С неба свалился

Я не стал расспрашивать его о том, что же не в порядке, не стал ковыряться в его душе, дав навалившимся бедам опуститься мутным осадком на дно. Он рассказывал о доме, о своем мире в целом. И ни слова о себе. — Все хорошо, — все-таки прошептал я почти беззвучно, касаясь губами его виска. Поцеловал осторожно. Так хотелось прильнуть губами и, высосав все дурные мысли, выплюнуть их на пол уродливым черным пятном. Так хочется вновь увидеть его обаятельную улыбку, яркую, как лучик солнца, пробившийся сквозь грозовые тучи. Ветер расчистит небо со временем. Уходить снова было тяжело, Зоулу пообещал мне поправиться. Ему и правда уже стало лучше, физически. Но улыбка оставалась наигранной, а глаза потускневшими. Я вышел из душной лаборатории и полной грудью вдохнул свежий весенний воздух. Поразительный, необычно чистый, словно не московский. Стоило лишь закрыть глаза, дать волю воображению, и вместо безликих многоэтажек к небу бы потянулись исполинские деревья, вместо терзающих асфальт шин обеспокоенно шумел бы ветер в листве, предупреждая о надвигающейся грозе. Облака в спешке проносились над мегаполисом, когда я спускался в метро. Вновь вынырнув на поверхность я попал под ливень. Интересно, как бы Зоулу понравился дождь? После их мира, где вода часто служила валютой. Где остаться без воды было куда страшнее, чем нам остаться без денег. Если б можно было вытащить его на поверхность. Если б можно было хоть как-нибудь вытащить его оттуда. Он же говорил про какое-то «другое место», починить корабль и пусть летит. А куда его деть на Земле? Страшно представить, какая судьба его здесь ждет. Судьба подопытной крысы, судьба музейного экспоната? Только сначала самого Зоулу нужно «починить». Я не мог ждать ни минуты, прячась от дождя под узким козырьком своего подъезда, я набрал номер Геннадия Львовича, надеясь лишь что тот уже вернулся из больницы. Удача… за такую удачу придется платить. Мне так везет, что уже страшно подумать, что будет, когда белая полоса сменится черной. — Здравствуйте, — робко сказал я. — Здравствуй, Максим, — старик бодр и приветлив. Как он умудрился меня узнать? — Геннадий Львович, у меня есть несколько вопросов на счет онаев… Он не дослушал, уронив что-то, быстро сказал: — Это не телефонный разговор. Приезжай хоть прямо сейчас. Мытная двадцать три, квартира шесть. Я выскочил под ливень. Оказывается, мы живем так близко. Четыре остановки, но я не мог ждать автобус, рванул пешком. Прыгал по лужам, срезал путь по размытым тропинкам, шокировал прячущихся под зонтами прохожих. Ввалился в квартиру Геннадия Львовича ошалевший, растрепанный. Увидев себя в зеркале, резко захотел отряхнуться, как бездомная псина. Вода текла с меня ручейками на старый аккуратный половичок. — Ничего страшного, — такой же взвинченный Геннадий Львович махнул рукой. — Давай куртку. В ванной на батарею повешу. Проходи на кухню, я чайник поставил. Я сделал шаг, оглядываясь вокруг себя. Казалось, словно в квартире одинокого старика время застыло — старомодные обои, очень старая, антикварная, не побоюсь этого слова, мебель — все выглядело так, словно в квартире никто не жил, словно этим еще не успели попользоваться. Светло и уютно-чисто. На столе, накрытом выглаженной скатертью, стоит заботливо укутанный полотенцем заварник и две небольшие пронзительно-белые фарфоровые чашечки. Геннадий Львович шаркающей походкой вошел на кухню, отключив закипевший чайник, снял его с плиты. Руки у старика тряслись под тяжестью воды, но он каким-то чудом умудрился налить чай, ничего не расплескав. — Онаи… — задумчиво протянул он и присел на стул напротив меня, — неужели, ты разговаривал с ним? — Да, разговаривал, — ответил я, молясь, что удача не покинула меня. Пусть меня лучше асфальтоукладчиком по пути домой раскатает, чем исследователи узнают о Зоулу что-то лишнее. Старик долго молчал задумчиво. Если я сболтнул лишнего? Мир завис, обратно не отмотать. Я словно шагнув с крыши в пропасть летел вниз, не зная, стог сена на дне или жесткие камни. — Я никому ничего не скажу. Мне самому не нравится идея с исследованиями. Я не могу воспринимать его как объект изучения. Все дорожат карьерой, все гонятся за деньгами. Кроме меня больше некому спасти этого парня. И кроме тебя, похоже. Что там с ним? Говорят, что-то странное творится. — Творится, — признался я, подув на горячий чай. И что? Мне теперь рассказывать дедуле про то, что мы в лаборатории сделали? У него же мозг взорвется… Пока о более безобидном: — Для них нормально есть раз в три дня? Геннадий Львович явно не ожидал такого вопроса. Но ответил. — Вообще, они едят как и люди. Наверное, даже больше. Но вообще они живучие, так что вполне способны протянуть и так. Ты его кормил? Я думал сам уговорить его вытащить котту и поесть… но видишь, заболел. Остальным он не доверяет, и правильно делает. — А Вы откуда знаете о существовании котты? — Ну, так скажем, — дед замялся, — я был хорошо знаком с онаями. Я не думал, что обрету союзника. Не знаю, как тебе удалось пообщаться с ним, загнанным в угол. Они всегда были… суровыми ребятами, ты понимаешь, о чем я? Я кивнул. Не стал пока выспрашивать, откуда же Геннадий Львович знает так много об этой расе. — И у меня есть подозрение, что все его проблемы связаны с взрослением. Понимаешь, они устроены не так, как мы… Они взрослеют ну, понимаешь, когда занимаются, — бедняга аж покраснел, — этим. Вот и как ему рассказать, что я сам делал «это» мало того, что с инопланетянином, так еще и с мужчиной? — Как тебе удалось уговорить его поесть? — к счастью, не тех подробностей потребовал Геннадий Львович. Я рассказал все, как было. За исключением поцелуя, за исключением… вышла какая-то совсем другая история. Я упустил важное и ключевое. Но свои тайны выдавать было куда сложнее. Но какого черта я тогда вообще здесь делаю? Придя к врачу не сказать, что болит? В пень тайны. Раз уж я сегодня открылся… — Когда я заходил к нему, он меня лизнул в губы, — осторожно начал я. Геннадий Львович заинтересованно сморщил нос, — а потом со мной стало происходить что-то странное. Я как будто свихнулся. Инопланетян из головы не выходил как объект полового влечения. Старик удивленно расправил складки на лбу. Я продолжил: — А потом я встретил парня, случайно совершенно. И меня к нему потянуло как-то странно, обычно такого не бывает. — Обычно к парням не тянет? Или необычно потянуло? — выспрашивал он словно доктор. — Необычно потянуло, — выдохнул я. Вопреки ожиданиям Геннадий Львович не то, чтобы не удивился, его волновали иные подробности. — И чем дело кончилось? — А потом он повзрослел. Но словно не до конца. Раны стали затягиваться, но для полного взросления ему недостает меня рядом. — Нет, он и без тебя обойдется. Просто будет дольше восстанавливаться. — А откуда вы знаете? — удивился я. И тут же по изменившемуся лицу старика я понял, что сейчас на меня вывалят еще одну тайну, древнюю, покрытую пылью. — Это было в семьдесят втором… — дедушка отхлебнул чай, — на полигоне в Семипалатинске. Их трое было — два мужчины и девочка молоденькая. Тогда иначе как девочкой б Сойль не назвал. Хотя по-земному нескладной она и не была, но… видно было — молодая совсем. Сестра одного из мужчин. Они прилетели к нам… спрятались от своих. Не падали, не разбивались, жили на пустом полигоне… на почти пустом, среди людей. Никто их в бункере не держал. Сейчас смешно, а тогда казалось, что я уже немолодой, но все равно бегал за инопланетянкой, то с букетом ромашек, то с фруктами. Любила она фрукты. И цветы. А я ее любил, так сильно, что казалось, что человек так не способен, — Геннадий Львович осекся. Но все же решился открыть то, что наверное ни одна живая душа не знала. — Она была мне другом, не любовницей, не служанкой. Самое лучшее создание. Самое совершенное, — прошло ведь черт знает сколько лет, но глаза старика заблестели так, словно вот-вот эта самая Сойль вынырнет из-за крашеного масляной краской косяка. Вначале мне подумалось, что хозяйка этой квартиры, аккуратная бережливая старушка умерла, а Геннадий Львович остался один, поэтому дом казался таким опустевшим. А теперь я понял, что не было никогда никакой бабушки. И в подтверждение моих слов дедушка продолжил: — Я так и не женился потом, хотя ушел из семьи к ней. И знаешь, почему? В людях чего-то не хватает, неуловимого, необъяснимого. Хотя началось все с глупого и нелепого совращения. А ни на кого потом смотреть не можешь. Химия это какая или любовь, не знаю, но хочется верить во второе, — дед тяжело вздохнул. Я, не зная, что сказать, отпил чай, совершенно безвкусную подкрашенную воду, в которой чувствовался только сахар. — Что с ней стало? — спросил я, отодвигая чашку. — С ней я прожил пять лет, словно день пролетели. Ради безумной нежности каждый вечер я спешил домой. Дом наш был почти хижиной, стоял вдали от цивилизации. Вокруг творилось черт знает что. Ядерные испытания, километры выжженной земли, как после апокалипсиса, начальство, требовавшее невозможного, тяжелая работа. Секреты, секреты, секреты — у всех от всех. И рай. В домике, который весь был меньше этой кухни. — А потом? — я напряженно придвинулся на край стула. — Их нашли. Забрали. Как гром среди ясного неба. Я не смог бы ее уберечь, даже если бы был в тот миг дома. Теперь она лишь в моей голове. Не было ни дня, когда бы я не вспомнил ее, — он тяжело покачал головой, — надеюсь, та же судьба не ждет тебя, когда твой друг вернется домой… — Он не вернется, ему не нужно, — перебил я старика. И рассказал, почему Зоулу оказался здесь. Не знаю, о чем задумался Геннадий Львович, а я сидел и пытался понять, химия это или любовь? Анализировал ощущения, вновь прокручивая в голове моменты нашего недолгого знакомства. Все было иным. Такого искреннего желания заботиться и просто быть рядом я еще не испытывал. Ни одним человеком я еще так не восхищался, не ловил каждое движение, каждый жест, ничьей улыбки я еще не ждал. Вдруг меня никогда не «отпустит»? И пусть не отпускает. Раньше эта мысль бы меня напугала. Пусть даже «химия», какая разница, если это может сделать счастливым. — Ты знаешь, а ведь корабль может исчезнуть… Его действительно легко починить, одну деталь заменить, а это не труднее, чем карбюратор на «Жигулях», тем более, что она у меня в гараже валяется. Давно валяется, — лукаво поглядел на меня Геннадий Львович. Он серьезно? Так просто? — А Зоулу? Он намекал, что ему есть, куда лететь… Но я не уверен, что он способен хотя бы выйти из комнаты. — О, онаи чинятся еще легче, чем их корабли, — хихикнул старик. И увидев недоумение на моем лице звонко расхохотался: — Нет, это не то, о чем ты подумал. Они реагируют на кое-какие наши лекарства. Пара уколов — и твой Зоулу будет как новенький. Но сам понимаешь, придется подождать твоей смены. Я бы мог, тайком, один вколоть так, чтобы никто не узнал. Только боюсь, он меня пополам хвостом перешибет. Силы отбиваться от нас у него есть. — Серьезно? — удивился я. — Он вообще парень… травмоопасный. И не очень-то дружелюбный. Со мной говорить отказался, хотя видно понимал. Но не отвечал. От еды шарахался, от прикосновений стал отбиваться, как только силы появились. Другие онаи такими параноиками не были. — Думаю, у него есть причины, он и мне не все рассказал, — я пожал плечами. — Ну да ладно, — деда, кажется, утомил разговор, — я голову ему лечить и не собирался. Я тебе сейчас список напишу, зайдешь в аптеку, потом что купишь, мне занесешь. Я залпом выпил остывший чай, пока Геннадий Львович сточенным карандашом писал на странице старого календаря список лекарств. Оделся, обулся. Все по-прежнему оставалось мокрым насквозь, но уже не волновало. Прижимая листок к груди, я быстрым шагом рванул в аптеку. И снова прохожие бросали на меня косые взгляды, шарахались, как от прокаженного, оборачивались вслед и плыли дальше мрачными серыми ватными тучами. Плыли они, к счастью, в аптеке, там было совершенно пусто. Лишь я, уставшая продавщица и длинный список лекарств. — Дайте мне, пожалуйста, кеторол, кеторолак, кетанов, — начал диктовать я. Слегка прифигевшая аптекарша высунулась из-под прилавка, готовая рассмеяться: — у нас еще Кетонал есть. Вам нужен? В коллекцию? — Нет, пожалуй анала, не надо. Хихикая, и все больше офигевая, она рассчитала меня. Странный вышел набор лекарств. Микстуру от кашля внутривенно не желаете? В коктейле с сиропом от аллергии? Актовегин — вообще таблетки от артрита. Надеюсь, дед знает, что делает. Приняв лекарства, Геннадий Львович пытался вернуть мне деньги за таблетки от артрита — оказалось просил купить себе. Я с трудом отказался, не, как отказался… Просто, когда тот пошел за деньгами, я позорно убежал, крича с лестницы «Спасибо, не надо». Глупо вышло, но мне было стыдно их взять. И стыдно, что это все, чем я могу отплатить за помощь. Исчезновение корабля, исчезновение инопланетянина… это куда сложнее, чем просто зайти в аптеку. Ночь прошла беспокойно. Лазил в интернете, по скайпу позвонил Ире. — Макс, у меня проблема, — голос звучал так, словно как минимум внезапно у нее дом сгорел. — Что случилось? — я вскочил с дивана, в готовности вот-вот одеваться и бежать на выручку. — Большого Брата снова подключили, — выпалила Ира. Я с облегчением плюхнулся обратно. Большой брат — это всего лишь система, следящая за нашими рабочими компьютерами. Но Ира же не ворует информацию, не сует нос не в свои дела. Что такое могло случиться? — За мной следили, когда я читала фанфик. Я целый день читала этот фанфик. Ушла чаю отлить, — сумбурно выпалила Ира, — прихожу. А мне кто-то из службы безопасности страничку перематывает. Читает. Натурально читает. Я быстрее комп выключила. Так стыдно. — Ты всегда читала на работе, чего стыдно-то? — Там Джинни Уизли влюблена в Гермиону Грейнджер. Очень откровенно влюблена. А на соседней страничке та же хрень у Драко и Поттера. Я сумасшедшая, да? Но это не одна я. Это кого-то из слуг Большого Брата заинтересовало. — Нет, все в порядке. Ты. Нормальная. Послушай, что я расскажу… Ты одна? И я все рассказал, выложил по Скайпу. Ира даже перебивать меня забыла, лишь в конце протянув: — Пи, пи… пеликаны. И что будешь делать? — Не знаю, — с усталым вздохом ответил я, сжимаясь на диване в позе эмбриона. Ночью не поспал толком, но утром прыгал так, словно сожрал банку кофе, запивая энергетиком. Пешком к деду, пешком от него, боясь, что в транспорте кто-то случайно раздавит шприц с набранным лекарством. Потом снова ожидание, бесцельные бессмысленные два дня и одна ночь. Опять не хотел спать, насильно заставил себя снотворным. Снилось, правда, что-то погано-тревожное. Чертов герой, я пешком до работы перся. Я залетел в здание едва ли не на крыльях, готовился уже бегом проскочить в лифт, как меня окликнули: — Предьявите Вашу сумку. Покрываясь холодным потом. Я обернулся и увидел… самого начальника отдела внутренней проверки. Не договориться, не объяснить ничего… Все по инструкции, всегда, как в армии, только в разы маразматичнее. Надо забрать шприц с неизвестным содержимым — значит надо забрать. Но вообще добрый оказался мужик, переписывая мои данные, сказал, что если ничего подозрительного они не найдут — вернут. Не объяснишь же им, что мне сегодня надо… Что мне очень надо. Зайдя в пустую лабораторию, я проигнорировал поднявшегося на локтях Зоулу, проводившего меня перепуганным взглядом. Бросился звонить Геннадию Львовичу. — Забрали шприц, что делать? — В шприце ничего такого. А вот что делать… Я говорил, что Онаи чинятся легко. Да, я именно о том, о чем ты подумал в первый раз.