С неба свалился

— Макс, выйдем на пару слов? — Геннадий Львович тяжело поднялся со своего стула. Я кивнул и мы вышли, сопровождаемые настороженным взглядом Зоулу. — Ты это точно решил? — спросил он вполголоса, едва за нами закрылась стеклянная дверь. — Я тебя понимаю, сам бы в твои годы рванул отсюда. И все же учти: онай — не человек… Хотя тебя, кажется, это не особо пугает. — Мне с ним легче, чем с людьми, — признался я. — А еще там совсем чужой мир, — опять он говорит как Ира. Хоть без осуждения, по-доброму предупреждает. — Знаю я, знаю. — И Зоулу все же выглядит лучше, чем себя чувствует. Бесследно его вчерашняя выходка не прошла. — Я понял. Он вообще дотянет до Вашей дачи? — С трудом — но да. Я переживаю за прохладную погоду на улице. Но все же лучше ему и правда лететь с тобой, на них близость любимых действует волшебно… Странные они, странные… — Не без этого, но я привык,- я пожал плечами. — Макс, тебе хватит двух дней, чтобы уладить здесь все дела? Ты точно собрался лететь с ним? Пути назад уже точно не будет. — Да, — кивнул я. — Я знаю, что тот мир не так уж и ласков и что вернуться я не могу. Да и наплевать. А дел тут особых у меня нет, чтобы улаживать. А что с Зоулу, насколько он разваливается? — С ним ничего страшного, — заверил Геннадий Львович, косясь на инопланетянина, словно тот может подслушать. — Они взрослеют тяжело. Я видел правда только одного. Как раз тот ментальщик, о котором я говорил. Но его вообще ломало страшно. Зоулу сам говорит, что ему хуже, чем должно быть, но на этой самой Воктарсе его точно восстановят. Слишком большой стресс для организма, а тут еще применение способностей наложилось на взросление. Но он переживет это, все хорошо будет. Главное — подкопить силы, чтобы долететь. И починить корабль. А то время поджимает. — Намек понял, — улыбнулся я. На душе сразу полегчало, и от того, что с Зоулу все почти нормально, и от того, что препятствий в общем-то почти нет. И сам он очень заметно оживился, начав копаться во внутренностях своего катера. Зоулу готов был лететь хоть прямо сегодня, но необходимость чуть подождать не убивала его, как раньше. И даже фраза «я устал как не знаю кто» — звучала из его уст радостно и воодушевленно. Мы втроем сделали грандиозное дело, и все же Геннадий Львович отправил нас отдыхать, взяв уборку и заметание следов на себя. К утру «хамелеон» стоял на катере, Зоулу перепроверил там каждую мелочь и был очень доволен собой. Так, что завалился на надоевшую уже кровать с нескрываемым наслаждением. Я плюхнулся рядом, и мы молча лежали, глядя в безупречно-белый потолок. Казалось, что даже в неживом фильтрованом воздухе камеры запахло весной и свежим ветром. — Теперь все идет хорошо, — облегченно вздохнул я. — Однозначно, — отозвался Зоулу. — Я не верю, что ты согласился лететь со мной. Нет, даже сам предложил. Я не думал, что ты воспринимаешь мои предложения всерьез. — Я сам старался не думать. Ни над предложениями, ни о тебе в принципе. Потому что это неправильно и вроде как быть не должно. Это проще… Меня там вообще примут твои друзья-революционеры? — Примут, всем найдется дело. Не могу тебе обещать, что мы сразу будем беззаботно жить в маленьком домике у моря, но мы обязательно будем. И будем там счастливы. — Да, а пока побудем счастливыми в маленькой домике среди глухих лесов. Будем репетировать. — Ага, — мурлыкнул Зоулу и уткнулся мне носом в шею. Щекотно и очень мило. — Полежишь со мной так? Так хорошо и спокойно. Забавно, что все считают нас машинами для убийства. И даже нашу исцеляющую близость представляют чуть ли не в виде оргии. Когда прилетим на Воктарсу, не принимай близко к сердцу предвзятое отношение. Некоторых пугаю даже я. На Воктарсе таких мало, но все же встречаются. Слишком долго всех пугали беспощадными злыми онаями. Сейчас не думалось о том, что предстоят еще трудности, что до маленького домика у чужеземного невиданного моря еще как до Китая пешком. А мы не сделали еще даже шага. Хоть в успешность побега из лаборатории я верил всей душой, ничего еще не было сделано. До конца смены мы так и провалялись рядышком, лениво обсуждая план побега. Геннадий Львович нам не мешал, ушел пить чай к охранникам, заодно их еще и отвлекая. А вот день после ночной смены у меня выдался совершенно суматошный. — Ира, — начал я с порога, — бери отгул, поедем на тебя квартиру переоформлять. — Какую квартиру? — она чуть не подавилась утренней овсянкой. — Ты долбанулся совсем?! — Свою, вот эту, — невозмутимо ответил я. — Ей квартиру предлагают, а она орет. Кто из нас долбанулся? — Ох, как все серьезно, — вздохнула Ира. — Прикинь, я сегодня фанфик читала, там его раскритиковали в пух и прах, что ученые вообще на ученых не похожи, думают, о ужас, о чем-то еще кроме науки. И вообще главная героиня похожа на секретаршу, а не на ученого. Не знакомы они с российской наукой, бессмысленной и беспощадной. Им бы тебя показать. — Идиоты, вот они точно идиоты, а не я. И ты предлагаешь мне продолжить в этом всем вариться и в это все возвращаться каждый день? — я обвел руками квартиру. — Я хочу чтобы тебе было лучше, — смягчилась она. — Прости, что я вспылила. Это МНЕ было бы лучше здесь. Но ты — это ты. — Что, квартирой соблазнилась? — я робко попытался ее подколоть, проверяя, снова ли наше общение вернулось в привычное русло. — Конечно! Квартиры на дороге не валяются, — усмехнулась она. Да, все хорошо. Вот теперь точно. — Будешь кашу? Я тебе оставила. — Буду. Ну какая-то же должна быть польза от тебя, хоть готовить не надо. — А вообще — почему я? Я понимаю, что квартиру ты с собой не увезешь, но все же… Это как-то слишком… крутой подарок. — Это слишком крутой подарок будет для моих родителей. Я исчезну без вести — они ведь наследниками будут. Не хочу им ничего оставлять. Нет, можно, конечно, на благотворительность пустить. Но… А тебе просто хочется подарить от души. Оформишь, да продашь ее. У себя ремонт переделаешь… Главное — домик под Рязанью не купить. — Нет уж, спасибо. Не мое. Люблю когда у меня душ в квартире и горячая вода. Пока я торопливо закидывал в себя овсянку с кусочками кураги, меня все никак не отпускала мысль — это ведь последняя в моей жизни овсянка. Серьезно, кто знает, что едят там на этой Воктарсе. Ну конфет «марсианка» у них точно нет, и пуэра нет. На это я набросился с особым рвением. День получился странный. Я стал смотреть на свою жизнь в точки зрения «всего этого скоро не будет». И даже в бесконечной очереди к нотариусу я сидел, как восторженный дурак. Но вот очередь, скорее всего, не последняя, очередь — это не пуэр, к сожалению. И вообще — надо захватить с собой чай, хоть немного. В катере Зоулу места завались, но он просил ничего тяжелого с собой не тащить. И надо не забыть взять с собой нормальных лекарств. А вот одежды по минимуму. Я вслушивался в гул метро, стараясь оставить его в своей памяти, по дороге домой мы взяли шаурму — тоже, последнюю. Нет, предпоследнюю, я не могу лишить себя удовольствия заглянуть сюда еще завтра. Я гладил последнего в моей жизни кота, казалось, что Рыжее Пузо что-то подозревал. Но подозрения быстро выветривались из его маленькой пушистой головы, он прикрывал глаза и оглушительно мурчал, привалившись ко мне теплым бочком. Я смотрел по телику последние тупые новости, говорили про цены на нефть, которая в «большом мире» никому и даром не нужна. И это было странно, я чувствоватл себя инопланетянином в собственном доме.