***
Искусственный, пронизывающий холодом свет ламп и совершенно прозрачные стены стали его ловушкой, в которую он так неосмотрительно загнал себя собственными стараниями. Гений и лидер, прирождённый править и бороться за своих собратьев, теперь был совершенно бессилен пред теми, кого презирал всеми фибрами души. Люди. Обыкновенные, глупые, беспомощные и совершенно ничтожные люди. Жалкие и трусливые, предпочитающие уничтожать то, что превосходит их ничтожные познания, вместо того, чтобы попытаться просто принять естественный природный процесс эволюции. Страх. Примитивный, животный страх двигал ими всегда, боязнь оказаться в меньшинстве, чтобы потом окончательно исчезнуть под знаменем нового, совершенного поколения. Они загнали его в до смешного жалкое подобие тюрьмы, наивно пологая, что эта пластмассовая игрушка удержит его, Магнито, надолго. О, нет, Эрик Леншерр не опустился бы ни за какие награды до того, чтобы умиленно сидеть под гнётом стеклянных стен специально для него созданной тюрьмы. Он не задержится здесь надолго, Эрик это точно знал. По ту сторону его всё ещё боялись, и надо было сделать всё, что было в силах мутантов, чтобы эта ситуация не переменилась не в его пользу. Но время утекало, словно вода сквозь пальцы. Минуты перетекали в часы, а часы словно специально замедляли свой ход, чтобы как можно медленнее наступило начало нового дня. Но Эрик не видел ни заката, ни нового рассвета. Теперь он был лишен даже самого обычного солнечного света, его заменяли ставшие ненавистными лампы, чьё мерзкое голубое свечение доводило самого Магнито до невыносимых мигреней. Но он не жаловался, нет. Он даже не подавал виду, что чем-то недоволен, искривляя губы в издевательской ухмылке перед очередным надзирателем, который приходил, чтобы принести ему еды. Эрик Леншерр был слишком горд, чтобы выставлять себя слабым пред кем-либо, особенно перед такими низкими существами, как те, которых он теперь видел каждые несколько часов. А ещё он был слишком горд, чтобы признаться даже самому себе, что ему не хватало самых обычных человеческих радостей, как, например, тот же солнечный свет или приемлемая еда. О не вторжении в личное пространство мужчина уже не смел мечтать. Так или иначе, но было бы решительно неразумно отрицать, что сомнения уже давно стали зарождаться в уставшем разуме. А выйдет ли он когда-нибудь отсюда? Или свергнутый король стал теперь ненужным народу? Магнито мысленно ругал себя за подобные мысли. О, нет, он не должен – не имеет права – сомневаться в собственных силах, иначе сам в это поверит и не станет бороться. А он обязан бороться! На то он и Леншерр! И он не привык сдаваться просто так, не привык сидеть и жалеть себя, вместо того, чтобы идти дальше. Мужчина тяжело вздохнул. Тем не менее, в последнее время он занимался исключительно бесполезным самокапанием, рискуя потерять любую связь с реальностью, пусть и мерзкой. Становиться безмозглым безумцем Эрик не имел ни малейшего желания. А это значило только одно – нужно действовать. Но парадокс заключался в том, что самостоятельно он не мог совершить каких-либо необходимых для хитрого побега действий. Это был замкнутый круг, ловушка, из которой Эрик теперь не мог так легко выпутаться. Существовал один единственный возможный вариант: помощь извне. Леншерр беззвучно хмыкнул, еле заметно ухмыльнувшись собственным мыслям. Он отчётливо понимал, что даже если там, на другой стороне, его недавние сторонники сейчас посчитали, что смогут дальше справиться без своего предводителя, то в скором времени до их глупых голов дойдёт, что это вовсе не так. И тогда… Тогда они будут готовы пойти на любой риск ради того, чтобы вернуть своего лидера на его заслуженное место. По крайней мере, Эрик надеялся на подобное стечение обстоятельств. “Я поддерживаю тебя и твои стремления, но ты выбрал не самый лучший путь к своей цели” – внезапно вспыхнули в мыслях слова, которые, кажется совсем недавно, поразили его до глубины души, пусть он и не признавался в этом даже самому себе. Сколько холода и надменности в тот момент мерцало в голосе Элизабет. Что это было? Банальная уловка? Неужели она всерьёз рассчитывала, что он так легко поведётся? Или же это было минутное проявление её настоящей сущности? Эрик Леншерр задавался этими вопросами вот уже не первый раз за всё время, что он провёл в своей стеклянной клетке. И с каждым днём мужчина всё острее чувствовал необходимость поговорить с дочерью, чтобы можно было расставить все точки над "i", выяснить, кто и на чьей стороне в этой продолжительной войне. Но теперь Магнито понимал, что это невозможно. “Ты стал повторять ошибки прошлого. Это чревато губительными последствиями для всех нас. Одумайся, пока у тебя ещё есть на это время” – это были слова, что однажды сказал ему Чарльз. И он задумался, наконец, над их смыслом, будучи запертым в стеклянно-пластмассовом коробе, словно пойманное редкое насекомое. «А не слишком ли поздно я задумался?» В последнее время эта мысль посещала Эрика Магнуса Леншерра всё чаще. Если в первое время пребывания в защищённой суперсекретной стеклянной тюрьме Магнито воспринимал происходящее словно дешёвый фарс, не стоящий его внимания, то теперь мужчина глубоко сомневался в собственных суждениях. Он ненавидел удушающее чувство беспомощности, находясь в руках тех, кто «просто выполняли приказы». Побывав в подобном положении, Эрик с яростью, граничащей с отчаяньем, боролся за то, чтобы как можно меньше мутантов испытали это на себе, но в итоге добился того, что снова оказался подопытной мышью сильных мира сего. А в том, что им уже заинтересовались некие «очень важные учёные» он нисколько не сомневался: один из надзирателей, Лорио Митчелл, с которым Эрик начал яростно враждовать с первого же дня пребывания в стеклянном коробе, «любезно» сообщил мутанту об этом, в надежде увидеть на лице последнего хоть намёк на страх. Гордый Леншерр не дал заносчивому недоумку подобной возможности, сохраняя на лице всё ту же издевательскую ухмылку, высокомерный взгляд и совершенно спокойный голос, в котором мерцали надменные нотки. Это выводило из себя очень многих людей, Лорио Митчелл исключением не стал, но ему не оставалось ничего другого, кроме как, злобно сопя от негодования, кидать на мутанта ненавидящие взгляды и высказывать очередные оскорбления. Именно этот надзиратель стал тем, кто всё тем же «любезным» тоном невольно выдал Эрику информацию, которую должен был держать в тайне от мутанта. В очередной раз изображая из себя благородного и честного рыцаря по сравнению с гнусным Леншерром, Митчелл обронил фразу, которая вогнала мутанта в шок. «Ты собственными руками загнал родную дочь в могилу!» Природные актёрские способности и изворотливость у Эрика как нельзя лучше проявились именно в тот момент. Это помогло ему мгновенно взять под контроль все эмоции и не вскочить со своего места в ту же секунду. Ни один мускул не дрогнул на бледном лице, а губы растянулись всё в той же насмешливой ухмылке. Известие о гибели Элизабет привело его в неукротимое бешенство, и ему пришлось постараться, чтобы не выдать себя. Он точно помнил, что, когда в последний раз видел её, она была жива и здорова, без единой царапины. О том, что случилось с ней дальше у него не было ни малейшего понятия. Последнее, что он помнил – Логан и Элиз пытались добраться до набирающей обороты машины. Он тогда отвлёкся на Росомаху, пытаясь остановить его, заставить их обоих отступить. В итоге это привело к тому, что он сам ослаб слишком сильно. Теперь в голове мутанта роились, кажется, сотни вопросов, ответы на которые он всё ещё не знал: Как это произошло? Когда именно? По чьей вине? Неужели кто-то из Братства? Если так, ему или ей сильно не поздоровится. Их целью было перетянуть Элизабет на свою сторону, а не избавляться от неё. Это было бы сложно, Эрик знал это. Он сознательно отталкивал её все эти годы, зная, что там, где он – там и опасность. В этот момент стеклянные двери раскрылись, в проёме показался высокий худощавый мужчина, с блёклыми жидкими волосами неясного цвета и не менее бледными серыми глазами. Пусть и с изменённой внешностью, Джеймс Картер был узнаваем всегда – холодный и слегка надменный взгляд больше подходил к его настоящему аристократическому облику, нежели к этому совершенно невыразительному чужому лицу. Эрик отчётливо почувствовал чужое присутствие в своём сознании, но не оттолкнул чужака. - Джеймс Картер, мне очень хотелось бы знать, какого чёрта ты скрыл от меня то, что Элизабет погибла, - подумал Леншерр, прожигая мнимого надзирателя гневным взглядом. Джеймс замер на долю секунды, но потом так же неспешно прошёл дальше в камеру, чтобы оставить поднос с едой на столе. Мужчина старался делать всё как можно медленнее, при этом не выдавая себя и сохраняя на лице маску полного безразличия ко всему окружающему. - На то были причины, - раздался голос целителя-телепата в голове у Эрика. Магнито чуть не зарычал от разгорающейся в нём злости. - Если в этом виновен кто-то из Братства, то имей в виду – вы ответите за это в полной мере! Передай это и остальным, - мысленно прорычал мутант. - тебе не кажется, что я здесь уже слишком надолго задержался? Тебе мало было этих двух недель, чтобы вычислить, когда можно будет уйти отсюда? Картер еле заметно ухмыльнулся. Сомнение, гнев и страх - вот, что он отчётливо чувствовал в сознании Магнито. На Земле мало бы насчиталось тех людей, кто мог бы этим похвастать. К счастью, Джеймс Картер хвастуном не был. Он давно перестал им быть. - Скоро. Очень скоро. Вам надо быть готовым, - лаконично ответил мнимый надзиратель и всё тем же неспешным шагом удалился из прозрачной камеры. Эрик остался один. Теперь он снова был предоставлен своим невесёлым размышлениям.***
Джеймс Картер, полукровка, волшебник и мутант, был распределён в Гриффиндор в сентябре 1979-го года. Когда Северус занял должность преподавателя Зельеварения, Джеймс Картер был на третьем курсе. Практически сразу стало понятно – между новым учителем и конкретно этим учеником будет беспрерывная «холодная война». Джеймсу не повезло сразу по двум причинам: первое - он был довольно талантлив в зельях, второе – он был слишком гордым молодым человеком, который не терпел в свой адрес незаслуженных замечаний. Будучи обладателем крутого нрава, гриффиндорец Картер решил, что не стоит разрешать пришлому молодому педагогу устанавливать свои права в чужом монастыре, поэтому старательно находил всякие поводы в очередной раз подорвать всё ещё шаткий авторитет зельевара, который сам едва пересёк двадцатилетний рубеж. После нескольких уроков, в очередной раз правильно ответив на все поставленные учителем вопросы, Картер напустил на себя самый надменный вид, на который только был способен тогда, и холодным тоном задал вопрос: «Профессор, а где положенные факультету баллы за мои ответы?». Уже будучи взрослым, Джеймс понимал, что ничего глупее и придумать нельзя было, чем пытаться строить из себя не весть что перед таким человеком, как Северус Снейп. Тогда с Гриффиндора было снято огромное количество очков, а последующий месяц отработок, в ходе которых гордый Картер без магии драил кубки в Зале Наград и чистил коридоры, запомнился надолго. Помимо отработок были ещё и воспитательные беседы с Директором. Этого оказалось достаточно, чтобы свести боевой настрой подростка на нет, а также отбить у него всякий дальнейший интерес к Зельеварению. Для Северуса Снейпа Картер был запоминающемся учеником, профессор про себя удивился, что не узнал его сразу. Хотя, нельзя было не признать, что Картер сильно изменился. Северус еле заметно усмехнулся собственным мыслям. Уж он-то точно осознавал в полной мере одну простейшую истину, которую большинство людей предпочитали не замечать: внешность обманчива. Тот же Картер мог меняться как угодно, но почему-то у профессора не возникало ни малейших сомнений в том, что своим повадкам бывший студент не изменял. На это красноречиво указывало то, как он вёл себя на протяжении всей беседы в кабинете Альбуса Дамблдора. Мысли мужчины незаметно снова вернулись к тому самому моменту, когда началась череда неприятностей, в которых была замешана Леншерр-младшая и, к сожалению, он сам. Прошло уже достаточно времени с того памятного дня, когда они на глазах у толпы студентов обменялись взаимными оскорблениями. О том, что произошло несколькими часами позже, Северус предпочитал не думать, старательно игнорируя и отталкивая любые мысли и воспоминания. Никогда и ни при каких обстоятельствах он не позволял себе ничего подобного. Всё же, как бы привлекательно не было мнимое забвение и игнорирование произошедшей неприятности, он неоднократно задумывался о том, почему вся эта ситуация была доведена до крайностей. Время неумолимо продолжало свой ход, с каждым своим шагом отдаляя тот вечер, окутывая туманом воспоминания о нём, незаметно стирало образы, превращая их в туманные силуэты и оставались лишь тени. Но один образ всемогущее Время с удивительным упорством не хотело стирать: светлые глаза, в которых плещутся страх и осуждение. Это воспоминание было Северусу особенно неприятно, оно пробуждало ненавистное чувство вины, которое и без того продолжает преследовать его вот уже немало лет. А вслед за раскаянием неизменно приходит безудержный гнев. Он злился. Злился на чёртову Леншерр за то, что так много себе позволяла. Особенно сильно профессор начинал гневаться тогда, когда снова вспоминал о том, что эта самая Леншерр позволила себе испытывать свои телепатические способности на учителях, в чьё число входил, к несчастью, и он сам. Тогда он просто не ожидал ментальную атаку, особенно со стороны кого-то из «пустоголовых», что обычно посещали его уроки. Он не знал, что конкретно она успела увидеть, когда пробила брешь в его окклюментический блок, но никогда не подвергал сомнению тот факт, что выскочка Леншерр всё же что-то успела увидеть. Публичная перепалка в холле помогла ему понять, какие именно из его тайн больше не принадлежали ему одному. Он злился и на себя. Злился от понимания того, что во многом виноват сам. Не только Элизабет многое себе позволяла по отношению к нему, но и он сам по отношению к ней. Почему он допустил такую вольность с её стороны, как публичные оскорбления? Почему сразу не приволок нахалку в кабинет Директора? И, наконец, почему в тот вечер он остался в классе, где она должна была отбывать свою отработку, если мог преспокойно ретироваться в свой кабинет? И это только верхушка айсберга, Северус теперь отчётливо понимал это. Всё началось давно. В мире существуют три разные категории людей: обычные (магглы), волшебники и, конечно же, мутанты. Несмотря на бесчисленные споры, практически на кануне Второй Мировой было решено официально признать, что волшебники и мутанты – это не одно и то же, а совершенно разные расы. Этим заявлением всемирное научное сообщество дало старт жёсткой конкуренции между волшебниками и мутантами за право господства над миром. Ни одна сторона не собиралась уступать, и тогда мир стоял на пороге ещё одной войны, которая могла быть куда более разрушительной, чем все предыдущие, а вмешательство магглов только ухудшило и так довольно шаткое перемирие. Именно в период этой многолетней борьбы фамилия Леншерр обрела значимость во всех трёх обществах. Как бы сильно не старались официальные власти скрывать правду от народа, тихие шепотки в прокуренных пабах или в любых других публичных (и не только) заведениях никто не мог унять. События на Кубе*, убийство Кеннеди и, конечно же, события 1973-го года**, о которых уже чуть ли не легенды слагали, были слишком значимыми. Северус помнил это вполне отчётливо, новости о нападении мутантов на Белый Дом и о пафосной речи Магнито в прямом эфире дошли и до Тупика Прядильщиков. Именно тогда стало понятно – в этой схватке победили мутанты, получив бесстрашного полководца в лице Эрика Леншерра. Он в полной мере проявил свои тактические и дипломатические способности. Вряд ли кто-нибудь смог бы сказать точно, когда именно волшебники перестали представлять для мутантов врагов, но было понятно одно: конфликт банально замяли по неизвестным для большинства причинам. Теперь под словами «опасность для мутантов» подразумевались обыкновенные люди, а волшебники чудесным образом исчезли со сцены. Причины такого исхода многолетней борьбы, на самом деле, были куда проще, чем могли многие вообразить: Леншерр заключил официальный брак с волшебницей – решение в духе средневековья, когда именно так иногда решались конфликты между враждующими влиятельными семьями. Немногим позже на свет появилась Элизабет Хелена Леншерр, девочка, в чьих жилах текла кровь двух сильнейших рас. Это послужило сигналом для остального общества: те, в чьих жилах текла кровь мутантов и волшебников из изгоев превратились в лидеров. Таковы законы общества: какие-то определённые взгляды и поступки будут считаться дурными ровно до того момента, когда сильные мира сего не совершат их, а осуждающие слова назовут предрассудками. Вне всякого сомнения – Элизабет Леншерр прекрасно осознавала свою значимость и «уникальность», этим она напоминала Северусу Джеймса Картера, такого же «уникального полукровку». Как и несносный гриффиндорец, она обладала довольно заносчивым характером, но отличалась от Картера тем, что была крайне необщительна и за шесть лет обучения в Хогвартсе так и не сумела найти себе друзей. Этой чертой она напоминала профессору его самого. Зельевар не смог бы точно сказать, было ли это причиной внезапно проснувшегося у него интереса по отношению к Леншерр-младшей, но ясно было одно – начало их странных отношений было положено в тот самый вечер, когда она явилась к нему в кабинет, чтобы высказать своё недовольство, как она считала, несправедливо выставленной оценкой. Своим поступком она так рьяно отличалась от рэйвенкловцев, что иначе как «гриффиндоркой» он её не называл (мысленно, разумеется). Он стал ловить себя на мысли, что выискивает её взглядом среди толпы, делает замечания по любому поводу, неосознанно подмечает изменения во внешности… Это было ненормальным и выходило за рамки всяких приличий. Он одёргивал себя, напоминая самому себе о дистанции профессор-студент, о разнице в возрасте и о многом другом. Это сработало, на какой-то период Элизабет перестала представлять для него интерес. Леншерр с особым упорством стала изучать Зельеварение, заявив, что собирается стать колдомедиком. Как ни странно, она достигла больших успехов, умудрившись на СОВ получить по этому нелёгкому предмету высший балл, а затем продолжила курс Продвинутых Зелий. Но, видимо строптивая госпожа Судьба – а может и Злой Рок, - не пожелала, чтобы эта история обрела такой неприглядный конец. Леншерр-младшая, побывав в центре внимания довольно продолжительное время, скорее всего, успела в полной мере оценить преимущества подобного положения. Когда интерес окружающих к её персоне поутих, по всей видимости, самой Леншерр это не понравилось, и она вознамерилась повторно воссоздать недавнюю ситуацию, чтобы снова извлечь из этого какие-то ей одной понятные выгоды. Для исполнения своего «коварного» плана, девушка избрала старую как мир тактику: возобновить конфликт с ним, Северусом Снейпом. Для этого наглая шестикурсница испытала на угрюмом профессоре Зельеварения свои телепатические способности, сумев пробить брешь в его щитах… Северус одёрнул себя, тряхнув головой. Какой бы ни была Элизабет Леншерр, но вероломнее и изворотливее чуть ли не самого Тёмного Лорда она точно быть не могла, будь она трижды дочерью Эрика Леншерра и… ученицей? лукавого рыжего колдуна. Возможно, её опрометчивая и глупая попытка вторгнуться к нему в сознание была результатом обыкновенной и до смешного банальной женской мести за его постоянные замечания и, чего греха таить, откровенные унижения перед другими учениками. Тогда девушка не могла найти в себе той крупицы смелости, чтобы ответить на оскорбительный сарказм той же монетой, поэтому и решилась на такую спонтанную и нелогичную диверсию. В тот момент он в очередной раз выставлял её на посмешище, перед всем курсом не совсем заслуженно высмеивая её умственные способности. Леншерр, опустив голову и разглядывая пол под ногами, бессильно сжимала и разжимала кулаки, прилагая все усилия, чтобы не разрыдаться перед всей публикой, что с откровенным удовольствием наблюдала позор отличницы. В определённый момент что-то в ней переломилось, поэтому слёзы всё же покатились по раскрасневшимся щекам. Раздались тихие смешки довольных представлением сокурсников. Видимо, это стало последней каплей, потому что в следующий момент завибрировали и зазвенели все металлические предметы, которые находились в помещении, а сама Леншерр впилась яростным и ненавидящим взглядом в непроницаемые чёрные глаза зельевара. Ощутимая волна магии сорвалась со стороны рыжей ведьмы, и тогда Северус отчётливо понял только одно: это вторжение. Несколько размытых образов и картинок в доли секунды пробежали перед глазами, но он сумел взять себя под контроль и вытолкнуть из сознания нерадивую ученицу. Когда профессор окинул взглядом аудиторию, он понял, что гнев быстро закипает в груди. Прорычав «Вон!» ученикам, он в одно мгновение оказался рядом с рэйвенкловкой и, как можно крепче схватив её за руку, практически в буквальном смысле поволок её к директору. Швырнув девушку в круглое помещение кабинета Дамблдора и коротко пересказав случившееся, Снейп спешно покинул кабинет, оставив Альбуса разбираться самого. Потом он узнал, что Дамблдор сделал Элизабет предупреждение, что, в случае повторения подобной ситуации, она будет исключена. Судя по всему, это предупреждение возымело должный эффект – Элизабет Леншерр, до конфликта в коридоре, больше не пыталась «мстить» ему за унижения. Да и сам профессор Снейп был вынужден сбавить обороты, понимая, что в тот раз зашёл слишком далеко, очевидно, спровоцировав выброс стихийной магии, что не совсем нормально в шестнадцать лет. Определённо – это было спонтанное проявление слишком сильных эмоций, а никак не заранее спланированная диверсия. Именно этот случай стал для него поводом снова пристальнее присмотреться к младшей Леншерр. Её поступок мог быть каким угодно: непозволительным, наглым, глупым. Но нельзя было отрицать, что сила, которая проявилась в тот момент у ещё совсем юной девушки, не могла не впечатлять. Трудно было определить точно, что именно это было: новое проявление мутаций генетического кода, или скрытые врождённые способности к легиллименции, и у Северуса внезапно появилось навязчивое желание узнать правду об этом феномене. По крайней мере, для него это было лучшим оправданием того, что он так пристально начал следить за студенткой с чужого факультета. Элизабет Леншерр была обладательницей довольно своенравной внешности, далёкой от аристократической изящности и благородия. Сказывалось немецкое происхождение обоих родителей – девочка не могла бороться за звание красавицы: слишком непропорциональные черты лица; слишком резкие движения, присущие больше мальчикам; слишком угловатая фигура и лишённая всякой грации походка. Всё было слишком далёко от привычных критериев оценивания женской привлекательности. Единственное, что ярко выделялось в её довольно заурядной внешности – это копна непослушных огненно-рыжих волос и пронзительно-яркие голубые глаза. Многие говорили, что глаза девочка унаследовала от отца, и это было действительно так. Время шло, девочка взрослела, всё ярче становились перемены, происходившие в ней: исчезала подростковая угловатость, фигура приобретала всё более женственные формы, черты лица обретали недостающую им мягкость. Пусть она никогда не смогла бы стать такой красавицей, какой была Лили, но она становилось вполне… Когда до Северуса дошло, что он оценивает свою ученицу как женщину, да ещё и сравнивает её с Лили… Зельевар пришёл в ярость. Это было отвратительно, низко, неприлично. Да ещё и сравнил Леншерр с Лили! Грубую, угрюмую и нелюдимую Леншерр с нежной, милой и солнечной Лили! В душу вернулось мерзкое чувство вины перед Эванс, даже за такую, на первый взгляд, незначительную оплошность. С тех пор Северус Снейп обещал себе гнать прочь любые мысли об Элизабет Леншерр, навсегда оставить идею о том, чтобы узнать, какая природа была у вторжения в его разум. Но очень скоро мужчина понял, что, сам того не замечая, раз за разом нарушает данное самому себе слово: он наблюдал за ней в Большом Зале с каким-то нездоровым интересом, делал замечания по поводу и без, снова сравнивал её с Лили. Северус начинал злиться на неё за это, даже подозревал в том, что девчонка снова нарывается на неприятности, экспериментируя с какими-нибудь чарами для привлечения мужского внимания. В тот вечер он просто не сумел сдержать себя. Или и не захотел сдерживать больше? Мужчина не брался отвечать себе на этот вопрос. Одно было понятно – тогда он мог бы совершить ещё одну ошибку в жизни, которую сам бы себе никогда не простил, поэтому профессор был благодарен Леншерр-младшей за то, что она сумела вовремя всё остановить. Возможно, будь она жива, он бы извинился перед ней за своё непозволительное поведение… Но её не было в живых. Невозможно с точностью утверждать, смог бы он пойти на подобный шаг или нет, если бы та, перед кем следовало бы извиниться, не ушла к праотцам. Возможно, будь Элизабет жива, Северус снова уверил бы себя в том, что его извинения были бы совершенно бесполезны. Слишком много «если бы…» и «возможно» … Элизабет Хелена Леншерр погибла, навсегда исчезнув из жизни всех тех, кто был когда-то с ней знаком. И из его жизни она тоже исчезла. Наверно, так всё и должно было сложиться в итоге, ибо в жизни никогда и ничего не происходит просто так. Побывав однажды на её могиле, Северус окончательно осознал, что лишь воспоминания и белое мраморное надгробие остались напоминанием о том, что жила когда-то на свете такая девушка, дочь ярого борца за свободу мутантов. Теперь на его жизненном пути был новый поворот, за которым скрывалась пугающая и отталкивающая неизвестность. Настал момент, когда надо начинать платить по старым долгам и отвечать за старые ошибки…