерпать ещё немного энергии… совсем капельку. Без неё никакая игра не стоила свеч. Коридор показался ему бесконечным испытанием, где человек в противогазе был его личным безмолвным палачом. Через секунды две Орэль толкнул решающую дверь с золотистой табличкой и почти кубарем ввалился в еле освещенную тесную спальню. Три кровати стояли в строгий ряд, вокруг них и под ними сплошь валялась одежда, и воздух был пропитан сваренным кофе. Старик жадно протянул руки к спящей троице воспитателей и закатил глаза. Это должно было сработать, хоть он и имел дело со взрослыми… но всё равно должно было… Ведь в любом взрослом человеке так или иначе обитает маленький ребенок. Нужно было лишь хорошенько расшевелить этого ребенка и заставить его выглянуть наружу! Вскоре он почувствовал прилив знакомого тепла — сила сновидений начала вытекать из зарытых в одеяле лохматых голов и циркулировать в его жилах наравне с кровью. Боль в ноге мгновенно пропала, мышцы на руках и ногах обрели приятную лёгкость и ощущение безграничного могущества, дыхание стало ровным и спокойным, пульс замедлился, а голова очистилась от лишней тревоги. Орэль уже не был таким седовласым и хрупким старцем, каким он обычно представлялся перед детьми и коллегами. Теперь он был достаточно молодым мужчиной, которому едва стукнуло сорок три года, и его борода стала снова густой, жёсткой и чёрной, как воронье крыло. Орэль обернулся и сжал руки в кулаки, готовясь вот-вот столкнуться со своим незваным врагом лицом к лицу. Как он и предполагал, человек в противогазе уже дожидался его в дверях и даже не делал никаких попыток напасть. Неужели… неужели он ждал, когда Орэль покончит со снами и помолодеет? «Либо он слишком благороден, либо бесконечно глуп. Боюсь, что я понятия не имею, что в этом случае хуже…», — подумал про себя профессор. Тем временем незнакомец просунул руку под плащ и достал оттуда что-то небольшое с множеством разноцветных углов. Это был ловец снов, сплетённый из шерстяных нитей в один сплошной немыслимый узор. Орэль судорожно сглотнул, когда понял, чем именно закончится эта погоня. Он протянул вперёд руку — могучую и не такую венозную, как раньше, и приготовился к атаке. — Тебе не удастся засунуть меня в эту мухоловку, — произнёс он помолодевшим голосом. — Всю жизнь никому это не удавалось, и тебе тоже не удастся. — Разве? — раздался голос за кожаной маской. — А мне кажется, что уже удалось. Орэль непонимающе заморгал. В смысле, удалось? Что вообще значила эта чепуха? Тем временем незнакомец стянул свободной рукой противогаз. За неприступной чёрной маской скрывалось очень молодое и улыбчивое лицо голубоглазого юноши. — Меня зовут Альфред Джонс, — представился он. — И я советую вам посмотреть вниз. Не то, чтобы Орэль сильно спешил следовать советам какого-то типа, однако что-то всё же заставило его рефлекторно опустить глаза. Он так и не смог понять, что же это было за чувство такое… Может, на него так повлияла открытая улыбка? Обычно охотники за нечистью никогда не проявляли к его персоне такого уважения и уж тем более никогда не обращались к нему на «вы». Но опустим душевные терзания Орэля и вернемся к тому, что именно заставило несчастного бывшего старца испуганно вскрикнуть и мгновенно побледнеть. Дело в том, что его чудесные лиловые туфли располагались прямо в центре рисунка, который был изображен белым мелом на дощатом полу. — Прошу меня извинить, я надеюсь, что моё кошмарное неумение рисовать никак не сказалось на точности руны. Я бы не хотел ударить перед вами в грязь лицом. Голос Альфреда звучал спокойно и даже очень невинно, и если бы Орэль не был напуган рисунком на полу, он был бы искренне поражён этим приятным слуху тоном. — Вы не посмеете! — пропищал Орэль и осунулся. Он уже чувствовал, что криво нарисованные руны начали свою работу и бесцеремонно вторглись в его тело. И что он снова становится меньше и суше, и что его внешность вновь теряет людские черты, как сотни лет назад. Его длинный нос удлинился, постепенно почернев и заострившись, пока окончательно не обратился в птичий клюв, а глаза стали маленькими, бледными и лишёнными человеческого сознания. Не прошло и пары секунд, как профессор Орэль превратился в огромную плешивую птицу, которой осталось прожить не больше пары часов. Если бы Альфред не знал, что творит, он бы испугался столь кардинальных перемен в облике профессора, однако при виде угасающего уродливого тела, которое раньше было человеком, он никак не поменялся в лице. Наклонившись к несчастному существу, он ткнул в клюв профессора ловцом снов. — Это ваш последний шанс, — сказал Альфред, понизив голос, как будто их мог кто-то услышать. Хотя осторожность была напрасна — благодаря магии профессора взрослые спали так крепко, что даже шум оркестра не смог бы их разбудить. — Если вы не запрыгните сюда, то мне придётся оставить вас здесь в таком виде. Представьте только, как отреагируют дети, когда проснутся и увидят вас здесь. А взрослые? Вы рискуете либо умереть, либо попасть в контактный зоопарк, либо стать жертвой экспериментов при поддержке ООН. Подумайте хорошенько, Орэль, и сделайте правильный выбор. Существо, которое шестьдесят три года назад назвалось Орэлем, внимательно посмотрело в голубые глаза молодого юноши. Его молчание длилось несколько минут, и как будто каждая прожитая минута была сравнима с вечностью. Орэль был очень стар. Конечно, ему не довелось узреть сотворение Вселенной и житие высоких и неразумных существ, которых люди с содроганием в голосе называли «динозаврами», но, тем не менее, у него имелся свой опыт. До Альфреда Джонса его посещали и сектанты, и охотники на ведьм, даже с друидами ему неохотно, но пришлось идти на контакт. На фоне всех этих дураков, обладавших многообразным оружием и абсолютной верой в собственные убеждения, Альфред выглядел тем ещё молокососом. Пойти вместе с этим юношей — значило вляпаться в очередное непрошенное приключение, а Орэль, будучи повелителем снов, королем спокойствия и вождём тишины, такие развлечения совсем не жаловал. Также ему предстояло попрощаться с детьми, которых он любил всем сердцем, которого, к сожалению не имел, а вот этот факт уже навевал тоску. Как же так? Кто же, как не дети-сироты, будет кормить его своими сновидениями? Если бы Орэль умел в этом облике плакать, то слезы уже давно бы брызнули из его глаз. Но вместо этого он снова взглянул на Альфреда, глубоко вздохнул и потянулся сальными перьями к разноцветным нитям. Перевоплощение длилось всего секунду, после чего Альфред мог с улыбкой созерцать дополнительную золотистую нить на своём изделии. — Что ж, — сказал он, убирая ловец снов во внутренний карман плаща — благо, тот был достаточно широким для таких вещей. — Это было довольно просто.

***

Где-то в глубине стен затрещало электричество. Орэль открыл глаза и попытался оценить обстановку. Его окружал сплошной белый кафель, а с потолка лился ослепительно яркий свет. Затем он посмотрел на свои привязанные к подлокотникам руки и глубоко опечалился, обнаружив уже знакомые ему сухие культи, покрытые чёрными родинками и морщинами. В воздухе присутствовал запах медицинского спирта и… чего-то ещё. Лимона? — Ой, простите, — Альфред поспешил убрать чашку подальше от любопытных глаз существа. — Вы любите чай? — Я не нуждаюсь в чае, — монотонно ответил Орэль, прижавшись седым затылком к железной спинке стула. — Ну да, логично, — Альфред присел за единственный стол, который был расположен напротив камеры. — Существа не нашего мира предпочитают простой еде что-то более… экзотическое. Например, детские глаза. — Ах, — простонал Орэль, словно сказанное Альфредом вызвало в нем бурю приятных и не совсем воспоминаний. — Я уже давно этим всем не занимаюсь. — Променяли глаза на детские сны? Орэль наклонил голову и с любопытством уставился на своего похитителя. Альфред больше не носил чёрный плащ, сменив его на белую кофту, бордовые брюки и очки в тонкой золотистой оправе. В новом костюме он выглядел, как обычный офисный клерк. Если бы Орэль умел испытывать настоящие людские чувства, то он бы даже проникся Альфредом. Жаль, что связанные руки омрачали ситуацию. — Зачем вы поймали меня? — задал он прямой вопрос. — Разве я кому-то мешал? — О, нет, нет, — Альфред в спешке развёл руками. — Вы никому не мешали. Дело в том, что вы… Договорить ему не удалось, так как в помещении вдруг раздался звонок. Извинившись, парень вынул из кармана мобильник. — Да? Ты уже приехала? — Альфред резко вскочил с места, словно ему звонил кто-то важный. — Как быстро… Нет, это хорошо, даже очень! З-замечательно! Сейчас я поднимусь. Выключив мобильник, Альфред обратился к ничего непонимающему Орэлю: — Извините, профессор, моя девушка вернулась домой после большого путешествия. Я обязан её встретить! Сообщив эту новость, он быстро покинул комнату, оставив Орэля наедине со своими безрадостными мыслями. — Как будто я куда-то тороплюсь, — раздражённо фыркнул старик.

***

Мэри зашла в прихожую и тут же скинула с себя тяжёлый рюкзак. Её тело переполняло сладчайшее чувство радости — вот он, дом, милый дом. Наконец-то знакомые обои, запахи, шум, доносящийся из открытого нараспашку балкона в гостиной, тихая медитативная музыка в колонках… — Ну, здравствуй, путешественница, — раздавшийся за её спиной голос показался ей немного насмешливым. Впрочем, Альфред всегда был таким… не до конца серьёзным. — Я думал, что ты приедешь завтра. — Ещё чего, — буркнула в ответ девушка. — Меня как-то не прельщают привокзальные гостиницы. Ты вообще слышал, что в их местном белье обитает всякая живность? — Я тебя умоляю, — Альфред лениво оторвался от стены и подошёл к Мэри вплотную, чтобы чмокнуть её в губы. — Где только этой живности нет? — Ты сегодня по лесу бегал что ли? — Мэри поспешила сменить тему и указала пальцем на следы чёрной и густой грязи. — Ну, почти, — Альфред замялся. — Надеюсь, ты не думаешь, что я сейчас брошусь это убирать? — уточнила девушка, и на её лбу появилась складка. — Я очень рада, что ты находишь время для приключений, но я не собираюсь убирать за тобой их последствия, окей? — Понял, принял. Мэри с облегчением присела на пуфик и сняла с себя кроссовки. Альфред заметил, что его девушка выглядела очень усталой. Казалось, что уже не она сама двигалась, а кто-то другой умело дергал её за ниточки. С другой стороны, чего уж тут удивляться? Он весь месяц был дома, занимался своими делами, а она разъезжала по Европе. Если бы в тот день брошенная монетка указала на орла, а не на решку, то они бы поменялись ролями. — С тобой всё хорошо? — уточнил он, когда Мэри пошла на кухню и залезла почти полностью в светящееся нутро холодильника. — Лучше не бывает, — ответила та и достала молоко. — Просто очень устала. Нет, даже не так — смертельно устала. Сам посуди — мне пришлось объездить более десятка крупных городов, навестить кучу деревень, поговорить с людьми разного возраста, пола и статуса и даже с кем-то из них подружиться. Вообще-то это очень не просто, Фред. Я не люблю дружить с людьми. — Знаю-знаю, — развел руками Альфред. — Я осведомлён в том, что ты, мягко говоря, не самый коммуникабельный человек на планете. Но что я мог поделать? Мы честно с тобой голосовали, и ты проиграла, помнишь? Ты ведь знала правила. Обещала следовать им. Мэри хлопнула дверцей холодильника. — Точно, знала, — её рука на автомате потянулась к волосам. Усталость болезненно давила на плечи, а в висках нестерпимо шумел водопад. К тому же её уже несколько дней терзала страшная мигрень, аж в глазах всё плыло от этой долгой боли. Всё началось после Рэдкила, после этой проклятой помойки! Как будто ирландский городишко специально проклял её, оставил на ней свое клеймо, как на домашнем скоту. «Глупости, конечно, — пыталась она себя утешить, когда боль отпускала. — Город не мог меня проклясть. Просто так чудесно совпало, что я уехала из города и у меня тут же начала болеть голова». Во время своих размышлений она вдруг почувствовала на себе робкое прикосновение мужских рук. Альфред хоть и был скуден на нежности, но порою даже такой вредина, как он, нуждался во внимании. — Прости, что я донимаю тебя вопросами, но… — он уткнулся носом в её шею, чтобы ощутить запах её кожи и небрежно нанесенных духов. — С тобой точно всё хорошо? Тебя как будто лопатой огрели, извини меня за неприятное сравнение. — На себя посмотри, — автоматом буркнула девушка. — Всё со мной отлично, а вот с миссией… с ней засада. Альфред замер. — В каком смысле? — А в таком, — Мэри вырвалась из объятий Альфреда, чтобы повернуться к нему лицом. — Ни в одном из посещенных мной городов я не обнаружила ничего сверхъестественного. Никакой магии, никаких гномов, фей, гоблинов, домовых эльфов и прочей мишуры. Зато меня чуть не загрызли собаки в одной подворотне. Благо, я сидела на мотоцикле… — Хочешь сказать, что мой супер-радар ошибся? — Альфред вдруг стал очень бледным, как будто откровения Мэри поразили его до глубины души. — Ты проверила все точки, которые я указал на карте? — Разумеется! И, как видишь, ничего не нашла. Альфред посмотрел на Мэри с игривым прищуром, и Мэри постаралась ответить ему тем же. Раньше им часто приходилось играть в гляделки, ибо это было практически единственным занятием, которые они умели делать вместе. К тому же, их взгляды зачастую оказывались в сто раз красноречивее затяжных диалогов, объятий, поцелуев… — Хочешь, я сделаю тебе массаж? — вдруг спросил Альфред, моргнув первым. — Ты проиграл! — вскрикнула Мэри. — Пришлось пойти на жертвы, — юноша важно сложил руки на груди. — Ну, так что? Ступни? Плечи? Или что-то более… — Давай лучше вместе сходим в душ, а там уже по ходу дела разберёмся, в каком массаже я нуждаюсь сильнее всего. Альфред внимательно посмотрел в её глаза, которые горели болотистой зеленью. Всё же его не покидало странное ощущение, словно во всей этой ситуации, во всем разговоре и в их прикосновениях крылся некий обман. Как будто что-то немного шло не так, как обычно. Вся проблема крылась в Мэри. Её взгляд казался более отчуждённым и равнодушным, чем обычно, а голос… Альфред быстро потряс головой, пытаясь избавить себя от сомнений. «Тебе кажется, дружище. Ты просто давно её не видел, ты соскучился…» Не сводя с Альфреда внимательного взора, Мэри стянула с себя футболку и кинула её на пол. Альфред проследил за этим жестом. Поняв, что ему нужно сделать то же самое, он начал расстегивать рубашку, а Мэри с охотой ему в этом помогла. Серебристые капли звенели, врезаясь в белоснежный кафель, в воздухе блуждали густые клубы горячего пара. В голове продолжала пульсировать боль. Мэри посмотрела на свои руки — порозовевшие от жара, слегка распухшие от влаги. Те продолжали дрожать, хотя, казалось, с чего бы? Альфред бережно обнимал её тонкие плечи и порою его горячие и мягкие губы касались её шеи. Его ласка была таким редким явлением, что даже спустя годы их отношений Мэри так и не смогла к ней привыкнуть. Как только Джонс целовал её, она вздрагивала от неожиданности, а когда он с любовью касался её обнаженного тела, по коже проносились мурашки. Все его поступки дарили Мэри настолько сильные, настолько острые ощущения, что она готова была заплакать от их безумного и внезапного порыва. Она хотела бы привыкнуть к ним, дабы её наслаждение было долгим и прекрасным, но, к сожалению, у неё ничего не получалось. Альфред не позволял ей привыкнуть к его поцелуям. Не хватало запала. Как только ему удавалось разжечь в её теле пламя, тот же самый огонь мгновенно угасал внутри него самого. Как будто они были двумя разными стихиями, элементами, которым просто не суждено было слиться в едином чувстве. Страдали ли они от столь кошмарной несовместимости? Ну… Лишь отчасти. Альфред не видел в их отношениях никаких проблем. Его вполне устраивали эти короткие и редкие любовные порывы. Что же насчёт Мэри… Она делала все, лишь бы он не видел её разочарованно поджатых губ.

***

Орэль внимательно вглядывался в свое мутное отражение на стекле камеры. Его ужасно раздражало это старческое тело — в нем не ощущалось жизни, лишь продолжала гореть тягучая тоска по молодым годам. А ведь когда-то он был кровожадным монстром, который тайно пробирался в открытые окна детских спален и убивал тех, кто крепко спал в постели. Ему не нужны были их тела, лишь их глазные яблоки. Он мог бы и не убивать их, если бы был уверен в том, что детишки не поднимут шум, когда увидят над кроватью зловещую тень с длинным клювом. Забирая у ребенка необходимое, он клал поникшее тело обратно в кроватку, разглаживал одеяло и бесшумно улетал навстречу бледной луне, которая была единственной свидетельницей его преступлений. Но со временем люди стали замечать в смерти своих детенышей некую логику. Один донельзя умный немец прозвал Орэля Песочным человеком и соизволил даже написать про него короткую, но невероятно скучную историю, которая, тем не менее, сыскала большую популярность не только в Германии, но и за её пределами. Вскоре Орэль пришёл к выводу, что расправы больше недопустимы. Он сменил имя, внешность, сочинил, как ему казалось, достаточно правдоподобное досье, придумал себе резюме и, собрав все это добро в свой небольшой черный чемоданчик, отправился на поиски места, где его никто не знал. В то время большинство волшебных существ стремилось покинуть Европу с её вечными кознями, устаревшими правилами и ярым консерватизмом. Всех их, в том числе и Орэля, манили новизна и простор Новых земель. Несколько недель, прожитых в открытом океане, проходили в мучениях. Орэль бредил от голода и от морской болезни. У него дрожали колени, кожа покрывалась ледяным потом, а желудок зловеще урчал, ворочаясь в его тощем и уродливом животе, словно страдающее бессонницей существо. Он требовал пищи, требовал хотя бы щепотку сил. Орэль старел уже так стремительно, что люди начали избегать его компании. Однажды какая-то дама даже заявила, когда встретилась с Орэлем возле входа в столовую: «О, мой бог, да кому вообще на Новых землях сдалась эта дряхлая мумия?» После её наглого высказывания Орэль обезумел окончательно. Он усыпил женщину одним взмахом своего длинного изумрудного рукава и принялся с жадными остервенением поедать ее большие, покрытые красной сеточкой нервов, карие глаза. Насытившись до отвала, он в спешке вынес бездыханное тело на палубу (попутно, разумеется, позаботившись о том, чтобы никто не был свидетелем преступления) и скинул его в океан. Он совсем не гордился своим поступком, но голод оказался сильным противником, которого нельзя было просто запереть на ключ и благополучно забыть до утра. Вскоре он даже пытался мыслить позитивно. Мол, и что с того, что он не смог удержаться и убил ту женщину? Для нового мира ему всё равно понадобились бы силы, а откуда, как не из людей, ему оставалось их черпать? Обычная еда, типа хлеба или мяса, совсем не пробуждала в нём аппетита. Он, как вампир из пресловутых сказок, не чувствовал вкуса в простой пище, да и сил она ему тоже, к сожалению, не прибавляла. Орэль лениво растянулся на кресле. К сожалению, подвал Альфреда Джонса не был привязан ко времени. Непонятно, минул ли давно час, а, может, целых два. А вдруг прошла всего минута? Даже волшебное существо было бессильно перед такой неприятной штукой, как «терпение». Ведь для него следовало преодолевать скуку, а скука как назло всегда оказывалась слишком большой и тяжёлой заразой. Она представлялась Орэлем огромной кирпичной стеной, через которую невозможно было ни перелезть, ни перепрыгнуть, ибо её концы пропадали где-то далеко в густом небе. Вскоре Орэль окончательно понял, что сидение на одном месте было явно придумано не для него. Взмахнув руками, он тотчас избавил себя от железных кандалов и легко, словно перо, поднялся на ноги. Вот, теперь он чувствовал себя лучше. Намного лучше. Прежде чем выйти из клетки, старик поднял глаза и посмотрел на две камеры, которые висели с двух сторон и фиксировали каждое действие пленника. Понадобилось слегка махнуть рукой, как две примитивные игрушки с лампочками мгновенно рухнули к его ногам и вдребезги разбились, оставив на своем месте лишь горку золотого песка. Данное зрелище развеселило Орэля — давненько ему не приходилось пользоваться своими силами в таком жанре. Он даже боялся, что у него ничего не выйдет. Но как говаривали люди, опыт не пропьёшь. Теперь на его пути стояло лишь одно препятствие — огромная стеклянная стена, которую подсвечивали сотни маленьких лампочек. Орэль засучил рукава и сделал широкий шаг вперёд. Тот фокус, который он надумывал исполнить, уже не раз помогал ему проникнуть в чужой дом, не издавая при этом ни малейшего шума. Вообще Орэль очень уважал тишину, потому что та дарила людям покой и умиротворение, а ему — достойное убежище. Старик закрыл глаза, мысленно представил себе, как стекло бесшумно разделяется на два прямоугольника и распахивается перед ним, подобно дверям, и нарисовал в воздухе магическую руну. С замиранием сердца Орэль ожидал, что магия мгновенно откликнется на его отчаянный зов, как это происходило и раньше. Однако… На этот раз ничего не случилось. Орэль прождал возле стекла около минуты, думая, что на его ровной поверхности появится хотя бы какой-то намёк на свободу, но стекло отвечало ему твёрдой непоколебимостью. Орэль даже удивлённо поднял брови. Никогда ещё чары не давали такую осечку. Разумеется, не все заклинания выходили идеально, но они хотя бы были. Орэль чувствовал их силу в самом воздухе, он знал, что совершает свои крохотные ритуалы не просто так. А тут…тут он не чувствовал ничего, кроме сильного и горячего стыда, который резко обжёг его лысеющий затылок. Что же он сделал не так? Может, руки неправильно вытянул или позу неверную принял? В магии же, как и в любом ремесле, важны опыт и внимание к мелочам. Старик снова встал в боевую позу и проделал аналогичный жест, но на сей раз более долгий и аккуратный, насколько позволяло его положение. Но после повторной попытки стекло даже не дрогнуло под натиском нахлынувшей силы. Орэль опустил руки и выругался на немецком. Между прочим, все эти, как говорят люди, «пляски с бубном» тоже оставляют после своего использования тяжёлый отпечаток. Орэль ощутил, как у него подкосились ноги, а кожа на руках как будто стала на десяток лет старше. Сила постепенно покидала его плоть. Сбегала, как крысы с тонущего корабля. Ледяное спокойствие в одну секунду сменилось жгучим гневом. Орэль не помнил, как метнулся к стулу и поднял его над своей головой за две длинные ножки. Также он не помнил, как, издавая клич отчаяния, ударил им по стеклу. Он помнил только, как на месте удара вместо трещины образовалась лишь слабая рябь, как на водянистой глади. Орэль опустил стул к ногам. Он был уверен в том, что это проклятое стекло издевается над ним и даже смеётся, наслаждаясь его беспомощностью. Словно его бесконечно забавляла слабость дряхлого старика. А тем временем на той стороне Альфред Джонс-младший восхищенно хлопал в ладоши, наслаждаясь разразившимся в камере представлением. Он был одет в раскрашенный под американский флаг халат, а волосы его были бережно собраны назад и блестели при свете ламп, словно их обильно смазали маслом. — Браво, — откликнулся он, когда понял, что его видят. — Это было… Сногсшибательное зрелище. Орэль пристально смотрел на Альфреда, словно пытался выжечь на нем дыру. — Забавно, что каждый, кто оказывался в этой камере, пытался хотя бы один раз метнуть стул в стекло. Наверное, мне стоит поменять мебель на что-то менее провоцирующее. А вы все, как один, искренне считаете, что раз здесь не справилась магия, то однозначно справится стул. Интересно только, с чего бы? — Кто ты такой? — не сводя с Альфреда обжигающего взгляда, хрипло спросил старик. — Что, шутки в сторону? — Альфред не переставал веселиться, словно в его действиях было нечто уморительное. — Ну, хорошо, так и быть, ради уважения к вам, я поведаю немного о себе. Но вот только с чего начать, не знаю, — он присел на краешек рабочего стола и задумчиво почесал свой гладко выбритый подбородок. — Столько всего в голове ютится… Порою диву даюсь, как только у моего мозга находятся силы переваривать весь этот бред? А ведь мне ещё даже нет тридцати! Вот вы, Орэль, как вообще живете со всем этим? Вам же больше тысячи лет! Мне даже представить страшно, сколько в вашем мозгу таится знаний… Орэль метнул в Альфреда щепотку песка, но золотистые крупицы лишь слабо чиркнули непробиваемое стекло и рикошетом вернулись обратно к ногам старика. Альфред постарался сделать вид, что не заметил столь слабого и жалкого покушения на свою персону. — Орэль, — сказал он, продолжая улыбаться, — вы слышали когда-нибудь о Фреде Джонсе-старшем? Орэль не стал радовать парня ответом. Его кожа казалась такой бледной, что под ней горели синевой вены. — Не стану вас напрасно томить. В общем, этот человек был моим отцом. К сожалению, он уже давно мёртв. Что, неужели вам интересно, как он умер? — Альфред сделал вид, что удивился, хотя Орэль не произнёс ни единого слова. — О, нет-нет, он умер не своей смертью. Его сбила машина, когда он ехал на встречу с европейскими гостями, — Альфред вальяжно поправил на носу очки. — А про Артура Керкленда вы слышали? Он был лучшим другом моей семьи. Они вместе вели одно дело, словно два родных и крепко любящих друг друга брата. А знаете ли вы, в чём заключался их бизнес? От молчания, издаваемого Орэлем, начинало противно давить в висках. — Они были ведьмоловами, — продолжил Альфред. — Представляете себе? Ведьмолов в двадцать первом веке… Что он вообще может из себя представлять? Джонс поднялся со стола и подошел вплотную к стеклу. Если бы не ограда, то он бы почувствовал на своем лице медленное и горячее дыхание озлобленного зверя. — Нет, они вовсе не отлавливали ведьм… По крайней мере, не тех дилетанток, которые устраивали спиритические сеансы в своих душных домах, о нет. Их интересовали менее… приземлённые существа. Существа, обладающие силой, которая неподвластна нам — простым смертным. На мгновение замолчав, Альфред взглянул на своего пленника с кривой ухмылкой, а затем отстранился от стекла. Его движения были очень размеренными и слегка медлительными. Он был хозяином положения, ему всё дозволялось. — Поначалу они, конечно, их убивали. Признаюсь, за это я их осуждаю. Убивать существ, которые немного отличаются от твоего вида — крайне грубый и негуманный метод. С другой стороны, я понимаю, какой титанический труд они проделали, сколько провели неудачных и абсурдных экспериментов, сколько потратили денег, крови и слёз на то, чтобы построить эту чудесную камеру и написать целый трактат со способами поиски волшебного зверя, и потому не испытываю к ним ненависти. Да что уж тут темнить, я уважаю их за проделанную работу. Они большие молодцы. — Ты убьёшь меня? — в скрипучем голосе Орэля не ощущалось ни страха, ни тоски, лишь обречённость. — Что… Нет! — Альфред вспылил. — Накопившихся моим отцом и Артуром Керклендом знаний хватит с лихвой на то, чтобы сделать своё дело и не причинить вам вреда. — Твоё дело? — уточнил старик. — Моё дело. Семейное дело, — Альфред поспешил вернуться за свой стол. — Вы, господин Песочный Человек, Орэль… Не важно, как вас зовут по-настоящему! Вы обладает одной вещью, которая сводит меня с ума. Если вы не станете препятствовать, то, я даю слово скаута, — парень приложил ладонь на ту область, где билось его сердце, — что не убью вас. Я понимаю, что вам очень близка жизнь одинокого волка, что вы не умеете и, скорее всего, даже не любите доверять другим людям. Я не осуждаю вас, сэр. Мы даже с вами немного похожи. — Что тебе от меня нужно? — прервал Альфреда Орэль. Теперь он выглядел усталым. Этот сосунок слишком много говорил. Альфред немного подумал, приложив к губам указательный палец. И вскоре тихо, но с придыханием произнёс: — Ваше бессмертие, сэр.

***

Где-то внизу шумели машины. Казалось бы — три часа ночи, а проклятый Нью-Йорк даже не думал замолкать. Наоборот, он как будто становился с каждым разом всё громче, ярче и невозможнее. Мэри подняла правую руку над собой и попыталась дотянуться до потолка. Как странно… Ещё вчера ей приходилось спать в тесном и дурно пахнущем мотеле, слушая раздражающее пение сверчков и бормотание соседей за очень тонкими стенами комнаты, а сегодня ей как будто уже этого не хватало. Приключение завершилось, она снова дома в тепле и уюте. И всё же что-то не давало ей опустить руку и благополучно уйти в царство Морфея. Уши улавливали шорох вздымающего тюля. Мэри глубоко вздохнула и повернулась на правый бок. Её взгляд случайно коснулся луны, которая ярко светила меж чёрными облаками, и ее тонкая и широкая улыбка невольно заражала — хотелось улыбнуться ей в ответ. Странно, подумалось Мэри, в небе не видно ни единой звезды. Хотя в какой-то степени это было даже логично — в городе звёздам просто нечего было делать. Они озаряли своим нежным свечением горные хребты и густые леса. Яркий и шумный город им был неинтересен. Мэри попыталась плотнее смежить веки и подумать о предстоящем сне. Несмотря на то, что в последние недели путешествия её вообще не посещали сновидениям, она всё равно не теряла надежду. Возможно, говорила она себе, утешительно наматывая на палец золотистую прядь, мне просто не хватало своего дома. Возможно, в родном месте мой мозг прекратит ярую деятельность и позволит мне увидеть хотя бы кусочек какого-нибудь безумного сна. Спустя пару минут девушка яростно хлопнула ладонью по прохладной подушке. Нет, сон не приходил. Было уже практически четыре утра, а она всё никак не могла заснуть. Когда она закрывала глаза, то видела лишь темноту, но при этом её тело продолжало оставаться в напряжении, точно натянутая струна. Она закрыла лицо ладонями. Сердце билось в груди так бешено, как будто намеревалось вырваться на свободу. Кровь яростно шумела в ушах, заглушая рев автомобилей. Всё шло не по сценарию. К своей глубочайшей неприязни, она вспомнила длинные и мучительные ночи в мотелях. Стайку мух, вьющихся маленькой воронкой под одинокой лампой, запах пота великовозрастного соседа и вонь от разогретой индийской еды. Вспомнила, как на её ручных часах загорелись зловещие цифры 5:15, за окном загудели первые грузовички с молоком, а Мэри всё никак не могла сомкнуть глаза и заснуть. Она выходила на улицу, в надежде впитать в себя как можно больше вечерней свежести, ведь кто-то говорил ей, что ночные прогулки помогают крепкому сну. Но, к сожалению, это не помогало. Тогда, находясь в Дублине, Мэри заказала себе снотворное. И это тоже не помогло. Проклятая Ирландия что-то сотворила с ней! Мэри это чувствовала, хотя не знала, как объяснить на словах. Да и кто бы ей поверил, расскажи она свои мысли? Альфред? Тот был слишком увлечён поисками волшебных существ, и порою Мэри даже начинала думать, что он и вовсе не был заинтересован в ней, не видел в ней женщину, не видел партнёра. Иногда он вроде бы замечал её, но его глаза — такие большие, красивые и полные нежной лазури — всё равно как будто смотрели сквозь неё. Он не понимал её. И, возможно, даже не хотел понимать. Неужели Ирландия украла её сновидения? Мэри пыталась вспомнить детали минувшего приключения, но память оказалась хрупкой, как сухой песок. Вспомнить не получалось. Лишь голову разрывало от мигрени. Но вдруг ей почудилась музыка — очень тонкая, как крылышко мотылька, но в то же время нежная и печальная. Мэри поднялась с постели и, покачиваясь, направилась к балкону. Что-то её влекло. Что-то очень знакомое её сердцу. Что-то, что она умудрилась по глупости забыть. Она положила локти на подоконник и подняла слезящиеся глаза на яркую луну, которая продолжала ехидно ухмыляться ей с чёрных облаков. На одно короткое мгновение ей показалось, что она увидела на луне чей-то силуэт. Сердце дрогнуло так сильно, что аж подкосились колени. Мэри отчаянно замотала головой, пытаясь отогнать накативший на неё ледяной волной испуг. «Что со мной?» Луна же слишком далеко для того, чтобы на ней кто-то мог сидеть! Однако крупица сомнения всё же протиснулась в ворох её мыслей и заставила Мэри поднять глаза. Да, все жё, как бы смешно и глупо это ни звучало, на луне кто-то сидел. Вернее, не кто-то, а очень молодой черноволосый юноша. Его глаза цвета синего льда с любопытством наблюдали за Мэри, пока тонкие и бледные пальцы нежно касались серебристых струн гитары. Мэри отшатнулась. Этот юноша… Она ведь уже видела его однажды! Разум лихорадочно искал в памяти это забытое воспоминание, а сердце продолжало яростно стучать меж грудей. — Ты ненастоящий! — выкрикнула Мэри, а сама нервно отшатнулась, словно не веря в сказанное. К её печали, юноша её не испугался. Его руки продолжали невозмутимо играть свою грустную мелодию. Мэри проснулась в холодном поту и закричала от собственного бессилия. За окном над стеклянными башнями розовой полосой стелился рассвет.