С неба свалился

Еще раз зашел к Зоулу, я не собирался будить его, пусть отдохнет спокойно. Я вгляделся в его лицо, нервное, точеное, в это нечеловеческое воплощение совершенного человека. Чертовски стыдно было за свое влечение. Это ведь не поцелуй был. Я исчезну на два дня, единственный человек, знающий, что он вообще ест. С тяжелым сердцем я запер дверь и сделал запись в журнале. «Объект неподвижен. Ничего необычного замечено не было. М. Лисицын. 16.04.15» Доказывали обратное нервно начирканные в конце смены косые буквы. Усмехнувшись, я закрыл журнал. Толкучка в метро отвлекла меня от странных мыслей. Еще повезло, в то время как все ломились в сердце каменного Ада, я спешил на окраину. Просочившись между потной женщиной с тремя подбородками и замученным тощим очкариком, столкнулся лицом к лицу с красивым брюнетом. Улыбнулся мне, прежде чем море сердитых сонных зомби унесло его. Обернувшись, уже через миг я не смог отыскать его глазами в толпе. Я сжался от внезапно нахлынувшего отвращения, чтобы меня как можно меньше касались, но каждый проходящий все равно задевал меня, то плечом, то сумкой. Образ понравившегося парня воробьем выпорхнул из головы, уже у подъезда я не мог припомнить его черт лица. Бросив куртку на отвалившуюся вешалку, я прошел в комнату и рухнул на расправленный диван. Зоулу. Как бы я не хотел думать о ком-то другом, я думал о нем. Даже мысли о родителях плавно перетекали к супермаркету у дома в Калуге, потом к конфетам, а от конфет к сладкому холодному поцелую. И отдавались постыдным жаром по всему телу. Нет, неужели я допускаю, что свалившись с неба, будучи еле живым, можно хотеть секса? Не пожрать, не вернуться на родную планету, не выяснить до конца, что вообще происходит? Зоулу нужна помощь, а мне парень. И в душ. Смыть с себя все человеческие прикосновения. Я бросил скомканную одежду на стиральную машинку, очки положил на эту груду как вишенку на пирожное, не задумываясь даже, что они опять могут оттуда свалиться. Долго стоял, в блаженстве чувствуя, как миллиметр за миллиметром под кожу проникает тепло, которое дарили струи воды, как перестает быть ледяной кафельная стена, к которой я прислонился. Я почти дремал, стоя в тумане пара, лениво потянулся за мочалкой, щедро полил ее гелем для душа. Ванная сразу наполнилось ароматом моря, тропического рая, где горячий песок, лазурная вода и шелест пальм. Как в рекламе конфет. Я провел мочалкой по плечу, от обыденного, ничего не значащего прикосновения по телу разлилась обжигающая волна. Я отложил мочалку, закрыл глаза, от плеча к груди, от груди к пупку провел пальцами, едва касаясь разгоряченной кожи. Прикосновение ощутилось не своим, когтисто-колючим, чужеродным, инопланетным. Испугавшись подобной мысли, я отдернул руку и застыл. «Стыдно?» — спросил я у себя, и сам же ответил: — «Да», — а потом уверенно скользнул рукой от пупка ниже. За опущенными веками на миг появилась не крошечная ванная комната, а дикий невиданный остров с гейзерами. И тут же картинка растаяла. Я едва касался себя, отчего плоть сжалась в предвкушении большего. Острова нет, лишь ставший привычным морской запах напоминает о нем, холодной и пустой камеры в лаборатории тоже, но есть Зоулу. С мыслью о том, что он может прикоснуться ко мне, я начинаю активнее двигать рукой. В моем воображении его ехидная улыбка, нервно подрагивающий хвост, это умопомрачительное касание языком. От одной мысли об этом не могу сдержать выдох-стон. Мысли о продолжении поцелуя заставляют опереться на стену и уже никак не сдерживать себя, сгорая от удовольствия. — Эй, молодежь! — из вентиляции донесся голос соседа, живущего этажом ниже, с которым мы в душе дуэтом пели. Забавный мужик, с виду обычный толстый таксист, но с музыкальным вкусом и чувством юмора у него все в порядке. Только теперь я сгорал от стыда. — Что, не дает твоя красотка? — ехидный голос соседа эхом разнесся по ванной. — Я это, извиняюсь, — ответил, краснея. — Бывает. Но я тебе щас стопудовый способ расскажу, — совета от таксиста мне сейчас хотелось меньше всего, — ты короче, делай вид, что тебе она не интересна, но что ты там ей типа друг. Хотя у тебя получается и так неплохо. Не, я вообще думал, что ты голубой. Ты не голубой? — Нет, — крикнул я в вентиляцию. — Жаль, а то я уже шутку придумал, — разочарованный сосед не дождался, пока я попрошу ее рассказать, включил кран и наконец начал умываться. Застыв у стены, я ждал, пока он уйдет, сердце, как часы, в спешке отмеряло время. Наконец, захлопнулась дверь, и я снова ощутил, что остался один. Снова постыдное касание, снова приятная волна возбуждения, снова манящий экзотический запах, от внутреннего жара вода становится будто прохладнее. Еще прохладнее, и еще, и так, пока я не оказался под отрезвляющим ледяным душем. Ругаясь, злой, немытый и неудовлетворенный, дрожащий от холода, я вылез из душа, наспех вытерся, одеваясь, умудрился уронить очки. К счастью, не разбил, но день был испорчен с самого начала. «Казалось, весь мир против подобных связей», — думал я, пока яичница пригорала к сковороде. «Точно, против», — убедился, когда с трудом отодрав неудавшийся завтрак от посуды, собирался в магазин за новыми продуктами. По-быстрому сбегать в «Пятерочку», позавтракать и завалиться спать у меня не вышло. Злой весенний ветер продувал тонкую куртку и срывал с головы капюшон. Я стоял в ожидании зеленого сигнала в одиночестве на непривычно пустом перекрестке. Вечером вся эта широкая улица будет буквально задыхаться от нескончаемого потока машин, а пока, радуясь загоревшемуся зеленому свету и наслаждаясь небывалой свободой по ровному асфальту проносится серой молнией «Хонда Цивик». И соблазненная якобы пустой дорогой, выскакивает потрепанная «шестерка» и ударяется «Хонде» в бок. Визжит резина, оставляя на асфальте черные шрамы, с жалобным стоном сминается металл, легче казалось бы, чем консервная банка. Изуродованные машины окутывает дымка испаряющегося тосола. Я бегу туда, к счастью, люди в порядке, даже машины относительно целы. «Жигулям» не повезло конкретно, а «Хонде» смяло бок, но ехать дальше она вполне могла и сама. Только водитель «шестерки» утверждал, что он ехал на зеленый, яростно отстаивая свое право быть идиотом, разве что с кулаками не бросался на хозяина «Хонды». Тот отвечал очень вежливо, в ответ на оскорбления лучезарно улыбался. Парень вообще производил очень приятное впечатление: крепкий, высокий, волосы цвета спелой пшеницы аккуратно подстрижены, лицо — мягкое и доброе, глаза голубые, кажется, светились добротой, одет был неброско, но очень опрятно. От него веяло живым мягким теплом и уютом. Решив подождать ГАИ в салоне старенькой, но очень ухоженной «Хонды», мы разговорились. Егор, так звали моего нового знакомого, узнав, что я не завтракал, отправил меня в магазин за «хотя бы булочкой». Принес я целый пакет всяких вкусностей, но было неловко крошить на заднем сидении чистой машинки, понимая, что Егор не из тех, кто как Цербер поддерживает чистоту, он потом пылесосит салон, напевая под нос добрую песенку. Егор то и дело спрашивал, тепло ли мне, удобно ли мне сидеть сзади, и очень переживал, что мотание в ГАИ отнимает у меня полдня. — Не переживай, все равно дома никто не ждет, — ответил я, понимая, что из машины вылезать совершенно не хочется, не хочется из нагретого салона выходить навстречу промозглому ветру, не хочется от источника человеческого тепла делать шаг к одиночеству. Я будто хотел за все годы отогреться, от Иры того тепла не дождешься, она как бойкая офисная уборщица врывается в мою голову и шваброй выгоняет тараканов на мороз. — И даже девушки нет? — удивился Егор. Мне показалось, что это вопрос звучал как: «Свободно ли твое сердце?» Или я схожу с ума и «не поцелуй» кажется мне поцелуем, а обычная забота кажется больше, чем заботой. Но вдруг действительно судьба подталкивает меня к тому, что по-настоящему нужно? Домой я вернулся только в шесть вечера, совершенно измотанный, выжатый бесконечной очередью в душных обшарпанных коридорах ГАИ, уставший от ругани. Егора, я думаю, все это утомило не меньше, но он сам подвез до дома, хоть и жил довольно далеко. И взял у меня номер телефона на всякий случай. Я был уверен, что как свидетель больше не понадоблюсь, но знал, он позвонит. На работу я шел расстроенный, охранники посмеявшись над полным пакетом еды, удивленно спросили, почему это я такой хмурый. Егор так и не позвонил, а я, как последний дурак, ни на секунду не расставался с телефоном. Но самое противное — я ждал звонка, который был бы… просто правильней. Это была не первая в моей жизни такая странная война между мозгом и сердцем. Но впервые я не мог объяснить одержимость с полным осознанием, что отношения обречены на провал. Пусть лучше мне позвонит Егор, он добрый, хороший, пусть и несколько приземленный. Слишком уж приземленный, в сравнении с тем, кто никак не выходит у меня из головы. Я смотрел на спящего Зоулу, пытаясь разгадать, что же он в действительности думает и чувствует. Кто он такой и откуда, и решится ли он все мне рассказать? Надо разбудить. Я воровато оглянулся по сторонам, выхватил из пакета шоколадку и пару яблок, и осторожно вошел в камеру. Кончиками пальцев коснулся холодного плеча Зоулу, улыбка появилась на тонких губах раньше, чем открыл глаза. И засиял, увидев меня в лучах яркого лабораторного света. — Привет. Как ты? — самый нелепый вопрос, который только можно было задать израненному пленнику лаборатории. — Нормально, — самый нелепый ответ, его настоящий голос звучал настолько фальшиво, что захотелось быстрее схватить его и утащить отсюда, сердце болезненно сжималось от невозможности что-то сделать. В моих руках зашуршала обертка шоколадки. — Привстань, а то подавишься, — я обхватил инопланетянина за плечи и посадил на столе, отчего тот неловко навалился на меня. Я вновь удивился, как он когтями умудряется достать из зуба мелкое устройство, и ужасно боялся выронить его из своей, казалось бы, более приспособленной к хватанию мелочи, руки. Первый кусочек положил Зоулу в рот, прижавшись настолько тесно, что ощущал весь холод его тела сквозь тонкую рубашку. Длинные, невероятно острые когти осторожно касались плеча, одно неловкое движение, и на мне остались бы глубокие порезы. Но я ощущал, что он даже в таком состоянии, даже случайно не поранит меня. Спина затекла от тяжести, навалившейся на нее, я кормил инопланетянина, словно диковинную зверушку. Яблоки пришлось отложить, от них он отказался, забрал и вернул на место котту. А потом молча обхватил меня за шею и дернулся, пытаясь встать. — Не надо, — запротестовал я, понимая, что не смогу быть полноценной опорой. Но когтистые пальцы ног уже бесшумно коснулись пола, яблоки, сбитые хвостом, с глухим стуком упали на пол, следом их бесшумно накрыла простыня, прикрывавшая Зоулу. Инопланетянин, качаясь, вытянулся в полный рост. Каким-то чудом я удерживал равновесие, в то время как он повис на мне, как на веточке над обрывом. Всего на голову выше меня, а тяжелый невероятно. Я ощущал, как под сухой холодной кожей едва не дрожат от напряжения его мышцы. Сказать, что от таких объятий мне было неловко — ничего не сказать. — Ну и зачем? — спросил я у него. Зоулу же все равно «привязан» к столу бесчисленными проводками и трубочками, я надеялся, что ему хотя бы не взбредет в голову походить, оборвав всю эту паутину. — Может, если встать, заживет быстрее, — с трудом сказал он, — я не знаю, может ли не взрослый вообще оправиться от таких ран. — В смысле, не взрослый? — осторожно спросил я, уточнив, — я им ничего не буду рассказывать. — Я не знаю, как устроен ваш организм. Но мы, онаи, нуждаемся в неком контакте… обычно друг с другом, — он рассказывал слишком смущенно, учитывая то, что стоял раздетым, плотно прижавшись ко мне, — хотя, впрочем, сойдет любое существо. Ну если это не Кир какой-нибудь. Зоулу усмехнулся, и поймав мой удивленный взгляд, с радостью перевел тему: — Зверушка такая. На многих планетах их держат как домашних любимцев. Это такой мохнатый шарик, есть ушки торчком, носик, ротик и глазки. Где-то там под толстым пузом маленькие лапки, настолько короткие, что в основном они катаются по дому, хвостик пушистый. Могут, правда, еще и прыгать. Очень добрые, очень ласковые. Бестолковые совершенно, правда. Только и умеют, что фырчать и на ручках греться. Хоть совершенно не хотелось выпускать Зоулу из своих объятий, но пока он болтал про зверушек, я рисковал переломиться пополам. — Зоулу, может ты обратно ляжешь, а уже потом говорить будешь. Тебе стоять не тяжело? — Наоборот, намного лучше, — теперь он положил еще и подбородок мне на плечо, прижавшись каждым миллиметром своего тела, он сказал мне в самое ухо — все, что болело, проходит от твоих прикосновений. Жаль, все еще не заживает. — Теперь объясни, как этот контакт влияет на ваше развитие. И что за контакт? Без него ты не сможешь поправится? — я старался говорить как можно доброжелательней. Зоулу явно не хотел читать лекцию о своей физиологии, но выбора у него не было. — Мы считаемся лучшими воинами, неуязвимыми практически. Большая физическая сила, невероятная выносливость. Ты уже заметил, насколько мы живучие. До определенного возраста мы нормально растем и развиваемся, а потом словно кончается топливо. Останавливается рост, замедляется регенерация, потом и вовсе останавливается. И новые резервы не открыть без чужой помощи, — Зоулу прервал рассказ, — можно твою руку? Я никак не ожидал, что он положит ее себе на поясницу. И когда моя ладонь оказалась на плавном манящем изгибе, ситуация стала не то, чтобы неловкой… Мне показалось, что я сейчас проснусь. Или охранники решал прогуляться и увидят все это, или под тяжестью инопланетянина я рухну. — Откуда такая шишка на спине? — выпалил я, чувствуя, как предательски учащается пульс. — Ага, давно уже болело, — невпопад ответил растаявший Зоулу, обвивая меня еще и хвостом, — какое блаженство. Я больше не мог контролировать ситуацию. Инопланетных благодарностей, пожалуй, больше всего и боялся. Но Зоулу покачнулся, ослабив объятия, и лизнул меня в губы. Холодный язык игриво пощекотал щеку, затем, дразня коснулся мочки уха. Зоулу посмотрел на меня в ожидании реакции. До дрожи хотелось забыться и ответить ему горячим поцелуем. Но я пытался держаться, все еще не веря в реальность происходящего. — Что за контакты у вас? — резко спросил я, хотя по затуманенному взгляду Зоулу прекрасно понимал, о чем идет речь. Я желал этого настолько же сильно, насколько боялся последствий. — Тесные, телесные, — ласковый, игривый, словно опьяневший голос Зоулу вытащил меня в эту странную реальность. Я хотел задать тысячу вопросов, но инопланетянин стал настойчивее. «Будь, что будет», — подумал я, больше не чувствуя стыда за свое желание. Было забавно наблюдать, как Зоулу ищет волшебную кнопку, которая заставит меня ответить на ласки. Грациозно и юрко, словно ящерица, нежно острыми клыками куснул за ухо, облизнул шею. Язык заполз между моих сомкнутых губ, и я был уже не в силах продолжать эту игру, не сдержался. Мой, привычный человеческий поцелуй вызвал неумелый, но невероятно нежный отклик. — Так ты не против? — Зоулу мурлыкнул, чуть отстранившись. — Нет, все в порядке. Ты услышишь, если кто-то сюда пойдет? — полушепотом спросил я. Зоулу кивнул и снова прильнул к моим губам, запуская костистую лапу мне под рубашку. Оглаживая рукой крепкую спину, я поднимался выше, стараясь исследовать каждый миллиметр незнакомого манящего тела. Стальные мышцы, сухая и гладкая кожа, изящная шея. Я несмело потрогал прочные чешуйки на затылке, и моя рука опустилась вниз, проигнорировав упругие ягодицы, я кончиками пальцев провел по хвосту. Зоулу едва не застонал, выгнулся, оставляя на мне тонкие пикантные царапинки. Понимая, что ничего иного не получится, я оторвался от его губ, и покрывая поцелуями все его тело, стал опускаться ниже, обхватив руками бедра. Зоулу провожал меня удивленным взглядом, запустив руку в волосы. Осторожно, не забывая о том, что одним неловким движением может раскроить мне череп. Я был словно пьян. С той лишь разницей, что тело слушалось и чувствовало все не как обычно, словно через вату, а в тысячи раз острее. Но действовало само, и без разума прекрасно зная, чего хочет. Опустившись на колени, я облизнул его член, попутно пытаясь расстегнуть одной рукой свои джинсы и стащить трусы. Впервые меня не расстраивала перспектива ласкать самого себя. Впервые, проводя рукой по собственному до боли налившемуся кровью члену, я чувствовал только жгучее возбуждение, без всякой обиды на партнера. Губами я обхватил головку члена, осторожно, словно пробуя на вкус. Зоулу в нетерпении толкнулся мне навстречу, войдя полностью. Чувствительным языком я ощутил каждую неровность, каждую венку. Он был холодный. И пока я губами пытался его согреть, свободная рука жадно ощупывала незнакомое тело. Холодный бархат под пальцами. От колена вверх по ноге, до поясницы и вниз по хвосту, послушно расслабившемуся в руке, до самого кончика. Зоулу простонал что-то на своем языке, что-то, чему перевода не нашлось, да и не требовалось. Я двигался медленно, губы синхронно с руками. Хотелось сильнее сжать член в кулаке, двигаться грубее и быстрее, я был уверен, что Зоулу чувствовал то же самое, но я не торопился, растягивая удовольствие. В нашей реальности не существовало ничего, кроме запретной волнующей близости, ни жесткого холодного кафельного пола, ни кучи проводов и приборов, ни охранников за стеклом.