Take my hand and never be afraid again

POV Фрэнка Постель напротив уже была заправлена, когда я проснулся, и следы того, что я проживал в этой комнате не один, совершенно отсутствовали: ни в тумбе, ни на ней, ни в шкафу вещей Джерарда не было. После умывания я более-менее пришёл в себя и противное гудение в голове, от которого я проснулся, совсем ушло. Но мою голову занимали кардинально другие мысли. Я не до конца понимал причины таких резких скачков в своих ощущениях и чувствах к Джерарду: пару дней назад я не мог взглянуть на него без отвращения, когда он вытащил меня в незапланированную прогулку, надавив на самое больное; вчера же всё уже было в порядке и даже более чем в порядке. Но я не такой уж дурак, чтобы не понимать, что происходит во мне. Когда любишь кого-то, то какой смысл в том, чтобы обманывать себя? Раньше я мог бы засомневаться в этом, что я и делал — упорно сопротивлялся, но теперь мне совсем не хотелось убегать от себя самого. Больше хотелось сбежать отсюда. Отступать я не собирался, мне нужно было только дождаться, когда Джерард вернётся с процедур, увидеть его, чтобы убедиться, что ничего между нами не изменилось. Я чувствовал, что всё в порядке, и как только стемнеет, мы сможем бежать. Где ты будешь? От окна в палату струился холод, наступило первое декабря, и самый противный снег царапал стекло и тут же таял на нём. Я оделся и вышел в коридор, не желая больше думать ни о чём, но это не слишком хорошо у меня получалось. Неужели это так здорово — любить кого-то? И почему все к этому стремятся? *** Всё вокруг было белым и спокойным: стены коридора, потолок, даже пол и плитка вверху на стенах, там, где пациенты не могли бы до неё добраться и оторвать. Если здесь и был какой-нибудь цвет, то он был таким еле различающимся, что сливался и исчезал в белой скорлупе клиники. Однако скорлупа эта была уже не так прочна, как раньше, для того, чтобы удержать Фрэнка от мира, в который он так жаждал вырваться. За обедом Фрэнк больше вертел головой по сторонам, чем ел. Он искал Джерарда, но всё не мог дождаться. Он то и дело поднимал голову, когда слышал, как кто-нибудь входит в столовую, но каждый раз это оказывался не тот, кого он ждал. Фрэнк ковырялся ложкой в стаканчике с пудингом и пытался подумать о чём-нибудь другом, но и от этой идеи ему вскоре пришлось отказаться. После обеда он выпил свои таблетки, названия которых не знал, да и предназначения тоже. Но после них ему захотелось спать, и он поддался. Фрэнк шёл сквозь темноту, прямо, не видя ничего вокруг себя. Это было очень похоже на тёмный коридор с холодной плиткой под его босыми ногами. Он осторожно переступал с ноги на ногу, опасаясь дезориентации и внезапного столкновения со стеной, но потом ускорил шаг и перестал думать об этом — ему казалось, что в конце пути его будет ждать то, что ему очень необходимо. Что это было, Фрэнк не знал, но чувствовал себя так, если бы был близок к тому, чтобы выиграть джек-пот. Длинный, тёмный коридор лежал впереди, позади, сверху и сбоку от него, но никакого страха не было. Фрэнк всё шёл и шёл вперёд, понимая, что всё глубже погружается в вездесущую темноту, как в воду, но остановиться он не мог и не хотел. Шаг за шагом он шёл вперёд по горло в воде и чувствовал, как она поднимается всё выше: по шее, вверх по подбородку, ко рту, пока, наконец, не начала заливаться в его лёгкие — тогда он уже не смог идти из-за тяжести в своей груди. И тогда Фрэнк проснулся от дикого кашля. Один из немногих снов, которые ему удалось запомнить после пробуждения. И ничего не значащий. POV Фрэнка Минут через десять после пробуждения, доктор Фауст без стука вошёл в палату и прикрыл за собой дверь, а после сделал несколько шагов к моей койке и остановился. — Фрэнк, мальчик мой, — произнёс он как можно более мягко. — Здравствуй. Не разбудил? — Нет, всё в порядке. Я проснулся раньше, так что… Мне показалось правильным прервать свои объяснения, потому что я понял, что мои ощущения после сна не играют решительно никакой роли — доктор пришёл не по этому поводу. И я, кажется, задумался об этом немного дольше, чем положено, потому что доктор снова заговорил: — Ты уже знаешь, что произошло на днях? — Смотря о чём вы говорите. — Джерард должен был рассказать тебе. Он пообещал, так что если он не сделал этого, то мне всё равно придётся. — Сказал. Я всё знаю. Слышать подробный рассказ о том, как моя жизнь была подвешена на волоске, как она находилась в руках Джерарда в буквальном смысле, и как он бы отнял её у меня если бы не счастливый случай, мне не хотелось. Кому я был обязан жизнью? Персоналу? Доктору Фаусту? Меня ничего из этого не интересовало. Я научился понимать Джерарда, и я понял его совершенно случайно. Не ради улучшения его здоровья, не ради выписки, как хотел понять его доктор Фауст, а просто потому, что иначе быть просто не могло. Есть ли хоть какой-нибудь смысл объяснять это человеку, который стоит передо мной? Решительно никакого смысла. — Что ж… Если ты знаешь всё, то нет смысла объяснять тебе это снова, — облегчённо вздохнул доктор. — Видимо, так и есть. Он постоял в комнате ещё несколько мгновений, от чего-то с жалостью глядя на меня, а потом ушёл, пожелав мне заранее приятного аппетита. На обед я пошёл только потому что надеялся увидеть Джерарда, но, видимо, его график процедур стал более плотным с недавних пор. Мне было не совсем уютно сидеть молча, без разговоров с ним, я даже успел привыкнуть к его шуткам, которые иногда были немного колкими и были обращены в мою сторону, привык я и к его внезапным заявлениям по поводу и без. И отвыкать от этого мне не хотелось, тем более не сейчас. Даже пациентов в столовой не мог поразглядывать, не вспомнив его слова о том, что меня тут могут не так понять. Мне совсем не хотелось смотреть на кого-то, но всё же пришлось. — У тебя красивые волосы, — раздался незнакомый голос сзади от меня. Когда я обернулся, то увидел девушку, которую прежде здесь не видел. Она была «новенькой» или попала сюда немногим позже того, как я перестал обращать внимание на всё вокруг, когда моё внимание стало сосредотачиваться только на Джерарде. Но она не выглядела нормальной — её лицо было слишком довольным. Я сразу же подумал, что она чем-то серьёзно больна, потому что здоровый человек не может быть настолько счастлив. — Эм… Спасибо. Твои тоже красивые. — Можно я посижу здесь с тобой? — Вообще-то… — начал было я, пытаясь сказать, что здесь занято, но ведь занято не было, Джерарда не было, и ничего не предвещало того, что он вообще придёт на обед. - Да, садись, конечно. Она поставила свой поднос напротив моего и села с другой стороны, продолжив смотреть на мои волосы. Вообще они не были такими уж замечательными, потому что с тех пор, как я тут оказался, они отрасли ещё беспорядочней и вихрастей. И я бы подумал, что девушка эта пытается издеваться надо мной, если бы она не улыбалась так тепло. — А ты давно здесь? — спросил я просто чтобы не сидеть и не смотреть друг на друга молча. — Всего три дня. Родители не хотели отпускать меня, но мне пришлось убежать из дома, чтобы попасть сюда. — Что? Зачем? — Ну, — она задумалась на мгновение. — Мне тут лучше. Иногда кажется, что настоящий дурдом там, дома, а не здесь. Мне тут хорошо. Это могло бы звучать даже жалко: девушка, сбежавшая из дома в психдиспансер. Но её лицо выражало такое спокойное счастье, что я не мог даже думать о том, чтобы испытывать к ней жалость. — А ты как попал сюда? Рассказывать правду мне не хотелось, и я ответил то, что никак не ожидал от себя услышать: — А мне тоже тут хорошо. Лучше, чем там. Она кивнула мне с понимающей улыбкой. — Шерри. — Фрэнк. — Я говорила, что мне нравятся твои волосы? — Да. — Иногда так бывает. Дальше мы ели молча. Я так и не понял, что именно «бывает так»: забывает ли она то, что говорит или иногда ей нравятся чьи-то волосы? И я не удосужился уточнить. Сказал ли я ей правду, было ли мне в самом деле лучше тут? Было. И я отчётливо понимал почему и из-за кого. Но ещё больше я был уверен в том, что за стенами этого места мне станет ещё лучше, если только я окажусь там не один. Я просто не могу остаться теперь один. Когда мы убежим. Когда Джерард будет готов. Когда его лечение подействует. Мы с Шерри вышли из столовой вместе, и, хотя я совсем не знал её и сомневался, что у нас вообще может быть что-нибудь общее, мы свободно говорили о всякой ерунде, медленно телепаясь по коридору. Её лицо всё ещё было до безумия счастливым, и я не сомневался, что даже когда она останется наедине с собой, выражение это не исчезнет с её лица. Это уже не пугало меня так сильно, как пять минут назад. Однако находиться рядом с человеком, который искренне счастлив — это невероятно выматывает. И несмотря на всё наше любопытство друг к другу, мы почти сразу же распрощались. — Встретимся завтра, да? — Хорошо. Только не делай ничего со своими волосами, ладно? Они мне нравятся. Где ты была? Я кивнул, а потом ещё недолго наблюдал за тем, как она уходила, пока стоял в коридоре. Шерри занимала комнату в конце коридора, в которой пару дней жил я, когда не мог находиться рядом с Джерардом. Там было неуютно, а стены будто сдавливали в тисках, но я не сомневался, что ей нравилось и там. И мне нравилось смотреть на Шерри, хотя я не мог делать это слишком долго, потому что сам не был способен чувствовать что-то хотя бы немного похожее на то, что чувствовала она. Что делало её такой? Спокойствие или внутренняя гармония, может что-то ещё — я не знал. Всё радостное, что было в моей жизни, всегда чем-либо омрачалось. Шерри же казалась той, что вообще никогда не знала ничего плохого. Она будто бы узнала, что какое-то добро где-то существует. И я боялся, что на самом деле она обманывает меня, потому что не знал, улыбается ли она по-настоящему. Есть ли место, где я смогу жить? Открыв дверь своей палаты, я зашёл внутрь и замер как вкопанный — на кровати, у стены спиной ко мне сидел человек, которого я никогда не видел раньше. Но когда я подошёл ближе, то недоумение во мне сменилось шоком, и я с трудом мог произнести даже одно единственное слово. — Джерард. Он повернулся не сразу, а когда сделал это, то я не мог видеть ничего, кроме синяков под его глазами и выступивших на лице морщин усталости. Я должен был что-то сделать, но я только продолжал смотреть на него, пока он не отвернулся. — Не знаю с чего начать. Я должен был объяснить тебе ещё раньше, но… Мне не хотелось. Не потому, что я только о себе думал или не знал, как сказать. Просто мне казалось, что я не должен. Джерард снова замолчал, так ничего и не объяснив. И я спросил, несмотря на то, что боялся об этом спрашивать. — Что не должен? С прошлого вечера в нём многое изменилась. Его лечение больше не казалось мне хорошим вариантом. Джерард был обрит на лысо так, что на голове у него только топорщилась тёмная щетина, а лицо его выглядело так, будто его пытали, а не лечили. Я подошёл к нему и остался стоять, глядя на его затылок и ожидая ответа. — Ещё давно, после того, как доктор Фауст узнал, что Гарретт недолюбливает тебя, он предупредил, что если я нанесу вред тебе или кому-то ещё, — быстро говорил Джерард. — То моё лечение станет более радикальным. Он держит слово. — Джерард, хватит увиливать. Почему нельзя просто сказать? — Меня ждёт операция завтра. Поэтому и сбрили мою прекрасную шевелюру, но я отращу, обещаю. Он пытался отшутиться, но выглядело это неестественно. Его едва заметно трясло, но всё же этого хватило для того, чтобы я смог это заметить. — Фауст думает, что сможет решить мою проблему удалением небольшого участка мозга, который якобы отвечает за Гарретта, или электрическим воздействием сквозь кору, или что-то в этом роде, я не слишком внимательно его слушал. Это не могло быть правдой. Мне не хотелось, чтобы то, что говорил Джерард, было ею. Мы не могли всё это время идти к такому исходу — для нас должно было быть уготовано другое будущее. — Он не имеет права. — Я подписал все бумаги с самого начала, на случай «плохого поведения». — Зачем, Джерард, боже! — Я не думал, что что-то действительно произойдёт. — Джерард… — Фрэнк, мне не нужно было говорить, пожалуй. — Просто замолчи. Неужели я мог упустить из виду настолько важное. Я мог ненавидеть сам себя, но чем я мог теперь помочь? Джерард был так же счастлив, как Шерри, на первый взгляд, но я не смог заглянуть глубже, туда, где Джерард вопил о том, как глубоко он был несчастен. Не в прошлом — это я знал, а в настоящем. Я мог бы заметить это раньше и мог бы всё исправить. Мог бы. Это разрывало мне душу, но меньше всего мне хотелось жалеть себя. — Фрэнк, я просто не хочу, чтобы ты злился на меня сейчас. Я не могу повлиять на это, но не хочу… Он замолчал, подняв голову и увидев, как я смотрю на него. Ему вообще не хотелось говорить — у него просто не получалось больше говорить. Я взял его за руку, как тогда, в мой день рождения, о которым я забыл, на притоптанном острове среди кукурузы и алого неба, и обнял его. Я скажу, что всё в порядке, но знаю, что ты почувствуешь правду. Короткие волосы под моей рукой были не такими мягкими, как прежде, они кололи ладонь, теперь его патлатость осталась в прошлом, но это не сулило абсолютно ничего хорошего. Когда я попытался отстраниться, не чтобы уйти, а чтобы просто увидеть его и показать, что я все ещё здесь, то Джерард прижал меня крепче. Он сжимал мою футболку на спине руками, а я продолжал гладить его голову, лишь бы успокоить его. То, что он натворил, я не мог решить. Однажды я уже бросил его, и Джерард никогда меня не винил. Я даже не видел этого в его глазах, он никогда не считал меня виноватым, а я всё ещё не мог простить себе того, что оставил его однажды, когда ушёл от него в другую палату, бросил его разбираться с самим собой, потому что Джерард не оставил меня ни разу. И только однажды за все время он вызвал санитаров, потому что ему казалось, что я просто могу умереть на его руках. Тогда меня забрали в больничное крыло, подальше, и не разрешили ему навещать меня некоторое время. Но то, что Джерард не обвинял меня, еще не значит, что он не пытался меня удержать. Он пытался. Сейчас. Вцепившись в мою футболку. Он думал, что я снова собираюсь бросить разбираться со всем, что ломало его, в одиночку. Я чувствовал, как дрожали его руки от того, как сильно ему не хотелось меня отпускать. Джерард просто не мог меня отпустить, но мне это было и не нужно. Так продолжалось около двух часов. Мои ноги ныли и гудели от того, что я стоял на одном месте, не двигаясь, но я ничего не говорил. За окном стемнело — день стал гораздо короче, чем раньше. В голове клубилась сотня вопросов, и ни один из ответов, которые я мог на них найти, мне не нравился, но я продолжал стоять и всё ещё не бросал попытки хоть как-то помочь Джерарду. Кажется, это помогало. Мне просто хотелось так думать. Я никогда никого не успокаивал раньше. И я не сразу заметил то, что руки Джерарда больше не сжимали меня, он опустил их и отстранился, а его глаза все ещё смотрели сквозь меня и не выражали ничего. Он перестал шутить, перестал казаться тем, кем он почти не являлся. Ему тоже было страшно. Так же, как и мне. Мне пришлось встать на колени, опуститься, лишь бы он только увидел меня, чтобы понял, что я никуда не ушёл, что я все ещё здесь. Мне казалось, что нужно было молчать, и я не знал, хочет ли Джерард говорить со мной. Но он заговорил первый, глядя мне куда-то на щеку. — Я ни в чем не уверен. Может случиться что угодно. Ему казалось, что он объяснил все предельно ясно, так и было. Джерард просто не сказал прямо. Ему собирались вскрыть череп и поковыряться в его мозгу, а я ничего не мог поделать. Это даже звучало жутко. Врачи могли разрушить всё, чем он был, лишь задев не ту часть мозга, повредив что-нибудь очень важное. Джерард мог вернуться абсолютно здоровым, но полностью забыть меня. Или он мог не вернуться вовсе. Мне хотелось видеть его счастливым. Мне хотелось видеть его таким, каким я видел его раньше, до того, как за него взялись врачи, до того, как я узнал о Гарретте, до всего этого дерьма, которое ворвалось в нашу жизнь. Потому что чувствую, что он всё, что у меня осталось. Мне не хочется его терять. Я просто не могу потерять его. — Мы можем убежать. — Я не сбегу. Мне нужно остаться. — Ты понимаешь, что делаешь? — Это может помочь мне. Что если я смогу избавиться от Гарретта? «Не получится», — хотел крикнуть я ему прямо в лоб. «Гарретт необходим тебе». Но мог ли я переубедить его в том, что оставаться нельзя? Человек, обрётший надежду, не нуждается в здравом смысле. — Не нужно, Джерард. — Всё будет в порядке, я обещаю тебе. А если мы не сможем понять, где наше место, нам самим придётся покончить с этим. Мои ладони сами собою коснулись его лица, как будто поддерживая его, как в ту ночь, когда у меня случился припадок, и он проделал это со мной. Как и несколькими днями позже. Каждый раз. Джерард поднял глаза на меня, встречаясь с моим взглядом. — Я буду ждать тебя, так что возвращайся побыстрее, хорошо? — слегка улыбнулся я ему, надеясь, что он поймёт все правильно. Это не было шуткой, чтобы отвлечь его, это было попыткой быть для Джерарда тем же, чем он всегда был для меня — поддержкой. Всё, на что я надеялся, так это на то, что Джерард поймёт меня. Поймёт, что я верю в него. Я хотел быть тем другом, которого он заслуживал. И я стал. Джерард поправил мои отросшие за все это время волосы, и ему самому стало смешно от этого жеста, так что он позволил себе тихо рассмеяться. — Наши привычки всегда остаются с нами, вне зависимости от того, что происходит, — улыбнулся Джерард, слегка обнажив зубы. Его улыбка не была радостной, но искренней была абсолютно точно. — Они отрастут, — пообещал я. — Может, так я хотя бы не буду похож на пятнадцатилетнюю девочку. Он умел смеяться. Джерард всегда умел посмеяться над ситуацией и над собой. И мне нравилось видеть его таким, хотя я и чувствовал кожей его смятение. — Фрэнк, выключи, пожалуйста, свет. — Хорошо. — И возвращайся. — Хорошо, Джерард. В полной темноте я осторожно прошёл к его кровати, пытаясь ни обо что не споткнуться, и сел на неё, с самого края, подтянув ноги под себя. Есть ли место, где я смогу жить? И смогу ли я изменить свою память? Мы лежали лицом друг к другу, укрывшись одеялом. Джерард спокойно дышал, но я не мог разглядеть его. Мне хотелось видеть, что он в порядке, но темнота не позволяла сделать этого, только слышать и чувствовать, но так было даже лучше. Тихое дыхание Джерарда успокаивало меня, и я даже чувствовал почти спокойное биение его сердца, или это было моё собственное — я не знал. Джерард приятно пах теплом, и больше ни о чем думать не хотелось. «Наши привычки всегда остаются с нами, вне зависимости от того, что происходит», — крутилось у меня в голове. Джерард всегда оставался со мной, вне зависимости от того, что происходило со мной или с ним. Но он не был привычкой. Он просто был с другой планеты. — Ты можешь остаться со мной сегодня? Могу я ли стать единственной надеждой для тебя? — Да, — тихо ответил я. А ты можешь остаться со мной навсегда? Потому что ты — единственная надежда для меня… *** Он остался со мной. Я был с ним, и он был для меня всем, он был всем тем, в чем я на самом деле нуждался. И я хотел забрать его, спрятать. Мне хотелось оставить Джерарда только себе. Я сжимал его кожу, прижимал к себе, пытаясь оставить как можно больше его у себя, и наше горячее тяжёлое дыхание стало для каждого из на самым крепким обещанием, которое мы могли дать друг другу. Я любил его. Мне жизни с ним было мало, и я даже думать не хотел сколько часов осталось до того, как его у меня отберут. Не навсегда, он должен был вернуться и никак иначе, но думать о том, что все закончится, было невыносимо. Поэтому ночью мы перестали об этом думать. Я знаю только то, что ни за что не мог отпустить его, даже когда утром за ним пришли санитары, чтобы забрать его. Даже когда он попросил подождать их за дверью пять минут, потому что я не давал уйти. И Джерард не сопротивлялся. Мне не хватало этих пяти минут. Мне и целой жизни бы не хватило. А у нас оставались считанные секунды. — Фрэнк… — шепнул он тихо, гладя меня по рукам, что сжимали его до побеления. — Не бойся, ладно. — Давай убежим отсюда, пожалуйста. Джерард, я… Пожалуйста. Я не мог не бояться. Я не мог доверить Джерарда им. Я вообще никому не собирался доверять его, но меня почему-то никто не спрашивал. И мне даже было бы всё равно, если сегодня я проснулся бы с Гарреттом, если бы он выгнал меня, если бы снова и снова это повторялось сотни раз. Если бы Джерарда не забирали у меня сейчас, я бы пошёл на что угодно, чтобы нам ничего не угрожало. Я хотел, чтобы он был в безопасности. — Мы убежим после. — Но тогда какой смысл? — Когда я вернусь, мы обязательно убежим. Прежде, чем я успел задать ещё сотню протестующих вопросов, на которые у нас просто не было времени, он поцеловал меня, возвращая смысл верить в то, что всё будет хорошо. Потому что иначе я бы просто не смог. «Ты вернешься?» «Просто пообещай». «Ты никогда не лгал мне». — Я вернусь завтра утром, Фрэнки, и мы отправимся домой. Я обещаю тебе. Потому что иначе я бы просто не смог его отпустить. В дверь постучали. Джерард посмотрел мне в глаза, улыбаясь, и мои руки ослабли сами собой, как будто стали ватными. Он медленно отодвинулся и встал с кровати. Молча. Влез в свои тапочки и вышел из нашей комнаты. Стало очень тихо.