***
— Я всегда думал, что монахи должны умерщвлять зов плоти, — удивленно протянул знатный господин, бесцеремонно вторгаясь в крохотную келью. — Я и умерщвляю, — прикладываясь к вину, хмыкнул Зоро. — Как только эта бутыль опустеет, я стану совершенно глух к зову моей грешной плоти... Да и вообще ко всему глух, — помолчав с минуту и сделав еще один внушительный глоток, задумчиво добавил монах. Аристократ явно спешил и хотел быть услышанным, поэтому попытался выхватить бутылку из рук и так пьяного экзорциста, но он явно переоценил свои силы. Даже будучи пьяным, один из воинов божьих без труда увернулся, оберегая свое вино. — Если ты хочешь говорить, то говори! — раздраженно бросил мужчина. Теперь, встав и расправив плечи, он возвышался над своим гостем. — Я хочу нанять тебя. — Я экзорцист, — фыркнул Зоро, снова усаживаясь на соломенный тюфяк. - Если кто-то из твоих родных и знакомых одержим, я помогу, без платы, это мой долг. Но если вдруг добрый господин захочет возблагодарить скромного раба божьего, то несколько бутылей вина хорошо для этого подойдут. Монах широко усмехнулся, по спине названного гостя пробежали мурашки, его пугал этот странный священник, в нем не было свойственных всем служителям Бога смирения и доброты. — Ты не понял меня, — с большим трудом богач заставил перестать дрожать свой голос. — Я не хочу, чтобы ты изгонял кого-то. Я хочу, чтобы ты поймал и принес мне голову ведьмы. — И снова я скажу тебе, что ты ошибся в выборе человека, — показывая, что разговор для него окончен, мужчина лег на солому, повернувшись к гостю спиной. — Тебе нужны охотники на ведьм, но они дорого берут, сгодятся и простые охотники за головами, если найдешь достаточно тупых и удачливых, для этого дела. — Нет, это ты ошибся, — раздраженно зашипел сквозь зубы аристократ, — мне нужна не какая-то там ведьма. Мне нужна рыжая бестия Нами. По тому, как напряглась спина монаха, он убедился в том, что не ошибся. Воспоминания о жизни снова поднимали в нем слепую ярость. С рычанием демон швырнул один из столов в стену, следом за ним полетела скамья. С нечеловеческим рыком, срывающимся на крик, он снова и снова выплескивал свой гнев на том, что его окружало. Скоро вокруг не осталось ни одной целой вещи. Устав, демон упал на колени, вцепившись руками в волосы. Сережки звонко стукнулись друг о друга. "Ты помнишь, кем мы были?.." Прямо напротив него, возвышаясь над горой обломков, насмешливо поблескивал ведьмин знак. Очень жарко, даже душно, огонь сжег почти весь кислород. Пот разъедал глаза, в свете факелов ее кожа казалась золотистой, а глаза — бездонными и черными. Несмотря на жару, ее пальчики оставались холодными. Склонившись к нему почти вплотную, она прошептала: "Ты мой", — обжигая горячим дыханием кожу. Странно, но он совсем не ощутил ее укуса. Совсем. Только когда вязкая красная влага потекла по его ключице. Измазанные его кровью ее прохладные пальчики легко скользили по его торсу, слегка царапая ногтями — Ты мой, — в правом уголке ее рта скопилась небольшая темно-красная капля, а губы блестели от влаги. - Теперь ты мой навсегда, Зоро. Дерево издало протяжный стон прежде, чем в щепки разлетелось под его пальцами. Оставив разрушение и хаос за своей спиной, он уверенными шагами поднимался к Хасире. Без сожалений. Дойдя до двери, он остановился, жадно разглядывая демоницу. Рука сама легла на дверной косяк; почувствовав под пальцами что-то странное, он бросил мимолетный взгляд на дерево. Четыре глубокие царапины в засохшей крови. Слышишь, Зоро. Ты еще помнишь, кем мы были? Тихонько позвякивают три золотые капли. — Эти сережки так дороги тебе? — Нами с интересом смотрела, как мужчина старательно одно за другим возвращает украшения на их законные места. — Да, они служат мне важным напоминанием. Закончив с последним замком, он тряхнул головой, проверяя, надежно ли закрепил их. — И спасибо, что вернула их. Рыжая улыбнулась широко и открыто. В такие минуты он всегда поражался тому, как она могла быть тем, кем являлась — ведьмой. — И о чем это тебе напоминают серьги? О женщине? — в ее глазах снова танцуют капризные чертята. — Не совсем, — взгляд серых глаз прикован к заходящему солнцу. - Они напоминают мне о жизнях, что я не смог спасти. — И о чьих жизнях напоминает тебе этот перезвон? — Нами слегка толкнула украшения навстречу друг другу. — О моей, о твоей и о сотнях других, к которым я не успел и уже никогда не успею... Солнце уже скрылось, а они продолжали молча стоять; звезды одна за другой вспыхивали яркими искрами на чернеющем небе. — Если это действительно так важно, я зачарую их так, чтобы я всегда могла их найти... И я привяжу их к тебе. В ночной тишине казалось, что голос ведьмы слегка дрожит. Врата Свободы открывались легко и бесшумно.Надменная и капризная, требовательная и жестокая.
19 августа 2015 г. в 00:02
В голове была приятная пустота, ленивое течение мыслей. Ненависть и ярость на время покинули его, оставив что-то отдаленно напоминающее покой.
Прикрыв уставшие глаза и прислонившись спиной к стене, Зоро целиком погрузился в себя, ему предстояло принять важное решение. Хасира еще спала наверху, но ее хриплый и задыхающийся от наслаждения шепот все еще звучал в его голове, призывая бросить все и начать сначала.
Запах Нами почти улетучился; демон нисколько не сомневался в том, что ведьма ушла. Вопрос был только в одном: стоит ли идти за ней.
Надменная и капризная, требовательная и жестокая, она была его спутницей долгие века, просто так предать ее было неправильно. Хотя с другой стороны прямо перед ним на темной столешнице светлеет самый страшный из ведьминых знаков. Нами была готова убить его, как, впрочем, и он на тот момент с удовольствием насладился бы ее предсмертными криками, этого тоже не стоит упускать из виду.
Ад забирает свое, понемногу поглощая кусочки их душ, возможно, раньше их и действительно что-то связывало, но сейчас это поглотила преисподняя, так же как и память.
Надменная...
Чуть вздернутый носик дрогнул и сморщился. Нахмурив брови, девушка отшвырнула от себя еду:
— Сам ешь эти помои, святоша.
Голос сочиться ядом и брезгливостью, в глазах вызов, и наплевать, что связанная, что это последние дни ее жизни, что через пару дней суд инквизиции и священный огонь должен будет очистить ее душу от скверны. Ведьме наплевать. Все, что она хотела, исполнено; не важно, что потом — важно, что сейчас она не станет есть полусгнившую пищу.
Наверху скрипнула кровать, вырвав Зоро из сковавшего его сонного оцепенения.
Да, несомненно, надменная... И капризная — это тоже бесспорно.
— Ну и зачем?
— Зачем? Что за глупый вопрос?! Мне захотелось.
Босые ноги шлепали по мраморному полу, не уместный звук для древнего замка.
Доблестные стражи валялись на полу, истекая кровью или постанывая; ведьма аккуратно обходила образовавшиеся красные лужи, явно брезгуя испачкать подол нарядного и дорогого платья.
— В другой раз надо будет придумать что-то поизящнее, — недовольно бурчит она под нос, приближаясь к окованным сталью массивным железным дверям хранилища.
Присев на корточки и окунув кончик пальца в кровь ближайшего гвардейца, ведьма принялась старательно выводить еще один знак. Когда она закончила, символ слегка засиял золотистым цветом, наполняясь силой, и пропал, погрузившись внутрь двери.
Пару секунд ничего не происходило, затем по серой стали, причудливо извиваясь, быстро побежали красные венки, потом дверь мелко задрожала, по ее поверхности прошла рябь, железо не выдержало и внезапно рухнуло вниз, став вязкой серой слизью и забрызгав все вокруг.
— Изящнее, говоришь?
— Заткнись, — грубо стреляя глазами из-под пушистой челки.
Гора драгоценностей искрилась и переливалась в мягком свете факелов. Сокровищница самого жадного из известных господ.
Радостно улыбнувшись, ведьма достала что-то с самой вершины, привстав на носочки.
— Остальное пусть забирают слуги и бедняки, я хотела только их.
Янтарные глаза смеются, на раскрытой ладони лежат три золотые сережки.
— Зачем?
Губы растягиваются в лукавой улыбке, ведьма слегка пожимает плечами.
— Считай это моим капризом.
Требовательная и жестокая. Она всегда брала то, что хотела. И его она тоже взяла, перекроила, изменив согласно своим извращенным стандартам.
Тело ребенка неестественно выгнулось, рука, игнорируя законы природы, вывернулась под немыслимым углом, стремясь вцепиться ему в горло. Нескончаемые крики и вопли сбивали, слова молитвы терялись и путались на языке. Одержимая не желала расставаться со своим бесом, но это не проблема, еще немного.
Свечи полыхали, искажая лики святых, вопли заглушали молитву, взвиваясь под купол церкви.
Пот застилал глаза, от напряжения сводило мускулы, но вот визги беса уступили место тихому человеческому плачу. Очень опасно. Если продолжить экзорцизм и не оказать ребенку помощь, он может не выжить, но если прервать его, а тварь просто затаилась, то трупом станет именно он.
Прикрыв на долю секунды глаза, он сделал то, что всегда делал в таком случае — оборвал молитву, взглянув прямо в глаза своему противнику.
В минуты ужаса и отчаяния у людей иногда становятся очень яркими глаза, он давно это заметил, они словно загораются изнутри и кричат: "Эй, я здесь и я еще жив", — человек с зажженными глазами всегда выживает, в отличие от других.
У малышки были красивые глаза, серые, словно до блеска начищенная сталь.
Тварь ушла, а она будет жить.
Зоро не сомневался.
Наконец позволив себе расслабиться, мужчина опустился на холодный пол.
Прибежавшие на его крик священники и лекари суетились вокруг притихшего ребенка; взбудораженный магией огонь продолжал извиваться и рваться ввысь, искажая и уродуя святые лики; сознание экзорциста медленно проваливалось во тьму.