***
Шон проснулся в своей постели. Летнее солнце неспешно тянулось к зениту, робко касаясь белоснежных облаков. Из открытого окна веяло сладкими запахами полевых цветов и распустившихся яблонь. Юноша неохотно посмотрел на белый потолок, а затем плотно закрыл глаза и постарался сосредоточиться на себе. Кто знает, а вдруг в его теле уже происходили какие-то изменения? Но не ощутив ничего, кроме вязкой сонливости, налёгшей на веки, и неистового желания отлучиться в туалет, Шон обиженно выбрался из-под одеяла и вышел навстречу свету, что каскадом лился из окон спальни. Пока он плёлся по коридору, в его голове ленивым ворохом сновали кусочки былого вечера. Шериф Куинн ворвалась в его дом посреди ночи, посчитав, будто с Шоном приключилась какая-то беда. Она была до такой степени безумна, что начала настаивать на том, что останется у него на ночь. К счастью, парню удалось, хоть и с трудом, отговорить её от этой затеи. Шон понимал, что его новой жизни… нет… что его «другой» жизни не следовало пересекаться с тем миром, в котором существовала шериф Куинн. О том, что Шон Грин отныне и вовек стал Лепреконом, должен был знать только сам Шон. Других свидетелей он потерпеть не мог. Устав размышлять о шерифе и её поразительной чуйке, Шон постарался мысленно сменить тему и задуматься над планами на сегодняшний день. Что обычно делали Лепреконы в будние дни, когда их не преследовали люди с вилами и факелами? Чем вообще занимались сиды за пределами страниц детских сказок? Вопросы отпали сами по себе, стоило Шону увидеть своё отражение в зеркале. Дело в том, что оттуда на него смотрело нечто, которое лишь отдаленно походило на человека. Нет, рост оставался прежним, да и руки с ногами были на месте, только пышная огненно-рыжая борода, которая полностью окутывала лицо юного ирландца, вызывала большие вопросы. Сначала он не поверил в увиденное и в страхе отпрянул от зеркала, едва не сбив ногой ведро. Друзьям бы он не стал рассказывать о своей трусости, но на деле он понимал, что даже самый бесстрашный на свете человек не удержался бы от истеричного крика. Однако потом Шон пришёл в себя. Он собрался с силами, усмирил в голове всколыхнувшийся ужас, вернулся к зеркалу и взял в руки бритву… А затем отбросил её в сторону и ушёл за садовыми секаторами, ибо с такими сорняками надо было бороться соответствующим оружием. Спустя час раковина была полностью переполнена медными клоками волос, и в зеркале на Шона смотрело привычное взору юное лицо, полное летних веснушек, а также россыпи мелких царапин, оставленных после нестандартного бритья. К счастью, кровь от порезов остановилась быстро и раны затянулись, пустив на прощание шипящий дым. — Ух-ты! — воскликнул Шон, приблизившись к зеркалу. — Так, это и есть бессмертие? На секунду у него даже возникла заманчивая мысль нанести себе ещё несколько царапин, но к счастью, идея тут же испарилась, как страшное недоразумение. Он ведь никакой не маньяк-извращенец, чтобы калечить самого себя, не так ли? К сожалению, на том странности не закончились. Более того, бурная растительность на лице оказалась лишь цветочками на фоне дальнейших событий. После быстрого завтрака, который состоял из бутерброда с сыром и чашки чая, Шон вознамерился пойти на работу. Точнее говоря, о работе он в тот момент думал меньше всего. На самом деле его волновала мастерская, куда, если не изменяла ему память, он направил прошлым вечером лепреконский котёл. Шон быстро переоделся в более-менее сносную для города одежду и, взяв в руки рюкзак, где практически ничего не лежало, направился к выходу. Вот тут-то его и поджидал новый цветочек. Когда Шон добрался до двери, на которой после вмешательства шерифа висели уже непригодные ни на что замки, он вдруг почувствовал в себе неожиданный холодок, который прошёлся по его спине от копчика до затылка. Обычно смертные люди называли это ощущение чутьём. Или предзнаменованием. Или даже шестым чувством. Но у Шона это чувство было в разы сильнее, ощутимее и даже болезненнее. «Что за чёрт? — спросил он себя, обведя взглядом потасканную из-за времени раму дверного прохода. Его взор быстро остановился на веточке майского дерева, которая была прибита над дверью со стороны улицы. — Да ё-моё…» Он попытался дотянуться до веточки, но рука почему-то отказывалась слушаться, а то малое нечто, что теперь жило в Шоне с момента его так называемого воскрешения, внезапно съёжилось внутри желудка и жалобно заскулило. Из опасения перед неизвестным, Шон поспешно удалился вглубь дома. Совсем вовремя он вспомнил о чёрном ходе через кухню, которым почти никогда не пользовался. Но, к несчастью, оказавшись у другого порога, он снова испытал внутри себя похожий болезненный дискомфорт. Дело в том, что над второй дверью висела ещё одна майская веточка. Не дожидаясь того, когда на дне желудка вновь заскулит пугливое существо, юноша покинул кухню с нескрываемым раздражением на лице. Его и бесила, и в то же время восхищала эта чудесная осмотрительность, с которой он из праздника в праздник приступал к украшению своего дома. И какая же это был славная ирония — расставлять всюду мышеловки, чтобы потом самому угодить в одну из них. Шон метался по дому, отчаянно ища в нём свободный ход. Даже окна, и те были украшены ветвями кельтов! Его метание продолжалось ровно до того момента, пока обеспокоенный взор ирландца не уцепился за изящную пасть нерабочего камина, стоявшего в гостиной. Точно, камин! Уж чего-чего, а о камине Шон никогда не думал, потому что тот давно играл роль милого домашнего декора. Неохотно вдыхая в себя пыль и старую сажу, он пролез в узкое отверстие камина и, уцепившись за края кирпичной кладки, полез навстречу источнику света. «Теперь ты можешь меня понять, — услышал он в голове незнакомый голос. — Если бы не эти твои ветки, я бы пробрался в дом без всяких любезностей». — Ага, — пропыхтел в ответ Шон, продолжая вскарабкиваться по шершавым кирпичам. — Значит, для того, чтобы попасть в хорошо охраняемый дом, меня должны в него добровольно впустить. Вот бы меня кто-нибудь добровольно отсюда выпустил! «Если честно, то я с таким сталкиваюсь впервые», — прошелестел Тень. У внутреннего голоса, который пробудился еще утром, не было реального имени. Поэтому для удобства Шон решил назвать его «Тенью». Ведь прошлым вечером он действительно выглядел как тень. — Зря я это затеял, — сказал ирландец, пыхтя от усилия пробраться хотя бы ещё на сантиметр. — Чувствую себя каким-то вампиром, который бежит от связки чеснока. «Поверь мне, вас с ним мало что связывает». — Вампиры хотя бы в летучих мышей превращаться умеют, а я… — Шон вдруг замер посреди узкой трубы и нахмурил брови. — А я могу превратиться в летучую мышь? «Пожалуй, нет». — Но я же сид! «Превращаться в иное живое существо дело, так сказать, не простое, особенно для такого юного дарования, как ты». — Блин… Зачем я вообще на это согласился? «Не знаю, — немного помолчав, голос Тени настоятельно продолжил. — Но всё же запомни главное правило — за магию всегда нужно платить. Она не даётся легко». Но Шон его уже не слушал. Вспомнив о зелёном пламени, который на долю секунды озарил прошлым вечером его кухню, он решил повторить этот фокус. Он резко опустил руки к полу, кое-как успел растопырить грязные пальцы и до того, как улететь вниз, подумал о зелёном огне. Ему почудилось слабое покалывание, а потом он увидел, как из его ладоней вырывается сноп изумрудных искр. С появлением огня нутро камина стало светлее и жарче. Хлынувший мощным потоком огонь рванул вниз, после чего Шон почувствовал, как другая сила, которая относилась к законам физики, стала буквально выталкивать его из узкой глотки дымохода. Буквально через секунду Шон взмыл навстречу небу, оставляя за собой полосу тёмно-зелёного дыма, словно петарда, выпущенная в Новый год. Перед ним расстилался огромный голубой океан, полный пушистых белых облаков, и при желании Шон мог дотянуться до них руками. Но затем небо стало отдаляться от него, стремительно набирая скорость. Он грохнулся на глиняную черепицу, вскрикнул от резкой боли в области шеи и спины, а потом кубарем покатился вниз по скату, пока не упал на усеянную одуванчиками траву. Всё, что случилось раннее, показалось ему дурным сном, хотя кровавый туман перед глазами и саднящая боль во всём теле стойко убеждали об обратном. «Твой поступок был очень безрассуден, — выставил свой вердикт хриплый голос Тени. — Но, вынужден признать, немного необычен». — Спасибо, — на автомате выдохнул Шон и попытался подняться на ноги, что, само собой, получилось у него не сразу. Он буквально слышал этот болезненный скрежет, с которым его сломанные кости с проворством возвращались на прежнее положение. Шона озадачил лишь один-единственный вопрос — сколько раз он должен был умереть в тот момент, пока не коснулся земли? Вскоре боль рассосалась, и Шон, поднявшись с земли, неуверенной походкой побрёл в сторону калитки. Выглядел он, мягко говоря, паршиво — вся одежда была перепачкана в золе, а рыжие волосы были взлохмачены, словно через них прошёл заряд тока. — Ничего страшного, — тихо сказал себе сапожник. — Дойду до мастерской и там же приведу себя в порядок. На мнение горожан ему было плевать. Разве он мог задумываться о таких вещах, когда вокруг него кружило столько удивительных и жутковатых событий? Превращение в сида, зелёное пламя, злосчастная майская веточка, явление Тени… — Кстати, — сказал он, переходя через калитку. — Ты теперь всегда будешь жить в моей голове, или это временная мера? Тень промолчал. — Эй! — Шон легонько постучал пальцем по виску. — Я к тебе обращаюсь, тварь! «Ко мне?» — немного удивлённо отозвался Тень. — А ты видишь рядом со мной других собеседников? — решил съязвить юноша и обвёл руками пустынную заасфальтированную дорогу. «Похоже, ты забыл о том, что я говорил тебе раннее». — О том, что ты стал частью меня, а я частью тебя? Нет, не забыл. «Ну так включи голову и сделай из сказанного хоть какие-то выводы! — раздражённо выкрикнул голос призрака. — Что за народ пошёл? Вам только разжуй, да в рот положи. Вы совсем перестали проявлять самостоятельность». — Но мне всё равно не понятен смысл твоего существования. Я думал, что сиды — это… ну, сиды. Такие же, как мы, только с волшебством и вечной молодостью за пазухой. Я понятия не имел, что у них существует второе сознание. «Я тоже об этом не знал, пока был нормальным Лепреконом, — с досадой пробурчал голос. — А потом взял, да оказался духом». — Так ты и есть Липок? «Нет же, duine, я — та часть Липока, которая была сидом. Когда Липок пожелал стать человеком, я откололся от него и, можно сказать, предоставился самому себе. Однако, если бы я не нашёл Лепрекона, то в скором времени я бы погиб. Да и, если уж говорить начистоту, найти тебя принуждало заклятие, с помощью которого вы с Липоком обменялись силами». — А Липок, выходит, теперь бродяжничает по земле в облике человека? — осторожно предположил ирландец. «В облике смертного, — с сухостью в голосе подтвердил Тень. — Мерзкого, вонючего смертного». — Вижу, ты людей не жалуешь… За спиной ирландца послышался скрип колёс. Обернувшись, Шон увидел знакомый кузов с круглыми фарами и облупившейся краской на капоте. Хозяин машины высунулся через окно и помахал парню рукой. — Ты чего-то припозднился, — сказал он. — Давай подвезу! Этим водителем был дальний сосед Шона, фермер, которого звали Уильям. Шон видел в нём безобидного пожилого мужчину, который иногда подвозил его до города, если междугородний автобус не приезжал по расписанию. — Ну-с, чего это ты такой весь помятый? — спросил Уильям, коротко осмотрев Шона, едва тот залез в салон. — Яичницу неудачно пожарил, — небрежно отшутился юноша. Водитель сипло посмеялся. — Ничего себе! Ну ты и учудил, мальчик. А знаешь, отчего такие беды? Потому что бабы нет в доме. Вот была бы баба, и яичница бы не подгорала, и работа бы протекала без прогула. Кстати, мне тут показалось, что я увидел возле твоего дома вспышку света… — После яичницы я решил прочистить камин, — тут же нашёлся, что ответить, Шон. — А то чего стоит без дела? Старик снова громко засмеялся, что аж слёзы брызнули из глаз. — Странный ты парень! Лето на дворе, а он камины прочищает. Ой, какой странный! «Ну уж не страннее тебя, ходячего недоразумения, который свято верит в любую сказанную чепуху», — тут же ядовито отреагировал голос внутри головы. Добравшись до Северной улице, Шон остановился в дверях мастерской. Он попытался сделать шаг вперёд, но что-то невидимое, словно щит, огородило его от родного места. «Твоей осторожности могут позавидовать даже боги! — воскликнул насмешливый голос Тени. — Чего ты так боялся, когда обвешивал дома оберегами?» — Лепреконов, кого же ещё? — процедил сквозь зубы ирландец. — Это же обувная мастерская, в конце концов. Кто, как не Лепрекон, может позариться на мои башмаки? «О, и не говори. А этот запах новой кожи…» — Да-а… Точнее, нет! — Шон резко шлёпнул себя по щеке. — Зачем ты это делаешь со мной? Я не хочу стать обувным извращенцем! «А придётся». — В любом случае внутрь мне не попасть, пока здесь висит эта веточка, — Шон с задумчивым видом спрятал руки в карманы и попытался разработать план по проникновению в мастерскую. К счастью, думать долго ему не пришлось, так как его окликнул прохожий, которого звали мистер Уолш, и он был одним из частых клиентов Грина. Несмотря на жаркий денёк, мужчина был одет во всё черное и плотное, словно священник, но, несмотря на свою странную мрачность, на его лице светилась приятная улыбка. Шон с радостью пожал ему руку, когда тот оказался совсем рядом. — Чего же вы стоите на солнцепеке, мистер Грин? — обратился к нему клиент. — Что-то случилось? — он обеспокоено посмотрел на чумазое лицо сапожника. — Может, вам нужна помощь? — Да вот, знаете, — Шон натянуто ему улыбнулся. — Хочу снять эту веточку с фонаря, да не могу. — Веточка Майского дерева? И почему вы сами не можете её снять? — Да вот руки болят. Наработался изрядно перед праздником, что даже поднять их не в силах. Услышав это, мистер Уолш аж вскрикнул: — Что ж вы так? Сидели бы тогда дома, да отдыхали. — Ну нет, у меня ещё много работы, — с грустью ответил Шон. — Мне очень вас жаль, мистер Грин, — от всего сердца воскликнул клиент. — Но я одного понять не могу — зачем вам понадобилось именно сейчас снимать эту веточку? Пущай висит себе до Самайна, чёрт бы с ней. Шон закусил губу, пытаясь придумать новую отговорку. — Просто, — сказал он наконец, — я хотел повесить на этот фонарь вывеску с новыми «скидками», но эта веточка ужасно мне мешает. Наживка сработала удачно — глаза мистера Уолша сразу загорелись, как два алмаза, а голос его приобрел высокие нотки. — Что ж вы сразу не сказали про скидки? — воскликнул мужчина. — Давайте же я вам помогу! Простите меня за навязчивость, но не могли бы вы сделать для нас с женой персональную скидку? Через пару секунд маленькая веточка лежала на широких ладонях клиента. Шон готов был захлебнуться от зависти: его безумно смущала эта слабость к майским деревьям. Он ведь, чёрт возьми, мог стрелять зелёным огнем, а вот пройти мимо майского дерева почему-то не мог. И где тут справедливость?! — Вот-с, держите, — сказал мистер Уолш, протягивая сапожнику веточку. Но стоило веточке коснуться его руки, как Шон истошно закричал, брезгливо отбросил её от себя и приложил обожжённые пальцы ко рту. То, что испытало его тело, сложно было назвать просто болью. Это было что-то невыносимое, смело заходящее за рамки человеческого понимания. Придя в себя от потрясения, он вдруг понял, что его клиент стал невольным свидетелем этого крика. И, судя по тому, с какими глазами он смотрел на сапожника, одним неловким «извините» тут не отделаться… — Я… — Шон поспешно спрятал руки в карманы, хотя те всё ещё нещадно изнывали от боли. — Я… поцарапался. — С вами точно всё хорошо? — спросил его Уолш, пялясь на Шона так, словно только что увидел привидение. — От царапины люди так не кричат. Я думаю, вам стоит навестить врача, чтобы он… Что именно должен был сделать с ним врач, Шон так и не смог узнать, ибо в следующий миг он услышал, как его губы самостоятельно, без его воли, прошептали какое-то труднопроизносимое слово. Взгляд мистера Уолша тут же стал пустым и стеклянным. — Хорошего вам дня, мистер, — произнёс он, учтиво поклонился и отправился восвояси. Шон проводил его высокую фигуру недоуменным взглядом, но потом опомнился и и ринулся к замку, небрежно обходя стороной майскую ветвь. — Это ведь ты сделал, да? — спросил Шон у своей головы, когда открыл дверь в помещение. «У меня не было выбора, — попытался оправдаться Тень. — Эта обезьяна явно о чем-то догадывалась». — Не смей называть моих клиентов обезьянами, — приказал ему Шон и гневно хлопнул дверью. И вот он оказался на месте. С одной стороны он был очень рад вязкой тишине, что оплетала вавилоны из пыльных обувных коробок, ведь ему больше не приходилось избегать чужих взглядов и постоянно придумывать отговорки насчёт сажи на своём лице. С другой же стороны его сердце переполняло сосущее чувство одиночества… И тогда он вспомнил о Мэри. О её длинных волосах цвета молотого пшена, о её строгом, полном недовольства, взгляде, с которым она всегда его встречала, и о её мягкой улыбке, которая расцветала в ней, когда она думала, что он на неё не смотрит. «Не надо так сильно зацикливаться на этом, — презрительно заявил Тень, так не вовремя ворвавшийся в круговорот чужих мыслей и чувств. — Зависимость от другого человека очень пагубна». — Вот тут-то я сам решу, что для меня пагубно, а что нет, — грубо возразил ему Шон. — И знаешь, что? «Что?» — Эта часть моих мыслей тебя совершенно не касается, ясно? Ты не имеешь право соваться на эту территорию. «А то что?» — Я… — Шон глубоко призадумался. — Я приму крайние меры. «Ох-ох, позволь-ка узнать, какие же?» — голос Тени сочился сарказмом. — Не позволю, — отрезал юноша. — Заткнись уже наконец! Мне тошно слышать твой занудный голос! И Тень замолчал. То ли обиделся, то ли испугался, но так или иначе, его поведение было Шону только на руку. Спустившись в подсобку, он увидел знакомый котёл, набитый доверху золотом. Он склонился над ним и запустил в его мерцающее месиво свои обожжённые пальцы. Как он и предполагал, при контакте с волшебным кладом от ожогов не осталось даже следа. Это было приятное открытие. Утренний инцидент с майской веткой подарил новую пищу для размышлений. Голову обуревали вопросы. Например, сколько ещё существовало в мире таких вот, казалось бы, невзрачных вещей, которые могли причинить сиду вред? Соль? Серебро? Другие деревья с волшебными свойствами? Можно ли было как-то от этого отгородиться? Сказать проклятие или водрузить на себя особые доспехи? Ответа на свои вопросы он не находил, а Тень, очевидно, затаивший на своего носителя нехилую обиду, особо не стремился выходить на контакт и что-то разъяснять. А тем временем рабочий день подходил к концу: солнце начало клонить к горизонту и на улицах заметно поредели люди. Честно говоря, Шон не планировал посвятить весь день работе, но… чёрт возьми… будь проклята эта лепреконская сущность с её эстетическим вкусом к хорошей обуви! Шон готов был просидеть за своим столом хоть целый век, тщательно орудуя швейной машинкой, а потом старательно заколачивая гвозди в жёсткий каблук. Запах краски, шерсти и кожи будоражил его кровь, доводил до приятного безумства, как после сильнейшего наркотика. Для того, чтобы хоть как-то ограничить себя от жуткой любви к ботинкам, Шону пришлось сделать над собой огромное усилие: сначала он нехотя отложил на стол инструменты, а затем, потратив ещё около двадцати минут на мысленные уговоры внутреннего «я», кое-как поднялся с места и выключил настольную лампу. На весь этот нелепый процесс у него ушло около часа, и для Шона это была настоящая победа. К тому же, на вечер у него были запланированы новые задачи. Он собирался уйти от Рэдкила как можно дальше, дабы проверить, насколько страшной была расплата за нарушение магического обета, о котором упомянал Липок. Тень молчал, однако Шон чувствовал его присутствие где-то внутри себя. В итоге терпение призрака лопнуло, когда юноша прошёл мимо вывески с перечёркнутой надписью «Рэдкил» и двинулся вдоль проезжей части. «Ты серьёзно решил это сделать, да? Могу ли я как-то уговорить тебя от затеи?» — Нет, — Шон уверенно ускорил шаг. Теперь он практически бежал навстречу неизвестности. С левой стороны тянулась асфальтированная дорога, с правой стороны за ним следовала ограда из высокой пожелтевшей на солнце травы. «Поверь мне, мальчик, — говорил ему Тень. — Когда ты перейдешь границу, боль настигнет тебя. И она будет настолько невыносимой, что ты начнёшь молить о пощаде…» — Это ты волнуешься за меня или за себя? «Пока есть шанс передумать — развернись!» — Тень был до смешного уклончив. — Не могу, — ответил Шон, стискивая потными пальцами лямки своего рюкзака. — Тебя разве не бесит этот… парадокс? «Какой парадокс?» — спросил Тень. — Да такой вот! Я не в праве покинуть город, однако в самом городе жить я тоже не могу, ибо в его центре растёт то, что причиняет мне боль. И это не считая оберегов, которые развешаны почти в каждом доме или дворе. Любой языческий жест может запросто причинить мне боль. Разве тебя это не раздражает? «Раздражает, но что поделать? Зато люди смертные, а ты нет». — Сомневаюсь, что оно того стоит. «Вообще-то рядом с городом растёт потрясающий лес, где ты вполне себе можешь найти отдушину…» — Исключено! Я тебе тут не Маугли, чтобы жить в лесу! «Там обитает местный народец, который может кое в чём тебя просветить. Ты только позволь мне…» — Ну нет. Нет. Нет. Нет! «Ах, вредный сучонок!» — в сердцах выкрикнул Тень, и это почему-то сильно развеселило Шона. Парень широко заулыбался, украдкой поглядывая в сторону алого заката, окутанного тонкими нежно-розовыми облаками. В какую-то секунду он испытал такой сильный прилив эмоций, что с трудом смог удержаться от безумного крика. Шон постоянно думал о своей силе, о том, чего он ещё не умел, но чему планировал научиться. Он думал о том, что покажет Мэри, когда снова её увидит, и что она скажет ему, когда поймёт, в кого он превратился. Он Шон Грин. Он новый могущественный Лепрекон. Бойтесь, сосунки, хо-хо! — Эй! Смотрите-ка, кто идёт! Не понятно откуда на Шона накатило облако дорожной пыли, после чего перед ним остановился велосипед, на котором, немного сгорбив спину, сидел Мерти Фоули. Он был одет в тёно-синюю футболку с изображением группы «Kiss» и драные голубые джинсы. — Ну неуже-ели, — протянул он. — Неужели сам Шон Грин собственной персоной? Мы-то думали, что ты до сих пор в запое. — Верняк, — ответил голос Байла, велосипед которого остановился с противоположной стороны. — Привет, ребятки, — поприветствовал их Шон. — Да ты бодр, как огурец, — заметил Мерти, оглядев товарища с головы до пят. — Может, в таком случае, опрокинем по стаканчику у мистера О’Доэрти? А то ты нам не пишешь, не звонишь, в мастерскую почти не заглядываешь. Хотя бы предупредил о том, что ты снова на ногах, а то мы, как бы это сказать, беспокоились. Или ты всё ещё обижаешься на меня за тот случай с… — Давайте завтра встретимся, окей? — попытался отмахнуться от свиты Шон. — Завтра я вас угощу чем угодно, а сейчас… — Сейчас? — Я не до конца окреп. Мне нужно идти домой. — Э-э, — Мерти удивленно выпрямился и посмотрел по сторонам. — Но твой дом в другой стороне. — Может, я хочу для начала немного прогуляться по окрестностям? Вас так сильно это заботит или вы пытаетесь найти повод пристать ко мне? Мерти звонко присвистнул передними кривыми зубами. — Чёрт с тобой, Грин. Не хочешь идти в бар с нами — твой выбор. Поехали, Байл! — Пока, Шон! Э, кстати, классные бакенбарды! Через несколько секунд дорога снова опустела, хотя облако пыли продолжало витать в воздухе и неприятно щипать глаза. Лишь после того, как оно соизволило осесть, Шон вдруг осознал сказанное Байлом. Для достоверности, он пощупал пальцами своё лицо. Бакенбарды? И правда, Байл его не обманул. Интересно, когда они только успели вырасти? Он брёл по пустынной поляне так долго, что уже не обращал внимание на наручные часы. Высокая трава стучала по его бёдрам, а взмокшую спину освещали остатки закатившего солнца. Жара давно спала и воздух уже не казался маслянистым, как в тропиках. Где-то на опушке леса раздался птичий крик, и Шон с испугом оглянулся назад. Мысли о «местных жителях» не особо стремились покинуть его разум. О многих он слыхал от своего отца, о некоторых читал в книге, а кого-то видел вживую… И, признаться, даже обладая таким багажом знаний, он не был готов к встрече с группой сидов. Он даже понятия не имел, какой будет реакция этих существ, когда они узнают о том, что Шон стал частью их народца. В какой-то момент ему пришлось остановиться, так как его взгляд начал постепенно тонуть в нарастающем мраке. Последний луч солнца угас около двух минут назад, оставив после себя на небе небольшие розовые разводы, а на другой половине неба уже активно замерцали звезды. Ещё полчаса, и Шону бы пришлось передвигаться с широко вытянутыми руками. Но, к счастью, он вспомнил о зелёном огне, который уже однажды, так скажем, спас ему жизнь. Он протянул вперед руку и с важностью растопырил бледные пальцы. — Огонь! Его приказной тон ещё какое-то время постоял в воздухе, но потом пропал, а вот огонь на ладони так и не появился. Тогда Шон еще раз вытянул руку и на этот раз постарался мысленно заставить пламя вспыхнуть. Стиснул зубы, нахмурил брови, напряг мышцы на руке и на животе, пока тот не заныл. Потом он нервно вытер вспотевшую ладонь о свою футболку и снова выставил руку перед собой, будто проникшийся ролью Гамлета. — Огонь! Появись передо мной! Вспыхни! — выкрикивал он фразу за фразой, хотя прекрасно понимал, что в предыдущие разы огонь появился сам по себе, а не при помощи словесных приказов. — Ну же! Давай, что б тебя! «Что ты делаешь?» — удивился его занятию Тень. — Пытаюсь колдовать, что тут непонятного? «Но зачем ты кричишь об этом вслух?» — Это подгоняющий пинок, — сердито объяснил ирландец. — Да и фиг с ним! Всё равно ничего не выходит! «Потому что ты ведёшь себя странно». — А что мне остаётся делать? Почему утром у меня всё вышло практически идеально, а сейчас… — не зная, как точно описать сложившуюся ситуацию, он присел на траву, продолжая при этом держать свою руку на расстоянии — а то вдруг та загорится. «Забавный маленький мальчишка, — ухмыльнулся призрак. — Пытаешься обуздать магию сида всего за один день. Твои надежды опрометчивы…» — Тогда научи меня вести себя не опрометчиво, тупое ты существо! — рявкнул в ответ ирландец и резко обхватил себя руками. — Засел в моих мозгах и кукарекает без умолку: «Туда не ходи, это не делаю, сюда не смотри!». «Я не просто так предложил тебе побывать в лесу. Там кроется множество древних мест, в котором живёт куда более могущественная сила, чем та, которой обладаешь ты». — Ну, допустим, приду я на этом место, и что дальше? «Оставшись наедине с природой, ты сможешь говорить с ней, и, вероятнее всего, она поможет тебе стать Лепреконом. Настоящим Лепреконом, а не тем несчастным недоразумением, которым ты сейчас пытаешься быть». — И как долго мне предстоит с ней беседовать? — Шон немного дрожал от нетерпения и злости. Признаться, его не сильно радовала идея идти в лес и воссоединяться с матушкой-природой. В этом было что-то дикое… «Столько, сколько нужно», — сдержанно ответил Тень. — Так не пойдет, — бросил парень, подымаясь с земли и стряхивая с себя остатки травы и колосьев. — Такими темпами я никогда не доберусь до Мэри, а ведь это моя главная цель. Плевать, какой я там Лепрекон — правильный или нет. И плевать на то, умру ли я, покинув Рэдкил! Самое важное — найти Мэри! Несколько секунд его призывной клич звучал над поляной, пока его не проглотил нежный шелест травы. Шон стоял в воинственной позе, сжимая кулаки, и сердце его стучало в груди, будто барабанная дробь. «Ну ничего себе, — искренне поразился Тень. — Мало того, что ты упрям, так ещё и невероятно глуп. Я… даже не знаю, как мне донести до тебя истину. Ты не подумай, я прожил в этом мире раз эдак в сто больше твоих годков и твоих родителей вместе взятых. Мне и прежде приходилось сталкиваться с тупыми людьми, и, я не знаю, с чем это связано у вас, но вот раньше всё было проще и даже как-то… понятнее?». — Что, не привык, когда тебе дают отпор? «Не привык сталкиваться с такой непреодолимой глупостью. Я долго терпел твой характер. Поверь, я не самый терпеливый из всех сидов, ныне живущих. Обычно при первом возражении я тут же ломаю собеседника, как маленькую цыплячью косточку, но для тебя я сделал огромное исключение, ибо надеялся на то, что у тебя хватит мозгов не перечить мне. Как оказалось, все это напрасно: ты туп, как пень, и упрям, как осёл. И знаешь, что?» — Что? — нахмурился Шон. — Пора это исправить, — ответили на его вопрос его же губы. Затем его руки беглыми и грубыми движениями ощупали тело, которое, как он понял, уже больше секунды не смело ему принадлежать. Он хотел закричать, да вот кричать уже было нечем. Теперь он ощущал себя не человеком, а скорее маленьким огоньком, оказавшимся внутри огромной и сложной системы. У руля теперь сидел не он, а кто-то другой. Кто-то, к кому Шон испытывал глубокое отвращение.***
— Дай тоже погляжу, чё там, — сказал недовольный Мерти, вырывая из пухлых рук Байла огромный бинокль с камуфляжной подвязкой. Прислонившись к линзам, он какое-то время молчал. Его лицо то вытягивалось от изумления, то сжималось, как гармошка. — Что это такое?! — Не знаю, — пожал плечами Байл. — Мне кажется, он с кем-то разговаривает. — Думаешь? — Мерти озадаченно закусил губу, после чего отнял от лица бинокль. — А мне вот кажется, что он просто сошёл с ума. Да ты посмотри на него! Он же только что говорил со своей рукой. Байл снова пожал плечами, но Мерти другого и не ожидал от здоровяка. Они ближе подкрались к кустам, откуда было гораздо удобнее наблюдать за Шоном. — Да, я прав, он точно сошёл с ума. У него эта… как её… — Мерти рассеянно постучал ладонью по лбу. — Ну, давай же, Байл, подскажи мне! Ты же медбрат, в конце-то концов! — Шизофрения? — предположил Байл. — Точно! Диагноз-то на лицо! Ходит не пойми куда, да и разговаривает не пойми с кем. Теперь мне всё стало понятно, Байл. Я-то всю башку себе ломал — чего это шериф так усиленно его прикрывает, а на общественные работы отправляет только нас с тобой? И теперь я понял: она специально прикрывает его, чтобы власти не упекли его в дурку. — Э… — Байл озадаченно почесал подбородок. — Нет, ты не прав. Шериф нас всех одинаково любит. — А вот хрен тебе! Она любит только Шона, нас же она в упор не видит до тех пор, пока у неё не возникает желание надавать кому-нибудь по первое число. Признай это, Байл, мы для неё пустое место. Ничто, — немного успокоившись от урагана эмоций и мыслей, Мерти снова привлёк к себе бинокль и сфокусировал взор на тёмной фигуре Шона, которая теперь не блуждала по поляне, будто полуночный призрак, а стояла на месте и таращилась на свою руку. — Может быть, она испытывает к нему жалость? Я всегда знал, что Шон немного того… Ну, ты понял меня — тяжёлое детство, смерть отца, жизнь в доме полоумной тётки, а потом еще девчонка кинула во время Белтейна. Как тут окончательно не сойти с ума? — Мерти, — позвал его друг, лицо которого выглядело бледнее мела. — Пошли отсюда, а? Мне это не нравится. — Погоди, — отмахнулся тот. — Давай посмотрим, что он будет делать дальше, — и снова налёг на бинокль. Некоторое время он молчаливо наблюдал за тем, как Шон сел на землю, продолжая при этом с кем-то вести эмоциональную беседу, потом встал на ноги и вдруг… исчез из виду. Мерти отодвинул от лица бинокль и тщательно протёр пальцами глаза. Ему не могло это померещиться, он был полностью уверен в своей адекватности. Хотя время всё же было позднее… Он посмотрел в бинокль, обвёл внимательным взором покрытый сумеречной синевой изгиб поля, но Шона нигде не было видно. Когда это осознание дошло до его мозгов, ладони Мерти быстро покрылись горячей влагой. — Ну что там? — усталый тон Байла вызвал в Мерти прилив резкого испуга. — Не томи. Мне холодно вообще-то! Холодно ему, как же. Этот толстяк думал только о своем благополучии, а судьба остальных людей его вообще не волновала. Мерти стало противно. Не такого союзника он желал видеть рядом с собой. Стоило ли ему вообще говорить о том, что произошло? «Нет, конечно, нет. Оставь это при себе». — Ничего особенного, — сказал он вслух и тяжело поднялся с земли. — Идём в город. — А как же Шон? — Да чёрт с этим Шоном! Глупая идея эта — следить за ним. Только зря задницы свои отсидели. Пошли лучше… — Мерти попытался хлопнуть своего друга, но его руки дрожали. — Это… как его… Выпьем! — О! Вот это другое дело!