Сады Семирамиды. Том 2

Семирамида шла в покои царя уверенно и быстро. Она не бывала в его личных покоях, доступ туда был закрыт даже для настоящей царицы. Но сейчас она шла туда с твердой мыслью, что если она не сделает этого, то не сделает больше никто. В городе назревает бунт, вечером страшно оказаться на улице не только на окраинах, но и в центре. Шайки бродяг шныряют по городу, помогая беглым рабам грабить своих бывших хозяев. Горожане в панике ждут нападения Иерусалима, а царю и дела нет, он целыми днями пьянствует в одиночку. Навуходоносор лежал на ложе, смяв под собой великолепное покрывало из тигровых шкур – подарок Адона, царя покоренного Аскалона. В комнате стоял тяжелый запах винных паров. Семирамида склонилась над ним. - Шаррум, - позвала она осторожно, но он даже не моргнул, и она повысила голос: - Шаррум, вставай. Проснись же! - Чего тебе? – глухо пробормотал он, не открывая глаз. - Я хочу, чтобы ты открыл глаза и посмотрел на меня. Он не ответил. Семирамида начала тормошить его, но он отпихнул ее от себя. - Убирайся! - Ну, уж нет! Она обернулась, оглядывая комнату, отошла от постели. Вернулась через миг, найдя у окна кувшин с водой. - То, что надо! – и она опрокинула кувшин над его головой. Во все стороны полетели брызги, царь закрутил головой, отплевываясь. Увидев, наконец, Семирамиду, он заставил себя встать с постели. - Я, кажется, просил тебя убраться отсюда! Его налитые кровью глаза напугали бы любого, но не ее. - Я уйду отсюда только после того, как скажу тебе все, что думаю. Посмотри, до чего ты дошел! В кого превратился! Ты хоть знаешь о том, что происходит за пределами дворца? Или тебя это не волнует? Он медленно оглянулся в поисках чего-то, увидел стоявший на столике серебряный кувшин и потянулся к нему. Семирамида, опередив его намерения, выхватила кувшин из-под его руки и швырнула в сторону. - Ты хоть слышишь мои слова?! Ее выходка вдруг привела его в ярость, он больно стиснул ее плечо и угрожающе зашипел прямо ей в лицо: - Если ты сейчас же не уберешься из моих покоев, я тебя придушу как кошку! Мне наплевать на все, что ты хочешь мне сказать! Она сбросила с себя его руку, обошла его и направилась к выходу. У самой двери обернулась и сказала: - Совет старейшин ждет меня в зале, я передам им твое решение. Они назначат дату перевыборов царя. - Вернись. Она прошла в комнату. Он заставил ее сесть в кресло, сам остановился перед ней. - Совет действительно подумывает о перевыборах? - Да. И я пришла сюда для того, чтобы напомнить тебе, что ты царь. Ты не имеешь права жить так, как тебе хочется. Твоя жизнь тебе не принадлежит. Твои воины ждут приказа о наступлении, а ты дождешься того, что они разбегутся, потеряв веру в царя. Или объединятся с беглыми рабами. Он не мог выдержать ее гневный взгляд и отошел. Тяжело опустился на свое измятое ложе и закрыл руками глаза. - Семирамида, скажи, откуда ты берешь силы? Я пытаюсь, но не могу найти в себе желание жить дальше. Я просто не знаю, как жить. Она подошла к нему, присела перед ним на корточки и отвела его руки от лица. - Наверное, я любила ее не так сильно, как ты. Подумай, что она сказала бы, если бы увидела тебя таким? Он задумался на миг, потом опустил голову. - Она не стала бы ничего говорить. Она бы просто посмотрела мне в глаза, и мне стало бы стыдно. Но все дело в том, что ее нет, некому меня пристыдить! Понимаешь, нет ее, никого нет! Никого, кто смог бы разделить со мной мое горе… Я совсем один… - А я? Как же я? Или тебе хотелось бы, чтобы я вместе с тобой напивалась бы до бесчувствия? Разве это выход? - Тогда где выход? - Идем, я покажу тебе. Она взяла его за руку и повела в соседние покои, вывела на галерею. - Смотри. Внизу, на площади, шли обучения воинов. Одни стреляли по мишеням, другие возились в пыли, молотя друг друга кулаками и смеясь, кто-то рассказывал о давних сражениях, кто-то хвастался добытыми трофеями. - Смотри на них, шаррум. Это твои воины. Они ждут тебя, чтобы вместе с тобой кинуться на проклятых иудеев и отомстить им. Твоя потеря придаст тебе сил, твоя ярость приведет тебя к победе. А если тебе суждено погибнуть в бою, твоя любимая примет тебя в свои объятия. Он смотрел на воинов, и к нему возвращалась жизнь, возвращалось желание действовать. Как мог он забыть? Ведь он поклялся над гробом Нупты привезти к ее ногам пепел Иерусалима. Он исполнит свою клятву! Он повернул к Семирамиде лицо, и она с облегчением увидела в его глазах мрачную решимость. - Спасибо, Семирамида. Начинался поход на Иерусалим. Семирамида отказалась от предложения царя стать полноправной царицей Вавилона на все время похода, и он не стал спорить, радуясь этой перемене в ней. Конечно, она устала от государственных проблем, особенно за последние дни, когда он сам ничего не видел и не слышал. На ее плечи легли вопросы о беспорядках, о похоронах, о предстоящем походе и о возможных перевыборах, но она сумела справиться со всеми, и даже защитить его самого перед окружающими. Теперь, когда это позади, когда решения приняты, она может и расслабиться. - Чем же ты будешь заниматься? – спросил он ее перед отъездом. Она вздохнула и пожала плечами: - Буду ждать тебя. С победой. Не волнуйся обо мне. Со слезами проводила она его в поход. Но едва улеглась пыль за конными отрядами, она помчалась собираться. Стоя перед серебряным зеркалом, она до плеч обрезала косы, собрала оставшиеся волосы в тугой хвост на затылке, как делали знатные мужчины и воины. Затем она долго умывалась, смывая с глаз сурьму и с губ блестящую краску. Ненакрашенная, она выглядела как подросток. Из плетеного сундука извлекла она кожаные штаны, куртку, доспехи, и занялась переодеванием. Через два часа из дворцовых ворот выехала двуконная колесница. Стоявший на облучке молоденький воин держал в одной руке вожжи, в другой – хлыст. Позади него стоял плетеный сундук, крепко привязанный к брусьям колесницы. Воин уверенно вел коней по проспекту, и немногочисленные прохожие жались к стенам домов, чтобы ненароком не угодить под колеса. У дома мудрого князя Набу-балатсу-икби колесница остановилась. Стоявший на облучке воин щелкнул хлыстом по воротам и крикнул: - Эй-ей, открывайте! Ворота распахнулись, колесница въехала во двор. Навстречу из дома по лестнице сходил сам князь. Удивленно смотрел он на храбреца в шлеме, украшенном конским хвостом, дерзко выставившего вперед правую ногу. - Что смотришь, мудрый князь? – воскликнул юноша, спрыгивая с колесницы, и только теперь, по голосу, князь узнал его. - О боги! Это ж царица! Что привело тебя ко мне в таком странном наряде? - Небольшое, но очень ответственное дело. А на наряд не обращай внимания. Помнится, в твоем доме был раб по имени Хашдайя. Жив ли он? - Да. Уж не хочет ли царица сделать его своим возничим? - Нет. Но он нужен мне. Я уезжаю. И мне не на кого оставить Сирруша. Хашдайя был одним из тех немногих, кто не боялся его. Ты бы не возражал, если бы мой дракон немного пожил в твоем саду? - Наверное, надо бы возразить. Но – воля царицы! Хашдайя, услышав от рабов, что его спрашивает какой-то воин, вышел во двор. Узнав же, что это за воин, он прослезился: - Госпожа моя! Даже в этой одежде ты прекрасна и юна. Да хранят тебя боги! Семирамиде не составило труда уговорить Хашдайю присмотреть за драконом. Сирруш выскочил из сундука. Память животного не оказалась короткой, и он сумел узнать Хашдайю. Семирамида погладила его на прощанье, и он ушел вслед за рабом. - Колесницу оставлю у вас. Я поеду верхом. - Куда? - Догонять Навуходоносора. Но обещай мне, что ни одна живая душа не узнает об этом. - Клянусь, моя прекрасная воительница. Семирамида выпрягла из колесницы одного коня, ловко вскочила на него. На левое предплечье натянула щит, к седлу подвесила пучок маленьких дротиков, за спину – лук и колчан со стрелами. - Прощай, мудрый князь. И помни – ты не видел никакого воина! - Прощай. Возвращайся с победой, моя царица. Семирамида скоро нагнала медленно передвигавшуюся армию. Отыскав свой отряд лучников, она подъехала к наставнику. - Приветствую тебя, будущий генерал. Нергал-шарру-уцур недовольно взглянул на царицу. - Сомневаюсь, что когда-нибудь стану генералом, если буду командовать бабами. - Ты всегда был груб, как мужлан, я не в обиде. Сделай мне маленькое одолжение. Переведи меня в другой отряд, где меня не знают. Ты ведь сможешь? - С превеликим удовольствием. Пусть за тебя отвечает кто-нибудь другой. - И ты никому не скажешь, кто я. Договорились? - Как скажешь, - пожал он плечами. - Я не останусь в долгу, обещаю. Расскажи мне о наших планах. - Хм! Что рассказывать? План один – дойти до проклятых иудеев, сметая на пути всех, кто попробует нас задержать. - А что, есть желающие рискнуть и встать на пути нашей армии? - Не знаю. Во всяком случае, многие поддержали желание Иудеи и Египта разделаться с нами. Кучка мелких царств; но даже лишняя сотня, выставленная против нас, добавит нам хлопот. - Как думаешь, эти мелкие царства, как ты их называешь, поодиночке должны бояться нас? - Конечно! Нам ничего не стоит разметать их. Но время тратить на них не хочется. - Так, может быть, пока они не объединились, переманить их на нашу сторону? Отправить требование выставить своих воинов для поддержки в войне. Посмеют ли они отказать? Дать им понять, что тот, кто не с нами, тот наш враг, и мы найдем время для того, чтобы разделаться с ними. Нергал-шарру-уцур молча раздумывал над ее словами. - Поговори об этом с царем, - продолжала она, - только не говори прямо, а просто намекни. Ну, ты ведь неплохой политик, знаешь, как это сделать. Заодно, обратишь на себя внимание царя. Он усмехнулся: - Признаю поражение, царица. Я последую твоему совету и поговорю с царем. Прямо сейчас. - Э, постой! Забудь, что царица присутствует здесь. Для всех я простой воин, а царь вообще не должен ничего знать. - Я понял. Только как же тебя будем звать? - Син-или. - Поклоняешься луне *? - Нет, мудрости Сина. Он хмыкнул. - Скажи, Нергаласар, за что ты не любишь меня? - Ну, что ты! Ты неверно судишь. Я просто не люблю, когда красивая, умная женщина лезет в мужскую драку. Тебе здесь не место. - Но ведь есть же где-то племя женщин-воительниц? Говорят, они сильнее и проворнее любого мужчины. - Глупости! Слышал я эти сказки! И никогда не поверю, что целый город населяют одни женщины, которых не может никто одолеть. Да и как вообще могут жить бабы без мужиков?! Семирамида нахмурилась и, бросив зло и коротко: «Очень просто!», ударила коня пятками в бока и помчалась вперед. Нергал-шарру-уцур, хорошо знавший характер царицы, не удивился тому, что она умчалась от него, не окончив разговор. Семирамида мчалась по равнине, подставив лицо встречному ветру. Слова наставника разбередили старые раны. Очень просто, сказала она, женщине жить без мужчины. А думала ли она так же? Ведь если подумать… Если вспомнить все эти годы одиночества… Нет, она всегда гнала от себя эти мысли, вызывающие депрессию. Как завидовала она Нупте, когда видела ее в объятиях царя, видела, как он нежен и ласков с ней. Нупты больше нет, царь одинок, у него никого нет ближе Семирамиды, но разве будет она значить для него столько же, сколько и Нупта? Разве сможет она залечить раны его разбитого сердца? Разве сможет дать ему столько же любви в ответ, сколько дарила Нупта? Нет. Им никогда не перешагнуть грань хорошей дружбы, как бы ни привлекателен он был для нее. Она не сможет любить его так, как любила Абистана. Почему она не уехала с ним? Возможно, сейчас она была бы более счастлива. Не чувствовала бы холодного одиночества по ночам, не стискивала бы зубы от одного воспоминания о его имени. Она помнила, как ждала его поначалу, верила, что он страдает без нее так же, как она. Но проходили дни, недели, месяцы, а он так ни разу и не появился. Она привыкла просто ждать, с годами уже почти не надеясь на встречу. Других мужчин она не замечала, да и как, называя себя царицей, можно смотреть на кого-то, кроме царя? А царь был для нее как табу – она сама выбрала это. Не становиться между Навуходоносором и Нуптой, как бы тяжело ни было видеть их вдвоем. Быть может, богам надоело смотреть, как она терзается в одиночестве, и за это они отобрали у нее подругу? Может, боги решили наказать царя за любовь к рабыне, тогда, когда рядом есть она? Царь теперь одинок, им больше никто не мешает. Она не осталась во дворце одна, помчалась вслед за царем. А на самом деле, за ним ли? Ведь Абистан тоже где-то здесь, он тоже воин. И видят боги, она должна увидеть его! Чтобы понять, нужен ли он ей теперь. Оглянувшись, она увидела, что тысячные отряды остановились на ночлег. Потянуло дымом костров. Развернув коня, она вернулась к месту стоянки. Навуходоносор выслушал намеки и предложения Нергал-шарру-уцура и согласился, что и сам подумывал о том, чтобы отправить гонцов всем возможным пособникам Иудеи. В тот же вечер были составлены письма и отправлены послы в Моав, Эдом, Тир и Сидон для переговоров о том, чтобы выставить в помощь вавилонянам свои войска. В случае отказа эти государства будут считаться союзниками Иудеи и рискуют оказаться под разящим мечом Навуходоносора. Рискнувших не оказалось. Помощь, обещанная Иудее Египтом, так же не ожидалась. Фараону Псамметиху Второму было не до войн – не отличавшийся боевой отвагой, фараон не мечтал погибнуть в бою, предпочитая тихое смертное ложе в родных стенах. Иудея стояла в одиночестве против полчища Навуходоносора, решившего стереть Иерусалим с лица земли; против примкнувших к нему соседей, совсем недавно клятвенно обещавших поддержку. Воины Навуходоносора медленно продвигались на запад. Иудея сдавала город за городом, войска Седекии отступали, рассчитывая, в крайнем случае, запереться в стенах крепостей. Семирамида уже успела привыкнуть к виду хлещущей со всех сторон крови. Ей достаточно было представить, как иудеи швыряют камни в Нупту, чтобы озвереть и нестись с мечом в гущу сражения. Она не раз думала о том, что может погибнуть, и удивлялась, что не испытывает страха. Ей было все равно. Она познала вкус крови, льющейся на землю жертвенной рекой с алтаря ее мести. Она видела, как знакомые воины падают, истекая кровью и проклиная войну, но хотела одного – вечного поединка. Постоянно мчаться на врага, ощетинившегося копьем, видеть, как бледнеет лицо пораженного, умелой рукой отражать и направлять удары меча. Именно этого ей не хватало все эти годы, проведенные в стенах Вавилона – охоты, скачки, преследования, торжества победы. Ей уже перестали сниться в кошмарах отрубленные головы и воронье, кружащее над трупами друзей. Ее сон был теперь похож на беспамятство, когда падаешь без сил прямо на землю и засыпаешь, а через миг уже рассвет и надо вставать. Ее одежда пропиталась потом и кровью, но она находилась среди таких же грязных и потных воинов, и очень скоро перестала замечать это. Вода в походе была слишком дорога, никому не приходило в голову тратить ее на умывание. Воины, окружавшие ее, никогда особо к ней не приглядывались. Ведь каждый из них начинал свою службу таким же зеленым юнцом, поэтому каждый считал себя наставником над новичком, помогая, поддерживая и изредка поддразнивая. У стен осажденного Лахиша она, наконец, увидела Абистана. Она давно знала, что он здесь, рядом, но еще не приходилось ей сталкиваться с ним так, как в этот раз. Очередной отряд штурмовал стены города. Тяжелый таран размеренно и монотонно грохотал по воротам; одновременно в двух местах разбирали стену. На головы осаждающих сверху, из-за стен, сыпались камни и стрелы, но разрушительная работа продолжалась. Семирамида в окружении соратников объезжала вокруг города дозором, контролирующим продвижение работ и убиравшим осмелившихся высунуться защитников крепости. Ее стрелы летели быстро и метко, камни из пращи всегда пробивали дыры в головах. Она давно уже считала себя равной мужчинам-воинам, и стрелять мимо цели было бы позорно. Абистан руководил разборкой стены, совсем не обращая внимания на невысокого воина-мальчишку, снующего рядом. А юный воин, проезжая мимо, не сводил с него глаз, любуясь им. Абистан сильно изменился за те пять лет, что не виделся с царицей. Он уже не казался юнцом, его лицо украшала курчавая бородка, гордость вавилонского мужа. Брови его, раньше казавшиеся девичьими, теперь постоянно сходились над переносицей, отчего весь лоб перечеркивала глубокая складка. Губы, почти невидимые из-под усов, плотно сжаты, и казалось, что вся его суровость держится за счет стиснутых зубов. Что стоит ему открыть рот, как он снова станет прежним смеющимся парнем. Но нет, он заговорил со своими воинами, а суровость его не проходила. Семирамида удивлялась, как возмужал он. Плечи его стали намного шире, он сидел верхом на коне и казался невероятно мощным. Ах, как хотелось ей почувствовать тяжесть этих грубых ладоней на своем теле, на плечах, прижаться к горячей груди, ощутить его власть и силу над собой, в себе. Как хотелось, чтобы он обернулся, увидел ее. Узнает ли он в этом юнце ту, которую любил когда-то? Он обернулся, недовольно взглянул ей в лицо, затененное шлемом, сердито буркнул: - Не слишком ли много болтающихся без дела? Уже вечереет, занялись бы ужином хоть кто-нибудь. Сердце сжалось в груди Семирамиды. Ударив коня пятками под бока, она отъехала на несколько метров, затем обернулась и крикнула: - Постучи в ворота и попроси парочку рабынь, чтобы приготовили тебе ужин, если забыл дать указания в своем отряде. А нами не командуй, ты не генерал! Голос ее эхом отозвался в душе Абистана. - Постой! – окликнул он ее, видя, что она отъезжает. – Постой же, сопляк! Она развернула коня, но ближе не подъехала. Он издалека вглядывался в ее лицо – обветренное, смуглое, - но не узнавал. Было что-то до боли знакомое в насмешливой позе мальчишки, в его глазах, во взгляде, но что? - Не слишком ли ты дерзок со старшими по званию, малыш? – голос Абистана был раздраженным оттого, что не мог он вспомнить, где же мог его видеть. - В меру, - ответила Семирамида, но вдруг движение наверху привлекло ее внимание. Со стены высунулась стрела, ее блеснувший в луче заходящего солнца наконечник смотрел в спину Абистану. Праща, висевшая на руке Семирамиды, вмиг просвистела над головой, раскрученная привычным движением, один конец освободился, и увесистый камень полетел в противника. Не прошло и пяти секунд, как под ноги лошади Абистана тяжело рухнул мужчина с окровавленным лицом. - Гляди-ка, Набу-наид, - подмигнул один из воинов, - а малыш-то не промах! Стреляет лихо, что языком, что руками! Все захохотали. Семирамида тронула коня и поехала прочь. Абистан подъехал к ее друзьям. - Кто это такой? Совсем мальчишка! Что он здесь делает? Ему бы дома играть с деревянным мечом. - Если бы он играл дома, мы бы сейчас тащили стрелу из твоей спины! Ты разве не знаешь его? Это же наша гордость, Син-или. Это его первый поход, но видел бы ты, Набу-наид, как лихо он вспарывает брюха своих противников. А ты про какой-то деревянный меч! Нашему малышу под горячую руку не лезь, он и подраться может, не смотри, что ростом маловат! Абистан взглянул вслед уезжающему мальчишке. Тот обернулся и бросил на него странный взгляд – тоску и разочарование увидел в нем Абистан. И словно молния сверкнула в его мозгу – не может быть! Син-или рванул повод своего коня и пустил его вскачь, словно спасаясь бегством. Потрясенный, Абистан вновь повернулся к его соратникам. Вопрос, слетевший с языка, был едва расслышан из-за спазма, сжавшего горло: - А ка… какие у него глаза? Мужчины замолчали, удивленно смотрели на него. Один, не выдержав, вспылил: - Послушай, Набу-наид, слышал я, что на женщин ты не глядишь, поговаривают, что любишь мальчиков, да я все не верил. А вот теперь сам убедился! Да только пацана этого не тронь, мы за него тебе шею свернем. Верно, ребята? Все грозно молчали, полные злобы. Абистан сплюнул и выругался. - Да наплевать мне на вашего мальчишку! Уже и спросить нельзя, - взгляды глядевших на него не менялись, и он тихо закончил: - Он просто напомнил мне кое-кого. Девушку одну… Абистан вдруг махнул рукой, словно призывая забыть об этом, и поехал к своим воинам. Тот, кто только что обвинил его в мужеложстве, поехал рядом. - Извини, Набу-наид, я сглупил. Но ты должен понять. Для нас этот мальчишка словно младший брат, для кого-то - словно сын. - Я понимаю, - вздохнул тот. – Только ты мне так и не ответил, а ваш Син-или своим взглядом совсем сбил меня с толку. - Да, - хмыкнул он в ответ. – Глаза у него и впрямь необычные. Я и не видел таких – синие-синие! Такие бы глаза девчонке, свела бы с ума! Ха! Постой, Набу-наид. Ты сказал, девушку напомнил? Ну, неужели у нее такие же глаза? И где она теперь? Абистан посмотрел ему прямо в лицо и тихо, но твердо ответил: - Она умерла. Несколько лет назад. Кивнув оставшимся, он рванул поводья, и его конь пустился вскачь по равнине. «Это не может быть она, я просто безумец. Что делать ей на войне, среди мужчин, с мечом в руках? Да и как могла бы она скрыть от них то, что она женщина? Конечно, это просто мальчишка, и он совсем не похож на нее, разве что голосом. И глазами. Я просто схожу с ума. Так бывает всегда, когда я ухожу в поход. Мне всегда кажется, что моя Семирамида ждет меня в доме отца. Ах, ну зачем отцу понадобилось сделать ее царицей?!» Мысли мчались в голове стремительно, в такт цокоту копыт несущегося коня, и Абистан все подгонял скакуна под собою, желая скрыться от этих дум и воспоминаний. Широкая степь расстилалась впереди; осажденный город, гарнизон, копья, тараны – все осталось позади. Он скинул шлем с головы, едва отъехав от лагеря, и теперь волосы его трепетали на ветру, в ушах свистел ветер. Ему послышались сзади голоса, но он, не желая оборачиваться, отпустил поводья. Конь, почувствовав свободу, понесся сломя голову, не разбирая пути. Сзади кричали. Он хотел уже обернуться, но глаза его не могли оторваться от вида, раскрывавшегося впереди. Широкий овраг, объехать который было уже невозможно, раскрылся навстречу несущемуся всаднику. «Перепрыгну!» - пронеслось в голове, он ударил коня под бока, и тот взвился над оврагом. Пол-локтя не хватило ему для того, чтобы передние ноги опустились на противоположный край, конь рухнул в яму, ударившись мордой о выступ земли. Абистан полетел на дно оврага, переломавший ноги конь падал сверху, он едва успел увернуться. Потом чей-то крик, глухой удар собственной головы о землю – и Абистан потерял сознание. Придя в себя, он услышал над собою голоса. Чьи-то руки заботливо протирали его лицо влажной тканью. С трудом открыл он глаза и увидел рядом знакомые лица. Вокруг стояли воины из его отряда, а тот, кто ухаживал за ним, отвернулся и что-то говорил друзьям. - Смотри, Син-или, твой подопечный пришел в себя. Юноша обернулся, заставив Абистана охнуть. - Семирамида! Но он хмыкнул и проговорил хрипловатым, будто ломающимся голосом: - Нет, он еще не в себе, даже бредит. Абистан застонал и закрыл глаза: - Нет. Это проклятый мальчишка! Убирайся, Син-или. - Ну, и уйду, - ответил тот с обидой. - Нет, подожди. Сядь рядом. Син-или растерянно обернулся к товарищам, виновато улыбнулся, пожал плечами и присел возле него. - Где мой конь? – тихо спросил Абистан, не раскрывая глаз. - Лежит в овраге, я сделал так, чтобы он не мучился. - Рассказывай дальше. - Что рассказывать? – удивился Син-или. - Что случилось? Ты что, ехал за мной? - Да, я кричал, чтобы ты остановился, потому что я уже видел этот овраг. Но я подумал, что конь понес, и ты не можешь его остановить. Когда я подъехал, ты лежал на дне оврага, конь рядом, почти на твоих ногах. Ты чувствуешь ноги? - Да. Шевелятся, - ответил он, подвигавшись. - Подъехали остальные, мы тебя вытащили, коня добили, хотя жаль, хороший был конь. Вот и все. Ты сам-то как? Руки, ноги, голова? Отвечай же, Абистан, не молчи! Не кружится голова? Шея поворачивается? Спина… Син-или вдруг замолчал, осознав, что Абистан смотрит на него во все глаза. - Что смотришь? - Как ты меня назвал? - А… но… как? - Ты назвал меня Абистаном. Даже они, мои друзья, зовут меня иначе. Син-или поджал губы, повел плечами и, не глядя ему в глаза, ответил: - Какая разница? Я назвал тебя так, как слышал от людей. - От кого же? - Не помню. На миг их глаза встретились, Абистан вдруг улыбнулся едва заметно и прошептал так, чтобы слышал только Син-или: - Лгунья! Тот вспыхнул и вскочил на ноги. - Болван! - запальчиво воскликнул он и бросился к своему коню, вскочил в седло. – Я не прощаюсь, Набу-наид. Встретимся в бою. И он в мгновение ока умчался в лагерь. - Что ты ему сказал? – спросил один из воинов. - Поблагодарил. Он дважды спас меня. - За что же он назвал тебя болваном? - Может, он ждал не благодарности? Может, думал, что я предложу ему дружбу… - А нам показалось, что именно «дружбу» ты ему и предложил! Не зря парень улепетывает отсюда, только пятки сверкают! Видел бы ты себя, Набу-наид. Думаешь, никто не понял, что происходит? Ты лежал, закатив глаза, и слушал его голосок, словно он твоя возлюбленная! Не сходи с ума и оставь мальчишку! - Да что за бред?! – Абистан осторожно поднимался, возмущенный этими предположениями, увы – не далекими от истины! - Даже если Син-или тебе кого-то напоминает, он тебе твою знакомую не вернет! Забудь о нем. Но, возвращаясь в лагерь, Абистан, не в силах успокоиться, все же спросил: - А как мальчишка попал в ваш отряд? У друзей Син-или не было желания продолжать разговор, но один, немолодой уже воин, все же ответил: - Его привел к нам Нергал-шарру-уцур, наставник для новичков. Сказал, что в его отряде над малышом смеялись, когда он кидался на них с мечом в два раза длиннее его самого. К тому же, он отличный лучник, его и взяли к нам. Только мы над ним не смеялись, сами были такими же. Он не слишком силен, ну, так это еще придет! Зато проворен, как степной тушканчик, и голова у него светлая, не мужицкая. - А какая ж, бабья, что ли? - Да нет, не простого мужика, княжеская. - Ну, скажи еще – царская, - мрачно пробормотал Абистан. - Ну, не перегибай! - Да ладно. Хватит о вашем мальчишке… Давай о чем-нибудь другом поболтаем. - О чем? - Ты ведь в царском гарнизоне. А ты видал когда-нибудь царицу? Правду говорят, красивая необыкновенно? - Не видал. Но слышал, что действительно красивая. Да много чего слышал. Говорят, люди на нее молиться готовы – добрая, умная. Сама разбирает судебные дела. Но от богачей жалобы не принимает, а только от бедняков, тех, кто судьям заплатить не могут. Я сам хотел к ней прийти по одному вопросу, да все некогда было. А теперь и неважно уже. С ними поравнялся еще один из воинов, разговор заинтересовал его: - Я видел царицу, правда, давно уже, в прошлом году. Она приходила смотреть на наши учения. - Зачем? – удивился Абистан. - Не знаю. Говорят, ей удовольствие это доставляло. А другие говорили, что она отбирала воинов себе в личную охрану. Но только с нашего отряда ей, видимо, никто не понравился. - Ну, и как она выглядела? - Да я далеко был, и времени не было ее разглядывать. Но показалась она мне очень строгой, серьезной. Мы друг дружке кости ломаем, а она даже не охнула ни разу. Видно было, что не боится ни крови, ни драки. - А слышали, - подъехал к ним поближе еще один, - говорят, царица наша тоже иногда брала в руки копье или лук со стрелами и показывала, как стрелять надо. Вскоре уже все воины, возвращавшиеся в лагерь, были вовлечены в беседу. Абистан ничего уже не спрашивал, только слушал, жадно внимая их словам. - И наш царь ей это позволил? Да не может такого быть! - Позволил, конечно. Она же не царица, ну, то есть, не жена царю. Просто наложница из его гарема, только, видимо, любимая. - Глупости, никакая она не наложница. Она живет во дворце по воле богов! Слышали, как ее народ называет? Божественная! - Еще бы ее так не называли! Она постоянно милостыню раздает беднякам, заступается за обиженных. Где такое видано? - Нет, не потому ее божественной зовут. А потому что ее священный дракон охраняет. - Ты его видел, что ли? - Нет, но… - А раз не видел, то и не выдумывай! И бабьи сказки не повторяй! - Это не сказки, - вставил Абистан. - Откуда тебе знать, Набу-наид? Ты же не живешь в столице! - Мой отец, князь, каждый день бывает во дворце. Он видел у царицы священного дракона. - А, ну, так ты, небось, побольше нашего о царице знаешь? - Нет. Я отца редко вижу, и о царице он мне не рассказывает. - А я царицу видел в тот день, когда восстание в городе было. Она вместо царя приказы отдавала! - Как вместо царя? – удивился Абистан. - А так! Как генерал! Четко, быстро, страшно! Она такая была! Брови нахмурены, лицо все белое. Это после того, как, помните, нищий старик ее рабыню принес, камнями забитую. - Что? – переспросил Абистан, едва не потеряв голос от услышанного. - Что-что, - передразнил его рассказчик. – У царицы рабыня была любимая, которая колдовать умела. Так в тот день, когда в городе рабы восстали, ее камнями закидали на городском базаре. - Насмерть? - А то! Конечно, насмерть. Ее когда во дворец принесли, она вся синяя была. Говорили, царь, как увидел ее, так словно обезумел, пришлось царице заниматься делами. Кто-то хмыкнул: - А царь-то с чего обезумел? Мертвых рабов не видал, что ли? Абистан перестал слушать дальше то, о чем говорили воины. Он знал, отчего обезумел царь. Заставив воинов сплетничать о царице, он услышал то, чему был теперь не рад. Если верить их словам, Нупта погибла. Это значит, царь теперь свободен. Еще это значит, что Семирамида вполне могла быть здесь. Вот только зачем? Быть рядом с царем? Или просто не быть во дворце в полном одиночестве? Без Нупты ей не удержать власть в отсутствие царя. А может, ей хочется отомстить за смерть подруги? Вот это вероятнее всего. - Эй, Набу-наид, - окликнули его, - ты чего не отвечаешь? Он вздрогнул от неожиданно прерванных мыслей. - Я? Так, задумался. А вам тоже довольно сплетничать о царице. - Да мы разве сплетничали? Мы так, поболтали. Абистан рыскал по лагерю в поисках мальчишки, уверенный, что это Семирамида. Но поиски его длились часы, дни, вторую неделю, а малыш словно в воду канул. И вместе с ним пропала уверенность, что это действительно была она. Иначе она пришла бы к нему, хотя бы поговорить. Итак, он ошибся. Ведь прошло пять лет, она должна была измениться, а в мальчишке он увидел прежнюю дикарку из пустыни. Нет, царица не такая. Да и незачем ей быть здесь. Через три недели после той встречи стены Лахиша рухнули перед завоевателями. Непроглядной ночью ворвались вавилоняне в город, разрушительным потоком потекли по улицам. Заполыхали дома, завопили горожане, засвистели стрелы с горящими наконечниками. Абистан с мечом в руке, забрызганный кровью, сидя на коне, прорубал проход в нестройных рядах защитников. Те отступали, подставляя под мечи и жадные взоры распахнутые двери домов, где грудились женщины и дети, где лежало их добро. К рассвету сопротивление было сломлено, к главному храму на площади выводили пленных, выносили добычу. Некоторые, еще не утомленные бессонной ночью и боем, разбрелись по городу в поисках вина и закусок, а так же положенных по праву победителей развлечений. На площади начинался дележ трофейных богатств. Те, кто еще не очень опьянели от погребных запасов горожан и от вида добычи, кинулись к толпе пленных женщин, ибо рабы были дороже золота. Абистан гарцевал верхом тут же, заглядываясь на девушек, стыдливо прячущих лица от мужских вожделенных взоров. Случайно он выловил из толпы гордый надменный взгляд. Высокая девушка, одетая как рабыня, смотрела прямо на него с вызовом. Волнистые темные пряди волос были переброшены на левое плечо, руки связаны за спиной. Абистан соскочил с коня, подошел к ней: - Как тебя зовут? Кто-то из друзей крикнул ему: - Осторожнее с ней, Набу-наид. Она как дикая разъяренная кошка, мы насилу связали ее. - Зачем связывать? – спросил он, разглядывая пленницу. – Она, вроде, рабыня. Должна быть смирной. - Как бы не так! Едва распахнули двери амбара, в котором ее держали, она кинулась на нас. Пыталась, кажется, вырваться на свободу. Ей рабская доля неугодна. - Так как зовут тебя? – снова спросил он у нее. – Понимаешь по-арамейски? Как зовут? Она ответила резко, словно выплевывая слова: - По-разному. А мое настоящее имя тебе знать не положено. - Вижу, ты была рабыней совсем недолго, еще не присмирела. - Была? А разве теперь я свободна? Ее взгляд полыхал ненавистью, красота ее была холодной, грозной. Абистан, обращаясь к товарищам, воскликнул: - Красотка достойна царского гарема! Подарим ее царю? Девушка прервала его: - Не боишься за жизнь своего царя, самец? - Ах, ты… - Абистан, грязно выругавшись, схватил ее за волосы, притянул к своему лицу, заставив смотреть прямо в глаза, - не стоит пленной сучке называть своего господина самцом. Пожалеешь! - Пожалеешь ты, когда я освобожу руки и доберусь до твоего оружия, - прошипела она, четко выговаривая каждое слово. - Слышал, Набу-наид? – усмехнулся один из воинов. – А ты говоришь, не связывать! Он повернулся к товарищу, желая что-то сказать, все еще держа пленницу за волосы. И тут она извернулась змеею и вцепилась зубами в его запястье. Абистан вскрикнул и оттолкнул ее, посмотрел на руку, прокушенную до крови. - Вот ведь сучка! Воины, наблюдавшие это, засмеялись. А один воскликнул: - Набу-наид, знаешь, кого ты поймал? Это же амазонка, женщина-воительница! - Ну, вот еще бред! – он тряс рукой, пытаясь избавиться от желания залепить пленнице пощечину. Синяки были бы ей не к лицу, да и ценность рабыни упала бы. - Да уж, бред, как же! Посмотри, у нее одна грудь больше другой. Стащи с нее одежду, и, если я прав, увидишь следы ожога на правом соске. Они делают это для того, чтобы грудь не мешала при стрельбе из лука. - Если я надумаю ее раздеть, то в одиночестве, без ваших подсказок. Амазонка она или нет, я все равно решил, что место ей в царском гареме. Там и усмирят! - А себе не хочешь оставить? Строптивая красавица – мечта! - У меня нет недостатка в рабынях. Из толпы зрителей послышался возглас: - А я думаю, она больше понравится царице. Ведь царю не до женщин сейчас. Абистан резко обернулся, услышав этот голос: - Опять ты? К нему подходил Син-или. - Я. Послушай, Набу-наид, а подари ее мне, у меня еще не было… таких пленниц. Все захохотали, а пленница хмуро повернулась посмотреть, кто еще на нее претендует. Ее взгляд встретился с глазами подошедшего подростка, смотревшего на нее с нагловатой усмешкой. Пленница вздернула подбородок и брезгливо отвернулась. - Син-или, да она тебя выше на целую голову! Тебе даже до ее губ не дотянуться! Останется уткнуться носом в единственную грудь. Мальчишка улыбнулся снисходительно: - Предлагаю разрешить наш спор поединком. Если я выиграю, она моя. Я подарю ее царице. - Хочешь и царицу очаровать, малыш? - Конечно! Ну, а если проиграю, пусть идет в гарем. - А если вы друг друга перережете? – подала голос пленница. Син-или шагнул к ней ближе и подмигнул: - Тогда тебя принесут в жертву на нашей могиле. Так что молись за мою победу. Я тебя не обижу. Хвастливые слова, вызвавшие новую волну смеха, почему-то заставили пленницу посмотреть на Син-или внимательнее. Но он быстро отвернулся и крикнул Абистану: - Поединок? - Боюсь, что ты напросился на неприятности, недоросток! – прорычал тот. – Коня! Воины образовали полукруг, по обе стороны которого стояли всадники с мечами и щитами. Абистан и не вспомнил, что Син-или так напоминал ему Семирамиду, он совсем не был похож на женщину. - До первой крови? – спросил он мальчишку чересчур громко, сдерживая заволновавшегося под ним коня. Тот спокойно пожал плечами: - Зрители решат. В воздухе повисла тишина, все замерли в ожидании. Спорная девушка стояла в окружении остальных пленных и изучала сидевшего на коне Син-или. Женский глаз ее уловил, что одежда юноши немного другого покроя, прячущая истинные линии фигуры. Да и голос высоковат для вышедшего в бой подростка, это был голос ребенка. Или женщины. Поначалу в ее голове блеснула мысль, что это тоже амазонка – мало ли ее подруг пропали в битвах? Но почти сразу же она усомнилась в этом. Она бы узнала свою. Но то, что Син-или – женщина, она больше не сомневалась. Достаточно предположить подобное – и это тут же становилось видно. Другая посадка верхом, другая осанка, другое поведение. Странно, что мужчины не видят этого. Да что с них взять, с мужиков? Глупые бараны! Только и видят то, что у них в штанах, и разговоры все об этом! Пленница мысленно сплюнула и помолилась богине о том, чтобы Син-или победил – кем бы он, вернее, она ни оказалась. Син-или прищелкнул язычком, и лошади, набирая темп, начали съезжаться. Взлетели над головами короткие мечи, сверкнули на солнце и ударились, рассыпав брызги искр. И опять удар, еще и еще. Звенел металл, глухо звучали обитые медью щиты, кони взмокли от бесконечного хождения по кругу, нервного топтания на одном месте. Рука юноши, на удивление Абистана, была тяжелой и опытной. Он подолгу мог удерживать тяжесть его меча своим; когда это надоедало, запросто отталкивал его. Но Абистан чувствовал все же, что победа недалеко. Син-или, не то шутя, не то устав, понемногу становился слабее и неповоротливее, и Абистан позволил себе расслабиться. В самый неподходящий момент ему вдруг захотелось увидеть на лицах воинов поддержку. Син-или среагировал мгновенно – молниеносным движением метнулся он к противнику. Что он сделал, никто не заметил, но только конь Абистана вдруг взвился на дыбы. Так как руки были заняты щитом и мечом, не ожидавший от коня подобного, Абистан не удержался в седле и полетел на землю. Юноша тут же оказался рядом и поспешил приставить меч к его шее, наступив ногой на грудь. - Амазонка моя? - Добивай, сопляк! – прохрипел Абистан, не в силах смириться с позорным поражением. Син-или повернулся к воинам, спросил с усмешкой: - Что сделать? - Добей! – крикнула пленница. - Нет, нет! Он все же свой! Син-или убрал меч в ножны, подал Абистану руку, чтобы помочь подняться. Но тот отпихнул его, вскочил сам, пунцовый от гнева и стыда, бросился к своему коню, вскочил на него и, вдарив под бока, поскакал прочь от места поединка. Син-или подошел к пленнице, молча развернул ее спиной и перерезал веревки, стягивавшие ее запястья. Пленница вдруг услышала его тихий голос: - Следующей ночью можешь бежать. Ты свободна. Девушка, потирая руки, повернулась к нему: - Ты меня выиграл в поединке. Я хочу остаться с тобой. Син-или с усмешкой смотрел на нее снизу вверх – девушка действительно была выше почти на голову. - Беги, дурочка. Наша война не закончена. Хочешь таскаться с армией? Не боишься, что надоешь мне, и я тебя подарю кому-нибудь из приятелей? Она усмехнулась в ответ: - Я думала, меня подарят царице. - Ты этого хочешь? Странное желание для того, кого считают амазонкой. Тебе не нужна свобода? - Свобода будет тогда, когда я смогу вернуться домой. А сейчас я снова могу оказаться в плену. Лучше я останусь. Ты ведь сможешь меня защитить? По крайней мере, от своих приятелей? - Ты теперь моя собственность, можешь не волноваться. Никто на тебя не посмеет даже взглянуть. - Я буду твоей охраной, госпожа… - прошептала пленница, глядя Син-или прямо в глаза. Глаза Син-или удивленно распахнулись, но через миг сузились в щелочки: - Надеюсь, ты будешь держать язык за зубами. Иначе вспомнишь, что ты пленница, и останешься без языка. Амазонка незаметно кивнула и улыбнулась. - Идем, - Син-или взял ее за руку и повел за собой. - Эй, малыш, не уходи! – крикнули ему приятели. – Часть трофеев твоя, если уйдешь, останешься ни с чем! - Делите без меня, - ответил он. – У меня есть дорогая добыча, мне хватит. Если оставите мне еще пару монет, будет совсем здорово. - А зачем ты, дурачок, развязал пленницу? Она же сбежит, да еще и тебя прирежет! - Зачем ей бежать? Она под моей защитой. А без меня вы от нее клочка не оставите, разве она не понимает? Да и какое вам дело? Моя пленница, что хочу, то и делаю! Воины смеялись и поддразнивали мальчишку, но тот уже не обращал внимания, он стремился увести девушку из разгромленного города в лагерь. Абистан сидел в своем шатре. Он тоже поспешил вернуться в лагерь под стенами захваченного Лахиша. Охрана сидела неподалеку, у костра, карауля, чтобы не подгорел на вертеле барашек. Абистан мысленно проклинал мальчишку Син-или, думал, как теперь смотреть в глаза воинам, которых водил он в бой. Этот сопляк унизил его, опозорил перед отрядом, перед пленными – о, его следовало бы убить! И с чего он решил, что Син-или похож на Семирамиду? Глупости! Он всего лишь помешался. И по этой причине проиграл поединок. Абистан вздрогнул, услышав, что кто-то откинул полог шатра и вошел. Обернулся – на пороге стоял Син-или. - Чего тебе? Син-или молчал. Абистан вдруг подскочил к нему, вцепился руками в его плечи, встряхнул. - Чего ты еще хочешь от меня?! – закричал он. Синие глаза завораживали. Абистан не мог оторваться от этого лица. Как во сне стащил он шлем с головы Син-или, вытянул тесьму, стягивавшую волосы. Смотрел и не верил сам себе. - Семирамида? – прошептал он неуверенно. - Да, Абистан, я. Твоя Семирамида. Она ждала, что тут же окажется в его объятиях, но вместо этого он оттолкнул ее, отступил назад на шаг и смотрел на нее, нахмурившись. - Зачем? – спросил он. - Что «зачем»? - Зачем ты здесь, а не в Вавилоне? Зачем унизила меня перед всеми? - Прости, я не хотела. Все вышло само собой. К тому же, поединок был честным, чем я могла тебя унизить? - Чем?! Меня одолел мальчишка! Нет, даже хуже, меня одолела девчонка! - Ну, и что? Я бы одолела тебя еще тогда, когда мы только встретились. Никто не знает, кто я. В чем же позор? Он отвернулся. Она подошла к нему сзади, положила руки на плечи, опустила голову, прижалась лицом к спине. Но он нервно передернулся, попытался освободиться от ее рук. Она обошла его, встала перед ним, такая маленькая, хрупкая – ему уже не верилось, что совсем недавно она держала меч в руках. - Абистан, что с тобой? Она попыталась обнять его, но он ее отпихнул. - Уходи, царица. Так будет лучше. Уходи, а я забуду, что видел тебя. Она не ответила, обошла его, отошла вглубь шатра. Скинула плащ, кожаные, прошитые металлическими пластинами, тесные доспехи. Осталась в мягких плотных штанах и легком хитоне. Затем улеглась на одеяла и отвернулась. Абистан сел напротив. Он не мог заставить себя не смотреть на нее, на ее фигурку. Мысли унесли его в прошлое, воскрешая в памяти давно забытые ночи. Что он делает? Почему отталкивает ее? Она пришла к нему, она здесь; может быть, даже еще любит. Он тихо поднялся, подошел к ней, опустился рядом и услышал, как она с дрожью выдохнула. - Семирамида, - прошептал он, разворачивая ее к себе, - я знаю, что ты устала, но знаю, что не заснешь. Ведь ты не за этим пришла. Она обняла его и жарко прошептала: - Люби меня! Я так тебя хочу! * Син – бог луны и знаний. «Син-или» (букв.) – «Бог Син – мой бог».