Сады Семирамиды. Том 2

Царевич Бэл-шарру-уцур, наконец, объявился во дворце. Пообещав Семирамиде найти общий язык с Набу-наидом, он отправился к нему. Бэл-шарру-уцур впервые смотрел на Набу-наида не как на одного из придворных, которого побаловала судьба, сделав царем, а как на своего отца, которого он совсем не знал. Набу-наид же видел в юноше сына любимой женщины, и только за это готов был полюбить и его. После недолгой беседы царевич понял, что его мать вовсе не сказала царю правду о сыне, и решил, что эту миссию ему придется взять на себя. Поэтому оставил глупые разговоры ни о чем и сказал: - Шаррум, халдеи ищут тебе замену, ты не думаешь привлечь их на свою сторону? - Кем могут меня заменить? - Любым кандидатом из старой династии. Я слышал, меня считают подходящей кандидатурой. Что ты на это скажешь? Абистан внимательно посмотрел на него: - Вообще-то, я рассчитывал на твою дружбу, а выходит, ты объявляешь мне войну? - Не совсем так. У меня есть идея, как примириться с халдейской партией, а ты сразу считаешь меня врагом. - Не ожидал от тебя идей! Но я слушаю. - Тебе надо лишь породниться со старой династией – и конец проблеме! - Породниться? Каким образом? - Женись на моей матери. А чтобы я стал твоим наследником и преемником, назови меня своим сыном. Бэл-шарру-уцур ждал его ответа, улыбаясь в душе, хотя его и пробирал легкий трепет. Сейчас ему важнее было не его согласие, а просто реакция на фразу «назови меня сыном». Абистан был слегка озадачен подобным предложением. - Ты говоришь, усыновить тебя? - Хорошо, пусть это звучит так. Хотя признать сыном и усыновить – не одно и то же. Взгляд Абистана стал растерянным, а царевич вдруг произнес: - Разве я не мог бы быть твоим сыном? Тот взглянул на него и вдруг понял, что вопрос не зря поставлен так. Юноша, сидевший перед ним, явно знал больше того, чем следовало бы. - Ну-ка, договаривай. - Хорошо, шаррум. Мне известна твоя история и место моей матери в ней. - Кто тебе рассказал? Семирамида? - Нет. Старый царь перед смертью. - Старый царь? Навуходоносор? Разве он тебе не отец, что ты так называешь его? - Нет, он мне не отец. - Но… как? Кто же… - Я и спрашиваю, Набу-наид, мог бы ты быть моим отцом? Абистан набрал воздуха в легкие и выдохнул одним словом: - Да, - после чего резко отвернулся и закончил: - если б родился ты чуть раньше. - А как думаешь, кто может знать день моего рождения? С грустной усмешкой он вновь повернулся лицом к юноше: - О дне рождения царевича знает вся страна! - Нет, не то. Сказать можно что угодно даже царю. Но кто знает правду? - Вероятно, мать. И еще повитуха. - Ну, так я найду ту повитуху! - Подожди! Зачем ты мне это говоришь? - Зачем?! Бэл-шарру-уцур подскочил к нему, взял его за руку и потащил к серебряному пласту зеркала, висевшему на стене. - Посмотри сюда, шаррум. Только внимательно! Посмотри, и если ты не слепой, ты увидишь, кто мой отец. Абистан не имел привычки разглядывать себя в зеркале, считая это женской причудой. Теперь же он с удивлением смотрел на свое отражение, сравнивая его с чертами стоявшего рядом царевича. Что же в юноше так напоминало ему Семирамиду? Разве что необычно синие глаза. И всё. Он как зачарованный водил пальцем по зеркалу, оставляя на нем едва заметные разводы. Затем потянулся рукой к своему лицу, отбросил назад волосы, медленно коснулся бровей, тонкого носа, потер подбородок. Затем пальцы его потянулись к отражению юноши в зеркале. Бэл-шарру-уцур остановил его руку и прошептал: - Я здесь, отец. Абистан повернулся к нему и долго смотрел в его лицо, словно впитывая в себя увиденное, подмечая каждую его черточку. Бэл-шарру-уцур видел, как разглаживается глубокая складка на его лбу, как теплеет взгляд, а на губах появляется слабая улыбка. - Значит, ты… мой… сын? Тот, улыбаясь, кивнул. - Такое возможно? – прошептал Абистан. - Спроси у моей матери. Сказав это, он тут же пожалел об этом. Словно чья-то тень мелькнула в глазах Абистана, он словно пришел в себя от зачарованного сна. Его лицо тут же нахмурилось, в глазах вспыхнуло ожесточение. С мрачной решимостью он прохрипел сквозь зубы: - Непременно спрошу! Прямо сейчас! Оставив растерявшегося сына перед зеркалом, он немедленно направился в женские покои. Он застал царицу сидящей на окне, в окружении голубей, клевавших зерно с ее рук и с подола платья. Ворвавшись в комнату, Абистан распугал птиц, с шумом стайка выпорхнула в сад. - В чем дело, шаррум? Ты летишь так, словно увидел призрак! - Нет, я встретил чудовище! – воскликнул он, тяжело дыша после бега. - Чудовище? – с улыбкой недоумения она соскочила с подоконника и подошла к нему. - Да, божественная царица. И это чудовище стоит передо мной! – крикнув это, он, в порыве ярости содрал с плеч своих накидку и швырнул ее на туалетный столик так, что все, стоявшее на нем, со звоном посыпалось на пол. - Я не понимаю тебя, - ледяным тоном произнесла она, не двигаясь с места и не спуская с него глаз. - Нечего понимать. Ты столько лет обманывала всех вокруг, и, прежде всего, меня! Да как ты посмела скрыть от меня сына? Моего сына?! Что за камень у тебя в груди вместо сердца? - Набу-наид, - твердо произнесла она, - я не желаю слушать твоих обвинений. Если я так поступила, значит, были на то свои причины. Она не хотела ссориться, но поняла, что это неизбежно. Зря она не рассказала ему сама, возможно, она преподнесла бы это иначе. А теперь он был похож на раненого зверя, мечущегося по клетке. - Я простил тебе то, что ты отказалась от меня, простил то, что ты облагородилась в постели царя, простил, что из-за тебя я все эти годы был одинок. Простил из любви к тебе. А чем ответила ты? Отняла сына и подарила его другому. Зачем? Если я был тебе не нужен, зачем ты оставила себе моего ребенка, почему не отдала его мне? Ты даже не позволила мне знать о нем! Если бы Навуходоносор не сказал мальчику правду, ни он, ни я до сих пор ничего не знали бы. - Послушай… - Я не хочу ничего слушать! – завопил он, не давая ей раскрыть рта; потом подошел вплотную и прохрипел прямо ей в лицо: - Я никогда тебе этого не прощу! Я заберу у тебя сына и докажу всему Вавилону, что он мой. - И опозоришь меня?! – в гневе крикнула она. Он потряс указательным пальцем перед ее лицом: - Ты это заслужила. Я буду очень рад твоему падению, слишком уж высоко ты вознеслась. Я заберу сына, он признает меня отцом. Большего мне в этой жизни не нужно. Я уйду и оставлю ему свой трон, не думаю, что он откажется. Пусть царствует, хоть это я могу для него сделать. А мне это ни к чему. Его слова вдруг словно обдали ее холодом. Пророчество Иеремии, давно забытое, вдруг всплыло на поверхность памяти – ее сын будет последним царем Вавилона! Что она наделала? Как вообще могла она забыть о таком? Ее сын погибнет вместе с Вавилоном, и первый шаг к этому сделан прямо сейчас! - Нет! – вскрикнула она, чувствуя, как кровь отливает от лица, как холодеют руки. Абистан удивленно смотрел на ее побледневшее лицо. - Что за странное поведение, Семирамида? Чем тебя могли напугать мои слова? Должна ли она сказать ему? Он сходил с ума, что не имел сына, так пусть теперь сходит с ума вместе с нею, тревожась о нем. А что, если слова Иеремии просто бред безумного старика, а никакое не пророчество? Или словесная игра, которую она неправильно поняла? А может, вообще не было никакого пророчества, а все ее воспоминания – всего лишь сон, больное воображение? Иеремия давно покинул этот мир, и ей не узнать, говорил ли он правду. А быть высмеянной сейчас – этого она бы не вынесла. Пусть лучше Абистан ненавидит ее, но не насмехается! - Что же ты молчишь? – спросил он, удивленный вихрем чувств, бегущим по ее лицу. Она подняла глаза, полные тоски и боли, что на миг лишило его речи. Он не мог понять, что произошло, что изменилось от его слов, но что-то переменилось. Она вновь опустила голову и произнесла: - Ты избран на царство, это твой долг. Ты не можешь отказаться от этого. Если ты избран, то это значит, что был самым достойным. Но если ты решишь самостоятельно сложить свою ношу на другого, подумал ли о том, что этим подставишь своего преемника под удар? Он может оказаться неугоден либо одной партии, либо другой. Бэл-шарру-уцур еще не готов к этому, и я не хочу, чтобы его постигла участь Лабаши-Мардука. Он обошел ее и опустился в кресло. Ярость его испарилась, оставив после себя опустошение и усталость. - Семирамида, чего ты от меня хочешь? Я не стремился к власти, в отличие от тебя. Я смирился со своей участью – ты меня не любишь. Ты лишила меня счастья иметь сына. Понимаешь, у меня вот здесь, - он ударил себя кулаком в грудь, - вот здесь ничего нет, одна пустота. И я слышу в себе только бессмысленные и монотонные удары сердца, которое бьется неизвестно для кого. Мне жить не хочется! Не думаю, что твой сын… наш сын не справится, сидя на троне. Я уйду, облегчив ему путь наверх, ведь он хочет этого. Он получил это от тебя. Чем раньше он сядет на трон, тем лучше. Успеет больше сделать! - Нет! – она быстро шагнула к нему, опустилась перед ним на колени, обхватила руками его лицо и заставила смотреть себе в глаза. – Ты не можешь просто так взять и умереть, я тебе не позволю. Я не могу допустить, чтобы ты снова оставил меня одну. Может быть, время просто испытывало нас, может, ты прав, и мы сможем начать все сначала. Я попытаюсь сделать так, чтобы в душе твоей не было пусто, только не говори мне больше таких слов! Что мне сделать, чтобы ты поверил? Он сжал ее ладони своими руками и долго смотрел ей в глаза. Наконец, вздохнул и сказал: - Не надо ничего делать. Просто дай мне то, в чем отказывала столько лет. Выйди за меня замуж. Она закрыла глаза и вздохнула, затем вновь посмотрела на него: - Это желание твоей души, или просто разум тебе подсказывает, что этот шаг политически правильный? - Не говори мне, что не знаешь ответа! Мне плевать на обе твои партии. Я просто хочу назвать тебя женой. Ты согласна? Она поднялась с пола и смотрела на него сверху вниз. - Я согласна, Набу-наид, шаррум, повелитель Вавилонии. Он тоже встал и осторожно привлек ее к себе, она обвила руками его шею и прошептала на ухо: - Я согласна, Абистан. - Я, Набу-наид, шаррум Вавилона и Аккадских земель, сын Набу-балатсу-икби, марбану, рабуту*. Собрал вас всех, чтобы обрадовать вестью, которая объединит вас, враждующих, вавилонян и халдеев. У меня нет детей, нет наследников. Но у моей жены, царицы Семирамиды, есть сын, носящий титул мар-шарру**. Я объявляю его своим сыном и единственным наследником! Так повелели мне боги Бэл-Мардук и Набу… Бэл-шарру-уцур вошел в покои царя. Набу-наид лежал на широком ложе, глядя в потолок и напевая странную заунывную песню. - Отец, можно к тебе? - Всегда можно, сынок. - Я не помешаю? Мне показалось, ты не в духе. Во время утреннего приема ты был такой отстраненный, казалось, что не замечаешь окружающих. Может, мне удастся развлечь тебя? Поговори со мной. Расскажи, что тебя удручает. Царь сел, позабыв песню, виновато взглянул на сына. - Не думал, что это так заметно. Извини, я немного пьян. Если составишь мне компанию, то избавишь меня от моих хмурых мыслей. Это было бы неплохо. Садись же! И он потянулся к сосуду, таящему в себе веселящий напиток с виноградных долин. Но царевич перехватил его руку. - Не надо, шаррум. Рука Абистана замерла на полпути. - Не зови меня так. Я тебе отец. Да и царь из меня неважный. Долго молчали они, не глядя друг на друга, Абистан чувствовал, что сын пришел с вопросом, но не решается задать его. Желая помочь, он тихо проговорил: - Сынок, я вижу, ты хочешь что-то спросить. Не молчи, говори. Мы столько лет не имели возможности поговорить, зачем же молчать сейчас, если есть что сказать! - Да, отец, конечно. Я слышал твои слова о том, что ты признал меня сыном и наследником. Я хотел спросить – почему ты сказал, что я единственный наследник? Разве ты не хочешь, чтобы у тебя были еще дети? Мне казалось, что матери всегда этого хотелось. Вы еще не стары, чтобы не думать об этом. Теперь, когда вы вместе… - Молчи! Уж лучше молчи, мальчик… Он закрыл лицо руками, Бэл-шарру-уцуру показалось, что он прячет слезы. - Отец, прости, если я сказал что-то не то. Я же вижу – что-то происходит, вижу, что тебе плохо. Я готов выслушать тебя, если это поможет тебе хоть немного. Я ведь не ребенок. - Да, ты уже не ребенок. Только что тебе сказать? Ты не сможешь понять, что значит целая жизнь в одиночестве. Я приехал в Вавилон с надеждой, что твоя мать еще любит меня, что рядом с ней я забуду свое отчаяние. Но получилось хуже. Все эти годы я верил, что хотя бы маленькая частичка ее души еще ждет меня, я жил своими мечтами. Но вот она рядом, каждую ночь я могу прижать ее к себе, но она уже не та. Ее улыбки лживы, ее объятия холодны, ее сердце пусто. Я ей не нужен. - Это неправда, отец, ты нужен ей! - Для чего? Ты не знаешь? Так ты плохо знаешь свою мать! Она бредит троном! Она слишком долго шла к тому, чтобы по праву называться царицей, и теперь не откажется от этого никогда! Если бы ты видел, как она прятала от меня блеск торжества в глазах, когда я предложил ей супружество! Она хотела этого, она этого ждала! Она больше не будет бесправной вдовствующей царицей, она разделит трон с нынешним царем! А раньше, когда еще не было тебя, когда я еще мог верить в ее любовь, ее пугала сама мысль о браке со мной. Потому что тогда это означало одно – покинуть дворец. - Возможно ли это, отец? Признайся, ты просто злишься на нее. Из-за меня или еще из-за чего-то, чего я не знаю. - Сомневаешься? – грустно усмехнулся он. – Помнишь, ты приходил ко мне с советом, чтобы я женился и усыновил тебя? Разве это была твоя идея? Расскажи мне, как она тебя убедила пойти ко мне и какие слова сказать. Бэл-шарру-уцур опустил голову и промолчал. - И это не всё. Кто, ты думаешь, посадил меня на трон? Олигархия? Как бы не так! Это сделала Семирамида, потому что ей это было выгодно. Неважно, чьими руками и словами, но сама идея исходила от нее. Царевич посмотрел на него и пожал плечами: - Я не могу ни подтвердить это, ни опровергнуть, если ты этого ждал от меня сейчас. Но если это правда, как может быть, чтобы она совсем тебя не любила? С нелюбимыми не делят ложе! По дворцу ходили слухи, что еще Нергаласар предлагал ей занять место царицы на троне и в своей постели. Почему же она этим не воспользовалась? - Нергаласар? О, я думаю, у них были старые счеты, которых она не смогла ему простить. Она обвиняла его в моей… смерти… ну, когда все думали, что я мертв. - Ты мне расскажешь? – с любопытством взглянул на него сын. - Расскажу. Потом. Только ты расскажи мне сначала, что еще говорилось в тех слухах. Ну, предложил ей Нергаласар разделить власть и ложе. А что потом? - Ну, - замялся тот, задумался, вспоминая давние сплетни и события, - а потом ничего не было. Он же умер! - Что, просто так взял и умер? – Абистан со смехом все же налил себе вина в бокал и выпил. – Поверь мне, мальчик, во дворцах никто не умирает просто так, если не дожил до старости. Отчего-то он умер? Какую-то причину все же назвали? - Конечно! Его змея укусила во сне. - Змея… Набу-наид поднялся, медленно прошелся по комнате, глядя себе под ноги. О чем он думал, усмехаясь в усы, Бэл-шарру-уцур не догадывался. Царевич лишь вспоминал события тех дней, но они были слишком туманны и далеки для него. А Набу-наид представлял Семирамиду, держащую ядовитых змей при себе. Он был уверен, что змеи подчинялись бы ей так же, как и Сирруш. Сирруш? Царь остановился перед сыном и с улыбкой спросил: - А ты, случаем, не помнишь, не говорил ли кто во дворце в дни смерти Нергаласара, что змея, убившая его, была громадных размеров? - К чему ты спрашиваешь? – подозрительно нахмурился Бэл-шарру-уцур. - Да ни к чему, забудь, - он похлопал сына по плечу, - зачем вообще весь этот разговор? Я лишь хочу сказать тебе одно, сынок. В этом дворце все происходит только с одобрения твоей матери. Не забывай этого! Подай мне бокал! Царевич плеснул вина в бокал и подал ему. Затем налил себе, зачерпнул с блюда горсть жареных орехов. А Набу-наид продолжал: - Вообще, мару, я хотел тебе сказать на днях, но, пожалуй, скажу сейчас. Ты пойдешь со мной в поход? - В поход? Когда? На кого? - Будет война с Мидией. Я поставлю тебя во главе мечников или копейщиков. Чем тебе легче владеется? - Я не слышал о предстоящей войне! Ты принимал гонца? Откуда такие вести? - Пока это слухи. Но слухи о войне не бывают пустыми. Нам надо быть готовыми. - Но почему Мидия? Что опять? - Причины известны. Когда твоя мать решила сделать меня царем, она подписала смертный приговор тому, кто занимал трон. Это был Лабаши-Мардук, сын Нергаласара. А помнишь, кто был ему матерью? Дочь Навуходоносора и мидийской царевны, так и не ставшей законной царицей. - Глупо! Царевну-то никто не убивал! - Даже если повод кажется незначительным, это не значит, что тот глуп, кто развязывает войну. Ведь для наших врагов это всего лишь предлог, попытка проверить нас на крепость. Мидяне, да и не только они, считают, что пока вавилоняне с халдеями дерутся за трон, можно воспользоваться этим. Они думают, что мы, занимаясь внутренними проблемами, забудем об осторожности. Думают, что армия стала слаба после смерти двух таких полководцев, как Навуходоносор и Нергал-шарру-уцур. Поэтому надо их опередить и загнать их обратно в свою нору, чтобы не высовывались. Ну, так что думаешь? Ты со мной? Я видел тебя в учебных боях, ты достоин того, чтобы стать во главе большого отряда. - Конечно, я согласен! – воодушевленный речью Набу-наида, царевич просиял. - Вот и договорились, - Набу-наид пожал протянутую сыном ладонь, - а Семирамида пусть остается в Вавилоне и царствует в свое удовольствие. Набу-наид слонялся по покоям, не зная, чем себя занять. Был уже поздний вечер, но спать ему не хотелось. Его мысли витали то в прошлом, то в настоящем, но вот думать о будущем не хотелось. Он все надеялся, что Семирамида зайдет к нему, чтобы избавить его от одиночества и грустных мыслей, но она, похоже, забыла о нем. Гордость не позволяла позвать ее или пойти к ней самому, хотя он с трудом удерживал себя. Но в мыслях мчался к ней, к своей прежней Шаммурамат, к малышу Син-или, к милой девочке, которую любил до безумия уже столько лет. Он и не заметил, в какой момент ноги понесли его к ее покоям; он очнулся лишь тогда, когда распахнул резные двери ее спальни. Семирамида стояла обнаженной посреди комнаты в огромном деревянном тазу с водой, спиной к дверям. Рабыня подливала горячей воды в таз, из-за ее журчания Семирамида не услышала, что кто-то вошел. Она продолжала отдавать распоряжения рабыне, поставившей на пол пустой кувшин и принявшейся натирать плечи госпожи душистой травой. Набу-наид, встретившись взглядом с рабыней, приложил палец к губам, и та, напевая, продолжала свою работу. А он опустился на ковер, прислонился спиной к стене, задрапированной мягкой синей тканью, и любовался царицей. Под напев рабыни она тихонько покачивала бедрами. Приподняла руками волосы, когда рабыня поливала водой ее плечи. Та покачала головой, вынула из своих волос две длинные заколки и сколола волосы госпоже. Семирамида тихонько засмеялась и проговорила что-то, похожее на благодарность – Набу-наид не расслышал. Он смотрел, как она гладит свое тело, делая вид, что смывает с кожи лепестки, которыми ее натирала невольница. Но он видел, что, наглаживая себя, она получает удовольствие. Вот она набрала воды в ладони и умыла лицо. Не отрывая рук, провела ладонями по шее, по груди, по плоскому животу, по бедрам. Набу-наид вдруг понял, что ведь ей уже давно не двадцать лет, а она все еще выглядит, как девушка. В ее возрасте уже имеют внуков и даже правнуков, в ее возрасте вавилонские женщины все пышные, как пирог с начинкой, и шумные. А Семирамида до сих пор тоненькая, кожа ее смуглая и бархатистая, изгибы тела такие манящие. И волосы до сих пор черны, как ночь. Наверное, она их подкрашивает чем-нибудь, ведь у женщин много всяких хитростей, чтобы выглядеть моложе! - Хватит, Захирту, - проговорила Семирамида, когда рабыня собралась еще чем-то натереть ее, - я устала, да и тебе пора отдыхать. Оботри меня и ступай. Девушка кивнула. Тонкое льняное покрывало лежало на столике в двух шагах от Набу-наида; увидев, что рабыня идет за ним, он перехватил его. Затем тихо приоткрыл дверь и с улыбкой выпроводил рабыню. Она склонилась, сложив руки; дверь за ней закрылась. А он, развернув покрывало, подошел сзади к царице. Накрыл ее плечи легкой тканью и начал, не торопясь, вытирать спину. - Быстрее, - проговорила Семирамида. Он, не долго думая, обернул ее всю покрывалом и подхватил на руки. Она вскрикнула, но, увидев его, перевела дух и с укоризной сказала: - Шаррум, не пугай меня больше. Что за шутки, куда ты спрятал Захирту? - Я отправил ее отдыхать. Уже ночь, пора спать, а ты держишь прислугу допоздна, а завтра опять поднимешь до зари. Она не успела возразить. Он донес ее до широкого ложа, уложил, вытер влажное после купания тело и отбросил покрывало на пол. - Сегодняшнюю ночь я проведу с тобой, моя царица. Возражений даже не желаю слушать. Я женился на тебе не для того, чтобы поделиться властью. А для того, чтобы проводить все ночи, какие пожелаю, на твоем ложе. Она улыбнулась: - С чего ты решил, что я буду возражать? Семирамиде не хотелось просыпаться, не хотелось, чтобы проснулся Абистан. Он лежал на спине, закинув одну руку за голову, другой обнимая ее, дремлющую на его плече. Ей было уютно в его объятиях, ушло ощущение одиночества. «Как хорошо, когда рядом кто-то есть, с кем можно спокойно заснуть, зная, что никто не посмеет потревожить тебя. Милый мой Абистан, как хорошо, что это ты, именно ты теперь рядом, и будешь со мною всегда. Мы принесли друг другу столько страданий, я больше, чем кто-либо другой, виновата в этом. Когда я могла сделать тебя счастливым, я этого не хотела, наверное. Сейчас хочу, но уже, пожалуй, поздно. Ты не прав, когда говоришь, что я тебя не любила. Разве могла я не любить того милого юношу, что сражался с моим драконом и боялся прикоснуться ко мне? Но судьба расставила все так замысловато, что эту головоломку мы решаем до сих пор. Неправда, что меня держали во дворце жажда власти, свобода и богатство. Не это. Меня удерживал здесь единственный мужчина, которого я не могла подчинить своей воле, которому хотела покориться сама. Прости, Абистан, но его я любила сильнее, хотя и не сразу поняла это. Пока ты стоял между нами, я не могла забыть тебя. Но потом ты умер для нас… И вся моя любовь, которую я пыталась поделить на двоих, стала принадлежать ему, только ему. Он был царем, настоящим царем – грозным, буйным, справедливым. Он был мужчиной – нежным, любящим, сильным и требовательным. Жаль, что ты, Абистан, так и не стал таким же. Для меня ты всегда будешь юношей, милым мальчиком, которому я нужна. Что ж, будь таким, я люблю тебя именно такого. Ты тоже нужен мне. Хотя, быть может, не совсем так, как ты этого хотел бы». Известие о войне с Мидией не было неожиданным для царицы, и все же она надеялась, что войны не будет. Сколько продлится она, эта война? За это время может столько всего произойти, ведь они уже не молоды. Она пыталась отговорить Набу-наида от этого похода, но он и слушать не хотел о том, чтобы кто-то другой повел его войско. - Я возьму и Бэл-шарру-уцура, он будет вести мечников. Надеюсь, ты не будешь упрашивать его остаться с тобой? - Нет, не буду, - ответила Семирамида и мысленно добавила: «Пока он не сидит на троне, он бессмертен». Набу-наида удивил ее поспешный ответ – с такой легкостью отпустить сына на войну, на верную смерть! Ведь он еще не был в бою ни разу! - Семирамида, - он подошел к ней, уверенный, что в душе ее все сжимается от страха за сына, тогда как лицо спокойно. – Я обещаю тебе вернуть сына живым. На что она отрезала: - Я знаю, что он вернется. - Семирамида, почему ты опять выливаешь на меня свое недовольство? Чем я виноват? - Ты будешь виноват только тогда, когда, защищая сына, сам встанешь под стрелы. Я прокляну тебя, если ты не вернешься! Он улыбнулся и обнял ее. - Я и не предполагал, что ты будешь так обо мне беспокоиться. Но она вдруг расплакалась, обвила руками его шею и, всхлипывая, заговорила: - Мой шаррум, я буду ждать тебя, возвращайся. Какая из меня царица, если не будет царя? - Ну, что ты? – он усмехнулся и подмигнул ей. – Сын будет прекрасно смотреться на троне, как думаешь? - Нет! – она оттолкнула его. – Он никогда не сядет на трон, он не будет царем. Пусть лучше идет в бой, пусть стоит под градом стрел, но царствовать он не будет! - Мне начинает казаться, что ты помешалась на своем моновластии. Прости, мне пора идти. Она смотрела ему вслед и умоляла богов сохранить его. * Марбану (букв. «свободнорожденный») – член городской элиты, высшего общества; рабуту – князь. ** Мар-шарру – царевич.