Весь вечер стилисты — а ныне, учителя флирта, — пытаются выточить из меня совершенство. В процессе обучения мне приходится по долгу службы «стрелять глазками», пытаться мило улыбаться, наклоняться, красиво ходить, ровно сидеть, закидывать ногу на ногу, и ещё много чего другого, чем бы я никогда в жизни, по собственной воле, не занялась.
Обучение моё идет плохо. Точнее, учителя-то стараются, а вот я, видимо, не поддаюсь дрессировке. За четыре часа нахождения друзей в доме Мелларка, в который раз я наблюдаю картину: Порция, зло проглатывая и ругаясь про себя, наливает себе бокал вина из бутылки, которую почти осушила в одиночку, уходит на балкон, а уставший Цинна садится в кресло, берёт зажигалку и, закинув ногу на ногу, закуривает, пуская дым в потолок.
— Жалеешь, что взялся за моё обучение? — тихо спрашиваю я у друга.
Цинна, затягиваясь, поднимает на меня глаза.
— Дело не в трудности. Дело в тебе. Ты не хочешь. Враждебно настроена. Считаешь, что это чушь собачья, но это далеко не так. Уверяю тебя, как только ты попробуешь на практике один из методов, даже ради интереса, ты сразу же увидишь, как влияешь на юношу.
Опускаю голову; я устала и думать сейчас нет ни малейшего желания. Лучше воспользуюсь моментом, пока Порции нет в комнате:
— Цинна, мне нужна твоя помощь, — приседаю я около него, таким образом сокращая наше расстояние до минимума. — Мне нужно, что бы ты сшил перчатки.
Стилист смотрит на меня удивлённо.
— Китнисс, я не смогу изготовить перчатки, которые реагируют на сенсорную панель.
— Мне нужны обычные, и как можно быстрее.
В комнату заходит Порция, и Цинна лишь кивает головой. Стилисты собираются, прощаются со мной и уходят.
Я опять остаюсь одна. Ноги жутко болят от высоких каблуков, которые Цинна, в буквальном смысле, натянул на меня, поэтому ложусь на диван, давая установку себе, что отдохну всего лишь пять минут. Голова касается мягкой диванной подушки, которая, по ощущениям, напоминает облако, глаза закрываются... и открываются.
Просыпаюсь от звука бьющегося стекла. Немедленно вскакиваю, пытаясь понять, что могло разбиться в моей комнате. Оказывается, что я всю ночь пролежала на диване. То-то мне снилась всякая ерунда!
Поворачиваю голову и вижу, как Пит, стоящий на кухне, убирает осколки стекла с паркета. Подхожу к нему и вижу, порезанный об острый угол бокала, палец.
— Почему ты спишь не в своей комнате? — спрашивает Пит, забинтовывая свой палец.
— Утомилась вчера.
— Не от вина ли? — показывая на разбитый бокал, поднимает бровь Мелларк.
— Вино пила Порция. А ты почему не спишь? — решаю я перевести тему разговора.
— Не ложился ещё, — говорит он, и только сейчас я замечаю на нём ту же одежду, в которой он уходил из дома.
Пит берёт графин с водой и бокал, направляется к лестнице, я же остаюсь собирать осколки. В голову приходит идея: а что, если попробовать с ним поговорить? Он устал, немного под шафе, так что если подобрать нужные слова, можно многое выведать. Такое я с Хеймитчем проделывала — неплохо получалось.
Когда вхожу к нему в комнату, то по спине начинают бегать мурашки. Больше от стеснения, чем от страха. По звуку льющейся воды, понимаю, что он в душе. Оглядываю его спальню. Она у него огромная и уютная. Везде висят картины, видимо, его творчества. И они очень талантливо нарисованы. На одной из них изображен луг, похожий на наш в Двенадцатом, но всё равно чем-то отличающийся. На лугу расположились силуэты семейной пары с двумя детьми. Невольно улыбаюсь: так вот, значит, чего желает Пит — семьи и детей. А по нему не скажешь! Так же на глаза мне попадается мольберт, краски, полотна, и ещё много чего, на что можно натолкнуться в арсенале художника.
Ближе к витринным окнам, которые растянулись почти на всю противоположную стену, стоит огромная двуспальная кровать из темного дерева; спинка кровати выделана из кожи, покрывало тёмно-синего цвета. Подушки же из чёрного шёлка. Довольно ухмыляюсь: если я раньше думала, что пентхаус богато обставлен, то ошибалась.
Осматриваясь, замечаю, что дверь в ванную комнату немного приоткрыта. Интересно, если я туда загляну, это не будет противоречить всем правилам Порции? Конечно, входить я туда не собираюсь, мало ли что я могу там увидеть, да и не понятно, как на это среагирует Пит. Но, если я посмотрю одним глазком, никто же не узнает? Делаю шаг вперёд.
«Нет! Китнисс, ну, куда ты, в ванную комнату к неженатому мужику! Стыд и срам тебе! Такую ли тебя отец воспитывал?!» Отхожу от двери, и уже хочу уйти, как в щелку вижу Пита, который сидит на краю ванной, читая какие-то документы. А ты не так-то прост, пекарь!
Мелларк перелистывает ещё несколько страниц, складывает в папку и убирает в один из шкафов под раковиной, в какой именно, я не вижу, так как Пит своим телом (хорошо, что обернутым в халат) закрывает обзор. Но это уже кое-что! Что ж там за секрет-то такой, что он прячет его в ванной? Ещё бы в бачок унитаза засунул. Но ответ на свой вопрос я получу позже, когда Пит Мелларк уберётся из своей резиденции.
Когда Пит выпрямляется, то его взгляд устремляется в зеркало, висящее над раковиной, но не на своё отражение, а на приоткрытую дверь. Но меня уже там нет: предугадав этот момент, когда Пит выходит из ванной комнаты, я уже мило сижу в кресле, листая какую-то книгу.
— Не помню, чтобы звал тебя с собой, — говорит Пит, вытирая голову.
— Я решила рассказать тебе, как я провела вечер с Цинной, — отложив книгу, и сложив ноги по-турецки, говорю я.
— Не интересно.
— Тогда ты расскажи, как прошёл твой вечер?
Пит удивленно смотрит на меня, ухмыляется и, присев на кровать, говорит:
— Почему ты интересуешься?
А действительно? Неужели мне так необходимо узнать, как он провёл своё время?
Как только я отрываю рот, чтобы произнести очередную чушь, в дверь стучат. Я мысленно выдыхаю. За дверью оказывается прислуга, которая сообщает про полученный пакет, с предназначенным мне содержимым. Не успеваю встать с кресла, как тут же пакет оказывается у Мелларка.
Раздражение чуть ли не вываливается наружу. Парень же придирчиво рассматривает посылку, но пока не отрывает её.
— Это от кого? — спрашивает он.
Служанка протягивает ему небольшую карточку. Умудрившись подсмотреть в неё из-за плеча пекаря, я с восторгом заявляю:
— Это от Цинны! — тяну руки к пакету, но Мелларк не дает мне его схватить.
— И что он тебе прислал? — подняв одну бровь, спрашивает он меня.
Пожимаю плечами, хотя догадываюсь, что в нём. Перчатки. Цинна сдержал слово. Да так быстро! Но осознавая мысль, понимаю, что увидев их, Пит обо всем догадается. Поэтому без объяснений двигаюсь к пакету. Но и на этот раз Мелларк не отдаёт мне его.
Подталкивая меня к креслу, и заставляя сесть, Пит открывает пакет со словами:
— Тебе никто не имеет право что-то присылать без моего ведома. Ты здесь не на курорте, — опускает руку в пакет и достает оттуда небольшую чёрную вещь. Развернув её, Пит на какое-то время теряет дар речи, впрочем, как и я, только вот у блондина ещё загораются глаза.
В сильных мужских руках оказывается тонкая кружевная сорочка, по моим меркам, еле-еле прикрывающая интимные места. Даже не рассмотрев одежду, он кидает её мне и принимается за другие вещи, вытаскивая их с завидной скоростью.
Всё остальное ничуть не уступает сорочке. Так, второй вещью оказывается такого же вида бельё, далее идут обтягивающие леггинсы и топ в тон. А ещё конверт, в котором Цинна объясняет Питу, что хоть я и являюсь заложницей в его доме, но ходить в безвкусных тряпках он мне не позволит. Таким образом, он будет обеспечивать меня одеждой до последнего дня моего пребывания в его доме.
— Представляю, что он ещё может в таком же духе прислать, — тихо говорит Пит себе, но я улавливаю его слова, так же, как и мимолётный взгляд, который парень украдкой кидает в мою сторону.
Может быть, я мнительная, но мне кажется, что он смотрит на меня не таким, как обычно, взглядом. Такое ощущение, что на долю секунды он представляет, как я буду выглядеть в этом наряде. От этой мысли мои щеки начинают краснеть, а Пит медленно выдыхает и закусывает нижнюю губу и, решив добить его, да и проверить навыки, переданные мне от Порции, я, медленно сложив все вещи в пакет и, повернувшись к двери, как бы между прочим, заявляю:
— Пойду, примерю.
И, пока направляюсь вон из его опочивальни, спина, да и территория ниже, горит ярким пламенем от его пронзительного взгляда.
***
Оказавшись одна в своей комнате, я быстро убегаю в душевую, плотно закрывая дверь за собой. Сажусь на пол и вытаскиваю все вещи из пакета. Перчаток нет.
Ну как так? Неужели Цинна забыл про них? Или он передаст их мне как-то иначе? Тогда зачем вещи? Для того, чтобы я начала уже промывать парню мозги?
От разочарования решаю детально рассмотреть подаренную одежду. Вещи шикарные, хоть и вызывают у меня приступы стыда. Боже, да в них я в зеркало смотреться стесняюсь, не то, чтобы перед кем-то красоваться. Такие интимные вещи я никогда не видела.
Помню, у мамы была длинная, в пол, сорочка кремового оттенка, сверху кружевное, но та вещь кардинально отличалась от той, что я сейчас держала в руках.
Моя же ночнушка ничего, кроме похоти, не вызывает. Прозрачная, кружевная, она, даже сложенная в несколько раз, не прикроет обнажённого тела. Да ещё эти перья в зоне декольте. Прости, Цинна, но я считаю это безвкусным.
Делаю попытку снять перья — вдруг стилист задумывал её без принта. Каково же было моё удивление, когда я обнаруживаю, что к перьям, со стороны их крепления к сорочке, приложены ещё и две плотные ткани. Отдираю их и, развернув, вижу перчатки!
Цинна, молодец! Знал, что у Мелларка выдержки не хватит детально все рассмотреть.
Меряю их. Перчатки из тонкой чёрной ткани, непрозрачные, и мне впору. Любуюсь ими, воображая, как теперь смогу проверить все ящички в ванной комнате мистера Мелларка.
Прячу драгоценные перчатки под ванну, предварительно завернув их в пакет. Что же делать с остальными вещами? После моего отъезда в Двенадцатый, а потом скорый переезд в Тринадцатый, мои вещи исчезли из гардероба в доме Мелларка. На руках у меня было только платье, в котором я выступала на интервью, да и старый спортивный костюм. Теперь есть сексуальные леггинсы и топ, который обтягивают всё, и даже больше. Стесняюсь я такое носить. Даже покрутившись перед зеркалом, давая себе шанс привыкнуть, по телу проносится непривычное ощущение, когда представляю, как буду красоваться в этом перед Питом. Ему-то точно понравится, на это и ставка.
Делать нечего. Придется носить. Тем более, почему бы и не позлить Мелларка хотя бы за то, что оставил меня сегодня ночью одну, в огромном доме, с кошмарами наедине?..
***
День проходит впустую: Пит никуда не уходит, даже наоборот, весь день ходит в пижамных штанах и борцовке, всем своим видом показывая, что убираться из дома он не собирается.
Ролик с Финником так и не показывают. От этого мне становится тошно. Хочется к ним, в Тринадцатый, к Гейлу. Вспоминаю о своём друге и не замечаю, как слёзы наворачиваются на глаза.
Как же так всё обернулось? Ещё год назад мы жили и не тужили, если так можно выразиться о нашей жизнь в Двенадцатом. По крайней мере, мы не голодали, и обеспечивали почти весь Дистрикт свежей добычей. Нас даже негласно поженили в Котле... Интересно, смогла бы я показаться в таком наряде Гейлу? Скорее всего, нет.
Мысли прерывает голос Пита, который я слышу из-за двери своей комнаты. Он даёт служанке указания приготовить ванну к его приходу через час.
Прислоняю ухо к общей стене в надежде услышать подробности, но ничего, кроме шагов и грохота, а также быстрого ухода Пита из комнаты, не слышу.
У меня есть час! Бегу за перчатками и, вооружившись ими, тихо выхожу из комнаты, продвигаясь к лестнице. Слышу, как хлопает входная дверь. Подождав несколько минут, я направляюсь в ванную Пита.
В комнате небольшой беспорядок. В основном это одежда, неубранная в шкаф, незакрытая тумбочка с документами, которые я просматриваю в первую очередь. Ничего существенного.
Зайдя в ванную, ахаю. Она не такая, как у меня. Это отдельная комната, ничуть не меньше спальни. В ней располагается огромная ванна, душевая кабина, раковина с большим зеркалом, полки для полотенец и халатов и многое другое. Представляю, как Питу было тесно у Хеймитча, после такого размаха.
Но восхищаться мне некогда. Сразу же бегу к ящиком под раковиной. Прочесываю все полки, но никаких документов не нахожу. Что за бред? Они должны быть здесь! Не мог Мелларк унести их с собой. Начинаю осмотр всех полок, переворачиваю полотенца, обязательно сложив всё аккуратно после себя. За этим занятием меня и застаёт служанка.
Несколько секунда мы просто смотрим друг на друга, потом я подбегаю к ней и хватаю её за руку:
— Если ты хоть слово ему про меня скажешь — пристрелю! Если промолчишь, уговорю его поднять тебе жалование.
Девушка молча кивает, и я отпускаю её, уверив, что сама наберу ему ванну.
Пока ванна наполняется тёплой водой, я продолжаю, и уже прощупываю пол под ванной, в душевой, где угодно. Ничего нет. Ни намека на хоть какие-то бумаги. Расстроенная я сажусь на унитаз, пальцами постукивая по бачку.
Бачок! Ну, конечно! В Двенадцатом запрещались сборы любых лесных ягод. И мы с Гейлом прятали пакеты с ягодами в сливной бачок. Ведь миротворцы, проверяющие дома, никогда туда не заглядывали — брезговали.
Открыв бачок я вижу только небольшую железную коробочку. Не долго думая, хватаю её, но как только собираюсь уходить, слышу тяжелую поступь Мелларка на лестнице.
Прятаться негде. Если он поймает меня здесь — расстрел. Оправдаться я не смогу. И тут мой взгляд падает на ванную, которая уже давно наполнилась водой, и в которую я недавно запустила пену.
Выбора нет. Либо попытка связаться с Тринадцатым, либо ждать смертельной участи в красивой клетке.
Я стягиваю одежду, оставаясь в одном белье, и прыгаю в воду.
Дверь в ванную резко распахивается...
