В шкафах хранятся не только скелеты...

Фелечиано Варгас радостно распахнул глаза, с нетерпением ожидая нового воспоминания. Италия даже сам не мог объяснить, что с ним произошло. Просто в какой-то момент он вроде как смирился со своей участью постороннего наблюдателя, и неожиданно начал получать удовольствие от воспоминаний России. Это было как смотреть какой-нибудь хороший многосерийный фильм: в одном эпизоде все плохо и мрачно, а другом - наоборот, радужно и светло. Иногда Италии даже начинало казаться, что это его воспоминания, что это он рассекал морские просторы на крепком и прочном «Гото», что это он подтрунивал Пруссию и он вместе с Гилбертом издевался над Холлом, что это он получал тычки от Петра и это он совсем недавно стал мощной, нерушимой Империей. И что это он потерял что-то необъяснимо важное и дорогое, что уже никогда не вернуть. Поэтому Италия дал себе нечто вроде клятвы: каждое воспоминание он будет встречать с улыбкой на лице, даже если оно будет безумно грустным. Постепенно картины памяти Ивана затягивали, и Фелечиано уже с любопытством ждал каждые новый отрывок памяти России - все-таки, что ни говори, жил Брагинский интересно. Поэтому Италия даже слегка разочаровался, когда вместо какого-нибудь яростного сражения или морского путешествия он вместе с остальными странами очутился в темном, немного затхлом кабинете, заваленным всевозможным хламом и слишком тесно заставленным мебелью. Италия попытался хоть как-то разглядеть обстановку, но было слишком темно, и очертания всех вещей превращались в каких-то монстров, словно они не хотели себя раскрывать. Зато Варгас нашел Брагинского, и мысленно порадовался - в этом воспоминании вряд ли куда-то придется бегать или от чего-то прятаться - Иван занимался бумажной, рутинной работой. Брагинский, должно быть, устал: его поза была сгорбленной, нос почти касался изучаемого пергамента, глаза подслеповато щурились. Светлые волосы русского, собранные в тугую косичку, выглядели слегка запачкавшимися; веста небрежно висела на спинке стула, жабо было ослаблено, накрахмаленный воротничок рубашки не был застегнут на все пуговицы. Единственное, что осталось неизменным - это шарф, болтающийся на шее Ивана, как веревка на шее мертвеца. Тусклый, подрагивающий огонек свечи слабо освещал изучаемый документ, но его света было слишком мало, и у Ивана, должно быть, устали глаза: он часто моргал, потирал их кулаком и прятал лицо в ладонях. «Как бы зрение не испортил», - внезапно подумал Италия, сам себе удивляясь. Какое ему дело, что творится с глазами у Брагинского? Какое ему дело до того, что вообще творится с Брагинским? Собственно, никакого, но… Вот это «но» уже несколько воспоминаний мучило Италию, разъедая его душу не хуже соляной кислоты. С одной стороны, ему хотелось и дальше придерживаться своего первоначального мнения - Брагинский-монстр, - но, с другой стороны, он понимал - образ монстра они создали сами, они сами заставили добродушного по своей природе Ивана стать более жестоким и холодным к окружающим. И, что самое страшное, они заставили Россию самого убедить себя в собственной кровожадности и бесчеловечности, на что он повелся. Единственное, что теперь оставалось, это понять - жив ли еще прежний, способный любить и радоваться жизни Россия, или инстинкт самосохранения окончательно погубил в нем то, что легко сумели сохранить остальные? Пока Италия размышлял, незаметно вытирая проступившие на глазах слезы - ему вдруг представилось, как забитый, забытый и ущемленный всеми Россия сидит где-нибудь в уголке, и сжавшись в комочек, греет озябшие руки собственным дыханием, - Брагинский со стоном откинулся назад, разминая затекшую спину. Громко хрустнули позвонки. Иван прикрыл голову руками, уткнувшись носом в локоть правой руки, и тяжело вздохнул. В этот момент дверь его кабинета распахнулась. Мужчина, влетевший в помещение, был идеальным представителем категории человек-амеба - у него было слабое, водянистое тельце, при ходьбе чуть трясшееся, как желе; овальная голова, жидкие волосы, спрятанные под пышным париком, что заставляло его выглядеть жутко непропорциональным - голова в два раза больше хиленького тела; и огромные, на выкате серые водянистые глаза, что в сочетании с пухлыми розовыми губками завершали образ младенца, застрявшего в теле взрослого. Однако лицо человека пылало праведным гневом, прусский военный мундир на его тонких плечах вздыбился и казался неопрятной тряпкой, а когда он заговорил, резкий противный голос дребезжал от распирающих человека чувств: - Как ты мог, Россия? Что ты натворил?! Почему ты не подписал договор о сотрудничестве Пруссии и нашей Империи?! Почему ты отказал его высокочтимости Фридриху II в помощи, грязная ты страна шелудивых псов?! - Ваше Величество, - устало произнес Иван, морщась и потирая виски, - на мой взгляд, Пруссия не прав. Я бы не советовал Вам, Пётр Фёдорович*, торопиться с решением и выводами… - Не советовал торопиться? Не советовал торопиться?! - Маленький человек, на деле оказавшийся большим политиком, в гневе схватился за волосы. Его лицо исказилось, черты поплыли, оставались только водянистые глаза и брызжущий слюной алый рот - все, что запоминалось от государя. - Да как ты смеешь, жалкое отродье, давать мне советы?! Я - и только Я - Здесь Император, твой Император, Россия! Посмотри на себя - и посмотри на Пруссию, страну воинов и победителей! Да тебе вовек не сравниться с ним, северный варвар! Он воюет, он захватывает новые территории, это он - Империя! Он, а не ты! Да лучше бы я никогда не становился твоим императором, лучше бы так и оставался жалким герцогом, но зато - настоящим, немецким и прусским! Италия перевел взгляд на Германию - тот слегка покраснел, и не смотрел на Брагинского, словно тот мог догадываться об их присутствии. Император тем временем что-то еще кричал, но его горло не могло больше четко произносить слова - оно растеклось, как кисель в пакете. Водянистый мужчина сплюнул на ковер, круто развернулся, пнул стопку каких-то бумаг, так, что они разлетелись по комнате, и выбежал из кабинета, громко хлопнув дверью и изрыгая проклятия уже там, в коридоре. Россия снисходительно и с толикой презрения посмотрел ему в след: видимо, такие концерты случались уже не в первый раз, и Брагинский привык. Он снова вернулся к своим документам, а Италия решил не терять времени впустую - он хотел осмотреться в кабинете. Обойдя огромный дубовый стол, за которым сидел Иван, он прошелся мимо заваленных книгами и свитками стеллажей, настолько пыльных, что не чихнуть было практически невозможно; обошел пару дубовых стульев, стоящих около низенького, ужасно мягкого на вид диванчика, обитого каким-то войлочным материалом; скользнул взглядом по обклеенным кофейного цвета обоями стенам, остановившись глазами на нескольких портретах дам и посмотрев на свое отражение в огромном, в позолоченной раме зеркале, висящем над камином; попрыгал по узорчатому паркету, мягко поскрипывающему у него под ногами. Затем немного отодвинул тяжелую темную портьеру, взглянув на мирно протекающую внизу Неву и снующих туда-сюда по набережной маленьких, не больше котят людей; посмотрел через плечо Ивану, подивившись, как тот может хоть что-то разобрать в собственных косых, летящих по пергаменту буквах. Затем Италия хотел изучить корешки книг, заманчиво сверкавших позолоченным буквами в неровном свете свечи, но тяжелая рука Германии легла ему на плечо, притягивая его обратно к группе в нерешительности заставших стран. - Мы пришли не на экскурсию. - Людвиг говорил твердо, но его ладонь, лежавшая на плече Варгаса, не доставляла никакого дискомфорта. Италия улыбнулся, и встал рядом с Германией, покорно ожидая дальнейшего развития событий. - Между прочим, Италия очень разумно поступил. Почему бы нам не осмотреться? Все равно Иван, - Китай еще раз взглянул на Брагинского, только ближе наклонившегося к своим рукописям, - пока что занят. - Да чего тут осматриваться… - Поморщился Франция, - Это рабочий кабинет Брагинского - здесь он принимал посетителей и гостей. Мы тут, бывало, часами просиживали за бокалом хорошего вина и душевной беседой. Прямо от стола - выход, именно туда только что вылетел этот… ненормальный. Справа что-то вроде кладовки, там у России еще такая же кипа бумаг, как и на столе, а вон там… - Он всегда с этими бумагами мучился. - Вдруг отстраненно вставил Людвиг, пустыми глазами глядя на пишущего Брагинского. - Иногда доставал их, долго и упорно пилил взглядом, а потом сваливал на того, кто поблизости крутился. Чаще всего - на Литву, реже - на Эстонию. А Латвия всегда исчезал куда-то с Финляндией, и пото…. Внезапно Германия осекся и уже осмысленно посмотрел на ошарашенных стран с таким выражением лица, словно до него только дошло, что он ляпнул. Немец нахмурился, помотал головой и отвернулся, не глядя на остальных и надеясь, что его слова никто не слышал. Но, к сожалению, его надежды не оправдались. - Откуда ты…Знаешь? - Америка удивленно хлопал своими синими, простодушными глазами, и смотрел на немца так, будто он только что признался в том, что был лично знаком с Медузой Горгоной. Италия не мог объяснить, почему ему на ум пришло именно такое сравнение - наверное, потому, что взволнованный Альфред застыл в нелепой позе, словно окаменев после встречи с греческой богиней. - Откуда, откуда… - Пробурчал смущенный донельзя немец, - С братом я тут часто бывал, когда маленьким был. К тому же, что тут такого? Это же не поместье Брагинского, а Зимний Дворец - главная резиденция Императора, здесь всех гостей принимали. - Ну-ну… - протянул Франция, недоверчиво косясь на Германию. Италия подумал, что Франциск в какой-то степени ревнует - до этого момента все считали, что Франция лучше всех ориентируется на русской земле, ведь с Иваном до определенного периода у него были прекрасные отношения. А тут на тебе - немец до смешного легко обскакал всеведущего француза, конечно, самооценка будет уязвлена. Внезапно в коридоре послышался шум, а затем звук дробных шагов и громкого девичьего голоса разрушил рабочую тишину кабинета. Брагинский слегка удивленно вскинул голову, но потом удивление быстро сменило недовольство - усталое лицо нахмурилось, губы недовольно поджались. Иван закрыл уши руками и опять склонился к документу, но тут двери кабинета распахнулись, и два шумных урагана ворвались в кабинет, бессовестно руша спокойствие Брагинского. - Ваня! - Легкий, похожий на звон дождя голос, явно незнакомый. - Как же он мне надоел! Сделай с ним что-нибудь - моя нежная натура его просто не выдерживает! - Не слушай ее, Брагинский! - Второй голос - знакомый, резвый, игривый, хоть и огрубевший со временем. - Это фифа постоянно что-то выдумывает! Ну не может она жить как нормальная баба - вечно надо что-то натворить, чтобы я поседел! И вот почему ты не можешь сидеть дома, томно вздыхать, читать французские романы и наслаждаться цветущей сиренью?! - Потому что я, в отличие от тебя, столица! Россия тяжело вздохнул и поднял глаза на переругивающиеся города - Москву и Санкт-Петербург. Дмитрий мало изменился, разве что стал повыше и шире в плечах. Каштановые волосы до сих пор торчали непослушным ежиком, в отливающих сталью глазах бушевал неукротимый огонь возмущения. Москву таки удалось переодеть в подобающий дворянину наряд, но, видимо, бывшая столица не могла с этим фактом никак смириться - одежда была помята и запачкана в некоторых местах, и она прекрасно передавала отношение своего хозяина к современной моде. Париком Дима пренебрегал. А вот второй человек, в которого возмущенный Москва беззастенчиво тыкал пальцем, был явной противоположностью бывшей столицы. Когда Италия видел ее в последний раз, она была еще совсем крохотной малышкой, но сейчас заметно подросла - стоящая рядом с Москвой девушка была всего на полголовы его ниже. Но держалась она так, словно давным-давно переросла самого Ивана. У нее были длинные, чуть вьющиеся светлые волосы, намного светлее шевелюры Ивана. Европейский тип лица - худое и овальное, без знаменитых русских пухлых щек, что были и у Брагинского, и у Москвы, и даже у Украины с Беларусью. Пушистая челка, прикрывающая высокий белоснежный лоб. Хрупкое тело с тонкими руками, узкими плечами и наверняка длинными ногами. Петербург была фарфоровой куколкой, девочкой с витрины антикварной лавки - в ней прекрасно сочетались европейские и русские черты, сглаживая своим дуэтом личные недостатки каждой в отдельности. Италия бы легко принял ее за немку или француженку, но кое-что выдавало ее - огромные, с хитрым прищуром лиловые глаза, лишь немногим светлее глаз Ивана. И эти глаза красноречиво говорили сами за себя - я русская, я принадлежу России - и больше никому. Елена гордо вздернула свой острый носик - явно подарок французов - и топнула ножкой. Ее высокая прическа опасно всколыхнулась. Девушка презрительно взглянула на Москву, прошептала что-то на французском, поправила подол своего широкого, богато украшенного разнообразными рюшечками-бантиками-ленточками золотого платья, проверила шнуровку корсета, дотронулась пальцами до богатого, алмазного колье, и только после этого выдала**: - Повторюсь. Месье Дмитрий, известный так же как Москва, действует мне на нервы исключительно своим присутствием. Его небрежный, я бы даже сказала, похабный внешний вид заставляет меня внутренне содрогаться, а его речи позавидовали бы портовые пьяницы. А его пошлые шуточки!.. - Ой, а сама-то! «Же ма пель, бонжур, уи-уи»… Как свинья какая-то! Я, конечно, признаю красоту французской речи, но свою-то родную тоже не стоит забывать. Порой складывается такое ощущение, что ты столица не России, а французской колонии! - Дмитрий активно размахивал руками, пытаясь донести до Брагинского всю горечь своего положения - терпеть помешанную на Европе столицу под боком. Питер побагровела от гнева. - И что вы мне предлагаете? - Брагинский, видя, что Елена сейчас выскажет все, что думает о Москве - а зная культурных петербуржцев, перечисление недостатков Димы займет около получаса, - примирительно поднял руку, заставляя враждующие города замолчать. - Ты, Москва, хочешь, чтобы я запретил постигать науки и изучать языки - и это в наш век, Век Просвещения? Или ты, Санкт-Петербург, мечтаешь, чтобы я стер свою историческую столицу с лица земли? Что вы от меня хотите? Вы мне сейчас Псков и Новгород несколько веков назад напоминаете - тоже постоянно собачились, даже войной друг на друга ходили. - А потом появился я и все уладилось. - Самодовольно произнес Москва, а Питер лишь фыркнула на это заявление. Москва незаметно показал ей кулак. - Дима. Ну почему мне приходится вас мирить постоянно? Ты же старше, взрослее! - Иван укоризненно посмотрел на Москву, стремясь пробудить совесть в его душе. Потом он взглянул на Питер, но промолчал. Однако Италия не сомневался, что пункт «умнее» предназначался именно Елене. - Вот Царицын, вот молодец - сидит, никого не трогает, хорошо устроился! Только сейчас Италия заметил, что в кабинете находился еще один человек - невысокий темноволосый мальчик с веснушками, рассыпанными по щекам и курносому носу. Он чем-то отдаленно напоминал Москву, но держался куда скромнее и стеснительнее, нежели Дмитрий. Феличиано почему-то вспомнил Канаду. - Спасибо, Россия - Голос у Царицына был мягкий и красивый. Он немного покраснел, когда три пары глаз уставились прямо на него. - Я просто не знаю, что сказать. Дима позвал меня, и я.. - Да причем тут Царицын! Стас очень хороший, не надо его приплетать в наши дрязги! - Если бы Елена посмотрела на несчастный город, она бы увидела, как тот стал похож на маков цвет, а глаза его предательски заблестели. - Я просто хочу, чтобы ты, Россия, наконец-то разобрался, кто из нас двоих твоя столица! Потому что один Император все свое время проводит со мной, а другой при любой свободной минутке колесит к этому! - Она указала ухоженной ладошкой на Москву. - А их на Родину тянет! - Ехидно вставил Дмитрий, и тут же увернулся от подзатыльника. Петербург сжала кулаки. - В любом случае, - холодно сказала она, и в тот самый миг превратилась из красивого города в настоящую столицу - гордую, сильную, неприступную дворянку, - я попрошу тебя, Россия, поговорить со своим начальством. Меня не особо устраивает подобный расклад, и если придется, я готова бороться за свое звание столицы. - Если ты еще недостаточно готова для того, чтобы зваться столицей, я тут не причем! - Раздраженно сказал Москва. - Я не имею ничего против тебя, но пойми - тебе еще века нет, и ты не сможешь быть достойной столицей! Я носил это звание веками, и я уж знаю, насколько страшно, когда есть угроза твоего захвата - ведь ты сердце страны, ее аорта, пойми же наконец! Я хочу лучшего и для тебя, и для всей России! - Не забывай, Москва. - Откликнулась северная красавица, подходя к окну и резко распахивая портьеры. Холодный свет ударил в помещение, заставив и притихшего Ивана, и заставших стран поморщиться. - Ты был столицей княжества. А я - столица Империи. Москва опустил голову, не зная, что ответить. Иван слушал спор отрешенно - видимо, репертуар он уже знал. Санкт-Петербург, видя свою безоговорочную победу, смягчилась, и в ее глазах проскользнул веселый, задорный огонек. Царицын растекся в своем кресле, когда Питер ласково подмигнула ему. - Что же, если Москва согласен с моей точкой зрения, я, пожалуй, поспешу к месье Франциску - у нас с ним урок словесности. Au revoir, мои дорогие. Не обижайся на меня, Дима - это жизнь. Санкт-Петербург выскользнула за дверь, распространяя за собой пленительный запах сирени. Царицын, заметив хмурое лицо Москвы, поспешно удалился. Иван поднялся с насиженного места, подошел к замершему Дмитрию и похлопал его по плечу. - Не расстраивайся ты так. Из-за того, что ты теперь не столица, наши отношении не изменятся. Ты по-прежнему мой друг, Москва. Один из самых моих близких друзей. Разве этого мало? Лицо Дмитрия посветлело. Он задорно усмехнулся, еще сильнее растрепал свой ежик пятерней, и пулей вылетел из помещения, на ходу крича: - Эй, Слякото-бург, подожди меня! Мне тоже интересно послушать лекции на французском! Hey, chérie, nous allons commencer tout recommencer?*** - Что б ты в луже утонул, Тупоглавый! Иван с легкой усмешкой взглянул на захлопнувшиеся за воплощениями двустворчатые двери, а затем, тяжело вздохнув, не спеша двинулся к окну. Проходя мимо книжных полок, он едва коснулся кончиками пальцев темного дерева, небрежно стирая многовековую пыль. На миг замер, напряженно всматриваясь в корешки книг, и отодвинул в сторону какой-то тяжелый бархатный фолиант, больше всего напоминавший словарь. И только он это сделал, Италию прошиб холодный пот: он узнал этот стеллаж. Спустя три века он столкнется с ним, с более потрепанным, чем сейчас, пережившим не одну войну и не одно восстание. Именно с этого проклятого стеллажа, а точнее, с его содержимого, начнется вся история их, современных стран, приключения. А кто знает - может быть, злополучная книга и сейчас притаилась в недрах темного шкафа? - Эй, Германия… - Италия окликнул немца, но тот уже давно не сводил напряженного взгляда со второй полки сверху - того места, где спустя три века покоилась книга. Он тоже все понял, возможно, даже еще раньше, чем Италия. - Может… Подойти и посмотреть? - Япония нерешительно повертел головой, разглядывая лица своих спутников. - Если мы добудем ее, то тогда все прекратится…Надеюсь. - Мы не имеем стопроцентную гарантию успеха, - хмуро сказал Англия, - а это значит, что если проклятая книженция решит повторно запустить всю программу, нам придется еще раз смотреть. Кто знает, что может выкинуть эта несчастная рукопись? - Но мы ведь упускаем такой шанс! - Америка, видимо, решил быть голосом разума собравшихся стран. - Я, конечно, не знаток истории, но там впереди Отечественная Война, Декабристское Восстание, Крымская Война, Первая Мировая, Развал Империи, становление СССР и, наконец, Вторая Мировая! Если честно, я не горю желанием ворошить угли прошлого - мне хватает своих воспоминаний, и любоваться прошлым Брагинского, который всегда был в каждой бочке затычка и часто за это огребал, мне не улыбается! - Тогда надо что-то решать, причем быстро, ведь нас в любой момент может снова перебросить. - В голосе нервничающего Франциска прорезались истеричные нотки. Бонфуа дергал рукав своей рубашки, не зная, куда приложить руки, чтобы успокоиться. Италии тоже хотелось что-то подергать. В груди нарастало странное чувство - какая-то дикая смесь нетерпения и любопытства с ноткой страха и щепоткой отчаяния. Эта смесь заставляла нехило нервничать, из-за нее затылок словно сжали узким обручем, а ладони предательский потели. Тело ныло от жажды какой-либо деятельности, но, как назло, в голову не шли никакие здравые мысли. Италия уже хотел поддаться мимолетному порыву и выкрикнуть что-то провокационное, побуждающее к действию, но внезапно весь свет потух, и страны поняли - свой шанс они упустили. Оказалось, что Брагинский, добравшийся до окна, просто задернул портьеры, но для переволновавшихся стран это выглядело так символично, что Италия не смог подавить разочарованный вздох. Зато он твердо решил, что при следующей возможности он точно будет действовать, а не гадать. - Знал бы, что так тяжело быть Империей, до конца дней княжеством бы оставался. - Пробормотал Иван, вновь возвращаясь в свое кресло. Италия расслабился, ожидая, что сейчас все снова вернется на круги своя - треск фитиля, скрип пера о бумагу, равномерное дыхание Брагинского и спокойная тишина комнаты, но не тут-то было: - Ну-ну, не говори так. - От звука мягкого, вкрадчивого, слишком глубокого, чтобы быть реальным, голоса Брагинский подпрыгнул. В прямом смысле: Иван дернулся, задел коленом столешницу, так, что свечка и стопка бумаг подпрыгнули. Первая, к счастью, так и осталась стоять ровно, а вот вторая разлетелась по кабинету, мягко планируя на ковер и на близлежащие предметы мебелеровки. Россия, охнув, неуклюже поднялся на ноги и, чуть прихрамывая, принялся собирать бумаги. - Ваше Величество, если Вы и дальше будете так подкрадываться, я же заикой стану. - Беззлобно проворчал Иван, все-таки вставая из-за стола и принимаясь подбирать бумажки. Чернильница на столешнице перевернулась, и ее содержимое быстро вытекло наружу, пачкая стол. Около двери раздался короткий звонкий смешок, и Ее Императорское Величество Екатерина Алексеевна, пока еще не II, вышла на свет. Италия как никто другой знал, что у каждой женщины своя, особенная красота, характерная только данной особе. Но эта женщина… поражала. У нее был стройный стан, однако не было никакой осиной талии. Она была обладательницей мощных бедер, проглядывающих даже сквозь широкий подол нежно-голубого цвета, широковатых, но в тоже время каких-то тонких плеч, словно сделанных для другой, более незначительной женщины; у нее было широкое, молочно-белое приветливое лицо, трепетно розовые губы, черные как смоль брови и огромные голубые глаза, смотрящее прямо в душу. Екатерина была женщиной, настоящей женщиной, в глубине ее души сидела та самая первозданная красота, какой нет нигде, кроме как в душе; ее движения были плавными и легкими, ее речь лилась и тянулась, как мед; голос у нее был глухой и глубокий. Она держалась необыкновенно прямо, и Италии показалось, что в ней есть что-то такое, дающее ей неоговорочное право править людьми - окажись она в толпе, все бы точно сочли ее за императрицу. Маленькой девочки в Екатерине больше не осталось - то была красивая, властная женщина, с темными волосами, забранными под парик, и мощным во всех своих стезях телом, наделенным кошачьей плавностью. Впрочем, глаза Екатерины блестели от восторга - так же, как и в прошлом воспоминании. Она с детским любопытством смотрела на Россию, и огонь в ее глазах делал ее еще прекраснее - она была темноволосым ангелом, сошедшим из-под кисти Микеланджело. Еще Италия заметил одну маленькую странность - каждый жест Екатерины располагал к ней. Когда она неосторожно взмахивала рукой, хотелось улыбаться; когда он делала маленький шаг, хотелось поцеловать ей руку. Небесная улыбка приковывала к себе внимание, и было в жене государя что-то такое материнское, открытое, что навеки делало Екатерину твоим другом и соратником. Варгас знал, что кому-кому, а ей бы он доверил все свои секреты, полностью доверяя пленительным голубым глазам. - Ох, если ты станешь заикой, это будет крайне забавно. - В ее речи проскальзывало глухое немецкое «р», что придавало ей особый шарм, - Только представь - огромная Империя, с трудом выговаривающая слово «Ренессанс». Она засмеялась, и ее лицо начало излучать какой-то внеземной свет. Она была как призма - любой луч в помещении притягивался к ней, проходил сквозь ее тело и окутывал, подобно мантии. Она купалась в нем, и словно сияла из глубины своей души. Россия глядел на нее, не отрывая взгляда. На губах его блуждала торжествующая улыбка - ведь эта внеземная красота, эта очаровательная женщина является женой его Императора! Признаться, Италия тоже бы гордился, что в его шкатулке красавиц скрыт такой бриллиант. - Какие же у нас шумные столицы - я их даже из покоев моего супруга услышала. - В голосе Екатерины проскользнула едва различимая грусть, но Иван мгновенно почувствовал перемены настроения женщины. - Простите меня, Ваше Величество. Ваш супруг… - Опять резвится с Лизкой Воронцовой****, что с него взять, - Презрительно фыркнула женщина, стягивая с головы парик. Смоляные волосы крупными кудрями рассыпались по ее плечам. - Если ты надеешься, что я ожидала от него другого, то я тебя огорчу - мерзкую и лживую душу моего муженька я могу видеть насквозь, даже не напрягаясь. Лицо Екатерины внезапно исказилось ненавистью, смешанной с печалью, и Италия почувствовал жуткое презрение человеку, заставившему красавицу огорчиться. «Так вот как она сумела переманить на свою сторону стрельцов. - Вспомнил какие-то моменты Дворцового Переворота Венециано, - Женщина, обладающая душевной красотой и врожденной харизмой, способная притягивать к себе людей одним присутствием - и давит на больные места солдат, недовольных сумасбродным Императором. Ни один мужчина не сможет отказать. Именно этим и страшны политики женщины - там, где не получается идти разумными путями, они идут своими». - Ваше Величество, - Иван, наконец, поднял все свои бумаги и аккуратной стопочкой сложил их на чистый уголок столешницы. - Возможно, Петр и не самый яркий пример достойного супруга, но, прошу Вас - не уподобляйтесь ему. Алексей, бесспорно, прекрасный мальчишка, гораздо здоровее и энергичнее Павла, но он - сын Вашего любовника, и если наш Император про это прознает… - А то он не догадывается. - Фыркнула Екатерина. - Мой дорогой Россия, этот мужчина не так глуп, как кажется. Если дворянство узнает, что ребенок не его, пойдут слухи, и шаткая репутация моего мужа подпортится еще сильнее. Поэтому… - Катрин! - Иван оказался рядом с красавицей совершенно внезапно. В порыве чувств он забылся, и схватил ее за запястья, поднимая ее руки вверх. Императрица ошарашено посмотрела на него. - Катрин, прекращай. Ты росла при этом дворе, ты росла у меня на глазах - нежный, маленький немецкий цветок, не похожий на другие растения дворцовой теплицы. Почему же ты, единственная, кого не тянет за собой Московское княжество, играешь в их игры?! Хватит! Тебе не положено лицемерничать, строить козни и превращаться в них - в дворян! Ты же Императрица! Екатерина вдруг печально усмехнулась, и ее голубые глаза, что, не отрываясь, смотрели на Ивана, заволокло дымкой. - Ты один, кто до сих пор видит во мне Императрицу. - Прошептала она, скорбно опуская голову. Лицо Брагинского резко стало виноватым и потерянным, и он робко опустил свою ладонь в атласной перчатке на плечо государыне. Та мгновенно вскинула свои доверчивые, чистые глаза. Но Италия знал, что такой взгляд может быть только у самой хитрой и опасной женщины. - Нет, Ваше Величество. Вы лжете. - Италия даже вздрогнул от слов Ивана - такого он никак не ожидал. И Екатерина никак не ожидала. Она с какой-то долей испуга вскинула голову, но Иван снова перехватил ей запястья, поднимая их к своему лицу, то есть над головой Императрицы. - Вы думаете, я не знаю, что Вы переманиваете на свою сторону стрельцов? Вы думаете, что я не слышу разговор дворян о том, что братья Орловы вовсю готовят восстание? А Ваши переписки с Фрицем II? Неужели Вы, русская Императрица, еще имеете наглость выставлять себя мученицей? О, сколько раз Вы уже предали своего мужа? Три? Пять? Голос Ивана понижался и понижался, становясь все более зловещим. В конце концов он опустился до шепота, и Брагинский вплотную наклонился к Императрице, почти касаясь губами ее носа. Екатерина стыдливо, как семилетняя девочка, опустила голову, и с покрасневшим лицом высушивала выговор Брагинского. Бледные губы Ивана почти беззвучно шевелились, обдавая жаром кожу женщины, а пытливый усталый взгляд смотрел куда глубже, чем в душу - он видел ее полностью насквозь. - Ты не понимаешь…- Хрипло ответила Екатерина, отводя взгляд в бок. Иван чуть сильно тряхнул ее, и печальный взор голубых глаз сфокусировался на лице России. - Это все только для тебя. - Для меня? Предательства, интриги, распри - и для меня? Вы никогда не скупились на подарки, моя Госпожа. - Нет… Мой муж - этот фанатик, эта немецкая собачка, - он видит в Пруссии страну-пример, страну настоящего Бога. Он не замечает, что ему довелось править настоящей, могучей Империей - но это вижу я, я, никак не могущая помочь тебе или отрезвить его. Я же вижу, что он утягивает тебя в пропасть - тебя, мою любимую страну, мою самую дорогую Империю! Пожалуйста, не поддавайся ему! Он же такой же, как и они - европейцы; он алчен, он жесток, ему хочется власти и крови! И он сделает это, он станет тираном - за твой счет! - Но Вы ведь тоже - европейка. - Ты не представляешь, как я об этом жалею!!! - Крик Екатерины был подобен птице - он резко, рвано вырвался из ее груди, и звонко отразился от стен, разбиваясь вышине. Императрица в сердцах схватила лицо ошеломленного Брагинского ладонями и притянула к себе, заставляя Россию согнуться почти пополам. - Ты не представляешь, каково это - не понимать, над чем вы смеетесь, не уметь любить так же, как вы, не быть одной из вас! У тебя же есть семья - две твои сестры, и ты их любишь, и при этом у тебя есть и вассальные государства - Прибалты, но ты улыбаешься им также тепло и открыто, как своим родным! Ты радуешься, когда нужно плакать, и рыдаешь, когда нужно веселиться; ты улыбаешься своим землям, своему ветру, своим рекам и своим лесам - и я, я тоже хочу им улыбаться! Я хочу стать одной из вас, я хочу быть русской - я готова была родиться в крестьянской семье, но в вашей, русской семье! Я хочу быть одной из вас, но вы не даете мне сделать этого! Она на миг замолчала - разгоряченная, тяжело дышащая, с прилипшими к мокрым щекам темными прядями, - и продолжила уже более спокойно и горько: - А вы не даете мне стать русской. Каждый, каждый считает своим долгом ткнуть меня носом в мое происхождение - да. Я немка, но душой я русская. И мой муж, и мои фрейлины - все, все они обращаются ко мне на немецком, и никто не хочет видеть во мне русскую Императрицу. Россия, мой любимый, дорогой Россия, - он почти любовно провела пальцами по щеке замершего Брагинского, - разве я плохая Императрица? Я же с малолетства учила и твой язык, и твою историю - я знаю о тебе больше, чем все придворные во главе с министрами и Императором! Ты ведь моя страна, моя дорогая, моя прекрасная, моя самая лучшая страна - и даже ты меня отвергаешь. Почему ты так со мной, милый? - Я… Я… Я… - Брагинский поперхнулся воздухом, явно не зная, что ответить. Он отшатнулся, снял ладони Екатерины с собственных щек, и тяжело опустился на стул, нервно поправляя шарф. - Поймите же меня, Ваше Величество. Петр - Император, и я подчиняюсь ему, и вовсе не важно, что он творит - он Государь. Пусть он и не прав, пусть. А Вы - его жена, и я не могу… Екатерина оказалась рядом буквально за секунду. Ее губы, ее прекраснее, похожие на лепестки роз губы впились поцелуем в обветренные уста России, который от изумления вытаращил глаза и даже попытался протестующе замычать что-то. Но Екатерина не зря считалась лучшей любовницей своего века - через пару секунд Иван расслабленно откинулся на спинку стула, не отрываясь от губ Екатерины и утягивая ее за собой. Италия ощутил, как стремительно начинают краснеть его щеки, и смущенно отвел взгляд. Людвиг, стоящий рядом, тоже уже некоторое время разглядывал явно заинтересовавшую его тумбочку. Они целовались медленно, почти лениво; в их действиях не было той умопомрачительной страсти, о которой любят писать в дешевых французских романах. Они целовались, как целуются утомленные жизнью люди - с последней искрой в каждом касании губ, с затаенной надеждой на ошеломляющий поток внеземных чувств, давно потухший в их сердцах и никак не возрождаемый; с крохотной мечтой спрятаться в чужом человеке от собственных проблем. Италия не раз видел таких людей в парках на скамеечках или в очередях в магазине: это были супружеские пары, вытерпевшие общество друг друга на протяжении не менее дюжины лет, и даже уже не представляющих жизнь без партнера - так они к нему привязались и привыкли. Их страсть уже потухла, и свою привязанность к спутнику они осознавали разумом, а не сердцем. Таких пар были миллионы, если не миллиарды. - Это неправильно. - Выдохнул Россия, отрываясь от губ Екатерины. Императрица удобно разместилась у него на коленях, и подол ее платья был похож на реку, падающую со скалы. Руки девушки, лежавшие на груди у русского, почти уже справились с жабо, и теперь ее хрупкие пальцы касались белой кожи груди Ивана. - Я верен Императору, и потому… - Будь верен мне. - От голоса императрицы Италия вздрогнул. В нем больше не было той наивности и нежности, какой лучилась Екатерина минуту назад - это был пылкий, глубокий, страстный голос женщины, почувствовавшей власть. Италия на миг вскинул голову и подивился, как преобразились черты императрицы - они стали острыми, резкими, соблазнительными и манящими. Такой женщиной хотелось лишь обладать. Ее глаза, темные и глубокие, затягивали в себя, а тонкий рот растянулся в хищной похотливой ухмылке. - Будь верен мне, Россия. Я стану твой Императрицей. Я, я поведу тебя вперед, только вперед. Вместе мы станем силой, несокрушимой силой, и ни Пруссия, ни Англия с Францией не станут нам помехой, мой любимый Россия. Ты веришь мне? Иван внимательно и долго смотрел прямо в глаза своей Императрице. В голубых, бездонных омутах он видел свое будущее - пышное, сверкающее, богатое, полное роскоши и благ. Но в тоже время за всем этим блеском скрывались интриги, козни, двойная политика и целое море лжи. Глаза Екатерины действительно были похожи на это море - вроде бы кристально-чистые, но на самом деле пропитанные ядом. С этой женщиной нужно быть более чем осторожным. Это понимали и Италия, и Брагинский. Однако, именно эта лживая, но решительная и умная женщина была необходима России, как воздух. Это обе страны тоже понимали. - Стань полностью моей, Катрин. Если ты хочешь принадлежать России - стань моей полностью, без остатка. - Италия подавился воздухом от подобных заявлений Ивана. Руки Брагинского по хозяйски опустились на мощный зад Екатерины, который можно было без труда нащупать даже под таким количеством юбок. Италия в который раз отвел взор, но эти предатели-глаза снова вернулись к запретной для него, итальянца, картине. Книга была подлой - она выставляла то, что не хотелось демонстрировать не только Брагинскому, но и то, что не хотелось видеть самим зрителям. - Франция. Ты повлиял на Брагинского больше, чем я предполагал…. - Уши Англии пылали, и говорил Артур сквозь зубы, стоя спиной к любовникам. Америка, стыдливо закрывший глаза ладонями, буркнул что-то очень похожее на «Извращенец». - А что я-то сразу?! Как будто бы он сам не мог… - Франция отвернулся разве что из приличия - из всех стран, собравшихся здесь, он выглядел самым спокойным. Италия упрекающее посмотрел на невозмутимого француза - было верхом неприличия так непринужденно относиться к подобному. Италия предпочитал не слышать шуршания стягиваемой ткани, липких звуков поцелуев и тихих, едва различимых вздохов и стонов. Он знал, что если развернется, то предаст Ивана - пусть Брагинский об этом и не узнает, но в глаза России Италия больше посмотреть не сможет. Звуков становилось все больше, и они становились все громче - шлепки, скрип дерева, стук вновь перевернувшейся чернильницы, шипение сквозь зубы, мычание, тяжелое парное дыхание и едва слышимый шепот: «Schneller, schneller!». Италия, не выдержав, зажал себе уши. Но одну фразу он все-таки смог различить: - Я никогда не предам тебя, моя возлюбленная Империя! Мир внезапно треснул напополам, и место разлома зияло прохладной, манящей тьмой. Италия с облегчение отпустил свои бедные уши и протянул руку к трещине - он надеялся, что его унесет в следующее, менее интимное воспоминание. Но в тот миг, когда длинные пальцы итальянца почти коснулись разлома, мир снова склеился, и Варгаса ослепил свет тысячи огней. Миллионы свеч, сияющие, как несколько солнц, не смели даже вздрогнуть своими огоньками, чувствуя торжественность момента. Их свет отражался и лучился в огромном количестве золота, точнее, золотой лепки, что виноградными лозами вытянулась от изысканного паркета до самого расписного потолка. Весь зал превратился в огромную лампочку, в небывалый источник света, и казалось, что здесь поселилось нечто прекрасное и внеземное, как ангел. Этот зал стал святилищем ангела, его домом и приютом. Огромные зеркала были начищены до блеска, золото сверкало, белые двери были воплощение стражей на входе чистилища - их невинный цвет сам за себя говорил о невероятном событии, вершащимся в стенах охраняемого. Екатерина сидела на единственном троне, стоящем посреди зала. Ее пышное платье с невероятно большим и широким подолом сверкало не хуже лепки, синяя лента, перетянутая через грудь, приятно контрастировала с ее лучащимися торжеством глазами, а бриллиантовая корона на голове говорила о многом. Дворцовый Переворот свершился. Перед странами восседала новая Императрица - Екатерина II Алексеевна Великая. Образ Императрицы, настоящей, правящей Владычицы ей очень шел - от милой девушки в ней остались лишь вороные пышные волосы да трепетные, но на деле развратные губки. В ней наконец-то появился невидимый стержень, спина выпрямилась, плечи расправились, подбородок гордо вздернулся; свет, исходивший от нее, теперь вызывал трепетное восхищение и желание рухнуть ниц перед столь величественной особой. Она была прекрасна, она стала той, кем хотела - настоящей Русской Императрицей. Иван находился рядом - слишком близко. Он стоял около трона на коленях, положив усталую голову на ноги к Императрице и позволяя ухоженным пальчикам поглаживать свои растрепанные волосы. Вид у России, несмотря на новую Государыню, был удрученный и утомленный. - И что теперь? - Хрипло спросил Иван, и его голос звучал как у простуженного человека - хрипло и низко. Екатерина зарылась пальцами глубже в шевелюру Брагинского. - Жить, моя возлюбленная Империя. Жить и править. Огни зала стремительно потухли, огромные окна распахнулись, запуская поток ветра в залу, и Италия с облегчением провалился в долгожданную тьму - подальше от шумных столиц и новоиспеченной Императрицы…. И только кое-что не давало Италии покоя. - А как же... Элеонор? * Петр Федорович - это никто иной, как Петр III, один из наших монархов. Отличался крайним упрямством, интересом к военному делу, скверным характером, ненавистью к собственной жене и огромной любовью к Пруссии как к стране. Уважал Фридриха II до посинения, считал, что из России нужно сделать вторую Пруссию - и тогда все проблемы исчезнут. ** - Насчет Питера. Европейской внешностью я наградила героиню исключительно из-за ее архитекторов - вспомним Растрелли, Росси, Бренна. Явно не русские фамилии. Ну а насчет медлительности и количества лишних движений - это наша питерская черта, о которой мы, к сожалению, часто забываем. Жители других городов России замечают, что петербуржцы более сдержанны в некультурных выражениях, но из-за того, что довольно долго подбирают необходимые слова, часто делают паузы, и заполняют их разнообразными движениями, связанными с собственной внешностью. Однако этот миф не доказан, и порой мы тоже трещим так, что Серж Танкян нервно курит в сторонке) *** - Эй, дорогая, давай начнем все сначала? ****Елизавета Воронцова - любовница Петра III, девушка, о которой знали все и вся. Не была красавицей, но обладала весьма внушительными формами и бойким темпераментом. Император не скрывал, что планирует развестись со своей женой и жениться на Елизавете Воронцовой. Во время Дворцового Переворота была сослана в подмосковную деревню, где удачно вышла замуж и родила двух дочерей. Вот это - платье Екатерины. Чтобы читатель имел представление, что автор подразумевает под "широкими бедрами" - https://www.google.ru/search?q=%D0%BF%D0%BB%D0%B0%D1%82%D1%8C%D0%B5+%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%BD%D1%8B+2&newwindow=1&biw=1164&bih=809&espv=2&tbm=isch&tbo=u&source=univ&sa=X&ved=0CBsQsARqFQoTCM27vdS3hsYCFcLeLAodRV8Anw&dpr=1.1#imgrc=cZ7NySe892xthM%253A%3BpR42uuUHwM-3bM%3Bhttp%253A%252F%252Fimg.trip-guide.ru%252Fimg%252F15840%252F92633.jpg%3Bhttp%253A%252F%252Fwww.spb-guide.ru%252Ffoto_92635.htm%3B1000%3B666 Это как тоже платье сидело на самой Императрице. - https://www.google.ru/search?q=%D0%BF%D0%BB%D0%B0%D1%82%D1%8C%D0%B5+%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%BD%D1%8B+2&newwindow=1&biw=1164&bih=809&espv=2&tbm=isch&tbo=u&source=univ&sa=X&ved=0CBsQsARqFQoTCM27vdS3hsYCFcLeLAodRV8Anw&dpr=1.1#imgrc=2Tvq_J6a6DtEZM%253A%3B_fdyL3Xqo2NYUM%3Bhttp%253A%252F%252Fi020.radikal.ru%252F1109%252F9f%252Fda65bcd5699a.jpg%3Bhttp%253A%252F%252Ftesschelsea.livejournal.com%252F153620.html%3B760%3B998 А вот это - Знаменитый Золотой Зал. Если кто не бывал в Питере, взгляните, ознакомьтесь. https://www.google.ru/search?q=%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%BD%D0%B8%D0%B9+%D0%B4%D0%B2%D0%BE%D1%80%D0%B5%D1%86+%D0%B7%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B9+%D0%B7%D0%B0%D0%BB&newwindow=1&espv=2&biw=1164&bih=848&tbm=isch&imgil=jee_ZJPwz8NvsM%253A%253ByKbNfQKNnoaY0M%253Bhttp%25253A%25252F%25252Fgeographyofrussia.com%25252Fzimnij-dvorec%25252F&source=iu&pf=m&fir=jee_ZJPwz8NvsM%253A%252CyKbNfQKNnoaY0M%252C_&usg=__WhNuwxxZySxw8QBQx67ukVl0BWc%3D&ved=0CCgQyjdqFQoTCIDzory0hsYCFeMscgodw38AWA&ei=rtl4VYDkBePZyAPD_4HABQ#imgrc=ypFCu1_FC8fdKM%253A%3BUEpkfP2Kv2530M%3Bhttp%253A%252F%252Fupload.wikimedia.org%252Fwikipedia%252Fcommons%252Fthumb%252F9%252F96%252FGreat_Hall_of_Catherine_Palace_11.JPG%252F800px-Great_Hall_of_Catherine_Palace_11.JPG%3Bhttp%253A%252F%252Fwww.liveinternet.ru%252Fusers%252F3155073%252Fpost221611896%252F%3B800%3B600 Ну что, рэйтинг позволяет мне писать подобное, так что угрызениями совести не мучаюсь;3