Мир балансирует

Тем временем к клетке подходил тот самый страшный человек с окровавленным мачете, вернее, сначала он обыскал труп Винсента, забрал оба смартфона, покрутил модный гаджет Джейсона, довольно ухмыляясь, рассматривая «приобретения» темными глазами в обводке черных кругов: — Классная вещица, реально классная. Дорогие нам попались ребятки, — но потом придвинулся к прутьям клетки, так что Оливер отлетел в дальний угол, запоминая, наверное, на всю оставшуюся жизнь страшное лицо со шрамом — от левой брови вдоль головы — и тонкими губами, залипшими в усмешке, а мучитель заорал. — ***! ***! Какого *** зенки вылупил? Думаешь, за тебя не дадут выкуп без глаз? О! Ошибаешься. Есть те, кому иногда не по*** на нас. Вернее, на вас. "Мама-папа, я хочу домой". Скоро ты выучишь эту песню наизусть. Да, семья вроде бы единственное, что должно поддерживать нас на грани, но ***… — он снова отходил от клетки, становясь вполоборота, скучающе поведя широкими плечами, рассматривая новые трофеи, потом глянул на Оливера, который так и застыл с гримасой первобытного ужаса на лице, и эта гримаса пирату не понравилась. — ***! Убери такую рожу на***! Или тебе не нравится, как я нарезал твоего дружка? ***! Я думал, мы отлично проведем время, ведь я спокоен, я очень спокоен... Волны — это, на самом деле, крылья, а киты — гигантские птицы, что поддерживают небосвод. И так не рушится порядок мировой между небом и предвечным океаном, поддерживаемый землей. Оливера уже не спасало и действие веществ. Притом пират явно тоже был обкуренный, так что ждать от него каких-то последовательных действий не приходилось, это Олли по себе знал. К счастью, врага окликнул все тот же спокойный властный достаточно противный голос некого Хойта: — Ваас! Нам еще разобраться с партией «возвратов», так что прояви чудеса проворства, как ты умеешь. — Да, Хойт... Никаких проблем, — немедленно подчинился этот Ваас, но явно без особого желания, точно ощериваясь, словно пес или хищник, отогнанный от добычи. Море набрасывало петлями волны, море подступало к островам и уходило с отливом. Черные глаза устало приоткрывались. Они видели слишком много. «Сокрушить страданием или любовью? Испепелить заботой или равнодушием? Кровавая река однажды выйдет из берегов и поглотит цивилизации. Так было всегда. Не раз. Во всех мирах». Ваас уходил от клетки, бормоча что-то о своем: — ***! Опять родственники местных отказались платить выкуп... Я всегда знал: нас убивает семья. Выпивает медленно, как паук... Над островом протяжно сгущалась ночь, труп Винсента еще долго лежал, покрываемый мухами до тех пор, пока кто-то не разразился тирадой насчет беспорядка в лагере после того, как в его отвратительную глотку залетела одна из этих мух. В лагере сновали, точно черви в падали, некие люди, пираты в красных майках, безликие, потому что половина заматывала лица шарфами. Значит, было что скрывать. В голове не укладывалось все это... Вот жил он, Оливер, в Лос-Анджелесе с мамой и папой, иногда (и часто) встречался с горячими подружками. И все вокруг были такие чистые и красивые, даже в притонах с «веселым товаром». А здесь… Среди дивных тропиков кромешная свалка из портовых контейнеров, разрушенных домов, ржавых листов железа, битых машин. И оружия. И всей, стремительно крутящейся вокруг кутерьмы. Куда-то толкали, подгоняя стволами автоматов, каких-то людей. И вроде другие люди. Или не люди... Оливер точно не знал, что с ним происходит. То ли ломка начиналась, хотя он, вроде бы, до такой стадии еще не доходил, то ли до такой степени его скорчил ужас. Мир виделся искаженным и откровенно непонятным, как во сне. И избавиться от ощущения нереальности при всем желании не удавалось, вроде отрезвил голос Вааса, а потом опять что-то липкое и терпкое окутывало разум безоценочным течением картинок. Киты пели в море, море пело китам, тихо-тихо, едва заметно. Тихий ведь океан. Вот и пел волнами тихо, точно минует его всякое лихо, точно не искорежит людской обман. А в Бездне летело синее небо, небо повсюду, небо везде. Что под ногами, что в вышине, и только обломки повисли во сне. Много обломков, странных, нестройных, то ли дома, а то ли корабли, словно все то, что море смело, словно все то, что осталось вдали. И то ли Бездна в океане, то ли океан открывал ход в Бездну, но не существовало ни того, ни другого друг для друга. Просто пели киты, пока песня их не прерывалась, пока не летел гарпун через волны. И божество Бездны просыпалось, тревожилось, открывая черные глаза. Раз за разом слыша, как песня прерывается. И вновь сбивается гармония миров, и волны не поют. Так новый кит уходил страною вечных снов. Оливер прислонился к бамбуковым палкам и пространно улыбался, закатив глаза, хотя его гримаса явно не соответствовала ситуации. Но так его разум берег хозяина от эмоциональных перегрузок, просто в какой-то самый критический момент отрубая понимание происходящего до уровня зрителя в кино. Так он и сохранял баланс относительной нормальности. А все это называли беззаботностью и безголовостью. Но в такой безвыходной ситуации, пожалуй, только тем и спасался. Пленник оказался в клетке один. Его почти не сторожили. Но он и не помышлял о побеге. И черные глаза в обводке красных вен щурились и темнели складками проблем. Неприязнь росла, каждый день, точно вонзенная в сердце стрела. А потом люди приходили, бурили недра морского дна. Люди ради людей. А планета мертва... Нет, планета жива, но изъязвлена въяве, и души людей легко оставить в канаве. И на земле давали всходы ядовитые травы, конопля, марихуана. Зеленые, затем белые. И отрава шла по миру, прибыль жадному вампиру. Но море пело китам, только песня терялась и почти исчезала. Даже в темных глубинах... Мир изменился, мир человека вторгался в мир природы не хуже инопланетян. И существо из Бездны бродило среди обломков, утопленных в небе, беспокойно смеясь о былом, о том, что ныне ушло. А где-то там, далеко, люди убивали людей. Стреляли, сжигали. И уничтожали в других себя. А Ваас, великаном возвышаясь на помосте, уничтожал «возвраты», которыми оказались несколько человек в изодранной одежде. Почему возвраты и что им говорил главарь, прежде чем пустить каждому пулю в затылок, Оливер не знал. Убийство… Перед ним убийство, так же, как и Винса. А казалось сейчас друг выйдет, казалось, сейчас они пойдут тусоваться, все окажется розыгрышем. Так ведь всегда должно быть в мире безопасных страшилок. И Оливер безмятежно улыбался. Он еще не сошел с ума, он просто не цеплялся за объективность, он просто любил галлюцинации. Они яркие и дают уверенность. И все очень просто. Ничто не требует ответа. Только дрейфовать на волнах. «Возможно ли уничтожить не злом, но милостью? Они сплошные парадоксы, стало быть, вполне. Они не мы, они во сне». Существо принимало облик человека, затем белого кита, затем снова человека, перемещая развороченные стены, сооружая вавилонские башни из разрушенного. Ведь все вавилонское, если небо повсюду, оттого и разрушенное. Существо остановилось на черно-белом, как шахматная доска, кафеле, что словно принадлежал когда-то шикарному дворцу. Вот и весь он, осыпающийся пепельными бликами. Непроницаемое лицо, коротко стриженные волосы, камзол адмирала. Но он мог изменить свой образ, как того желал, только глаза оставались неизменно черными. «Этот мир заслуживает того, чтобы погрузиться во тьму. Я не стану уничтожать его, ведь он с легкостью сам себя уничтожит. Достаточно дать некоторым людям чуть больше силы, нарушить их баланс дозволенного. Люди не понимают смысла силы, не слышат боль земли, выкачивая недра, уничтожая моря. А я слышу. Слышу, как плачут киты. Я вижу, как льется их кровь. Я дух глубин, повелитель Бездны. Я — ничто и все, я нигде и везде. Я — Чужой». Ваас брезгливо рассматривал трупы, из затылков которых стекала липкая кровь, бродил по шатким доскам помоста, как по сцене. И точно сам задумывался, что это он только что сотворил, но явно не пугаясь, скорее удивляясь, почему так быстро все закончилось. Всего-то несколько выстрелов верного пистолета, а он заготовил целую речь, вернее, речь просто пришла в голову. «Возвраты» — те, за кого не заплатила выкуп семья... Но внезапно главарь метнулся с помоста, а потом в лагере поднялась суета, пираты бегали пуще прежнего. — Кто-то сбежал. Ну и пусть себе бежит… А небо такое… Разноцветное, — бормотал Оливер спекшимися губами, равнодушно наблюдая из клетки, думая только о том, чего на небе не существовало, и о стакане воды. Или о бокале ледяной текилы. Да, текила лучше, ведь он был не в курсе, что лакомство только бередит еще больше жажду. Кафель. Черное. Белое. И между ними линии. Эти линии не видит никто. Черное и белое. И все. За спиной Чужого послышались шаги. Там стоял человек в темном облачении, его бледное лицо скрывал глубокий капюшон, только нервные алые губы оказывались слегка разомкнуты, точно он тяжело дышал. Но откуда бы воздух на дне океана? И зачем дышать двум таким существам? Только второй говорил нервно, быстро, а голос отражался в сознании, не тревожа ни пыль, ни покой медленно плывущих по кругу развалин: «А я слышу боль людей. Каждую секунду. Во всех мирах. Слышу, как убивают, как мучают, как ломают судьбы и волю. И если не люди виноваты в появлении человекоподобных монстров, то кто? Такие, как мы? Существа из ниоткуда? Я Сумеречный Эльф, последний закатный луч скитающихся во мраке». И плавно отзывался Чужой, слегка улыбаясь, точно со снисхождением, разводя руками: «Но если среди людей не осталось людей, то есть ли смысл искать виноватых?» «Но убивать всех и каждого... », — не сумел довести до конца сбивчивую мысль Сумеречный. Чужой отвечал: «Не убивать, я никого не убиваю лично, это делают люди, получив осколок моей силы. Они ищут встречи со мной. Безумные. Достаточно внести лишь немного больше хаоса, одну крупицу, наделить кого-либо непонятной для человека силой. И вот уже целый мир балансирует на грани хаоса. К примеру, дать силу телепортации одному ассасину, который убьет Императрицу. И так целая империя погрузится во мрак». «Признайся, тебе просто скучно. Да, тебе наплевать на людей. Но ощущаешь ли ты боль земли? Вряд ли. И просто насмехаешься над человеческим родом, играешь с ним в Избранных, а они очень хотят в это верить». «Я ощущаю боль, но я милосерден и к людям. Я всегда указываю им, чем грозит новая волна уничтожения с их стороны. Если бы они только замечали, как все связано. Посмотрим, кого столкнуть на этот раз. Кто станет точкой равновесия».