***
Стайлз выходит из душа и берет из рук Питера бутылку «Джеймсона». Пока он пьет, запрокинув голову, Питер думает, что Стайлз отлично смотрелся бы с какой-нибудь красивой девочкой, может быть, даже с Лидией. На Стайлзе одни джинсы, и те не застегнуты. У него мокрые волосы и мокрая кожа. Он снял бинт, так что на открытой шее прекрасно виден кровоточащий черный шов — отпечаток зубов. Стайлз сказал в больнице, что его укусила собственная собака. Ему делали уколы от заражения. Питер отнимает у него бутылку, потому что Стайлза уже шатает, а он продолжает пить. — Еще немного, и заблюешь казенный ковер. Стайлз прижимает кулак к губам. Жмурится. Он как будто действительно уговаривает виски не покидать желудок в обратном направлении. Совладав с собой, он убирает руку и прислоняется плечом к стене. Лицо у него бледное, выделяются только покрасневшие мокрые губы и стеклянные глаза. Они смотрят на Питера неописуемым взглядом. — Что я творю, — говорит Стайлз, — ебанулся в край. И все ради дружбы. Голос такой, что волосы на затылке дыбом встают. Стайлз закрывает глаза, как будто вырубается, и откидывает голову, прижимаясь к стене затылком. — Тебя развезло быстрее, чем мою первую девочку, — Питер подходит к нему, обхватывает лицо Стайлза ладонями. — А ей было четырнадцать. — Извращенец. — Мне было двенадцать. — А сейчас тебе сколько? — Стайлз не обращает внимания на пальцы Питера, оглаживающие его затылок и шею. — Сорок? — Восемьдесят четыре, — говорит Питер. — Это был мой второй вариант. — Однажды я заклею твой рот. Суперклеем. Будет весело. — Вижу, леди не любит говорить о возрасте. — Старость — не радость. У Стайлза острые скулы, еще немного, и можно будет нарезать салат. Вблизи он кажется особенно юным. Питер снова спрашивает себя, что в этом сексуального. Что возбуждающего в выпирающих ребрах, остром кадыке, жилистых руках с длинными костлявыми пальцами. В подростке, мать его. Он понятия не имеет. Губы Стайлза влажно блестят, Питер давит ему по бокам челюсти, шире открывая рот, и медленно слизывает капли виски. Сначала — поочередно с верхней и нижней губ, потом с кромки зубов. Касается языка, накрывая рот своими губами. Это охуенно. Он жмурится от удовольствия. Стайлз не сопротивляется, почти не дышит. Питер обхватывает его за пояс, кладя руку на спину и прижимая к себе, съезжает губами по его лицу к шее, и ему в голову ударяет наркотический запах крови, медленно копящейся на швах. Питер втягивает его носом, как кокаиновую дорожку, его откровенно ведет. — Эй, растлитель малолетних, — тихо говорит Стайлз, — без зубов, окей? От его голоса, от того, как Стайлз неловко опустил руки ему на плечи, у Питера встает за секунды. Он выдыхает невнятное «окей» и тащит Стайлза к постели. Ему плевать сейчас на гигиену, уровень удобств, на то, что они наверняка уже в пятерке самых разыскиваемых преступников города, и в двадцатке — штата. Питеру не плевать на запах Стайлза. Тепло кожи Стайлза. Дыхание Стайлза, пахнущее виски, которого он проглотил с полбутылки, чтобы отключить предохранители и позволить Питеру его трахнуть. Потому что Стайлз знает, что так нужно. Стайлз может нести пьяный бред, но он все рассчитал. Он хочет найти Скотта и Дерека, ради этого он готов на все, даже оплатить услуги телохранителя собственной девственной задницей. И это такое ебаное безумие, что Питер готов зарычать от восторга. Они на одной волне. У них одинаково съехавшие крыши, пускай и в разные стороны. Это так сближает. Он заваливает Стайлза на кровать и стягивает с него джинсы. В номере вечерний полумрак, заливающийся сквозь мутное стекло давно не мытых окон, и кожа Стайлза в этом полумраке кажется призрачно-белой. Член у него не стоит, мышцы расслаблены, алкоголь ударил ему в голову уже так, что он даже не вздрагивает, когда Питер подтягивает его к себе и укладывает ноги на свои бедра. Когда Питер выдавливает на пальцы смазку и начинает его растягивать, а второй рукой мягко дрочит, Стайлз неловко накрывает рот кистью руки. Прикусывает ребро ладони. Он так делал раньше, чтобы не реветь, а сейчас — чтобы не материться. Каждое движение — это широкий шаг вглубь воображаемого винного озера. Питер не может поверить, что все это в самом деле происходит. Он не удержался, он слишком голоден, он вцепился зубами в теплое нутро своей добычи, и так дуреет от этого, что готов проглотить ее целиком. Питер входит медленно и осторожно, чтобы не сделать больно, его вдруг накрывает волна незнакомой нежности. Питер пытается понять, что чувствует, дать аду и раю в голове какое-то название, но он будто забыл, как складывать в слова звуки. Хочется ловить каждый вздох, каждую миллисекунду дыхания. И Питер держится до последнего. Он даже толком не трахает, капли пота текут по его лбу от того, сколько усилий он прикладывает, чтобы не сорваться с цепи. Ни для кого так не старался бы. У него в голове одно связное слово: мой. Он все-таки делает неосторожное, слишком резкое движение, и Стайлз издает короткий хриплый стон. От этого звука Питер забывает, о чем думал. Медлить больше нет ни сил, ни смысла, на него накатывает привычная острая, звериная лютость, обрушиваясь подобно ведру шпарящего кипятка. Он выпрямляется, прижимает одну ногу Стайлза к своей груди, другую придерживает за бедро, и начинает трахать так, как хочется: сильно, глубоко, до звезд на обратной стороне век, до собственного хрипа. Иногда он замедляется и отстраняется, пытаясь оказаться дальше от Стайлза и подышать воздухом, не пахнущим им. Это все — передоз, несовместимый с жизнью. Питер ничего подобного в жизни не испытывал. Голос Стайлза ласкает слух, добавляя дров в и без того бушующее пламя. Питер не знает, сколько времени проходит, прежде чем его накрывает, но кажется, что не больше двух минут. Его выгибает в оргазме, он слышит свое задыхающееся «боже» и не может прийти в себя, пока последние конвульсии не сходят на нет. Это было настолько чересчур, что он даже не понимает, хорошо или плохо. Питер думает, что можно прямо сейчас пустить себе аконитовую пулю в висок. Нужно. Пока не поздно — только что он запустил центрифугу, оснащенную вечным двигателем. Она уже наворачивает первый круг. Он туманно глядит на распростертое на одеяле тело, и не двигается внутри, пока дрочит Стайлзу. Парень кончает с тихим всхлипом, поминая не господа, а какую-то блядь. Музыка для ушей. Питер вытаскивает, наблюдая, как его сперма вытекает из аккуратной дырки. Он погрузился в винное озеро с головой, над ним — толща красной мути, в груди нет воздуха. — Как ощущения? — спрашивает, ложась рядом. — Больно, — говорит Стайлз, — и странно. По голосу слышно, что он все так же вдрызг пьян. — Странно? — Напрягает. Это чувство, как будто мной кто-то… это не мое, — невнятно поясняет Стайлз, — чтобы меня трахали. Терпимо, но… не мое. «Обладает», — думает Питер. — Хочешь трахать сам? — Так лучше. Но уж не тебя. Через секунду он вырубается. Питер думает, что все прошло неплохо. По крайней мере, Стайлз счел это не насилием над собой, а, скорее, экспериментом. — Такой больной, — ласково шепчет Питер, накрывая его одеялом. Не понимая, говорит о нем или о себе.***
В Сан-Лукасе, Калифорния, стоит сумасшедшая жара. До бетона городских трасс не дотронуться. Солнце часами висит в центре небосвода, вперившись лучами в улицы, палит так, словно старается осветить каждый выброшенный окурок и жирный плевок. Дом другой стаи выглядит получше, чем тот, в Сан-Франциско. По его виду снаружи не скажешь, что монументальное здание претерпело пожар, а внутри видны результаты попыток избавиться от следов. И довольно внушительные. Обои переклеены неаккуратно, но вся мебель заменена — не придерешься. Стайлз следует приглашению хозяйки устроиться в кресле в роскошной гостиной, но второе пустует — Питер не заходит в комнату. Стоит на пороге, плечом прислонившись к дверному косяку. Стоит расслабленно, даже по-пижонски, руки в карманах джинсов. Пожилая женщина, альфа, и двое ее сыновей-бет сидят на диване напротив Стайлза. Они рассказывают, что «Чистильщики» похитили жену и ребенка старшего беты, Джозефа. Пожар был страшный. Охотники были уверены, что живых здесь больше не осталось. — Не больно-то чисто «Чистильщики» выполняют свою работу, — замечает Питер. Джозеф выглядит абсолютно раздавленным. Младший, Рей, бросает на Питера предупреждающий взгляд. Питер только криво улыбается. Ромильда говорит, что фамильный дом слишком ценен, и они не могут покинуть его, поэтому занялись тем, чтобы выжать из страховой компании побольше денег на капитальный ремонт. — Будет сложно продолжать жить там, где на наших глазах в страшных муках погибло две трети нашего семейства, — альфа говорит, слегка морща нос, будто ей мерещится неприятный запах. — Скоро здесь будут Карл и Джина со своими стаями. Я предупредила всех, кого смогла. Звонила знакомому альфе из Фриско, но ответа не было, так же, как со стаями в Сакраменто и Монтерее. — Надеетесь, что общий сбор заставит охотников вернуться, и вы дадите отпор? — спрашивает Стайлз. — Мы обязаны сражаться за себя, — отвечает Ромильда. — Нельзя сидеть сложа руки и смотреть, как убивают наши семьи. — О «Чистильщиках» почти ничего не известно, — говорит Стайлз, — кроме того, что это люди, которым удалось в кратчайшие сроки стереть с лица Земли десяток сильных стай. Это должна быть очень большая группа охотников. Прекрасно вооруженная и идеально контролируемая. И, судя по тому, что до сих пор не слышно, чтобы их объявляли в розыск, у них есть крыша в полиции, а скорее, даже у федералов. Может, это и есть какая-нибудь федеральная операция. Я имею в виду, если вы хотите войны, то должны понимать, против кого стоите. Должны быть уверены, что потянете. Ромильда кивает. Она чуть улыбается и произносит с естественным, ровным достоинством: — Если четыре стаи объединятся в одну, то смогут справиться с кем угодно. А дальше будь, что будет. Но прятаться по углам — это не то, чем занимались мои предки, и я не встану на эту позорную стезю. Стайлз понимающе кивает. Питер хмыкает. — То есть, вы, прекраснейшая, собираетесь возглавить эту импровизированную Спарту? — спрашивает он у Ромильды, склонив голову к плечу. Беты напрягаются. Пожилая женщина цокает языком, усмехается и говорит: — Вы правы, я уже стара. Возможно, мне придется передать главенство, — она поворачивает голову, встречаясь взглядом со старшим сыном, — но мы не сбежим, — говорит она твердо. — Дадите родному сыну вспороть вам горло? — Питер щурится. В его тоне — ничего, кроме искреннего любопытства и нотки иронии. Стайлз думает, что ничто и никогда не сделает Питера меньшим мудаком. Он такой, какой есть, бессмысленно на Питера злиться за то, что когда-то у него слетели все тормоза. Ромильда не теряется, но Стайлз видит, что тон Питера ей не по душе. Женщина открыто смотрит на него и спрашивает: — А вы поступили бы иначе в моем положении? — Мой компаньон, — говорит Питер, демонстративно пародируя ее высокопарную манеру говорить, — прав насчет того, что эти охотники могут заручаться поддержкой у полиции или ФБР. Конфликт с ними может обернуться тем, что каждому из вас дадут по тридцать лет за решеткой. Никто из вас не будет жить нормальной жизнью, зато — о, слава богу — вы будете знать, что предприняли все возможное, дабы защитить свою честь. — Каждому из нас? — повторяет Джозеф, впервые подавая голос. Ромильда продолжает его мысль: — Значит, вы не собираетесь присоединяться? Питер делает круглые глаза и смотрит на всех троих поочередно. — Собираюсь ли я участвовать в бойне, обреченной на провал? — уточняет он. — Дайте-ка подумать. Вы видите у меня за плечом толпу бет, жаждущих сложить за меня головы? Я тоже не вижу никого, кроме мальчишки-человека. Так что, нет, мы не собираемся присоединяться. Младший бета, Рей, вдруг говорит: — Ты ведь сильный альфа, — он окидывает Питера быстрым взглядом с головы до ног и, кажется, его почти пугает то, что чувствуют его волчьи инстинкты. — Сильнейший из тех, что я видел. Ты нашел бы здесь стаю — многие потеряли своих альф. Питер неуловимо меняется в лице. Хотя он не двигается с места, изменившийся голос говорит о том, что Рею стоило продолжать сидеть молча. — Моя стая мертва, — говорит Питер, — и не оценит ни моих попыток благородно покончить с собой, ни предательства. Я остался в живых чудом, — Питер на мгновение переводит взгляд на Стайлза, — и меня устраивает это обстоятельство. Рекомендую вам тоже научиться ценить жизнь и не лезть из кожи вон, чтобы почтить тех, кто уже не может сказать вам «спасибо», потому что занят разложением где-то под землей. Питер отступает от проема, напоследок недобро подмигивает Рею и уходит. Стайлз поднимается, думая о том, как же все-таки Питер любит выебываться. Судя по лицам бет, он впечатлил их по самое «не могу». Ромильда тоже больше не кажется такой самоуверенной. Стайлз задерживается на пять минут, чтобы расспросить, когда ожидается прибытие трех выживших стай, сколько у них альф и бет, и какие именно у Ромильды планы. Ромильда, в свою очередь, просит у Стайлза номер для связи и предлагает как-нибудь зайти на чай. Это значит, думает Стайлз, что предложение присоединиться к ним все еще в силе, и ради своих целей Ромильда готова потерпеть характер Питера. Стайлз кивает, но прекрасно понимает, что этому не бывать. Ромильда ни хрена не знает о Хейле. Когда Стайлз уже зашнуровывает кроссовки, Рей, которого Ромильда отправила его проводить, вдруг склоняется к Стайлзу и втягивает носом воздух над его затылком. Стайлз замирает. — Ты им пахнешь, — очень тихо произносит бета. — Этим альфой. — Моемся одной мочалкой, — Стайлз завязывает шнурок и берется за второй кроссовок. — Нет. Тут другое. Он… тебя пометил. — Иногда разрешаю помочиться мне на ногу. — Почему он не обращает тебя? Ведь он твой альфа. Стайлз выпрямляется и поворачивается к бете. Этот Рей — примерно его ровесник, года на два старше. Веснушчатый увалень с сизыми глазами. — Он ничей альфа, но ему и так неплохо живется, — говорит Стайлз, — моего зовут Скотт, и я собираюсь найти его. А ты, похоже, любитель сунуть нос не в свое дело. — Поосторожнее, — Рей делает к нему медленный шаг, — я оборотень, а ты — всего лишь подстилка. Раздается звук открывающейся двери. Стайлза отталкивают в сторону. Рей взвизгивает, как собака, которой отдавили хвост, и Стайлз кричит: «нет», но не успевает вмешаться — на шум приносится вся семья Рея. — Что ты наделал? — голос Ромильды звучно разносится по прихожей. Она смотрит на младшего сына, она собрана и хладнокровна. Питер держит Рея за горло, прижимая затылком и спиной к стене. Ноги Рея дергаются в воздухе, он цепляется за руку Питера, его наливающееся кровью лицо не выражает ничего, кроме страха. Питер смотрит на него с таким ледяным презрением, что Стайлз знает — Рей не жилец. Ромильда переводит взгляд на Стайлза. — Да все в порядке, ну, мы вроде как болеем за разные футбольные команды, — быстро говорит Стайлз, — вот Рей и психанул немного. Но мы уже уходим, да? — Вашим бетам стоит выучить, где их место, — отчетливо произносит Питер, не отрывая взгляда от лица Рея. — И научиться правильно обходиться с гостями. — Я проучу его, — обещает Ромильда. — А сейчас, пожалуйста, отпустите его. Питер давит сильнее, его глаза горят красным. Ромильда понимает, что ей не справиться с таким альфой. Поэтому она ровно, как может, говорит: — Я потеряла слишком много своих. Мои сыновья — это все, что у меня осталось. Что бы он ни сказал, это не стоит его жизни, будьте благоразумны. Отпустите его. Питер чуть-чуть, едва заметно ухмыляется краем рта. Наслаждается моментом, смакует чужой страх, как новый сорт деликатеса. Стайлз нервно постукивает по бедру. Вся эта херня не сработает. Мольба забавляет Питера, влетая в одно ухо и вылетая из другого. Поэтому Стайлз делает к нему шаг. Он мягко касается свободной руки Питера — пальцы сухие и горячие. Стайлз обхватывает их и слегка сжимает. — Пойдем, — говорит он полушепотом. — Оставь этого придурка. Пойдем. Он слышит, как Питер делает глубокий вдох. Стайлз чувствует себя так, как будто отсасывает. Прямо в этой гребаной чужой прихожей, перед зрителями, один из которых уже посинел от оттока крови от головы. Питер собирается совершить убийство, а Стайлз стоит на коленях и отсасывает ему, чтобы отвлечь от этого дерьма. Ебаное дно его жизни. Стайлз уже не может понять, зашел ли он слишком далеко. Ему кажется, он продолбал точку невозврата. Хотя бы потому, что перспектива быть выебанным в рот, задницу и душу, а потом наполовину съеденным, кажется ему лучшей, чем перспектива не найти отца и Скотта. Отец хотел бы, чтобы Стайлз спасался, обратился в службу опеки, эмигрировал на другую сторону земного шара. Скотт сказал бы, что Стайлз ебанулся. Скотт попросил бы Стайлза жить дальше и забыть. А он не может. Питер расслабляет руку, которой сжимает чужое горло, и ставит Рея на ноги. Питер скалится ему в лицо и начинает смеяться: хриплые, отрывистые звуки. Рей, кажется, наложил в штаны. Стайлз тянет Питера за собой, и тот легко подчиняется. Он все еще посмеивается, когда Стайлз закрывает дверь. Стайлз успевает еще раз окинуть взглядом полутемную прихожую: Джозеф уводит Рея в гостиную, а Ромильда провожает уходящих взглядом, полным облегчения. Едва дверь закрывается, как Питер толкает Стайлза лицом к стене и вдавливает в нее своим телом. Прижимается пахом к его заднице, шумно втягивая воздух возле шеи Стайлза. Тот заставляет себя молчать и не двигаться — сейчас точно не подходящий момент, чтобы дерзить, выхватывать пистолет или пробивать под дых Питеру. Краем сознания Стайлз замечает, что с каждым разом Питер все сильнее прикладывает его о стену. С каждым разом это происходит все более резко, неожиданно, вышибает дух. Вышибает из-под ног ощущение твердой почвы. Стайлз старается представить, что он в другом месте, в другое время. Его здесь нет. Вся эта хрень происходит с кем-то другим. Горячая ладонь Питера шарит под чужой футболкой. Питер прикусывает чужое ухо, бормоча: — Я тебя загрызу однажды. Помни об этом каждый раз, когда дергаешь на себя поводок. Стайлз не двигается и ждет. Когда Питер отпускает его, Стайлз вместе с ним идет к машине, временами косо поглядывая, собственный взгляд кажется ему нервным, собственное молчание — признаком ебаного слета с катушек. Он просит остановить у аптеки и забирает последнюю упаковку «Аддерала», но одной мало, и он берет еще «Декседрин». Сквозь стеклянную дверь он видит обочину и припаркованный «Мерседес», и ему впервые страшно вернуться к Питеру. Стайлз уламывает фармацевта пустить его в сортир для персонала, там он высыпает на ладонь несколько таблеток и запивает водой из-под крана. Когда он садится и пристегивается, Питер смотрит на него так, как будто все знает. Все понимает. Стайлз игнорирует этот взгляд, и Питер отъебывается.