В шкафах хранятся не только скелеты...

Италия замерз. Италия проголодался. Италии было страшно. Ему честно надоели воспоминания Ивана. Ему надоело смотреть, на то, как страшную Северную империю мучают. Италия по природе своей не был способен на жестокость. А также просто не мог видеть, когда было больно другим. Италия много раз пытался избавиться от слабости характера. Когда на пост его босса встал Муссолини, Венециано был уверен – теперь-то все будет по-другому. Но суровая война пролетела, а Италия все равно продолжал плакать от любой мелочи – начиная бездомным котенком и заканчивая смазливой мелодрамой. Его брат в этом плане был намного жестче, и Италия страшно ему завидовал. Однажды он даже попросил Романо помочь ему стать «мужиком», но попытка была обречена провалом. Все кончилось тем, что старший брат успокаивал разревевшегося младшего. Но сейчас Италия был уже на пределе. За одни сутки он уже увидел слишком много крови, слишком много насилия, слишком много слез пролил. Италии безумно хотелось, чтобы в какой-то момент память Ивана оборвалась, и вернулась уже ближе в их времени. А еще Италия догадывался – впереди у них много воспоминаний, также связанных с ними. В этот раз полет был совсем крошечным. Итальянец даже не успел перестать дрожать – а мурашки прокатились по его телу при виде крови Бату, - как вдруг понял, что снова находится в шатре. Это фальшивое богатство и роскошь уже порядком раздражали его – у Орды явно был ужасный вкус. Здесь все было слишком уже празднично и ярко – этой пестротой Улус неосознанно подчеркивал весь мрак и отчаяние своей обители. Италии безумно хотелось выбежать прочь из шатра, увидеть голубое небо и естественные краски природы. Но он понимал – нельзя. В помещении было много народу. В воздухе витал запах еды, алкоголя, крови и немытых тел. Монголы громко кричали что-то. Но в их голосах не было ни почтительности, ни уважения – неприкрытое презрение и угроза. - Что здесь происходит? – Громко, чтобы перекричать шум, воскликнул Америка. - Не знаю, болван! Смотри внимательно, и поймешь, - Недовольно цыкнул Англия, стараясь отодвинуться от полного и крайне неароматного мужчины, пьяно доказывающего что-то своему собеседнику. Но проблема была в том, что монголы сидели до неприличного плотно – яблоку негде упасть, и Англии приходилось выбирать такое место, чтобы никому не наступить на руку или другую часть тела. Про то, что сейчас он спокойно может проходить сквозь предметы (как, впрочем, и они через него), Артур благополучно забыл. - Да угомонись ты уже! – Неожиданно рявкнул Франция, хватая Англию за шиворот и отодвигая подальше, - Посмотреть не даешь! - Куда? – Спросил Япония, и Франция ткнул в самый центр шатра. Италия повернулся. И в неприкрытом ужасе распахнул глаза. Тот иссохшийся старик, сидящий на шатком, потрепанном троне, никак не мог быть Ордой. Ну не мог, и все тут. У Орды были угольные волосы и глаза, а у этого пережитка своего поколения все, казалось, выцвело. Глаза смотрели блекло и отсутствующе, сухая кожа была усеяна старческими пигментными пятнами, тонкие губы потрескались, и старик постоянно их облизывал. Растрепанную солому на голове с трудом можно было назвать волосами. Если бы не дорогая одежда и тонкая цепочка, обмотанная вокруг тонкого запястья, Италия бы попросту не узнал Улуса. Губы старца шевелились, но некогда звонкий голос не прорывался сквозь пелену шума. Улус выглядел совсем сломленным и разбитым, и Италия испытал невольный прилив жалости. Наконец Орде надоело, что его игнорируют, и он, насупившись, несильно дернул за цепь. Лязг, пробежавшийся по помещению, слышали все. Монголы замерли и мгновенно замолчали. Уже в мертвой тишине страны наблюдали, как из тьмы угла, сверкая лиловыми, безумными глазами, выходит Россия. Россия заметно подрос, и теперь выглядел лет на двенадцать. Он прибавил в плечах, набрал вес, и заметно подкачался. Ходил теперь Брагинский в одних штанах, и на его голом животе заметно выступали кубики пресса. Ошейник явно был тесен для могучей шеи, но Иван не жаловался. Однако при каждом его вдохе сталь скрипела, готовая лопнуть. Его волосы отрасли, и были собраны в косичку на монгольский манер. Брагинский больше не выглядел осунувшимся – Италии пришло на ум слово «поджарый». Белую кожу русского покрывали многочисленные мелкие шрамы, и один большой – прямо на животе. Он вызывающе алел, привлекая к себе внимание. Грубые стежки какой-то бечевки опоясывали его, не давая разойтись – было видно, что работа была проведена вручную, с матом и криками боли. И, скорее всего, штопал себя именно Иван. Россия обвел тяжелым взглядом монголов, и, обезоруживающе улыбаясь – по шее Италии пробежал табун мурашек - милым голосом довольно вежливо попросил: - Заткнитесь, псы подколодные. - Спасибо, Волчонок. – Орда с благодарностью и каким-то восторгом посмотрел на Брагинского. Тот кивнул головой и плюхнулся на свое место, не сводя тяжелого взгляда с особо шумной кучки монгол. – Я собрал вас сегодня здесь… - Ни фига себе он вымахал! – Услышал Италия громкий шепот Америки над ухом, и поспешно повернулся к пылающему восторгом Альфреду, - Я тоже так хочу! - А то ты не помнишь, как сам за полтора месяца меня перерос… - Ворчание Англии с другого уха слегка напрягло Италию. Как эти двое могли оказаться так близко в такой короткий срок? Ведь рядом стоял только Германия! Италия только хотел заголосить, зовя верного союзника и друга, но его опередили. Писклявый и невероятно противный голос разрезал тишину, как нож разрезает масло. - А я протестую! Не хочу я этого! И вообще, почему ты, Улус, - это имя было произнесено как какое-то оскорбление. Ни о каких «господинах» можно было и не говорить, - Доверяешь ему?! Мало эта шавка русская потрепала нас в Куликовской битве?! Почему он все еще здесь?! Надо было прикончить его, делов-то! В шатре пролетел согласный гул: видимо, Ивана здесь недолюбливали. - Закройся, - приказал Улус, - Он не виноват, что его люди бунтуют. И к тому же, он уже получил свое наказание. – Мужчина коротко кивнул на шрам на животе Брагинского. - Не смей указывать мне! Твой век давно истек, Джучи! Неужели ты не понимаешь, что твоя «Золотая Орда» трещит по швам?! А все из-за этого малолетнего ублюдка! Его люди постоянно атакуют нас – слабых беззащитных провинций, и мы терпим страшные убытки. Нам нужно что-то сделать, иначе все наше государство полетит коту под хвост! - смелым оратором оказался невысокий щуплый мужчина с необычайно длинными усами. У него было удивительно узкое лицо, что придавало ему сходство с муравьедом. - Я не собираюсь это терпеть! Мои товарищи - они кивнул на группу людей, сидящих около него, - тоже! Мы устали от войн, Улус! Не ты ли обещал нам спокойствие и процветание, а?! Тогда почему же наши дети продолжают гибнуть, почему! Ответь нам! Голос мужчины сорвался, и он совсем безумно уставился на Джучи. Только сейчас Италия заметил, что все монголы заметно похудели, да и их одеяния истрепались и поносились. Оглядевшись, Венециано вдруг понял, что блеск и роскошь – фальшивки, жалкие копии минувшего величества Золотой Орды. Все было настолько ненатуральным, что Италия, не выдержав, скривился. Этот жест заметил Китай; он вопросительно вскинул бровь, но промолчал. Улус, все это время пристально разглядывающий своих соратников, молчал. Его грудь вздымалась часто и болезненно, словно его пожирала какая-то болезнь. Казалось, что ему тяжело даже открыть рот – все силы уходили на то, чтобы держаться прямо. Но отвечать нужно было немедленно – недовольство тяжелым облаком повисло в шатре, мешая дышать и дурманя взор. Внезапно Орда вскинул руку, и устало махнул ей, как будто отгоняя назойливую муху. Лица монголов исказила ярость, и сотни криков моментально взвились в воздух. Полные недовольства, провинции подскакивали на ноги, били себя руками по бедрам, плевались проклятьями. Но Улус уже прикрыл глаза, сжал губы в тонкую полоску, и судорожно вцепился в подлокотники своего «трона». Тот самый муравьед, что-то рыкнув, начал пробиваться сквозь толпу, следуя к Орде. Монголы поддерживали его касаниями, толчками, выкриками. Мужчина был явно настроен решительно. И в этой кутерьме шум ломающегося дерева прозвучал как выстрел пушки. Брагинский стоял, сжимая в руках обломки какой-то палки, и мило улыбался. Оскал, казалось, уже навеки приклеился к его лицу: с ним он ел, спал, сражался. Этот оскал был первым, еще не доработанным вариантом нынешней усмешки Брагинского, вводящей в ужас многие страны. Этот «пробник», как окрестил его Италия, не был особо страшным; но угрожающие нотки явственно в нем проскальзывали. - Господин Улус весьма прямо намекнул, что ваше общество докучает ему, - елейным голоском пропел Иван, крепче сжимая обломки, - Пошли прочь. Воплощения, недовольно ворча и в голос возмущаясь, медленно потянулись к выходу. Мало кому хотелось проверить на себе силу кулаков Ивана. Но были и те, кто остались стоять на месте. Они презрительно смотрели на Брагинского, но Италия видел: им страшно. Это глупое существо, по-иному русский, набрало силу и возмужало. Сейчас с ним было опасно связываться, особенно учитывая состояние провинций. - Что-то неясно? Живо убрались отсюда, пока я вас не четвертовал. - Все также непринужденно мурлыкнул Иван, и смельчаков как ветром сдуло – Италия только и заметил, как дернулся полог шатра, а потом в помещении повисла тишина. Правда, ее быстро разорвал задыхающийся хохот Улуса. - Ну ты даешь, Волчонок. С каждым годом они боятся тебя все сильнее и сильнее… - Голос Улуса сошел на нет, и к нему тут же подлетел Иван, держа в руках какой-то кувшин. - Господин Улус, не перенапрягайтесь! Вот, выпейте – полегчает, - Пока Джучи пил, Брагинский обеспокоенно разглядывал его. Италия не поверил своим глазам: чтобы Россия и беспокоился за Улуса?! За своего мучителя? Нет, конечно, братик Франция рассказывал, что порой Иван совершает поступки, не поддающиеся обычной логике, но… Венециано не был великолепным психологом, но такой взгляд он уже видел – у Германии. Так смотрят люди, искренне привязавшиеся друг к другу. Так не может же быть… - Опять ты меня своей бурдой поишь. Отравить хочешь, поганец… - Беззлобно заворчал Улус, отрываясь от кувшина. Иван облегченно вздохнул, и забрал у Орды посудину. - Вам не стоит проводить собрания и много говорить, господин. Стоит повременить до вашего выздоровления, иначе могут быть осложнения. – Рассудительно и немного укоризненно сказал Россия, собираясь вернуться на свое место. Но рука Улуса перехватила его запястье. - Господи, Волчонок, а я считал тебя разумным человеком! - воскликнул Улус, - Ты ведь сам прекрасно понимаешь, что от этой болезни невозможно излечиться. Знаешь ведь, что внутренние проблемы отражаются на внешнем виде стран, а все равно гнешь свое. Специально? Иван неопределенно хмыкнул, роясь на невысоком столике, стоящем около «трона» Улуса. - И вообще, что ты себе позволяешь, мальчишка? С каких это пор ты заделался моей сиделкой? Ну-ка прочь отсюда, неслух! Займись чем-нибудь полезным, вон, с Бату мечами скреститесь! - Италия ожидал, что Брагинский тотчас поспешит исполнить приказ, но Иван остался на месте. Он немного виновато глянул на Улуса, а затем пробормотал: - Но ведь с Куликовской битвы еще никто не отправился, а Бату… Улус гневно посмотрел на русского, и выписал ему легкого щелбана. Россия недовольно насупился, но говорить ничего не стал. - Эх, Ванька-Ванька… - Как-то совсем по-старчески протянул Улус, - Вот почему ты негодник такой, а? Тебя ведь все мои боятся уже, а ты все равно не понимаешь своей силы! А морозы зачем напустил? Кони на улице мрут – холодина такая! Воды не набрать – лед толстенный! Вот только не надо отнекиваться, что, мол, не твоя работа! Знаю я тебя! А ну-ка живо пошел отсюда, свинья русская! Чтоб ноги твоей здесь не было! – Под конец тирады голос Улуса уже набрал былую мощь, и Иван, наконец-то осознавший, что Джучи говорит серьезно, мгновенно исчез из поля зрения Орды. Страны поспешили за ним, а Германия почему-то замешкался. Наверное, всему виной был взгляд Улуса, полный какой-то отеческой любви, и брошенный в спину Ивану. А еще шепот – шепот уставшего от жизни, замученного человека, которого с каждым днем все больше покидают силы. - Ты бы стал прекрасным наследником Империи… Жаль, что ты слишком любишь свою родину. А потом Италия, вцепившись его в рукав, потащил на улицу. Вслед за Иваном. Поправочка. Потащил в Ад. Стоило Италии с Германией вылететь на улицу, как нежная итальянская душа забила тревогу. Что-то было не так, что-то мешало Италии дышать и думать. Этим «что-то» был зверский, нечеловеческий холод. Только спустя пару секунд до Венециано дошло, что его легкие попросту не могут ни втянуть воздух, ни вытолкнуть его же. На миг Варгас ощутил себя рыбой, выброшено на песок – а затем по его коже пробежалась волна стужи, мгновенно замедляя все функции организма и выгоняя из оного жизнь. Италия бы точно упал, если бы его не подхватили сильные руки Германии. Вцепившись в Людвига, как утопающий, Италия остекленевшими глазами наблюдал за барахтаньем остальным стран, пытающихся заставить сердце биться. Спокойными оставались только Людвиг, и, как ни странно, Франциск. Оба реагировали совершенно нормально, лишь изредка переминаясь с ноги на ногу, чтобы хоть как-то согреться. - Уф, а я-то надеялся, что я больше никогда не почувствую силу Генерала… - осипшим голосом прохрипел Франция, перебрасываясь с Германией многозначительными взглядами. - А…И-и-ив-ван… Не-не ок-коле-е-ет? – Простучал зубами Америка, мрачно наблюдая, с какой резвостью полуголый Брагинский чешет через сугробы. - Видимо, ему вполне комфортно. - Кику, как истинный японец, не спешил рассказывать о своих проблемах, но покрасневший нос и синее губы выдавали его с головой. - Если мы не поторопимся, то потеряем его, - заметил Англия, еле шевеля окоченевшими губами. Страны, едва в состоянии шевелить конечностями, побрели за Иваном, проклиная его всеми мыслимыми и немыслимыми словами. На их счастье, ушел Брагинский недалеко. В тот самый лес, где он недавно (или давно?) беседовал с Гилбертом. Темное небо контрастировало с блестящим белым снегом, а сотни крошечных фонариков-звезд рассыпалось на нем, как рассыпают зерно при посеве – хаотично и помногу. Огромная круглолицая луна прожектором освещала лес, и Брагинскому негде было спрятаться - его силуэт был виден за много километров вокруг. Шустрая фигура Ивана только скрылась за одним из деревьев, как Италия почувствовал – что-то не так. Холод в том месте, где стоял Иван, казалось, усилился – Варгасу почудилось, что он слышит стон промерзающих стволов и треск уплотняющегося снега. Воздух будто истончился – звуки лагеря начали долетать и до этого места. А на небольшой поляне, как и в прошлом воспоминании, стояли двое – и одним из них был Иван. Сейчас, когда мир превратился в один сплошной поток света, Италия наконец смог разглядеть его. При прошлой их встрече он казался ему фантомом, так как почти сливался с темнотой ночи, царившей тогда. В этот раз тоже было темное время суток, но сейчас его силуэт, окруженный неясным слепящим ореолом, слишком четко вырисовывался на фоне темного неба. У Генерала Мороза были пепельные волосы и темные, всклокоченные усы. Италия поймал себя на мысли, что он похож на нынешнюю ночь – только наоборот, светлый верх и темный низ. У него не было ног – он словно парил в нескольких десятках сантиметров от земли, и из-под его рваного, грязного от времени плаща порой вырывались пронзительные февральские ветра. Разглядеть его туловище было почти невозможно – этот самый плащ развивался только в полах, а выше он буквально облепил туловище Мороза, в полную красу показывая широкие плечи и сухое тело. Ладони Генерала скрывали толстые кожаные перчатки, похожие на те, которые в скором времени станет носить и Россия. На голове – шлем, которые носили новгородские витязи. На поясе болтался здоровенный меч. У Генерала были сухие, блестящие холодом пронзительные глаза цвета соколиного пера, впалые щеки, четко вырисовывающиеся скулы на исхудалом, грубом лице. Когда он заговорил, его потрескавшиеся губы почти не шевелилось, а голос лился со всех сторон. - Ты понимаешь, на что идешь? – Холодная сосулька вонзилась в сердце Италии, и медленно растаяла там, оставив противный ноющий осадок, - Сегодня решится все. - Мы ждали этого триста лет. - Ответил Иван. Он будто вообще не замечал холода. – Мой народ устал. Ты устал. И я устал. Сегодня мы покончим со всем, и никто не сможет нам помешать! Генерал захохотал: казалось, что весь снег под ногами завибрировал. Его смех не был похож на старческое кряхтенье Улуса - нет, в нем слышалась сила и властность. Так смеются старые императоры – хоть их телесная оболочка и истерлась, их дух по-прежнему полон сил. - Жди, сорванец: они скоро прибудут. Держи – это тебе подарочек от старого дедушки, - Плащ Генерала на миг взметнулся, закрывая собой луну. Мир перестал светиться; все провалилось во мглу. Италия почувствовал, как холод и страх забираются в его душу, и разливаются где-то внизу живота липкой жидкостью, мгновенно парализуя ноги и руки. Ему хотелось вздохнуть – не получалось. Ему хотелось кричать - голос пропал. Захотелось исчезнуть – но так хотелось быть. Но вдруг плащ Генерала опустился, и мир снова залился светом. Дурацкая иллюзия обреченности пропала, растворившись в блеске снега, и Италия отпустил руку Германии, за которую судорожно схватился пару секунд назад. Почему-то покрасневший Людвиг шумно кашлянул, прочищая горло, а Италия уже во все глаза разглядывал Ивана, так же ошарашено пялившегося на свои руки. А точнее, на красивый длинный меч, покоившийся в ладонях Ивана и сделанный словно изо льда. Клинок буквально светился изнутри, и Брагинский бережно, как ребенка, покачивал его. По блестящим глазам Ивана и слегка подрагивающим в немом крике губам было ясно – это первое оружие, которое принадлежит мальчишке. - Сюда кто-то идет. Запомни – тебе нужно дождаться наших, - Генерал Мороз, сведя свои седые брови, буквально растаял во тьме, оставив Россию одного. Ваня поудобнее перехватил меч. На противоположной от той, где прятались страны, стороне заскрипел снег. - А, это ты, Бату, - немного разочарованно протянул Ваня, поспешно пряча клинок за спину. Бату, мгновение назад выступивший из-за тени деревьев, презрительно сплюнул. - Не прячь свою дурацкую железяку, я все слышал. Кто этот дух? – Бату продолжал приближаться к Брагинскому, но сейчас его напор не был похож на тот, что в предыдущий раз. Он подходил опасливо, как сильный зверь подходит к такому же сильному, и словно боялся расправы. Но глаза его пылали праведной решимостью, а рука, легшая на рукоять изогнутого кинжала, была тверда. - Да так, родственник один. Почему ты подслушивал? Неужели Улус тебя не научил, что подслушивать – нехорошо? – Иван хищно ухмыльнулся, и пошел навстречу к Бату. Тот заметно струхнул. - Улус? А где же привычный «господин»? Или ты стал слишком смел для такого пренебрежения? – Бату вопросительно склонил голову, - Я слышал ваш разговор, а еще видел всадников к востоку отсюда. Твои люди идут, Щенок. И если бы они напали на нас, было бы много проблем. Но не переживай: я предупрежу Отца о них, и мы успеем подготовиться. Однако, сначала я выколочу все дерьмо из тебя, и повешу на собственных кишках во-о-он на той березе. Ну что, устраивает такой вариант? - Ну попробуй, попробуй. Только коленки-то у тебя трясутся… - Иван сделал еще пару шагов, а затем остановился, положив руку на эфес меча. - Ты в плену уже триста лет. – Сухо констатировал столица, - Сто из них – как шелковый, потом сто пятьдесят – ничего, терпеть можно, а сейчас… А сейчас ты как с цепи сорвался! Что с тобой, мальчишка?! Почему ты вдруг начал сопротивляется? Сражаться попросил научить, отвечаешь дерзко, ходишь, как неизвестно кто… Объяснись! - С какой это стати? Я подчиняюсь только одному существу – Улусу, а ты с остальными своими дружками мне никто! - Отец слишком ослеплен тобой! Да, сейчас ты начал резко набирать мощь, но это не делает из тебя кого-то особенного! Так нет же – ты и правая рука Отца, и советчик, и еще Бог знает кто… Окстись, русский! Знаешь, почему все так недовольны им? Потому что на недавнем собрании он предложил сделать тебя наследником монгольской Империи! Мол, Волчонок сильный, смелый, скоро вообще Волкодавом станет! Ты представляешь?! Тебя, неграмотную русскую свинью – наследником Империи! Он совсем из ума выжил, а виноват во всем ты! И… - Но не я один готовлю против него восстание. - Глухо сказал Россия, прерывая словесный поток города. – Представь, каково ему – получить нож в спину от собственных сыновей на старости лет. Думаешь, приятно?.. - Откуда ты?.. - Лицо Сарай-Бату вытянулось, но потом снова вернулось к привычной пренебрежительности. - Не важно. Да, мы сместим его, а тебя казним! Потому что ты, Собака, слишком много себе позволяешь! - Тогда тебе не кажется, что будет гуманнее получить смертельный удар от собственного врага, нежели от сына? Я все равно сделаю это, как бы ты не хотел меня остановить. - Ты – самое мерзкое и грязное существо, какое я когда-либо знал. Только ты, русская мразь, можешь так поступить со своим благодетелем. Отец возился с тобой, пылинки с тебя сдувал, а ты… Нет, ты ничего не успеешь сделать. Я убью тебя раньше, чем ты хотя бы подойдешь к нему. Я убью тебя, урод! - О, а мы ревнуем. Мило, - Италия вдруг испытал непреодолимое желание высказать России все, что он о нем думает. Русский чисто бесил своим поведением и колкими фразочками, что он бросал в Бату. До Варгаса не сразу дошло, что Иван специально провоцирует столицу на неразумные действия. Причем провоцирует весьма умело, словно тренировался не один год – братик Романо тут даже рядом не стоял. - Ненавижу! Ненавижу тебя! Отец привязался к тебе. Как к любимому питомцу! Ты, ты, а не я у него в любимцах! Умри, сволочь! – Дикая, неконтролируемая ярость захлестнула сознание Бату, и столица, яростно взревев, кинулась на Ивана, на ходу обнажая кинжал. Брагинский замер на миг, словно растерявшись, а затем, схватил меч и приготовился отражать удар. Тонкий свист разрезал воздух, и завершился тупым ударом. Крик Бату оборвался. Столица начала замедлять бег, а глаза его становились все больше и больше. В них плескался испуг. Изо рта столицы вытекла тонкая струйка крови. Снег в последний раз скрипнул под ногами монгола, и он повалился на живот, картинно раскинув руки. Из-под лопатки Бату торчала острая стрела с огненным, мерцающим опереньем. Иван удивленно вскинул брови, а затем нацепил на лицо привычную ухмылку. - Я вас ждал. Где вас носило? – Громко спросил он. Его голос звонко отражался от деревьев, и в нем буквально гремели колокольчики радости. - Прости, Иванушка. Пока добрались, пока супостатов по всем болотьям да околицам обошли… - Русская, слегка устаревшая речь разлилась по округе. Говорил один, но его поддерживали своим присутствием многие. Италия сначала не понял, почему он так остро реагирует на русских. Ну подумаешь, толпа их тут, и что? Однако спустя пару минут до него дошло – это не его чувства. Это сердце Ивана скачет бешеной птицей, это он с блаженством слушает родную, почти забытую в плену речь, это он готов скакать от радости. Но в плену Иван твердо усвоил одно – показывать эмоции можно только в одном случае: если полностью уверен в победе. В иных ситуациях это влечет за собой поражение. - Неважно. Вы твердо уверены? - Иван осмотрел русское войско – пеших и всадников. Здесь было от силы двести человек, и против многочисленных монгол они были как мышь против слона – никаких шансов. Однако, Италия знал – для русских слово «нет» - как шпоры для быка. Эта северная нация всегда шла наперекор судьбе и всем законам – начиная от физических и заканчивая логическими - , и благодаря своему знаменитому «авось» не раз обыгрывала судьбу. Не всегда. Но обыгрывала. К тому же, из рассказов Германии и Франции Италия знал – русские очень редко брали количеством. Чаще – врожденной смекалкой и гибким умом, который у них на родине в общей сумме звали «хитрожопием». - Конечно. Если у нас все получиться, сегодня мы наконец… наконец… - мужчина замялся, не в силах выговорить заветное слово. – Сегодня мы наконец станем свободными. Слово «свобода» действовало на Брагинского, как наркотик. Стоило Ивану только услышать о своей сокровенной мечте, как его взгляд преобразился – ни капли сомнения. Уверенность. Решительность. И твердость. - Не «если». Сегодня мы станем свободными. Я это чувствую. – Россия посмотрел на мужика, и Италии показалось, что они обменялись какими-то жестами, понятными только для них. Но воин, до этого выглядевший неуверенно, мгновенно подобрался и посуровел. - Вы… - Нападем в лицо. Что мы, трусы что ли, со спины бросаться? А ты – он указал на Ивана, - ступай по их лагерю да найди главного ихнего. Ну, по-вашенскому. Понял? - Понял. – Кивнул Брагинский, и опрометью кинулся обратно к поселению. Италия засобирался за ним, но тут пронзительный крик Америки остановил его. - Эй, он серьезно? Они собрались так – Альфред возмущенно ткнул пальцем в одного из витязей, - идти на монгол? В этих тряпках?! - Это называется кольчуга. – Мягко поправил его Франциск, - И приглядись внимательнее – они неплохо вооружены. Смотри: у кого палицы, у кого копья, у кого луки. Вон, у того вообще булава! А насчет защиты я тебе вот что скажу – ни в одну эпоху люди Ивана не утруждали себя такой бесполезной вещью. Они в бой могут голышом идти, и ничего. Это тевтонцы как консервные банки бегали, а вот русские… - Эй, прекрати разговаривать с ним, как с малолетним! - тут же взвился Англия, ткнув Францию в бок. - А я не виноват, что ты его истории не учил. Эх, остался бы он у меня… - Парировал Бонфуа, картинно закатывая глазки. - У тебя Канада рос – и вот, доигрался! Никто беднягу и не замечает! - Он просто не такой харизматичный, как Альфред! – Теперь уже возмущался Франция. - Ага, конечно. Вот только… - Отставить! Ну-ка замолчали оба, вы! – Германия не смог подобрать подходящего слова, поэтому ограничился местоимением. – Не мешайте слушать! - А где Китай и Япония? – спросил Венециано, отвлекая Францию и Англию теперь уже от молчаливой перепалки. Государства недоуменно переглянулись, понимая, что азиаты куда-то испарились. У Италии готова была начаться паника, но тут он заметил невысокого Кику, почти исчезнувшую за стволами деревьев. Варгас в панике кинулся за ним, понимая, что еще немного – и хитрющие азиаты совсем исчезнут из поля видимости. Наплевав на предостерегающий крик Германии, испуганный итальянец кинулся к почти скрывшимся союзникам, и буквально повис на шее Японии. - Почему ты нас бросил, Кику?! – Вообще-то, Варгас всегда старался говорить как можно спокойнее, но почему-то все остальные слышали в его речи сплошные крики. - Потому, что если ты не заметил, русские перегруппировываются. А значит – сейчас нападут. – Китай внимательно посмотрел сначала на Италию, а потом на Германию. Людвиг кивнул. Китай продолжил: - У нас нет гарантии, что нас не заденут. Да, мы здесь на правах призраков, но кто знает, какую шутку может выкинуть эта проклятая книженция? Мы решили, что гораздо разумнее держаться рядом с Иваном – его вряд ли заденет. - Никогда бы не подумал, что ты можешь так трезво размышлять. – Англия уважительно посмотрел на Яо. Тот, вопреки ожиданиям, скривился. - Даже не знаю, как это расценивать: как оскорбление или как комплимент. Артур, поняв, что сморозил, поспешно захлопнул рот, а Франциск хмыкнул. Иван был уже далеко в лагере - прятался в одной из юрт. Страны бы непременно потеряли его, если бы не Япония. Кику внимательно следил за Брагинским, а потом по следам определил, где скрывается русский. А скрываться было от чего. В лагере постепенно росла паника. С грозными лицами ходили мужчины, ища оружие и седлая лошадей; испуганные растрепанные женщины хаотично носились, порой громко перекрикиваясь и заливаясь слезами; скотина хрипела в предчувствии неизбежной беды. Лагерь мгновенно сбросил всю сонливость – кругом были сплошные действия, стремящиеся создать хотя бы вид какой-нибудь деятельности. Но все равно в воздухе парила какая-то атмосфера поражения, свитая из мыслей всех монгол, находящихся в лагере. Внезапно на холме вспыхнули огни, и воздух сотрясло многоголосое русское «Ура!». Послышался топот копыт, хруст подминаемого снега, храп горячих коней. Италии показалось, что он слышит тяжелое дыхание русских, и свист воздуха, рассекаемого ими. Монголы взревели, чувствуя катастрофическую нехватку времени, но было уже поздно. Женщины в панике бросились прочь из поселения, но над ними буквально вилась безнадега – они знали, что их догонят. Мужчины же вскакивали на коней, воодушевленно выкрикивая что-то, и пытаясь принять хоть какое-то боевое построение. Но лошади назло им испуганно шарахались и, прижимая уши к голове, скалились на собственных хозяев. Мир сошел с ума, а причиной всему были эти чертовы русские. Какой-то необъяснимый страх забрался в сердце Италии, и он сильнее прижался к Германии. Людвиг недовольно выдохнул, но тут же следом за Японией скользнул в тень шатра, где обрывался след Ивана. Если Венециано не подводила память, это был шатер Улуса. Сейчас здесь было темно и душно. Спотыкаясь о подушки и всевозможные предметы меблировки, страны внимательно следили за белобрысой макушкой, что с увлечением рылась где-то под «троном» Орды. Снаружи раздавались громкие голоса, но всем сейчас было не до Ивана – Италии казалось, что он уже слышал скрежет скрещиваемых мечей. За плотной тканью мелькали силуэты людей и животных - но сейчас они словно были в другой реальности, в другом мире. Ивану было глубоко все равно на них. Наконец, поиски Брагинского увенчались успехом. Паренек отполз от трона, пыхтя и волоча какой-то небольшой ящик. За занавесом вспыхнуло зарево пожара. Видимость резко улучшилась, зато и мурашки по телу побежали с большей интенсивностью. Варгасу вдруг стало удивительно душно - захотелось выбежать на улицу, и вдохнуть пропахший гарью воздух. Но он не смог заставить себя сдвинуться с места, неотрывно глядя на русского. Трепеща и дрожа от истомного наслаждения нереальности происходящего, Иван ватными пальцами открывал крышку темного резного сундучка. Внутри обнаружилась светлая шелковая подкладка, и в противовес ей - темный, старый ключ. Брагинский, закусывая губы от волнения, извлек его. Красный отблеск пожара пробежался по темному телу ключа, и навеки застыл в глазах Ивана. Русский, тяжело дыша, поднес ключ прямо к шее, как самоубийца подносит дуло к виску. Мгновение - Италия слышит скрежет заржавевшей стали - и тяжелое клеймо Ивана, навсегда оставившее шрамы в прямом и переносном смысле, безжизненной грудой падает на пол. Россия застонал, хватаясь руками за шею - так непривычно и голо он ощущал себя. Пройдясь пальцами по каждому шраму, по каждой царапине, он поднял глаза и, запрокинув голову, вздохнул полной грудью. Никаких помех, никаких преград. Италия чувствовал, как ликование золотым водопадом наполняет душу Ивана. И, словно утверждаясь в своей непобедимости, он слышит ликующий крик своего войска – войска, проливавшего ненавистную кровь. Но и ему пора расквитаться с тем, кто виноват во всем этом. Брагинский вскочил на ноги, и, не удержавшись, пнул ошейник. Тот, жалобно скрипнув, улетел куда-то в угол. Иван, схватив меч, валявшийся неподалеку, вылетел на улицу, где уже вовсю бесчинствовала самая безобразная и одновременно самая прекрасная госпожа – Война. Русские и монголы сражались до последней капли. Как звери, рвущие друг другу плоть, они набрасывались на оппонента, и подымались на ноги до тех пор, пока противник не падал изнеможенным. Кровь лилась реками; снег давно перестал быть белым. Русские сражались бешено и неумолимо, мстя за каждую каплю крови своих братьев, за каждую слезинку любимых жен, за каждый стон детей. Пылали пожары, гремела сталь, ржали кони, кричали женщины; это был Ад. Брагинский, пробегая мимо горящей телеги, на миг замер; потом, словно завороженный, обернулся и принялся пустыми глазами смотреть на лагерь. Он был уверен - он видит его в последний раз. Когда он вернется сюда - если вообще вернется - это место станет либо кучей пепла, либо кладбищем русских солдат. Иван был уверен в первом варианте. Он схватил какую-то палку, сунул в огонь, дождался, пока на ней запляшут языки пламени, и со всего размаха швырнул ее в шатер Улуса. Голодные алые языки мигом принялись пожирать ткань; запахло паленым. Через пару минут шатер Улуса пылал, унося с собой в Огненную Бездну все, что только было у Орды - мнимое богатство, напущенную роскошь, уважение и верность… А еще ржавый металлический ошейник… Иван развернулся, и, теперь уже ни на что не оглядываясь, бросился в лес. Он точно знал, где искать Орду - у них была негласная договоренность, и каждый обязался соблюсти условия. В лесу звуки битвы приглушились, и азарт, что как пламя пылал в душе Ивана, поутих. Его сердце начало неприятно покалывать - значит, были жертвы и среди русских. Иван шел, хрустя снегом под ногами, и не снимал руки с эфеса меча. Сейчас, в мнимой тишине, весь мир казался ему сплошной ловушкой. Италия все не мог понять - куда так устремлено направляется Иван? Варгас оглядывался, пытаясь найти хоть один знакомый кустик, но сейчас, при свете луны, эти места казались ему дремучим лесом. А вот другие, похоже, смутно, но догадывались. Они продирались сквозь заросли голого шиповника, когда Иван, слегка пригнувшись, внезапно замер. Да так неожиданно, что Италия едва не врезался в него. От знакомства с затылком Ивана Италию спасла только крепкая хватка Германии, что вовремя вцепился Варгасу в воротник. Италия пискнул, и безвольно повис в руке Людвига. Германия приложил палец к губам, и мрачно кивнул на стоящего впереди Ивана, который в немом исступлении разглядывал раскинувшуюся впереди заснеженную поляну. Брагинский тяжело вздохнул, прикрыл глаза. По его щеке скатилась капля пота, и, сорвавшись где-то в районе подбородка, ледяным кристаллом полетела в снег, замерзнув прямо в воздухе. Руки Ивана мелко тряслись, а в душу закрался мелкий отросток страха. Что будет, если у меня не получится? Почему вся моя уверенность осталась там, в огне, а сейчас, стоя посреди спокойного безмолвия, у меня сводит ноги? Брагинский не знал ответа, но легче ему не становилось - перед врагом (хоть Италия еще и не понял, каким) он сейчас кажется слабым. А так нельзя. Иван решительно распахнул глаза, и, обнажив клинок и высоко его задрав, смело вышагнул из-за кустов. Улус стоял ровно посередине поляны, задумчиво разглядывая темное небо над головой. Его седые волосы развивал холодный, пронзительный ветер, и поблекший мех его дорогих одежд еле заметно трепетал. Но Джучи не обращал на это внимание - порой он, совершенно отрешившись от этого мира, проводил розовым языком по сухим губам, и едва заметно касался кончиками пальцев до рукояти длинного изогнутого клинка, висящего у него на поясе. Он давно уже поджидал своего противника. С самого первого залпа русских орудий. Они встали напротив друг друга - две Империи, старая и угасающая напротив молодой, только-только зацветавшей, - и неотрывно смотрели друг другу в глаза. Тьма боролась с льдом, черное пламя - с лиловым. Учитель с учеником, хозяин с рабом, непобедимый и тот, кто мог победить. Генерал Мороз, несомненно, был здесь же - но он не спешил вмешиваться. - Я сдержал свое обещание. Напал при первом же удобном случае. - Слегка виновато сказал Иван, в голове которого не было ни капли почтительности. Только холод. - Что ж, значит, твоя честность все еще при тебе. Хвалю. - Ответил Улус. Удивительно, но вся слабость, которой сочился его голос в шатре, пропала. Он снова был молод и резок, весел и сладок. Казалось, что Золотая Орда снова помолодел. Будто все морщины на его лбу расправились, а глаза снова налились соблазняющей тьмой. Что его тело вновь гибко и быстро, а рука - тверда. И только волосы доказывали обратно - они серебристой искрой плясали на ветру, выдавая и возраст, и мудрость их обладателя. - Ты понимаешь, что это было неизбежно. - Все также досадливо толковал Иван. - Знаю. С той самой поры, как ты пришел ко мне с просьбой сделать тебя сильнее, знаю. Я ждал тебя очень давно. Ждал, пока ты решишься предать старика Улуса. Сегодня решающая ночь, Иван. Как и для тебя, так и для меня. Снова гнетущая тишина, в которой Улус сбрасывает свою дорогую шубу, обнажая шелковую рубашку. Италия не удивляется, видя играющие под ней молодые мускулы. Этой ночью время обернулось вспять, поэтому удивляться нечему. - Не стой же столбом, Волчонок. Сегодня твой последний экзамен. Сегодня, наконец, Луна увидит, как в мир придет Волкодав. Нападай. - Улус легко выдернул меч из ножен, и встал в оборонительную позу. Иван словно ждал разрешения. Как только прозвучало последнее слово, он седой сорвался с места, и кинулся к Улусу. Снег даже не думал скрипеть под его поступью - Иван словно парил над землей. Над своей землей. Сегодня вся природа была на его стороне. Но не Улус. Старый воин, казалось, даже не напрягался. Как только воздух разрезал стон металла, Джучи легко сделал шаг назад, пропуская Брагинского перед собой и открывая себе путь к его спине. Он замахнулся, но реакция Ивана была невероятно быстра. Миг - и он закрылся от удара, поставив клинок вертикально. А дальше… Дальше был Танец Смерти. Другого названия Италия не смог подобрать. Он видел много танцев и много битв, но этот был самым красивым, самым грациозным … и самым жутким. Оба оппонента двигались синхронно. Снег приминался под их телами с одинаковым звуком, воздух свистел с одинаковой тональностью. Их движения были согласованы и точны, словно все эти годы Улус только и обучал Брагинского этому стилю спарринга. Они вместе шли в атаку, вместе защищались, вместе уклонялись от ударов и вместе промахивались. Лунные блики плясали на их клинках, как магические огоньки, а сами страны казались полупрозрачными призраками. Снег взлетал в воздух и окутывал их своими щупальцами, но они легко избавлялись от его чар. Взмах клинка, поворот, неосторожно открыться, будто дразня врага, моментально прогнуться, уходя от удара, пойти в атаку и быть остановленным. Скользить по снегу, словно это паркет в танцевальном зале, доверять воздуху и мечу, как проверенным партнерам. Быть полностью уверенным в своем теле. Радоваться, когда противник ошибается, и одновременно огорчаться - ведь поединок не должен закончиться так быстро. Они танцевали, танцевали всему миру назло - безумно красиво и опасно. Они сами создавали свою мелодию - из общих хрипов, тяжелого дыханья, ритма шагов, свиста лезвий и воя ветра. Один и тот же стиль борьбы, одни и те же приемы, одни и те же ошибки. Казалось, то ли у Улуса появился двойник, то ли Иван резко обрел копию. - Я… Мои люди отправили гонца к тебе неделю назад! - Выкрикнул Иван, уворачиваясь от точного удара, - Почему ты не подготовил армию?! Почему твои люди в панике мечутся сейчас?! Ты хотел нечестной битвы, Улус?! - Мне нужно было проверить, привил ли я тебе благородие и честь к самому себе! - Легко смеялся Джучи, парируя удары Ивана. - Это был первый экзамен, и ты сдал его на «отлично»! Так держать, молодец! Клинки звякнули, разлетаясь в разные стороны. Противники развернулись на носках, всего на миг оказались спина к спине - и тут же снова скрестили орудия. - Когда я был у тебя в шатре, ты был там! Ты был рядом! - продолжал Иван, бешено ускоряясь и заставляя ускориться Улуса, - Почему ты позволил мне сбросить ошейник?! - Проверить, насколько твоя воля сильна! Я всегда запрещал тебе прикасаться к тому сундуку. Не так ли?! А ты нарушил запрет! Свобода важнее собственной безопасности и целости, и ты мне это доказал! Хвалю! - Джучи сделал резкий выпад, и Иван невольно сбавил темп. Отпрыгнув назад, Брагинский сверкнул глазами и зарычал. Бой продолжался. Италия не мог оторвать взгляда от него. Варгас забыл и про холод, и про опасность быть раненным - он невольно подавался вперед, чувствуя, как заворожено бьется сердце Людвига над его ухом. - Ты намного слабее меня, Улус! Ты стар! Почему ты не позвал кого-нибудь себе на подмогу?! Почему ты не предупредил никого на сегодняшнем собрании?! - В отчаянии заорал Иван, замахиваясь через голову, словно делая завещающее па в танце. Улус, почувствовав близкую развязку, безумно захохотал и тоже замахнулся, только снизу. - Потому что, несмотря на физическое превосходство, ты все равно слабее меня! - Короткий взмах, свист - и на щеке Улуса расцветает красная царапина. Иван, кажется, тоже ранен - но на его лице или теле ничего нет. Он отпрыгивает от противника, наконец понимая, в чем дело - волосы. За последние годы плена локоны заметно отрасли, и теперь приходилось их собирать в короткую, но толстую косичку на монгольский манер. А сейчас эта самая косичка покоилась в снегу, а пепельные волосы мельтешили перед глазами, закрывая картину мира. Иван быстро убрал челку назад, понимая - его спасло чудо. Не успей он пригнуться, лезвие Улуса прошлось бы не по волосам, а по шее. И тогда… Страну ведь может убить только страна, не так ли? Ярость и азарт поединка затмевали разум. Никогда, никогда Брагинскому не было еще так хорошо. Достойный противник, оружие в руках, причина сражаться - чем не сказка для мужчины? Иван, взревев, кинулся в атаку. Улус, гордо вскинув голову - в глазах - только радость и бешеный восторг - тоже пошел вперед. На последний удар. Они медленно, упиваясь каждым мгновением, приближались друг к другу. Ветер остужал горячую кожу, но не голову. Волосы растрепались, в глазах - пламя. У обоих - сильное тело, и пытливый разум. Оба готовы сражаться до последнего. И оба понимали, что поединок может длиться бесконечно. Пока один из них не проиграет. Или не поддастся. Уже утрамбованный снег не скользил - даже не думал мешать такому зрелищу. Крики битвы были не слышны - их затемняла адская мелодия двух государств. Их сердца бились в унисон - старое и молодое. Они были похожи - и различались. Улус знал, что если он будет вести себя хоть немного податливее - Иван жутко оскорбится. Но ему и не хотелось этого. Этот мальчишка…О, этот мальчишка венец его творения. У Джучи было множество сыновей и дочерей, но этот, несомненно, был любимым. Он возлагал на него большие надежды, и был рад, что последние годы жизни посвятил именно ему. Он, собственно, уже давно не надеялся увидеть Ивана под своим началом - это была горячая юношеская мечта, родившаяся в затуманенном восторгом рассудке, когда он впервые столкнулся с маленькой страной, пробовавшей ему противостоять. И продолжавшей бороться до самого конца. До победного конца. Сейчас он хотел лишь одного - чтобы его творенье не пропало зря. Ему некому передать Ивана в руки - мальчишка сейчас как алмаз без оправы: стараньями Улуса уже отполирован, но без огранки все равно не то. Ему придется идти дальше одному - и пусть он, Улус, хоть немного подготовит Ивана к этому пути. Клинки встретились, огласив мир пронзительным, высоким, и прощальным звоном - и раскололись. Оба. Осколок клинка Улуса взлетел в вышину, поймал последний в своей жизни лунный луч, и, качая его, как младенца в колыбельке, рухнул на снег. А остаток меча Ивана не думал никуда деваться - нет, он прирос к руке владельца, и дернулся, как пес, почувствовавший слабость противника. Улус чисто по инерции вскинул руки, и клинок, словно живой, понял, когда надо атаковать. Он мягко вошел в тело старика, прямо в сердце, по самую рукоять. Алая кровь хлынула из раны, но клинок остался таким же чистым, как раньше. Он был сделан изо льда. Хохот Генерала Мороза разнесся по округе - и тут же пропал, оставив Ивана наедине с умирающей страной. Брагинский быстро подхватил падающего старика, и мягко уложил на алеющий снег. Улус криво усмехнулся - дышать ему было тяжело. - Ну что же, поздравляю. Ты молодец, Иван. - Что… Что с тобой теперь будет? - Голос Ивана подозрительно подрагивал. - А то ты не знаешь. Не строй из себя святую наивность. И вообще, с каких это пор мы на «ты»? Для тебя я все еще господин Улус, мальчишка! - Что-то ты слишком разговорчив для умирающего. - Иван уселся прямо на снег рядом с Улусом, и прикрыл его той шубой, что скинул Джучи перед битвой. Повисло неловкое молчанье. Кровь медленно вытекала из раны, но Джучи, казалось, этого не замечал. Он неотрывно смотрел в небо, ища там какие-то знаки для себя. Иван, словно в дань памяти ему, молчал. - Сегодня красивая ночь. - Наконец выдал Улус. - Да. - Кстати, ты помнишь, когда-то я рассказывал тебе сказку про Старого Волка? Знаешь, чем она закончилась? - Чем? - Иван был немногословен, словно экономил стремительно утекающее время. Улус тяжело вздохнул, закашлялся, и начал: - Молодой Волк долго думал, как ему поступить. Он превращался в Пса, а этого ему было не нужно. Но жажда власти мучила его, и мучила все сильнее. Наконец, он решился. Он пришел в пещеру к своему вожаку поздней ночью, и сразу рассказал тому, что собирается сделать. Вожаку было больно слышать такое от любимого воспитанника, но он не показал своего разочарования в Волке. А лишь сказал: «Что же, приступай». И Волк сделал это. Он замарал свои лапы в крови старого наставника, окончательно превратившись в Пса. Наутро, когда обнаружили тело, он так же скорбно выл с остальными, и нес почетный караул рядом с трупом. Все жалели его: мол, потерял отца. А он только мучился с совестью, грызшей его. Его назначили вожаком. Он выбрал себе волчицу, у него появились волчата. Все было хорошо. Но в какой-то момент ему приснился его наставник - тот, кто заменил ему отца. Старый Волк ничего не говорил, лишь грустно смотрел на того, в кого превратился его любимый воспитанник. Однако Волк, будучи очень мнительным, увидел в этом сне знак. Он помнил, как кончил его наставник, и понял - скоро и его волчица умрет, скоро и его дети вырастут, и скоро появится тот, кто перегрызет ему глотку. Испугавшись, он оставил стаю и, никому ничего не объяснив, отправился в изгнание. Он ел в одиночку. Охотился в одиночку, спал в одиночку. Он знал, что кто-то из его детей занял место вожака, и был доволен. Он ни на что не претендовал - только попросил, чтобы ему разрешили охотиться в угодьях стаи. Волки, помнившие, чей он ученик, благосклонно разрешили ему. Он перестал общаться и с Пепельным другом, и с сестрами, которые недавно вновь объявились в его покинутой семье. Словом, он был уверен, что ничего ему не угрожает. Однако шло время, и пришел голод. Стая начала недоедать, пошли косые взгляды в сторону вожака. А что тот мог сделать? Дичи стало мало, а тут еще какой-то старый волчара ошивается, Бог весть кто, а жрет будь здоров. Поэтому вожак и решил: одним волком больше, одним меньше, что с того. Собрал он молодых своих товарищей, и пошли они на Волка. Нашли, а тот ни сказать ничего не может, ни доказать, кто такой. Так и порешили его - собственные дети. Только потом они от старой Волчицы узнали, что загрызли собственного отца, и горько раскаялись в содеянном. Вот только сделать ничего нельзя было. И только Пепельный Друг, помнивший молодые годы, грустно плакал и молил луну упокоить душу погибшего друга. Вот как помер полукровка, покусившийся на учителя. Мораль сказки: привить детям уважение к старшим и никогда не покидать семью. С первым, похоже, ничего не получится, а вот со вторым… - Улус довольно посмотрел на Ивана, что изумленно вылупился на него, открывая и закрывая рот, как рыба. - Откуда… Откуда ты знаешь, что я собрался… - Пробормотал Брагинский, но Орда понял его и без слов: - Откуда я знаю, что ты собрался закрыться от всех и сидеть в своей Москве безвылазно? А по лицу прочитал. Я тебе сколько раз говорил: вы, русские, слишком эмоциональные люди, вам нужно научиться скрывать свои мысли, а то они у вас прямо на лице написаны. Хоть раз бы меня послушал… - Так значит… - Сраженный догадкой, выдохнул Иван. А затем, хитро прищурившись, улыбнулся. Улыбнулся так, как улыбается до сих пор. - Вот для чего нужна была эта чертова улыбка… - Именно. Рад, что до тебя наконец-то дошло. - Улус расхохотался, словно Россия только что пошутил. Но пятно крови, все стремительнее расползающееся по меху шубы, напоминало ему - скоро станет совсем не до шуток. Иван, все продолжая улыбаться, вновь уставился в небо. Азарт битвы сходил, и теперь парнишке становилось холодно. А вот Италия никак не мог заставить себя перестать возбужденно дрожать. - Улус. - Неожиданно обронил Иван, не отрываясь от созерцания звезд и красавицы-луны, - А что было бы, если бы Волк остался в стае? Что было бы, если бы он, пользуясь мудростью, стал править стаей? Что если бы он наладил отношения с Пепельным другом и вернул бы себе сестер? Что было бы тогда? Орда хрипло хохотнул, и из его рта вытекла струйка крови. Было видно - конец совсем близок. - Кто его знает. Такой сказки еще не было. Но, кто знает, - неожиданно шепотом добавил он, - вдруг ты ее напишешь? - Я… Попытаюсь. - Дашь потом прочитать. - При первой же встрече. - Усмехнулся Иван. Улус попытался улыбнуться. Но по его лицу прошлась судорога боли, и он стремительно побледнел. Дыхание участилось, и стало поверхностным. В глазах Ивана блеснула паника, и он быстро повернулся к Джучи. - Улус… - Запомни одно. Ты - самый сильный. - Быстро и рывками заговорил Орда. - Ты можешь все. На твоей стороне - природа. Генерал тебя не оставит. И да. Я знаю про него. Тебе не нужно нападать ни на кого - все придет в твои руки само - и власть, и богатство, и уважение. Я… Я надеюсь, что научил тебя самому главному. Ты можешь действовать против законов, против всего мира - тебе ничего не мешает. Никогда не сдавайся, и тебя никто не одолеет. Вы, русские, умеете терпеть. И это делает вас непобедимыми. И еще кое-что. Если ты дашь слабину, если ты распустишься - я вернусь. В другом облике, под другим именем, я вернусь и надеру тебе зад. Ты никогда не будешь одинок - запомни это. Я… Мне жаль, что так вышло в этой жизни. Извини меня за все. - Я… - Мое время пришло. Спасибо за этот замечательный танец. Не зря столько сил вложил. Последня…. Последняя просьба… Пусть.. И-имя Р-рос-сийской… Им-м-мперии прогремит над.. Этим миром… П.. Про.. Пр.. - Прощайте, господин Улус. - Прощай, Волкодав. Улус улыбнулся, но в следующий миг его улыбка съехала набок. Глаза остекленели, и уже без прежнего восторга уставились в темное, но безумно красивое небо. Холодный веер играл с волосами мертвеца, путаясь в них и звеня. « А ведь волосы не знают, что их хозяин умер…» - Пронеслось в голове у Италии. Глаза защипало, в горле встал ком, стало трудно дышать. Но Варгас так и не понял, чьи это были слезы - его или Ивана. Сам он уже ревел минуты три. По щеке Брагинского стекла слезинка - маленькая и одинокая, совершено идентичная тому, что испытал Иван. Крохотная песчинка благодарности среди тьмы издевательств и пыток. Но почему тогда так щемит сердце? - Волкодав, значит? Тогда… - Безумный тоски вой, чем-то похожий на волчий, взвился в небо. Среди миллионов звуков он был различим только своей неповторимостью и болью, что пронзала любого, кто его услышит. Франция ощутил дикое желание ответить - тоже взвыть, пытаясь хоть немного разбавить тоску того, кто может так горестно плакать. Вдруг невдалеке застучали копыта, и из-за кустов выскочила черная лошадь. Иван испуганно встрепенулся, и его рука дернулась к рукояти клинка, торчащего из груди Улуса. Но в следующий миг он стыдливо опустил руку, понимая, что чуть не осквернил труп. Лошадь подъехала ближе, и с нее вдруг спрыгнул мальчишка немногим младше Ивана. Они были удивительно похожи - только у пришельца волосы были намного темнее, цвета каштана. И глаза отливали сталью, нежели фиолетовым огнем. Одет мальчишка был тепло и богато - не так, как монголы, но все же. И одет он был в русские одежды. - Ваня! - Истерично крикнул он, буквально сваливаясь с коня и бросаясь к Брагинскому. - Господи, какое счастье! Ты жив! - Ди-дима? - Немного неверяще переспросил ошарашенный Иван, а через секунду его уже заключили в объятья. На которые, Ваня, собственно, охотно отвечал. - Ты не представляешь, как я волновался! Все поле брани обскакал - как сквозь землю провалился! А ведь Донской говорил, что видел тебя… Господи, во что ты одет? Не окаешь, родненький? - Да, ты знаешь, что-то прохладно стало… - Прошептал Иван. По его телу пробежалась дрожь, а щеки загорелись лихорадочным румянцем. Загадочный Дима покачал головой. Стянул с себя шубу, и накинул на плечи Брагинского. - Погоди, до лагеря доберемся…Ты ведь на скелет похож! Ужас! Что он только с тобой сделал… - Это уже гневно, и обращено в сторону распластавшегося Улуса. - Как я рад, что все кончилось… - Эй ты, столица хренова! Куда ломанулся, тебя спрашиваю?! - Из кустов снова выскочила лошадь, только на этот раз пегая. А трескучий и пропитанный ядом голос ее всадника сразу выдал его личность. - Я не виноват, что ты, немчура, медленный такой! - Фыркнул Дмитрий, в то время как Пруссия слезал со своей лошади. - Шевелить своими Великими окорочками надо быстрее! - Так, Москва, помолчи! - Недовольно фыркнул Гилберт, и тут же заметил Ивана. - Ваня! Ой, мать… - Его взгляд переместился на тело Орды. - Ты, видимо, сам справился. А мы к тебе в отрядом скакали… - Мы? И ты тоже? - Иван слабо усмехнулся, - С чего бы такая забота? Но все равно - спасибо. - А я, между прочим, и ехать не хотел! Это ко мне твоя столица приперлась посреди ночи. И говорит: беда будет, задом чую. Поехали Ваню выручать! Я и так от него, и эдак, но нет - прилип как банный лист к известному месту! Пришлось ехать! - Все было точно так, но поменяй нас ролями. - Едко сообщил Москва, чем и заработал поток немецких матов от красного как рак пруссака. - Вы… Правда приехали. Спасибо. - Остановил Иван перебранку. Он растерянно и слегка отсутствующе улыбался. Москве, да и Пруссии, совершенно не нравилась эта улыбка. - Ой, точно! - внезапно осенило Гилберта. Он судорожно подскочил к своей лошади, и принялся копаться в седельной сумке. Спустя какое-то время он извлек из нее помятый клочок ткани, на ближайшее рассмотрение оказавшийся собственностью Ивана. - Мой шарф! - Радостно пискнул Брагинский, подтверждая догадку Италии. Пруссия слегка смущенно развернул его, отряхнул от мелкого мусора и протянул Ивану. - Я недавно был у Оли, и вот… Она просила при встрече передать. Кстати, мне кажется, или у тебя что-то с шеей? - Но Иван уже с носом укутался в свой шарф, не давая Пруссии увидеть шрамы. Германия мысленно поблагодарил его: он только что спас психику Гилберта от еще большего расстройства. - Потом покажу. Мм.. Олей пахнет. - Ваня говорил почти шепотом, но его все равно было хорошо слышно. Москва, не выдержав, улыбнулся. А затем потянул Ивана за собой. - Пошли. Нас ждут дома. Брагинский, взгромоздившись на лошадь, устало прислонился к спине Дмитрия. Тот кивнул, позволяя ему это. Но, судя по взгляду столицы, такая щедрость больше не повторится. Рядом ехал и тарахтел Пруссия. Тарахтел о всяких мелочах, но так успокаивающе. Иван внимательно оглядел поляну, словно запоминая ее. И, бросив последний взгляд на труп, закрыл глаза, навсегда просыпаясь от этого кошмара… Когда земля под ногами исчезла, Италия даже не удивился. Он просто прикрыл глаза, совершенно как Брагинский. И при этом искренне надеясь, что хоть следующее воспоминание будет счастливым… Кто знает, вдруг ему повезет?