С неба свалился

Странно было молча стоять посреди лаборатории, прижимаясь к Зоулу, ощущать кожей, как колотится, успокаиваясь, его сердце. И странно не от внезапной близости после непродолжительного знакомства, каюсь, такое не в первый раз. Давно чужие прикосновения не несли такой неподдельной нежности. По телу разливалась теплота, как от прикосновений действительно любимого человека, теплота, которую не могла пробудить ни привычка, ни ударные дозы алкоголя. Теплота, которую я знал когда-то, но уже почти забыл. Зоулу выдернул меня из пелены неги. – Кажется, сюда сейчас могут зайти. Пойду прилягу, – оперевшись на меня, он ловко запрыгнул на стол, – ой, я тебя растрепал. Коготками он поправил мою прическу, застегнул пуговицы на рубашке. – Давай быстрее – шикнул он. Я, словно ошпаренный вылетел из камеры, плюхнулся на стул и сделал вид, что читаю. Пытался. Оглянулся, за стеклом, казалось, все в порядке: провода на месте, стол на месте, Зоулу лежал как ни в чем не бывало. Вот только… Яблоки! Валялись на полу, так что их невозможно было не заметить. Все спокойствие исчезло без следа. Судя по лицу зашедшего Толика, видок у меня был ошарашенный. – Напугал, – оправдывался я, стараясь не глядеть в сторону камеры. – Макс, у тебя кровь вот здесь, – он указал рукой. – Об стол, обалдеть, – ощупывая теплые слипшиеся волосы на затылке, протянул я. – На тебя он что, с потолка упал? – Толик сдерживал улыбку, – Иди в туалет, хоть отмой это. Я покараулю. Боязно было оставлять его наедине с яблоками в камере, с кафелем, который я не успел вытереть, с книжкой, между страниц которой лежит откровенный портрет Зоулу. Но правдоподобной отговорки просто не существовало. Как в дешевом фильме ужасов: в обшарпанной белой комнатке тревожно мерцала лампа, я, голый по пояс, нелепо согнувшись, черпал ладошкой ледяную воду и поливал голову, тихо ругаясь. Щедро подкрашенные кровью капли на стенах дополняли эту безумную картину. Вытерев их туалетной бумагой, я в позе гопника посидел под сушилкой, пока с волос не перестала капать вода. Надев рубашку, бегом рванул в кабинет. Лукавая улыбка Толика совершенно не радовала: – А ты нахрена с яблоками к нему ходил? Не бойся, я никому не скажу. Не просто так, правда. Выбора у меня не было, я согласился на его условия, хоть и дорого мне должно было обойтись молчание Толика. Проводив охранника я метнулся обратно в камеру, чтобы будучи наконец-то в своем уме, расспросить Зоулу обо всем. – Что это было? – я навис над пришельцем. По его нервной улыбке стало понятно, что он, как и я не может найти адекватного объяснения. –Я не должен был, да? Но меня так потянуло к тебе, что я не смог устоять. Когда ты впервые зашел сюда, я понял, что ты – моя единственная надежда. И ухватился, как мог. Прости. – Ничего, все хорошо, - я погладил его, Зоулу прильнул к моей руке, как дворовая кошка, соскучившаяся по ласке. – Потом, когда ты покормил меня, я опешил. В нашем мире это немыслимо. Даже самые близкие не делятся едой. Водой – еще возможно, и то редко. «Похоже, по твоему миру не стоит скучать», – подумал я про себя. И задал вопрос: – Насколько близкие люди облизывают друг друга? – У онаев это проявление высшей степени доверия. С сексом не всегда связано, чаще всего никак не связано. Ну если у нормальных, а у меня от твоих прикосновений разум помутился. Я изначально прижался к тебе совсем не за тем. Можешь опять дать руку – Зоулу уложил мою ладонь себе на лоб, – Ты не подумай, вообще мы обычно не лечимся друг об друга, у взрослых раны зарастают куда быстрее. Дурман, порожденный влечением, давно прошел, но его прикосновения до сих пор были приятны. – Опять болеть начинает? – забеспокоился я. – Так не должно быть? Значит, ты еще не совсем взрослый? Может, тебя обнять снова? На сей раз без глупостей. – Не надо, так нормально, – Зоулу поморщился и плотнее прижал мою ладонь к холодному лбу, – Думаю, можно считать взрослым, произошло то, что должно было произойти. Не знаю, как должно заживать в таком случае. Что на родине, что на любом нашем военном корабле с такими травмами быстренько добивают. Да даже не дожидаясь травм добивают. Показатели регенерации ниже допустимого уровня - в расход. «Кажется, ему повезло разбиться на Земле», – подумалось мне. А Зоулу продолжил: – Не знаю, как тебя благодарить за помощь. Я ведь ничего не могу дать в ответ. Не понимаю, Макс, что заставляет тебя меня спасать. Если бы ты был заодно с теми, в белом, я бы еще понял. Но они еще ни о чем не догадываются. – У нас другой мир. Совесть не позволяет мне бросить тебя тут одного. Я бы все равно не побоялся сунуться в камеру, когда ты сорвал с себя повязку, все равно таскал тебе еду, даже если б ты не облизал меня для подстраховки. – Я не для подстраховки. Да, при первой встрече этого не делают, но я ведь совершенно искренне, просто от радости, – в голосе, звучащем через переводчик, сложно уловить истинные эмоции, но мне показалось, что он не пытается оправдаться, что он реально расстроен, – ты мне и вправду понравился. И взросление с тобой – это был перебор. – Все нормально, – ответил я, вызвав еще больше смятения у Зоулу, – мне даже жаль, что я могу сделать так мало. Жаль, что я могу появляться так редко. – А как Вы тут живете вообще? Я слышал разговоры людей в белом, но многого понять не смог. Что рассказать тому, кто с неба свалился, тому, кто на огромной многообразной планете не видел ничего за переделами крошечной комнатки? – Лучше уж с картинками, – согласился я, – только дай сначала немножко приберусь. Я сбегал в кабинет за бумагой, стер наконец-то с кафеля следы нашей близости. И подобрал яблоки. Облокотившись на край стола, я вынул из кармана смартфон и дал его в руки Зоулу. Доступа к интернету здесь не было, но бессмысленные личные фотографии могли описать привычную нашу действительность куда точнее любых слов. Наша обыденность взорвала инопланетянину мозг. Зоулу то и дело задавал вопросы, ставящие в тупик. «Бедный тощий кир. Кот?» «Еда успевает испортиться?! Ты реально можешь накупить столько еды, что она не влезет в холодильник?» «Зачем вы жжете бензин?» « И эта древняя технология у Вас недавно появилась?» «Почему эта женщина такая сморщенная? Старая? В смысле, твоя бабушка?» «Зачем ей ковер на стене?» «У вас так много воды, что можно в ней купаться? А песком не чиститесь?» Кульминацией стал вопрос: «Зачем ты фотографируешь сам себя?» Но тут Толик опять решил «обрадовать» меня визитом. К счастью, зашел ненадолго, просто одолжить у меня кофе. Пока он болтал еще где-то полчаса, я выслушивал его с вежливым лицом, хотя до нервной тряски хотелось вытолкать из кабинета силой и вернуться к Зоулу. Не зря я беспокоился. Зоулу стало сильно хуже в мое отсутствие. Хоть он и утверждал сдавленным голосом, что все в порядке, болело совершенно так же. Он утверждал, конечно, еще пару-тройку дней он спокойно потерпит, но мне пришлось доставать его из постели и стоять обнявшись. – Смотри, затягивается потихоньку, – радостно констатировал Зоулу, заглядывая под повязку на руке. Но мне было не до радости. Я рассказывал ему о мире за пределами лаборатории, косясь на часы, оставлявшие нам все меньше и меньше времени. Было попросту страшно бросать инопланетянина одного на три дня и две ночи, после того, как его за полчаса моего отсутствия буквально скрутило. Пятнадцать минут до конца смены. Десять. Пять. Четыре. Три. Я помог Зоулу взобраться обратно на стол, каким-то чудом запомнив время «происшествия», быстро записал в журнале заранее придуманное вранье, которое с натяжкой могло бы объяснить, почему зашкаливали показания приборов. С тяжелым сердцем я покидал лабораторию, каждый шаг в сторону наземного мира давался все тяжелее и тяжелее, от каждого взгляда в сторону мирно лежащего на столе инопланетянина все сильнее щемило сердце. Весь день я был как на иголках, ненадолго мне удалось провалиться в полный дурных видений сон. Проснулся я совершенно разбитый, не мог ничем заниматься, посидел в интернете - походил по комнате, выпил чаю - походил по комнате, выглянул в окно... Я старался убеждать себя, что инопланетянину фактически стало лучше - раз появились силы реагировать на боль. Старался убедить себя, что больше ничего сделать не мог - только ждать. И продолжать чувствовать себя виноватым, подсознание не слушало внутренний голос. Внезапный телефонный звонок заставил меня вскочить с кровати. Я резко схватил трубку, не думая, кто же звонит с незнакомого номера. – Максим? – звонивший был удивлен таким быстрым ответом. – Да, слушаю, – я присел на край стола, взволнованно гадая, кто это может звонить. – Это Дмитрий Весельников, – представился незнакомец, – замначальника отдела. Я хотел бы попросить Вас выйти на работу сегодня. Я понимаю, что Вы только пришли со смены, но у нас совсем некому выйти. Один заболел, второму ребенка не с кем оставить... – Хорошо, выйду без проблем, – не дослушав даже ответил я, совершенно ошеломив звонившего. На радостях мне обещали выписать премию. Но как меня могли волновать деньги, когда я готов был все бросить все и бежать в лабораторию прямо сейчас. Вот только что делать оставшиеся до смены восемь часов? Теперь кроме тревоги мое сердце терзало радостное предчувствие встречи. Едва ощутимым электрическим разрядом мандраж пробегал по нервам, заставляя сердце биться чаще, заставляя мысли вертеться в голове все быстрее. Терзал, не давал покоя. Я рванул в магазин за едой, кидал в корзинку все показавшееся вкусным, пока не осознал, что все это просто сожрать невозможно. Дотащил пакет до дома, и едва поставив его на кухонный стол, осознал, что мне совсем нечем заняться. Мыл пол, окна, столы, сантехнику, пока квартира не приобрела стерильно чистый вид. Уборка помогла убить время, заглушить тревогу. В назначенный час я оделся со скоростью пожарного, схватил со стола пакет и выскочил из дома. К метро – бегом, из метро – бегом, как будто это могло сократить время ожидания. Нельзя было спешить, нельзя. Сердце билось в груди все сильнее, казалось, сейчас разорвется. Я не запомнил лиц охранников, не помнил, как выглядел лаборант, которого я сменял. Долгие минуты я стоял, вцепившись в стол, боясь читать журнал, лишь напряженно оглядывался на закрытые жалюзи. Едва дневной лаборант скрылся за дверью, я влетел в камеру. Стола не было, бесчисленных проводов не было, вместо них появились кровать и одинокая капельница. Зоулу лежал, укутавшись в одеяло, как гусеница в кокон. Я, кажется, перестал дышать. – Эй, – присев на край кровати, осторожно потормошил его. В бабочку, к сожалению, инопланетянин не превратился. Побледневший, осунувшийся, кажется, даже глаза потускнели. – Макс! – его настоящий голос звучал слабо и измучено. – Ты мне не снишься? – Я тут, все хорошо, – обнял прильнувшего ко мне инопланетянина. Почему он весь трясется? Не должно же быть так. – Мне было плохо без тебя, думал, не доживу до нашей встречи, – он буквально вцепился в меня, положив голову на колени. Какой-то инопланетный бог очень любит Зоулу, раз мне удалось вернуться сюда так рано. – У вас всегда так происходит? Почему тебе плохо-то? Что было не так? – с досадой спросил я почти шепотом. – Обычно после первого раза остаются ночевать вместе, – заговорил он, уткнувшись в мое бедро, – пусть совсем не понравилось, но даже так, спиной к спине, но остаются. Взросление – неслабая встряска для организма, так что ничего удивительного. Мне можно сказать даже лучше. Тут ссадина была, видишь, теперь затянулась – он сунул мне руку. Действительно, и следа не осталось. – Надеюсь, ты есть хочешь. Надо же энергию для восстановления. – Нисколько, – вяло признался Зоулу, я и ожидал, что придется кормить его чуть ли не насильно. Пока я ходил за продуктами, бедняга не смог сам вытащить котту, когтистые пальцы предательски тряслись. – Видишь, не надо меня ничем кормить, – протестовал инопланетянин. – Надо. Для твоего же блага. Зоулу отрыл рот, и недоверчиво, почти испуганно, следил за мной, пока я ногтем выковыривал устройство из зуба. Шоколадка, рулет, зефир, сыр, йогурт, банан… Пробовал, морщился, не ел. С интересом поглядев на почищенный мною апельсин, Зоулу принюхался и укусил дольку с восторженным лицом. И вторую съел, от третьей уже отказался. Ну зашибись. Котту дал поставить на место неохотно, почти испуганно сжавшись в комок. – Ты всегда так мало ешь, а? – недовольно спросил я и запихал пакет под кровать. – Не ругайся, я правда ничего не хочу. Мне плохо, мне хочется обнять тебя и лежать так, не двигаясь. Такое чувство, что мне спину сейчас переломает, а ты с едой пристаешь,– с укором сказал Зоулу. Я полез в постель как был – обутый и одетый. – Прости, – я ласково погладил его по затылку, – я просто не знаю, как помочь. Скажи, что нужно. – Я сам понятия не имею, что нужно. Время, наверное, и ты. Но ведь не можешь оставаться здесь постоянно, – сказал Зоулу, поудобнее устраиваясь на моем плече. Мы долго лежали молча на прохладных простынях. Я обнимал его нежно, аккуратно, как сидящую на ладони ящерку, готовую от любого неосторожного движения выпрыгнуть и скрыться в шуршащей траве. – Ты даже не представляешь, как мне хотелось бы оказаться сейчас там, на Доме Матерей, быть маленьким, совсем маленьким, лежать безмятежно на горячем песке перед нашим домиком, прислушиваясь к шелесту листвы и глядя в небо. Но туда уже никак не вернуться. – Ты знаешь, кораблик твой здесь, говорят, его даже можно починить, – я попытался подбодрить Зоулу. – Боюсь, там меня никто не ждет, – с тяжелым вздохом он глянул в потолок, – официально я погиб. Да и просто так туда в гости не попасть, слишком хорошо охраняется. Даже если удастся починить мой катер, то лететь надо будет в другое место. – Почему? – спросил я. – Мне нечего там делать. Всем мужчинам нечего там делать. У нас не бывает семей вроде ваших. Женщины остаются на Доме Матерей, мужчины – наемные солдаты. Дом Матерей – засушливая планета, воды хватает только на питье, ничего не растет, всю еду привозят. Раз в год каждый мужчина возвращается туда, чтобы продолжить род. Часть заработка отдается женщине, с этих денег она кормит себя и своих детей год. В следующий раз встречается с мужчиной еще через год. А так живет одна с детьми, либо еще и с любимой и ее детьми. А мужчины не сходят с корабля, им дается одна ночь, одна женщина и все. – Мракобесие какое, – пораженно протянул я. – Еще какое, после вашей приветливой планеты – Зоулу повеселел, его уже перестало трясти, он лежал а моем плече совершенно расслабленно. – Суровый мир у вас, очень, – было странно прижимать к себе часть этого мира, такую хрупкую, такую утонченную, – кем ты там был? – Шесть лет назад, в пятнадцать мне удалось пробиться на Анкорский флот, сначала каюты драил, потом стал учеником пилота, в семнадцать уже сам управлял маленьким разведывательным кораблем. У меня были большие перспективы, – как же спокойно он говорил о безвозвратно утраченном. Словно не успел на свой автобус, словно купил в магазине прокисшее молоко. Словно не о том, как сломалась его жизнь. Может он просто не хочет возвращаться? Но почему? – Разве ты не можешь вернуться и сказать, что ты жив? – спросил я. – Все сложнее. У нас слабого не ждут с распростертыми объятиями. Мы не доживаем до старости – женщин перерождают, когда они не могут приносить детей, мужчин – когда теряют силы, перестают быть полноценными воинами. Если, конечно, повезет. Редкий наемник доживает до старости, – это он мне рассказывал, как ребенку объясняют, что не все игрушки в магазине можно взять домой. Мы умираем и это не страшно. – Перерождение? – переспросил я. Зоулу ответил так, как я и ожидал. – Вроде того. Уничтожение старого отжившего тела. Инъекция яда в медицинском блоке… и все. – Но ты же не старый, что с тобой не так? И в чем тогда смысл перерождения? – я успокаивающе погладил его по руке. – Все не так, все – отозвался он, устремив взгляд в белый потолок, - а перерождение - это просто сказка для тех, кто согласен умереть. У вас нет такого? Я не ответил, да и он ответа не ждал особо. Я обнял Зоулу, не пытаясь защитить от злого опасного мира. Обхватил руками, боясь, что тот рассыплется. Он лежал в моих руках, как неживая пластиковая кукла. Такой сильный, и в то же время такой утонченный, как японский меч. Треснувший где-то в глубине холодного металла. Он совсем не нуждался в моей защите. Хотелось сказать, что все хорошо. Но что хорошо? Я не умею чинить мечи.