С неба свалился

— Ты вообще как? — я пытался переменить тему для разговора. И вообще начать прямо здесь и сейчас вести себя как просто друзья. Когда ж после такого получалась дружба? С другой стороны — кто после всего исчезал в космической бесконечности? — Все еще ломает, но я надеюсь, скоро это закончится, — устало ответил он. И не попытался обмотаться мною, как прежде, хотя все его тело казалось до предела напряженным. Уже не трясло — и то хорошо. — Почему ты не хочешь укол? — Я сыт этими уколами по горло. Я догадываюсь, что там за состав. Ну… аналог чего, — Зоулу скривился. — я на Воктарсе пробовал эту древность. Не помогает. Ничего не помогает. — А ты до этого пробовал?.. — намекнул я. — Пробовал, — Зоулу захлебнулся смешком. — Первым делом. Получилось не очень. Всякий раз получалась какая-нибудь хрень. И с мужчинами, и с женщиной, и с онаями, и с людьми, и с фриньянцами и… я даже с собственной рукой общего языка не нашел. Я не знаю, что ты со мной, полудохлым, вытворил. Злая нервная веселость рвалась из него. Зоулу забывшись, повалился на кровать, и тут же выгнулся, стиснув зубы от боли. — Точно укол не хочешь? — уточнил я, как только его немного отпустило. Хотелось рухнуть с ним рядом, обхватить руками, и я сдерживался из последних сил. — Ты как мой бывший возлюбленный прямо, — усмехнулся инопланетянин. — Только тот настойчиво предлагал секс. И несколько раз даже доходило до естественной развязки, правда, только с его стороны. Я не знаю, как ты меня терпел. Но это же охренненно больно. Даже в сравнении с моей сломанной спиной. Что они там такого вытворяли?! Чем можно было поиметь друг друга, чтобы было больно даже в сравнении со сломанной спиной? — С непривычки, — пожал плечами я. Сам ведь в первый раз в самом начале думал, что больше ни за что и никогда. Потом понял, что нет ничего страшного. — У меня непривычка шесть лет длилась. Я пытался это лечить, — начал рассказывать Зоулу. — у нас нельзя. На Воктарсе. Я не мог «повзрослеть». Ничего не помогало, причина в голове была. Но тело все равно приходилось лечить. Мне три года удавалось скрывать свою неполноценность. Наверное, это рекорд. — А как? — любопытство взяло верх и я, сам того не заметив, придвинулся к нему. — Как маскировался? — усмехнулся Зоулу. — У меня была возможность избегать Ночей Гостя. Это у вас захотели двое, легли в постель и родили потом еще человека. У нас на одну ночь в году корабль воинов пристает на Дом Матерей. И совершается великое таинство Кинреи. Мало кто был в восторге, разве что жрецы. Которые в эту ночь просто купались в дарах. Сейчас в большинстве зон уже женщин оплодотворяют искусственно. У нас этого не было, иначе мне не удалось бы скрываться. В общем… моим тогдашним возлюбленным был сын одного из генералов Анкорского флота. И каждую Ночь Гостя у нас было какое-то очень важное и очень неотложное задание. Он меня прикрывал, несмотря ни на что. — И так можно было? — Можно. Никто не погонит огромный корабль к Дому Матерей, чтобы два отбившихся от остального коллектива парня смогли продолжить род. А на проделки Аерна многие закрывали глаза. Ну не хочет сын генерала ни с кем больше спать, значит, не хочет. — А на каком же моменте ты тогда провалился? — Меня ранили, а заживали раны очень медленно. Вообще у нас любые повреждения затягиваются мгновенно. Но мой организм не перезапустился вместе с взрослением. Пришлось насиловать его препаратами с Воктарсы. Благо, бывали мы там часто. — А что вы там делали? — расспрашивал я, надеясь, что он больше не вернется к теме нашей внезапно начавшейся дружбы. — Развлекались контрабандой. Мы незаметно перевозили списанное оружие с кораблей. Иногда детали. В общем, все, что требовали заказчики и все, что плохо лежало. Я был у Аерна личным пилотом. Я летал там, где это сделать было практически невозможно. Поэтому и держался за меня. И вроде как любил. Для отвода глаз или чтобы не сбежал. А, может, и вправду любил. Но когда проблема вскрылась, он сбежал. И я остался один на один с бесконечными тестами, с анализами, с капельницами, уколами, косыми взглядами и полной неизвестностью. В общем, бросили Зоулу, как случайно залетевшую пятнадцатилетнюю девчонку. Может, не будь этого Аерна — и было бы все в порядке. Хотя от их порядков мороз по коже. — Еще пару месяцев меня держали в медблоке, хотя дальнейшая судьбы была однозначно решена, как только я туда попал. Повреждения были серьезными, дрянь с Воктарсы просто не «вытягивала» их. Да и в целом медленно убивала организм изнутри. И я думаю, что именно из-за нее мне сейчас так нехорошо. Только не предлагай укольчик. Потерплю. — Я и не собирался. Обидно, что так вышло. — Я только об одном жалею. Я любил Аерна всей душой. И даже когда он сказал «Ничего страшного, найду себе другого пилота», я не смог его возненавидеть, — только сейчас из его голоса исчезли ледяные нотки, сменившись жгучей досадой. — Мы думали остаться вместе несмотря ни на что, если разразится революция. Или бежать вместе, если она задохнется. Нельзя так жить, без выбора, без глотка свободы. Но теперь я числюсь мертвым, а он таким и является. Нашел себе нового пилота и разбился в Плавучем Поясе почти сразу. — А что там? — Метеориты там. Если доберемся до моего корабля, ты увидишь последствия от них, — теперь уже Зоулу хотел быстрее сменить тему. — Надеюсь, корпус там сильно не пострадал? У вас почва мягкая, как понимаю. Он был усиленный. Возвращаться от одного друга к другому было не легче. Я за них переживаю все равно, они мне родные, они мне вместо семьи, для которой я перестал существовать. Человеку нужно кого-то любить и о ком-то заботится, чтобы не сойти с ума. И нужно не сойти с ума, заботясь. Нелепый шаткий баланс. Ирина квартира восстанавливалась мучительно медленно… Когда мы впервые там оказались, даже мне захотелось рыдать. Все, что она с любовью создавала было залито черной водой, рассохлось, размокло… Ее прекрасная фисташковая кухня, каждую детальку которой она продумывала с любовью, которая была просто душой квартиры, превратилась в груду хлама. Белый большой диван в комнате стал похож на угрюмую грозовую тучу. Обои лежали на полу, словно серпантин после вечеринки. Компьютер не изменился внешне, но работать, конечно, уже никогда не будет. Ничего не осталось, совсем ничего. И даже будь квартира застрахована, все равно было бы так же обидно. В нее была вложена душа, а теперь всю эту душу смыли грязной водой. Еще и Зоулу… Шел второй месяц его пребывания в лаборатории. Наши миры соприкоснулись и тонули друг в друге. Его жестокая реальность с назревающей революцией и моя, таковой порой кажущаяся. Мы хорошо живем, мы отлично живем… У нас нефть и белый песок. У них глотки друг другу перегрызают за розовый… У нас могут побить в подворотне за то, что ты – гей. У них выбора вообще никакого нет. Женщины рожают, как конвеер, мужчины сражаются. Не согласен или не тянешь — в расход. Живет в полноценном смысле только самая верхушка общества, другие — как звери, как кролики, которых разводят. Очень опасные кролики, держащие в страхе половину галактики… Мы старались дружить. Я по-прежнему таскал ему еду. Роллы с майонезом, пицца с яблоками сверху, сырая курица, сыр с джемом — меня несколько пугали его эксперименты. И я старался видеть в нем не более, чем родственную душу. Мы болтали, ходили по тонкой, едва уловимой грани флирта порой и одергивали себя. Даже другом мне будет отчаянно не хватать его… Зоулу поправлялся. Правда неизвестность и затянувшееся до бесконечности ожидание утомило его. Ученые достали так, что он едва сдерживался, чтобы всех не перебить. Меня б тоже достали люди, второй месяц считающие, что я питаюсь глюкозой из капельницы. И Геннадий Львович, хоть и не раскрывал его тайн, не смог наладить с ним контакт. Глупый упрямец. В прошлую смену он заявил, что боится общаться с ним, потому, что кругом полно народу. И сегодня я решил устроить им знакомство почти без свидетелей. Тем более, повод был. Геннадий Львович нашел, наконец, в гараже топливный элемент. Мааговый аккумулятор. Он обещал сам пронести его в здание, его вряд ли будут обшаривать из уважения к занимаемой должности и почтенному возрасту. Меня могут… Служба безопасности свирепствовала в последнее время. Хотя «мои» охранники были на редкость лояльны и ленивы. Разве что Толик в качестве платы за молчание о моем общении с инопланетянином приносил… домашку по химии своей дочери. Пару раз я приходил к ним домой, чтобы объяснить непонятное. Оказалось, что девочка не такая уж глупая, какой прикидывается, просто слишком ленивая. Впрочем, было в кого. И вот за лень Толику надо было сказать отдельное спасибо. Ни он, ни его напарник не интересовались происходящим у меня. И когда он увидел проходящего мимо него начальника, он отточенным быстрым движением скинул со стола детективчик в мягкой обложке… Получилось так «незаметно», что я едва сдержал смех. В тишине лаборатории падение книги было похоже на взрыв. При этом Толик остался сидеть с ровным, невозмутимым лицом. Геннадий Львович только поглядел строго, мол «заметил, но сейчас ругаться не буду». Наш совместный визит ошарашил Зоулу. За секунды на его лице промелькнуло столько эмоций: от негодования до ужаса. — Как и обещали, — я развел руками, косясь на Геннадия Львовича, достающего из чемоданчика аккумулятор. При виде его Зоулу вскочил и подлетел к нам, случайно вырвав из руки капельницу. — Где вы его достали? — в его глазах был священный ужас. — Это же четыреста двадцатый! — Что? — не понял я. — Это с президентских катеров, старый образец, — Зоулу не решался прикоснуться к нему, стоял рядом, прижимая израненную уколами руку. — Откуда?! — Сойль оставила, — растерянно ответил Геннадий Львович. — Сойль?! — а еще секунду назад мне казалось, что шокировать Зоулу больше уже нельзя. — Одиннадцатая? — Одиннадцатая кто? — переспросил Геннадий Львович. — Одиннадцатая жена президента. Женщина-легенда. Вы хорошо ее знали? — Я пять лет жил с ней. — И не знали, кто она? — в изумленном голосе Зоулу сквозила такая злая ирония, что мне захотелось дать ему в нос. — Она не рассказывала, — впрочем, Геннадию Львовичу было плевать на задиристого инопланетянина. Ощутив на себе мой пытающий взгляд, Зоулу смягчился: — И Вы не знаете, что с ней стало? — Знаю только, что ее забрали такие же, как вы, — старик беспомощно развел руками. — Только потом она бежала. Если я скажу, что у нее родился сын от иномирца… от Вас, получается… Вы сильно удивитесь? — Сильно, — Геннадий Львович сдержанно кивнул головой, «переваривая» сказанное Зоулу. В его возрасте уже мало кто так искренне удивляется. Да и все это уже покрылось толстым бархатистым панцирем пыли. — Ты хочешь сказать, она до сих пор жива? — с сентиментальной надеждой спросил Геннадий Львович. — Она сама — нет. Но живо нечто большее. Жива вера в свободу, которую она подарила…