С неба свалился

— Ты нереальный, — улыбался Зоулу, уже одеваясь. И все-таки его глаза, его движения выдавали не до конца еще растворившееся смятение. — Я не думал, что со мной это вообще возможно сделать. Хотелось сказать что-нибудь сальное и пошлое. И тут же продолжить. Но кажется, мы оба надеялись в конце концов разлететься по разным планетам. К тому же он выглядел каким-то потихоньку уходящим в себя. Для меня первый секс тоже был неким шоком. Открытием, чтоб его. — Все же нормально? — на всякий случай переспросил я. — Да, — он улыбнулся, и мне пришлось сильно постараться, чтоб разглядеть все же в его улыбке некую натянутость. — Мне интересно, в нормальном состоянии то же самое получится? — Протрезвеем — попробуем, — ответил я, тут же мысленно хлопнув себя ладонью в лоб. Какое попробуем?.. И самое пугающее — Зоулу загорелся идеей. И еще более поганое — мне недостаточно секса, мне нужна его душа в придачу, а ему моя. Дружить — можно, спать вместе — можно, в сочетании — уже опасно. Если б это была страсть и какая-нибудь романтичная чушь — она бы сама выветрилась, никому не причиняя страданий, не разрывая душу на куски. Но я уже точно знаю, когда эта тленотачка поднимется в небо — больно будет как минимум мне. Пока Зоулу решил дочинить ее, не отвлекаясь на телесные удовольтвия, и бросился в бой с новыми силами. Кажется, я прождал вечность, прежде чем он сказал: — А попробуем-ка включить малый контур этому чудовищу… Как же я вовремя вышел из катера! Едва Зоулу соединил какие-то провода, они с треском заискрили, но сам инопланетянин ничуть не испугался. А кажется даже обрадовался. И приборная панель загорелась — как будто оно так и должно было работать. — Слава старой колымаге! — воскликнул он. — Оно полетит… И плюхнулся на капот, расплываясь в безумной улыбке. — Я починил и протрезвел — какое счастье. Кажется, это была ирония. — Да ладно, не сокрушайся, — я осторожно подал голос. — Я реально не сокрушаюсь, — Зоулу повернулся ко мне. — Я правда рад и починить, и протрезветь. Я думал, мое внезапное влечение к нему было вызвано таблетками. Но нет… Зоулу, сидящий на капоте своей колымаги и правда дьявольски красив. Хочется снова протянуть руку, снова поцеловать… все повторить. Только вот и правда не надо. Поэтому я просто сел рядом, рессоры жалобно заскрипели под нашим весом. — Я его ненавижу, — ухмыльнулся Зоулу, — этот катер. И люблю. Кто-то из ваших белых халатов говорил про стокгольмский синдром. Не о катере, конечно, о кино… И все же. — А у вас есть кино? — неожиданно для себя я понял, что Зоулу никогда не говорил об искусстве. Ни о кино, ни о музыке, не о и литературе. — Есть. Но смотреть не стоит, — отмахнулся он. — Слишком много слишком явной пропаганды. В моем детстве еще были хорошие фильмы, к счастью, их не запретили, но… почти не транслируют. Знаешь, даже детские фильмы учат тому, что надо родиться, вырасти в нищете и с радостью, улететь и умереть — тоже с радостью. Ну как единственный возможный путь. Звучало так сухо и безэмоционально. Как будто Зоулу говорил это сто тысяч раз и просто устал повторять. Зла не хватает — в самом прямом смысле. Примерно таким же тоном Ира говорит о том, как устала объяснять людям, что «котятки для здоровья» — это плохо. Говорит-говорит, и все равно несет потом домой толпы выброшенных котов. Отмывает, ищет им хозяев, но бродячих и ненужных меньше не становится. И слова настолько бесполезны — что устаешь их говорить. И все меньше и меньше кажется, что еще можно сделать мир лучше. Иногда кажется, что этот мир проще уничтожить вместе со всем злом и болью. — Я бы тоже сбежал из такого мира, — грустно выдохнул я. — Я не совсем сбежал, — в глазах Зоулу мгновенно вспыхнул неожиданно живой огонек. — Я передохну и вернусь. Я не могу позволить себе сбегать, пока у меня есть друзья и наше общее дело еще не завершено. Я иногда забываю насколько он отчаянно юн. Сколько бы он не пережил — он все еще мальчишка, отчаянно верящий, что можно перевернуть мир. И иногда ведь у таких парней и правда что-то выходит. По рассказам Зоулу его реальность была просто ужасающей. До сих пор я не очень спешил расспрашивать о том, что именно происходит. И какое мне дело до имен — все революции пылают одинаково, во все времена и во всех мирах. И я бы хотел только чтобы беспощадные жернова стремительно меняющегося мира не перемололи именно Зоулу. — Что бы ты не задумал, будь осторожен. — Ты говоришь так, словно я уже ухожу, — Зоулу улыбнулся ласково. — Сначала надо заставить эту дрянь взлететь. — Боюсь, ангар маловат, — вздохнул я. — Мне хватит места, что бы дедуля не говорил — отрезал Зоулу. И огоньки в его глазах полыхнули с новой силой. Таким живым я его еще не видел. Не знаю на счет катера — но сам Зоулу, кажется, только что окончательно починился. Я с ужасом оглядывал ангар и с трудом представлял, как этот кусок железа будет здесь взлетать. — Ну что, хочешь попробовать? — Зоулу покосился на свой катер. Еще секунду назад мне казалось, что лукавее выражения лица не бывает. Оказывается, бывает. — Что? Сейчас? — я с ужасом оглядывал ангар. — Надо еще кое-что доделать, но взлететь и сесть он способен. Я спать не смогу, если не попробую. Мне был откровенно страшно уже даже садиться на пассажирское сиденье. — Да не пристегивайся, — буднично махнул Зоулу. И вот тогда мне стало еще страшнее. — Подержи эту кнопку нажатой, надо его завести, — продолжал командовать Зоулу и полез куда-то под приборную панель. Я никогда не был нежной пугливой фиалкой, и даже водил иркину ужасающую десятку… Но десятка ездила по земле. А высота гаража метра четыре… И капсул безопасности, как заметил Зоулу, в нем уже нет. Раза с третьего катер не то, чтобы завелся. Казалось, под капотом поселился натужно рыгающий алкаш. Впрочем, длилось это недолго и вскоре катер начал глухо, монотонно и громко выть. Зоулу потянул за веревочку… да, оно взлетает при помощи веревочки!!!