Оранжевая шляпа (Я сдаюсь)

      К дому беглецы подъехали, когда закат уже вступил в свои права. Вбирая в себя его свет, заснеженные горные вершины окрашивались в красный, а озёра отражали янтарно-розовые облака, уходящие в мрачную синеву на востоке. Остановив машину у гаража, спутники вышли и молча подошли к багажнику. Какое-то время Малфой смотрел в пустоту перед собой, а Гермиона отвлеченно изучала горизонт. — Ступайте в дом, — произнес Люциус. — Может, есть другие способы? — Нет, — он устало вздохнул, словно терпеливый учитель, в сотый раз объясняющий простейшее правило ученику, — нет других способов. Поймите, я не смогу изменить их натуру, даже если самого себя сотру из их памяти. Они вернутся в своё захолустье, вновь услышат про награду за меня, пусть теперь это будет незнакомец, смотрящий на них с объявления… Ничего не поменяется. Они вновь и вновь будут возвращаться к поискам, пока, в конце концов, не лишатся рассудка, если мы каждый раз будем менять им воспоминания. Ведьму мы оставили, чтобы она панику и страх сеяла среди своих, а вместе с ее рассказами пропажа этих двух мерзавцев только придаст истории правдивости, а люди задумаются, стоит ли браться за такое. — Нельзя же просто взять и… Даже не в бою… — Лучше так. — Да как вы можете оставаться таким равнодушным, — это не был вопрос, Гермиона мотала головой в отрицании происходящего и неотрывно смотрела на горизонт. — Не принимайте так близко к сердцу, — спокойно ответил Малфой. — Вы собираетесь убить двух человек! — они встретились взглядами. — Не повышайте голос, иначе и я начну, а это никогда хорошо не кончалось. — Да вы хоть знаете, каково это под оцепеняющим заклятием?! Когда осознаёшь ужас беспомощности и знаешь, что можешь умереть в следующую секунду, даже не получив возможности побороться за свою жизнь! — Я знаю, мисс Грейнджер! — его хриплый шепот своей громкостью спугнул птиц на деревьях, послышался громкий шелест - с соседних дубов, хлопая крыльями взлетела небольшая стая воронов, — и знаю лучше, чем кто бы то ни было. — Да-да-да, всё вы знаете… — Закройте рот! Если вы забыли, я работал на Волдеморта и уж точно не был работником месяца! Я испытал на себе все изобретенные пытки. Вы бы не вынесли и сотой части этого. А если полагаете, что моё решение и предстоящая процедура даются мне легко, значит вы все ещё не сделали ни шага в развитии своего мышления с того дня, как впервые зашли в мой кабинет! В попытках залезть в мою голову, вы стали реже навещать свою, — чуть наклонившись, Малфой ладонями уперся в дверь багажника автомобиля, и, переведя дух, продолжил уже совсем тихо, — Проваливайте в дом или... куда-угодно. Здесь вы мне ничем не поможете.       По дороге к озеру Гермиона не могла избавиться от мысли, что её пристыдили. Признаться себе в этом оказалось на удивление просто. Она всегда пыталась прочитать и разгадать бывшего пожирателя с упорством, настолько походящим на одержимость, что совсем отвыкла применять полученную информацию. Нельзя и оспорить то, что ее предрассудки насчет этого человека пропитали сознание вместе с кровью военных лет, а избавлению от них она только начинает учиться. Слова о пытках не выходили из головы. Хотелось спросить и выслушать. След от таких событий всегда остаётся. И что-то подсказывало Гермионе, что в случае Малфоя алкоголь и панические атаки — это самые невинные из последствий.       Солнце почти зашло, размытые лучи едва достигали опушки густого леса, обрамляющего дом с противоположной озеру стороны. С палочкой в руке и нечитаемым взглядом он стоял над двумя телами под кроной молодого дуба. Снова убийства, снова воспоминания о проклятой слабости, о страхе, которые не позволили когда-то умереть. А стоило бы. Смерть была бы милосерднее, чем то, что делали с ним и заставляли его делать с другими. Умереть сейчас? Тоже слабость. Сейчас у жизни начал заново появляться странный смысл и вкус. Если Люциуса Малфоя хочет убить кто-то, кроме него самого, то смерть подождёт. Сегодня у нее другие гости, ставшие жертвами глупости и жадности. Он поднял палочку и дважды заставил себя произнести запретное. Под десятками защитных заклинаний на доме и территории никто и нигде не должен засечь использование непростительного заклинания. Зеленый свет на мгновенье озарил уснувший лес. Малфой стремительно направился прочь с места преступления, словно бежал не от содеянного, а от себя самого. У сарая сбоку дома была выстроена высокая горка поленьев и хвороста. Да, он мог бы поджечь тела заклинанием, но хотелось как-то замаскировать следы своего преступления под настоящий костер, хоть и не ясно для кого эта маскировка. Одно за другим он отлевитировал почти все дрова на пустошь возле убитых, выложил в странную конструкцию и поджег. Наблюдая за огнём, пока тот достаточно разгорится, Люциус закурил. Мыслей в голове было так много, что они превращались в сплошную однородную субстанцию – фон для тишины. Когда пламя захватило каждое из поленьев и стало расти уже вверх, Малфой поднялся, подошёл к костру и направил палочку на своих жертв. Нечто пугающее было в том, как мертвый человек плывёт по воздуху: руки раскинуты по сторонам, ноги болтались, словно человека подвесили за ремень на брюках; мускулы бледного лица замерли в мученической гримасе, а шея настолько выгнулась назад, что выглядела сломанной. Когда первое тело достигло огня, Люциус помедлил, опуская его. В голове мелькнула мысль о том, какой запах сейчас будет бить в нос. «Да, надо быстрее разделаться». Перенеся второй труп в пасть огненной стихии, Малфой положил сверху оставшиеся дрова и ветки, кинул в костёр остатки своей сигары и ретировался прочь, не желая наблюдать, как жадные языки пламени будут поедать тела.       Тисс встретила хозяина в коридоре с обеспокоенным видом. — Сэр, сэр, Тисс нечего приготовить на ужин. Обед хозяину не понравился, но ничего больше… — Это меньшее из наших проблем, — Малфой небрежно кинул пальто на низкую тумбу у входа и прошел в гостиную, — снаружи стоит желтая… желтый автомобиль маглов, внутри продукты.       Гермиона почувствовала, что начинает замерзать и направилась в дом. Аромат ужина на какое-то время отвлёк от переживаний. Тепло, уют и спокойствие этого места словно насмехались над внутренним хаосом после сегодняшнего дня. Часы в гостиной показывали пять минут восьмого. — Рано темнеет здесь, — её голос выбил из размышлений Люциуса, который сидел в уже привычном кресле прикрыв глаза и сложив домиком ладони.Ответа не последовало, он обратил взгляд к окну, где виднелся двор, залитый желтым светом костра. — Мистер Малфой, — Гермиона потупила взгляд, глубоко вздохнула и набравшись уверенности произнесла, — я должна извиниться. Не следовало повышать голос и обвинять вас и… что ещё я там наговорила. — Ужин будет в половину восьмого, — не уделив внимания извинениям, мужчина поднялся из кресла, — отдохните. Мы оба заслужили окончание дня, которое хоть мало-мальски может походить на отдых. — Спасибо, — кротко произнесла девушка и отправилась в свою спальню.       Тьма за окном была почти непроглядной, если бы не свет луны и дорожных фонарей, мелькавших вдалеке где-то на горных дорогах. Закрыв окно, Гермиона заклинанием высушила влажные после душа волосы и переоделась в почти домашнее: пижамные штаны в клетку и выцветшая черная рубашка на три размера больше. Она подвернула рукава, подошла к зеркалу и осмотрела себя с ног до головы, затем собрала недлинные волосы в небольшой пучок на затылке. «Почти как дома», пронеслось в голове. Соскучиться по своей лондонской квартире времени не было – Вилла Муссон была куда уютнее, а последние события вырыли огромную пропасть, отделяющую реальную жизнь, от жизни старой, которая теперь казалась чересчур сказочной, пусть, порой и скучной. И пропасть эта, чем чаще Гермиона о ней задумывалась, становилась всё глубже. Вернуться в старую нормальную жизнь в Англии уже как будто и не представлялось возможным. А хотелось ли в нее возвращаться? К друзьям, которые вечно в разъездах; к работе, которая едва ли приносила должное удовлетворение; к Рону, в котором она перестала видеть что-либо большее, чем друга и когда-то сослуживца. У нее в Англии была лишь квартира, вино по вечерам, редкие встречи с Гарри и библиотека Хогвартса, служившая лучшим на свете убежищем от внешнего мира. Отогнав нахлынувшую меланхолию, она взмахнула палочкой. Семь часов тридцать пять минут, четверг, одиннадцатое сентября. Прошедшие два дня казались вечностью и вместили в себя событий больше, чем прошедшие полгода. С этими размышлениями Гермиона отправилась к ужину. Малфоя за накрытым столом не оказалось, лишь пустая грязная тарелка, а перспектива сидеть в тихом одиночестве в пустой столовой не сильно вдохновила. — Тисс, — эльфийка тут же появилась рядом, — помоги мне тут всё убрать пожалуйста. — Мисс, Тисси может быстрее справиться без волшебной помощи от вас, простите, мисс. — Ничего, не извиняйся. Ты ела? — Да мисс, спасибо, — пропищала малышка. Сложно было не улыбаться, глядя на это, на первый взгляд, наивное существо. — Хорошо. Это я возьму, — Гермиона положила себе салата и жареных креветок и налила немного вина. — За собой я потом сама уберу, спасибо тебе. — Мисс очень мила! — Тебе точно не нужна помощь? Ты можешь попросить, ты же знаешь? — Мисс слишком мила! Тисс со всем легко справится, спасибо! Хозяин сказал, вам нужен отдых. — И он прав, — отстранённо прошептала она самой себе, — Доброй ночи, спасибо тебе.       Бокал вина подействовал на усталое тело лучше любого зелья, а недоеденный ужин остался высыхать на столе у окна. Стоило рухнуть на кровать, как мысли улетели прочь, и Гермиона погрузилась в сон.       Утро встретило жильцов мрачным и тихим приветствием. Непогода в этих краях только прибавляла пейзажам величия. Горные вершины терялись в глубине свинцовых облаков, бирюза озера едва заметно потускнела от серой дымки над его поверхностью, и на контрасте всего этого, трава вокруг оставалась кричаще-зеленой. Разряженный влажный воздух заполнил лёгкие, когда Гермиона распахнула окно. Словно стакан чистейшей ледяной воды, он пронёс легкую освежающую прохладу по телу. Гермионе почудилось, что с запахом озона и геосмина в воздухе, ветер доносил ароматы свежей выпечки. Когда же она спустилась в столовую, оказалось, что не почудилось. Эльфийка выставляла на кухонный остров уже второй противень с пышными йоркширскими пудингами. Заметив удивленную улыбку гостьи в своем царстве, Тисси смущённо пропищала: — Я всё же, английский эльф, мисс. Доброе утро, мисс! — Ты просто прекрасный эльф, Тисси, — еще шире улыбнулась Гермиона. — Вы очень милая леди, мисс, мне приятно с вами говорить. — Спасибо, а мне с тобой. Я сделаю чай. — Нет-нет! Тисс сама! — уши захлопали по широкому лбу, когда существо усердно замотало головой. — Я хочу сама сделать чай, хорошо? — Если вы настаиваете, мисс! Гермиона поставила наполненный чайник на конфорку старой чугунной плиты и принялась искать чай по многочисленным шкафчикам. В квадратной жестяной банке, которая была сильно потрепана временем, оказалась ароматная смесь чайных листьев с горными травами. Она засыпала несколько ложек в заварник и вышла в гостиную. — Тисс, мистер Малфой ещё не спускался? — Нет, мисс.       Часы показывали почти одиннадцать, а он обычно в это время уже был при полном параде, а иногда уже и с бокалом. Пойти проверить как он казалось не лучшей идеей, но когда Гермиона была в силах идти против своего любопытства? Размышляя над вопросом «когда», она успела подняться на второй этаж и замереть с поднятым сжатым кулаком, готовым постучать в дверь Малфоя. На стук ответа не последовало, и она медленно открыла дверь. — Святые… ведьмы! — Люциус в одном лишь полотенце на бедрах выходил из двери ванной комнаты, которая находилась как раз напротив входной. — Вы опять за своё!? На этот раз, Гермиона не успела ни подавить, ни скрыть свой смущенный румянец. — Простите, — неуместная улыбка родилась сама собой. — Я привык, — как ни в чем не бывало, он развернулся и направился к комоду в конце комнаты. Из открытой двери ванной валил густой пар и доносился запах недавней ночи в Греции. Сандал и бергамот, кружащий голову древесный запах перемешивался со свежестью Альп из окна и становился почти неестественно приятным. Если бы можно было закупорить этот аромат во флаконы, он бы и дня не простоял на витрине магазина. Он окутывал, словно колючий и растянутый, но любимый свитер в зимний вечер, внушал гармонию и твердую уверенность, что «всё в порядке». — Простите, — зачем-то еще раз прошептала гостья. — Вы повторяетесь. Что-то хотели? — Обычно, вы уже на ногах в это время, вот я подумала, вдруг… — Вдруг что? Как видите, я на ногах. Меня не убило электричеством и я не выпал из окна. — А… У вас на спине, это… то, что я думаю? — подняв глаза, Гермиона сразу заметила несколько крупных, давно заживших точечных ран. — Я не вы, не могу знать за собеседника, что тот думает. — Нагайна? — Если вы закончили изучать моё тело, я попрошу вас уйти, — не оборачиваясь, Малфой продолжал говорить, параллельно перебирая ящик комода, куда он, по-видимому, уже определил свой гардероб. — Как вы выжили? — Если вы действительно хотите лезть в эту тему, то стоит задать вопрос, как я «выживал». Но он тоже не принесёт вам ответов, так что не пытайтесь. Да. Нагайна. Теперь ступайте прочь. — он сел на кровать, спиной ко всё еще стоящей у двери девчонке, и медленно запустил руку в мокрые волосы, словно подсознательно пытаясь защитить от нее свою голову. — Хорошо. Извините, ещё раз. — Ваши извинения пусты. Вы даже не стараетесь избегать ситуаций, после которых заранее знаете, что придётся извиняться. — Практика показывает, что не всем людям извинения даются так же тяжело, как вам. — А вы не задумывались, — он впервые за диалог обернулся к гостье, — что для меня это может быть нечто более наполненное смыслом и искреннее, потому и, как вы сказали, тяжелое? Пусть это действие и не является таковым. Сказать хоть дюжину раз за день, что вам жаль, не составит труда, если вы делаете это лишь ради приличия. — Я не считаю, что банальное приличие лишает извинений смысла. Тисс почти закончила с завтраком. Я отъеду в город, осмотрюсь как следует. — Оборотное у вас есть? — Да. — Воспользуйтесь.       Покинув сандаловый туман комнаты Малфоя, Гермиона направилась к себе. Фантазия рисовала самые ужасные картины, того, как появлялись шрамы на его спине. Наверняка, это было меньшим из зол, подумала девушка. Волдеморт был способен на всё. Был. Прошло больше пяти лет и, всё же, по сей день необъяснимое чувство облегчения одурманивало голову при мысли о том, что Тома Редла больше нет; войны больше нет. Все прочие проблемы сразу теряли в масштабе.       Приняв душ, Гермиона изъяла из своей сумочки небольшой сундук, походивший скорее на очень увесистую шкатулку. В открытом виде он увеличивался и превращался в миниатюрную лабораторию. В нижнем отделении хранились ампулы с зельями, с бирками о продолжительности оказываемого действия, а на верхних образовавшихся полках стоял маленький котелок и горелка. Она перелила две ампулы с оборотным, во флакон побольше. Это были последние остатки из запасов, а для новой партии, которую она начала готовить еще в Греции, как раз перед приходом Снейпа, ещё не настоялись сушеные златоглазки. Оставалась единственная проблема – отсутствие компонента человека. В Малфоя превращаться ещё опаснее, чем оставаться собой, поэтому нужно искать альтернативу. Идея не заставила себя ждать, Гермиона второпях развязала шнурок, который затягивал её всевмещающую сумочку и начала активно в ней рыться, что сопровождалось то грохотом, то звоном металла. Наконец, она выудила из нее крохотную коробочку для украшений с серьгами странной формы – кривой вязаный полумесяц, с торчащими из него светлыми и серебряными нитями, был облеплен белыми божьими коровками. Несколько лет назад Полумна, преподнося этот подарок, гордо заявляла, что в изготовлении она использовала собственные волосы. Вспомнив это, Гермиона мысленно поблагодарила подругу за ее очаровательные странности. Кто знает, может, они сегодня спасли её от нового нападения? Волосами оказались светлые нити, которые пронизывали полумесяц. Отправив их во флакон с оборотным, Гермиона оделась потеплее и произнесла водоотталкивающее заклинание над одеждой, затем перекинула через плечо сумку и спустилась в столовую. Там схватила еще горячий пудинг, и отправилась заводить поло.       Дорога оказалась совершенно пустой. Мокрый асфальт, словно черная лента, раскатанная по газону, вилял среди многочисленных пастбищ, обитатели которых казались самыми спокойными существами на земле. Их не тревожил ни звук мотора, ни вспышки молнии на горизонте, ни даже раскатистые удары грома, эхом разносившиеся по равнинам у подножья Альп. Они лишь беззаботно жевали зелень, в ожидании, когда заботливый фермер решит, что пора заводить их в стойло.       На въезде в городок Гермиону встретил знакомый аромат свежей выпечки, который пробивался даже через тяжелый влажный воздух. Она притормозила на обочине и сделала щедрый глоток оборотного. Подождав окончания обращения, она залпом опрокинула ампулу лингвистического зелья, вкус которого она только сейчас ощутила в полной мере. В супермаркете она выпила его слепо, не задумываясь. Оно оказалось кислее неспелого лимона. — Раз-раз, — этот вид магии был для нее в новинку, поэтому сейчас Гермиона усердно старалась услышать, как же Полумна звучит на немецком. — Проверка, провер-р-рка, — мозг срабатывал фантастически: идеальное восприятие языка и ощущение немецкого, как второго родного. Девушка ребячески хихикнула и направилась прямиком в пекарню.       Упитанный баварец в годах очаровал ее своим гостеприимством уже на входе. Туристы сюда нечасто доезжают, живописных мест хватает и поближе к цивилизации. Поэтому немец наслаждался каждой минутой в компании нового лица в своей деревушке. Что поразило Гермиону больше всего, так это отсутствие всякого интереса в подробностях ее пребывания здесь. Никаких «зачем», «почему», «куда» и «с кем». Одно лишь «откуда», после которого он начал расспрашивать о вкусах в выпечке, о том, пробовала ли фрау местные национальные блюда, была ли в ресторанчике неподалёку в горах, который держит его друг. Гермиона соврала, что она фотограф и приехала из Бельгии. Про остальное врать не было смысла. Пересмеиваясь и любезничая, у девушки, наконец, вышло сделать заказ, и она покинула лавочку с небольшим бумажным пакетом, переполненным мучными лакомствами: брецели, луковый пирог, аусцогне, о существовании которого она и не подозревала до сегодняшнего дня, но в красках изучила со слов пекаря. После лекции о баварской кухне, Гермиона отправилась изучать городок пешком. К её разочарованию, интересные и колоритные места закончились на пекарне, поэтому спустя полчаса прогулок она вернулась в машину и решила расширить область изучений, следуя дорожным указателям. Начавшийся еще час назад мелкий дождь тем временем усиливался до непроглядного ливня. Действие второго глотка оборотного закончилось спустя час блужданий на колёсах по горным дорогам. Вместе с ним начал кончаться и бензин, а заправки, если и были поблизости, разглядеть издалека не представлялось возможным. Волнение начало брать верх над бурей положительных эмоций, свойственных классическому туристу, после посещения новых мест. Потому каково же было облегчение, когда Гермиона сквозь стену дождя заметила указатель, на котором значился значок заправочной колонки и расстояние в сто пятьдесят метров. Действие лингвистического зелья могло закончиться в любой момент, так что действовать пришлось оперативно.       Тяжело дыша, через десять минут Гермиона вернулась в машину с полным баком и стремглав направилась домой. Несколько раз она свернула в неверном направлении, сделала лишний круг, в итоге, каким-то образом, выехала с трассы перед деревней, а не на окраине, где выезжала из неё. Из-за погоды не удалось ни пейзажами насладиться, ни местность изучить. Злость на саму себя за решение поиграть в туриста именно сегодня и вопреки всему смешивалась с усталостью, разочарованием и голодом. Проскочила бредовая мысль, что она слишком долго находится близко к Малфою и он действует на нее, как крестраж на Рона: пробуждает не лучшие качества и провоцирует на глупые поступки.       Часы на приборной панели показывали шесть, когда она подъехала к дому. Оставив пакет с покупками на кухне, она приняла душ, переоделась и упала в постель. Даже Малфоя, из гостиной провожающего взглядом её отсутствующее выражение лица и понурые плечи, она не заметила. Задремав на час, Гермиона проснулась от стука в дверь. — Ужин через десять минут, мисс! — эльфийка тут же испарилась. Разлепив глаза, Гермиона уселась на кровать и принялась разминать правую стопу, мышцы в которой жутко гудели от нескольких часов на педалях. Есть очень хотелось, но настроение было отвратное. Она почувствовала, что сегодня не сможет промолчать в разговоре где следует или проигнорировать Малфоя, но всё же спустилась к столу. — Нельзя назвать вашу пунктуальность образцовой, — отметил Малфой, наполняя свой бокал. — И мне, — девушка устало приземлилась на мягкий стул и откинулась на спинку, — только, вина. — Славное выдалось путешествие? — лицо его было таким, словно он заранее знал весь сегодняшний сценарий её неудач. — Отвратное. — Почему же? Пирог вот прекрасен, — он двумя пальцами закинул в рот маленький кусочек пирога, а на лицо его вернулась привычная усмешка. — Издеваетесь? Меня не было шесть часов, а вы говорите, что пирог чудесный? Я чуть не заблудилась. Можете хотя бы не ёрничать! — Почему вы повышаете голос? Не я виноват в ваших проблемах. — Потому что мне куда-то нужно деть сегодняшнее расстройство. — Это вы так официально заявили, что срываетесь на мне? — Ой, как хотите, — махнув рукой, в другую Гермиона взяла бокал вина. — Вы слишком расслабились в моем обществе, не находите? — А у меня есть выбор? Кстати, я удивлена, что не Тисс обслуживает вас. — Она ужинает, я позволил ей обосноваться в угловой спальне, раз уж здесь нет иного подходящего помещения. — Вы позволили ей что? — если не сильное удивление, то практически живой ужас прочитался на лице девушки. — Что вас так поразило? Ах, да! — он жеманно махнул рукой с зажатой между пальцев сигарой. — Я и позабыл, что должен сохранять свой образ тирана-чистокрова. Могу поселить её в сарае. Только обещайте смыть эту испуганную гримасу с лица. — Что? Н-нет. — Гермиона попыталась ещё несколько раз что-то сказать, но слова не шли, а получалось лишь ловить ртом воздух. — Угомонитесь, прошу. И в мои худшие времена эльфы в поместье жили очень не стыдно. — Это здорово, — выражение крайнего удивления начало быстро перерождаться в странную радость за эльфов и здравомыслие их хозяина, — Это очень здорово, хорошо, — бессвязно затараторила Гермиона поёрзав на стуле, — что на ужин? — Всё перед вами, — прозвучало настороженно, будто Малфой опасался, что в любую минуту девчонка может взорваться от грохота, с которым разбился только что ее шаблон. — Вы подняли мне настроение, если быть откровенной. Но, не стану врать, день паршивый, да и вчерашние события не идут из головы. И, простите конечно, Люциус Малфой поселил эльфа в спальне, к этому еще предстоит привыкнуть. — Вчерашние события не берите близко к сердцу. Это не последний раз. У вас не хватит сострадания, чтобы переживать за всех жертв. — Я знаю. Пару часов назад даже думала попросить у вас то ваше зелье. В какой-то то момент казалось не выберусь с этих горных трасс, и мысли начали становиться всё мрачнее и депрессивнее. — Ну неужели, — он надменно усмехнулся, — даже злиться не будете? Вы же собирались. — Собиралась. Но, во-первых, в тот вечер оно меня действительно спасло; а во-вторых, вчера я поняла, зачем это зелье вам. Я бы не смогла жить с таким грузом. Закончила бы в Мунго. Простите, — Гермиона поняла, что сказала лишнего и отмахнулась от своих мыслей, словно от назойливой мошки, — так, рыба, значит, — она нервным взглядом изучила стол и потянулась за бледно розовым стейком лосося. — Ваше вино, — Малфой говорил спокойно и всё еще сохранял настороженность, но настроение его отчасти улучшилось, хоть на лице это и не отражалось. Он наклонил бутылку и второй раз наполнил бокал собеседницы — Спасибо, — Гермиона не успела понять, когда она уже умудрилась разделаться с первым. — Надо полагать, вы ещё не раз вернетесь к моим словам и шрамам, — насмешку сменил тяжелый вздох. — Вы однажды сказали, что вы не книга, чтоб вас читать. Так вот, продолжая метафору – пока что, я лишь на предисловии. — И на сколько страниц я, по-вашему, тяну? — Спросите «на сколько томов». — Кто бы сомневался, — протянул Малфой и сделал щедрый глоток коньяка. Судя по бутылке, он успел его как следует распробовать ещё до прихода девушки. — Вы не против музыки? — вдруг спросила Гермиона. — Не скажу, что сильно за. Но попробуйте. Еще в день прибытия сюда Гермиона приметила виниловый проигрыватель в углу гостиной, покрытый вековым слоем пыли. Под ним высокой стопкой были сложены пластинки. Перебрав десяток, она остановилась на альбоме Songs from a Secret Garden. В Лондоне у нее есть такая же, эта музыка часто приводила ее в себя и помогала расслабиться. А сейчас она решила, что этот альбом станет неплохим фоном для вечера. После непродолжительной борьбы проигрыватель включился, и дом начал наполняться элегичным глубоким звучанием фортепьяно и скрипки. — Рон всегда называл эту музыку траурной, — вслух подумала девушка. — Вкусом парень не обладает, увы. — Малфой замолчал, затем с нечитаемым взглядом на свой бокал добавил, — В музыке. — Не говорите, что вам нравится, — Гермиона произнесла первое, что пришло в голову, но мысли ее застряли на последней, очевидно двусмысленной, фразе собеседника. — Хорошо, не буду. — равнодушно подыграл Люциус. — Вы становитесь похожи на извращенную версию человека с широкими взглядами. — Инструментальная музыка в любом мире – инструментальная музыка. — с почти незаметным налётом брезгливости, будто описывает очевидные вещи, Малфой сидел облокотившись, боком к столу и задумчиво покачивал бокал в руке, — Она очень тонко передаёт настроения ее создателя. А если удачно подобрать композиции к собственным моментам жизни, то музыка может стать голосом вашего разума. — На очень извращенную версию, — Гермиона с интересом изучала собеседника и не могла понять, что с ним не так. — Да что вы заладили?! — он неожиданно и с грохотом поставил бокал на стол так, что по стеклу пробежала трещина, а содержимое плеснуло на стол. — Вы приходите в шок, если я делаю или говорю вещи, которые всегда делал и говорил, только теперь они оказались в поле вашего проклятого зрения. Говорите о доверии? Доверие это, как минимум, - отсутствие головной боли от общения, — несмотря на очевидное негодование, Малфой даже не повышал голос, — С вами невозможно расслабиться, просто немыслимо. Насколько же сложно вам отключить вашу голову и круглосуточный анализ происходящего! Вы скоро будете пищать от восторга, если я поглажу уличного пса. Это раздражает, и я устал вам это объяснять! Я - человек, могу чувствовать и делать всё, что и остальные, только под другой призмой, — совершенно внезапным взмахом кисти он снёс треснутый бокал со стола, тот вдребезги разлетелся от удара еще не об пол, а об руку. — Алкоголь моя проблема? Вы – моя проблема. — Малфой замолчал, встал со стула и, отвернувшись от собеседницы, кулаками уперся в столешницу, и совсем шепотом повторил, — вы - моя проблема. — С правой руки, пораненной об стекло тонкой нитью сочилась кровь.       Гермиона боялась пошевелиться. Она, словно статуя, сидела неподвижно, с ясным страхом в глазах. Нервно сглотнув, она была готова что-то сказать, но слова не шли. Больше всего её зацепила правдивость слов про уличного пса – ведь действительно, она бы визжала от восторга удивления, погладь он такого. Он прав, он снова прав – она слишком зациклилась на его образе в своей голове. Было и по-прежнему остается неестественным наблюдать его вне мэнора, вне высокомерия, вне роскошных парадных мантий, вне привычной ему бесчеловечности. Вновь и вновь в голове крутился единственный вопрос – отчего ей так сложно поменять мнение? Ментальная библиотека поставлена на уши поиском ответа. И он нашелся. С трудом, но получилось себе признаться в том, что Люциус Малфой – единственное, что у нее вызывало живой интерес за долгое время. На самом деле, единственное, с момента её первого добровольного визита в мэнор. Работа в музее, гримуар, исследования, всё это не было скучным, но было пресным. Когда твои интересы, любознательность или талант превращаются в рутинную работу, они перестают приносить удовольствие. А нередко, они и вовсе становятся обязательной ежедневной пыткой. Это отбивает желание заниматься вещами, которые когда-то ты называл любимым хобби. В случае Гермионы – ее академический и научный интерес к каждой странице каждой книги, каждому зелью и неизведанному артефакту превратился в однообразные рабочие будни, оттого и потерял живость.       Из гостиной, тем временем, начали доноситься звуки главной композиции альбома, носящей лиричное название почти, как и сам альбом Song from a secret garden. Сейчас она слышалась Гермионе не просто спокойной, а разрывающе-грустной и трагичной. Девушка впервые оказалась в ситуации, где музыка так гармонично вписывается в происходящее. Под эту мелодию хотелось посмотреть в глаза человеку напротив и молча извиниться, искреннее, чем когда-либо. Было сложно сказать, сколько продлился ее самоанализ, но Малфой успел перевести дух и продолжить выплёскивать накипевшее, всё тем же низким уравновешенным голосом, не подходящим под его поведение в последние несколько минут. — Репаро! — он поднял бокал, ополоснул пораненную руку, затем бокал, и наполнил его, продолжая стоять поодаль от стола. — Сейчас я произнесу слова, которые вы сочтёте неестественными для меня, как, впрочем, обычно. Я устал. Правда. Устал от вас такой. Я стараюсь терпеть, в надежде, что вы скоро устанете, или я вам надоем, или вы найдете другой объект для изучений и я перестану себя ощущать, как солист популярной группы, которого преследует одержимая фанатка. Вы даже самой себе не даёте взглянуть на ситуацию моими глазами, потому что ваше чертово любопытство слепо. Вы идете напролом в попытках изучить, а не в попытках понять. Я не сомневаюсь, у вас набралось уже достаточно положительных умозаключений обо мне, но… — он опустил голову, под скулами заиграли желваки, — Мерлин!! — долго сохранять спокойный тон не получилось, крик вырвался внезапно; Гермиона вздрогнула, когда он ударил кулаком по столешнице и алые брызги оросили каменную серую поверхность. — Так почему и от чего вы с усердием священника, который изгоняет мнимого дьявола, пытаетесь исцелить меня?! — Я знаю, — прошептала девушка. — Да, — злой смешок на мгновение придал лицу выражение безумия, — что же вы знаете, кроме как «всё»? — Я знаю, почему я так с вами… — Так посвятите! Прошу! Может, я пойму и свыкнусь с этим? — он сделал короткую паузу и большой глоток коньяка, и театрально добавил, — Нет. — Вы – самое интересное, что случалось со мной за долгие месяцы, — было сложно поверить, что рот справился и произнес это, но дальше слова полились сами собой. — Работа стёрла из моей жизни большую часть вещей, которые я любила, которые помогали мне поддерживать внутренний, пусть... огонь, как бы драматично ни звучало. Точнее, работа превратила их в быт. Мои друзья редко бывают в Англии; мой мужчина оказался школьной влюблённостью; принимать всерьез на работе меня начали только в этом году; а ваш сын безответно в меня влюблён, мне так кажется, а я этим воспользовалась. Меня тошнит от самой себя в таких условиях. Но не потому, что мне плохо, а потому что все вокруг считают, что у меня всё прекрасно и я должна быть рада и счастлива, потому что я Гермиона Грейнджер, сильная, и умная, и правильная, черт! — глаза заблестели от слёз, — А у меня не выходит. Выходит только жить, разочаровывая себя, в попытках не разочаровать всех вокруг.