Вернуть утраченное

Рубиновые капли светятся на серебре. Нами прислоняет перемазанные кровью пальцы к стене — здание дрожит от невесомого прикосновения, крошится под изящными пальцами, оседает пылью к ее ногам вместе со всеми, кто был внутри. Возможно, такое уже было. Нами не может вспомнить: мысли сбиваются, память накладывается на реальность, искажая действительность. Ее зомби втаптывают в вязкую грязь ошметки чьих-то тел, проносятся мимо, теряя конечности. Ведьма морщит нос от запаха гнили, поднимает голову к небу: там, на высоте тяжелых свинцовых туч, парит Хасира. Серебряный топор завис в воздухе перед ней, демоница нараспев читает заклинания, прикрыв глаза, заставляет сталь кружится, небрежным легким движением вырывает черные перья из своих крыльев; кровь раскаленными каплями падает вниз, прожигает землю. Перья кружатся вокруг топора, сливаются с тенями, Хасира смеется, небрежно швыряя их вниз, и перья разрывают суетящихся внизу на куски. Она приземляется неслышно, чуть шуршат черные крылья за спиной. Она сжимает рукоять своей секиры. Из глаз текут кровавые слезы, и всего на мгновение Нами кажется, что Хасире их жаль, всех этих изорванных в клочья одним ударом. Закованная в стальную броню, с растрепанными серебряными нитями волос, Демоница прекрасна, словно ангел, склонивший голову к павшим. Вот только Хасира слизывает вязкую кровь, едва та достигает губ, смеется одними глазами. Легко, почти играючи, освобождает застрявшее в земле оружие и взмывает в воздух за мгновение до того, как место, где она стояла, превращается в огненную ловушку ответного удара. «Куда, умерев в аду, попадают грешные души?» Ведьма отводит взгляд от неба: Хасира не тот ангел, которому она могла бы молиться. Мысль не уместная, глупая, рождает истерических смех где-то в груди. Пыль впитала в себя кровавые потоки, превратившись в липкую грязь и странным образом согревая босые ноги. И Нами хочется танцевать, как тогда, во Вратах, — смеяться и танцевать, на пепелищах чужих жизней. Словно каленым железом жжет запястье; ведьма помнит, какого это, когда тебя клеймят расплавленным металлом. Метка, связывающая ее с Зоро раскалилась, прожигая кожу запястья до кости. Демон ускользает в свой грех, и нить, что связывает их, натянута до предела. Нами шепчет слова силы, почти касаясь губами обугленных краев Знака. Растворяется в магии, исчезает словно мираж, чтобы возникнуть за его спиной. Нами трется холодным кончиком носа о разгорячённую спину между выпирающих крыльев, слизывает кротким движением соленые капли, обнимает, чтобы прижаться лбом к покрытой капельками пота спине. — Зор-ро-о-о, — она тянет его имя, встает на цыпочки, чтобы дотянуться губами до мочки уха, царапает кожу на груди длинными ногтями. — Зоро... Золотые сережки стучатся друг о друга. Боль в руке постепенно уходит; демон с хрипом выдыхает. Вокруг них водоворотом кружатся черные перья: Хасира старается их защищать. — Ты помнишь о звездах, Зоро?.. Демон выпускает из рук клинки, перехватывает тонкое запястье, поднося её руку к глазам, слизывает кровь, сочащуюся из Знака. — Я еще помню… Она ощущает кожей жар дыхания — его усмешку. Перья перестают кружиться, опадают в грязь. Элидат держит Хасиру за горло, слегка хмурится, брезгливо отшвыривая от себя кусок распавшегося на части зомби. За спиной Элидата безликой тенью маячит Гордыня, белым платочком стирая кровь со своих рук. — Умершие в аду, куда они попадают потом? — его голос все также обманчиво ласков, как и когда она была живой. Лорд сжимает пальцы — Хасира хрипит, царапая его руку, отчаянно пытается освободиться. — Ирония в том, что они снова попадают в ад. — Элидат смеется, сгибает руку, вглядываясь в искаженное мукой лицо Хасиры. Лорд отбрасывает ее в сторону — как сломанную куклу, — поправляет безукоризненно белые манжеты своего костюма. — Вы здесь так долго, и удручает то, что вы так и не смогли осознать самые простые истины. Он делает едва заметное движение пальцами, и Нами кажется, будто у нее вырвали легкие. — Иерархия — это все. И вы дошли почти до вершины. Теперь Зоро падает рядом на колени, изгибаясь дугой. — Но самое главное — это "почти". Вы трое с легкость можете сравнять этот город с землей, уничтожить каждого его жителя. Вот только вы не учли, что таких как вы, демонов, — Элидат почти выплюнул это слово, щелчком пальцев возвращая Нами возможность дышать, — есть еще пять. Втроем против пяти — наивно и глупо. Но шансы есть, безрассудные шансы баловней судьбы. Вот только против меня? Мир взрывается, растворяясь в боли. Ведьма видит, как продолжают шевелиться губы Лорда, когда он приближается к брошенной Хасире; видит, как презрение на мгновение искривляет его совершенное лицо, когда он ногой вжимает ее голову в грязь, когда удобнее перехватывает черные крылья, ломая жесткие перья; видит, как натягивается ткань, обрисовывая вздувшиеся мышцы, и Элидат вырывает ей крылья. Вот так просто, легко, играючи. Нами смотрит на рубиновые капли, ведь это безумно красиво. Гордыня морщится и носком окованного в сталь ботинка откидывает перепачканные кровью перья, затем, словно передумав, наклоняется, подбирает с земли одно из множества, сдувая несуществующую пыль, и вплетает его себе в волосы. Хасира орет от боли, вот только Нами ее не слышит: из ушей по шее течет кровь. Мир соткан из боли. Возможно этот захлебывающийся отчаянием крик принадлежит ей самой, ведь Хасира, кажется, давно не дышит. Зоро рядом, его кожа плавится от жара его гнева. Ведьма удерживает его на самой грани, негнущимися на иссушенной земле пальцами чертит знаки. Элидат продолжает что-то говорить. Зоро еще дышит, а значит, у Нами есть шанс. Ведьма отчаянно чертит все, что умеет, вплетает один узор в другой — ломанные линии сменяются плавными. Рядом кто-то живой. Кости раскалились, они плавят плоть и в воздухе пахнет паленым мясом. Человек… демон… Лорд Элидат, ему не нужны знаки, он позабыл за ненадобность слова Силы. Он просто чуть шевелит изящными пальцами с длинными ногтями и мир крошится осколками. Становится больно дышать. Демоница смотрит в небо пустыми серыми глазами, и кажется, это должно для нее что-то значить, вот только Нами слишком больно. Его пытки изощренней, минуты боли обращаются в века, и все это не имеет смысла. Она должна рисовать ломаный узор непослушных линий в липкой грязи измазанными кровью пальцами под чей-то раздражающий крик. Сознание дробится и плавится, за огнем приходит холод, кровь застывает в венах, разрывая их изнутри. Кажется, что крик принадлежит ей. В горле булькает кровь, и легкие разорваны осколками ребер. Как кукла, сломанная кукла, с зашитым ртом, изломанная кем-то так давно; и словно отражение кривого зеркала, кричит, разрывая губы; и кровь течет по подбородку, обжигая кожу. Она должна рисовать вязь лишенных смысла линий, она должна дочертить рисунок чьих-то жизней. Демон рядом рвется с цепи. Элидату это кажется забавным, практически смешным. Он щелкает пальцами, разрывая его оковы. Зверь рычит, обретая свободу, срывается с места, из воздуха извлекает клинки. Сталь бьется о сталь, летят искры. Гордыня движется бесшумно, его движения выверены, словно давно заучены. Спокойствие и Ярость, они танцевали на равных в сумасшедшем танго. Ведьме кажется важным, чтобы кто-то из них победил. Элидат вздыхает, небрежно щелкая пальцами. Один из демонов сбивается с ритма, хрипит и падает в грязь Одна рука оторвана, висит на жалких лоскутках натянутой кожи. Окованный сталью ботинок бьет в лицо, ломает кости, отшвыривает подальше от себя. Демон так близко. Он чудом не стирает ее знаки, смотрит затуманенными болью глазами, силясь что-то сказать кровавым месивом вместо губ. У демона зеленые глаза, его зовут Зоро. Нами выдыхает сквозь стиснутые зубы и тянет к нему руку. Они хотели увидеть вместе звезды. Вот только звезд не существует — только боль и смрад. Гордыня втыкает клинок в плоть демона, пришпиливая его к земле словно муху. Зоро рычит, рвется, раня себя об острые грани. Он был экзорцистом, изгонял из людей тьму, веря в свет, каким бы призрачным тот ни был. Зоро был хорошим: отдавал, что мог, другим, умел улыбаться одними глазами. Нами, тянется к нему, смазывая какой-то из рисунков на грязи. Зоро ненавидел Нами: Нами убила Перону. У той были глаза восковой куклы и волосы цвета первой любви. Ведьма любила эту девушку, ее хрупкую, фарфоровую красоту, и было трудно разрезать недостаточно острым клинком ее нежную кожу. Но законы жизни просты и предельно суровы. Нельзя взять, не отдавая ничего взамен. Невозможно создать что-то из пустоты. Или же Смерть оставит одного, возьмет другого — одна не уйдет никогда. Демон рычит, режет руки, стараясь вырвать из себя клинок. Он не сдавался, когда у нее опускались руки. Она помнила смех и улыбку в одном лишь прищуре зеленых глаз. И убила она столь многих. Элидат склоняет голову к плечу, останавливая Гордыню, следит за ведьмой: она, кажется, плачет. Зоро не был по-настоящему плохим, и он не заслужил этого ада. Как и все, он, наверное, падал, плакал, смеялся и шел в перед. Он был живым. Кожа демона обжигает ее холодные пальцы. Нами помнит его ухмылку, помнит безумный цвет его волос. Она растягивает губы в улыбке, потому что иначе никак нельзя. Ведьма, царапая землю, тянется к нему, прижимается губами к его горящему лбу. Там, в другом мире, настолько давно, что уже не имеет смысла, он позволил начертить Знак на своей груди. Нами помнит: тогда она еще не смеялась, отбирая чужие жизни. Они были связаны этим Знаком — шрамами, горящими на его груди. И уже слишком долго, чтобы помнить причины всего этого, слишком... Они оба забыли непростительно много: краски заката, свежесть дождя, тепло согретого огнем тела... Забыли, что значит жить, улыбаться так, чтобы это хотя бы на миг отражалось в их глазах. Нами чертит знаки так же, как сотни раз до этого, но она отводит волосы со лба, ее слезы падают на его лицо, смывают грязь, стекая по щекам. Сгорая в гневе, не в силах больше держаться, Зоро хочет сказать, что не надо бояться, что не страшно забыть — страшно не знать. Его память похожа на лоскуты: одни обрывки слов и взглядов. Но на это плевать, ведь он до сих пор сгорает здесь в гневном огне, а сердце упрямо бьется. Он проиграл. Кусочки памяти убегают сквозь пальцы; жизнь, подаренную Пероной, он так глупо потерял, не отдав долг своенравной ведьме с чуть вздернутым носом. Нами чертит Знак, едва касаясь кожи, словно боясь сгореть, почти не дышит. — Ты обещала, Ведьма. Он узнает узор. Находит силы говорить в последний раз, видя в больших янтарных глазах самые настоящие чистые слезы. — Помнишь... Два мертвых демона пустыми глазами смотрят в серое небо, Нами до одури больно дышать. Немеют самые кончики пальцев. Да, Зоро не был плохим, просто этот мир слишком жестокий.