«А надо ли мне оно?»
Я уже как минимум третий час спрашиваю себя об этом! Нет, я не сомневаюсь в правильности своего выбора, просто… Что-то терзает меня там, в глубине. Нечто злое, вводящее в заблуждение, гадкое и подлое существо всегда было моим спутником. Это нечто дает мне советы, причем плохие. Что это? Никто не знает! А вот она знает. Я незаметно, почти бесшумно бреду по ночному темному коридору с небольшой лампой в руке. Не видно ничего на расстоянии вытянутой руки: заряд лампы почти закончился, а, чтобы найти источник энергии для нее, нужно постараться — ночью это сделать непросто. Лампа вскоре гаснет, лишь луна отныне мой ненадежный спутник. Только лишь ее полный диск еле освещает мне путь. В большом доме нетрудно заблудиться, тем более ночью. Вот и хорошо! Пусть меня не найдут завтра утром, будут искать, но найти не смогут, а я же убегу и буду жить в лесу. Я поворачиваю куда-то направо (там же ее комната?) и начинаю наугад открывать все двери подряд. Половина оказались закрыты, еще часть — большие нежилые помещения. Зачем они моему жениху? Он-то один живет, ну, станет нас на двое больше завтра — Денану я не брошу, это одно из моих условий! Да даже, если он захочет детей, то куда столько комнат? Необъяснимая загадка всех капитолийских домов! Одна из дверей в конце еле видимого прохода поддается, я захожу в небольшую коморку и ложусь на пол. — Кто тут? — испуганный шепот еле слышен в комнате, в отличие от звона упавшего рядом со мной ножа. — Так ты встречаешь гостей? — я смеюсь, хотя довольно напугана! Медленно встаю с пола и сажусь на кровать. — Один — один! Думаешь, я не забыла, как в первую нашу ночь в этом особняке ты ходила здесь; бледная, словно смерть, была; так сильно напугала всех, жуть… А вообще, эта привычка спать с ножом у меня давно! Чего же ты пришла, моя принцесса? Ждешь завтрашнего дня с нетерпением? Или свадьбу обсудить хочешь? — Я хотела поговорить именно об этом! — Правильно ли ты поступаешь? Какой-то червячок зарылся в душе? Ты боишься? Зря, очень зря! Неужели ты не видишь — он тебя любит! Он готов пойти за тобой на край света! Он предоставил тебе свой дом, да и меня взял! Поверь, половина людей вышвырнуло бы меня, как собачку! А он оставил! Он на руках носить будет, если не будешь на него с ятаганом бросаться! — Ты уверенна? Денана кивает и ободряюще гладит по руке. — Это ты хотела услышать? А, Амелина? Я привстала с кровати и подошла к окну. Сейчас почти ничего не видно — деревья, густо заросшие молодой листвой, лезут в окно, будто хотят подслушать наши разговоры. Сквозь ветки частично виднеется наш сад — ночью, в темное время суток, когда ни один человек не бродит по нему, он еще прекраснее, загадочнее. Скульптуры, молчаливые и обездвиженные, будто оживают, когда на город опускается темнота. Ощущение, будто из глубин сада выйдут неведомые существа. — Мне нужна правда! Если это правда, то именно этого я ждала! — я тихо говорю, киваю в знак благодарности и собралась уходить, но моя подруга остановила меня: — Я знаю, что-то еще мучает тебя! Расскажи, не мучай себя! Я вздыхаю и сажусь на подоконник. — Помнишь, что у меня будут новые документы! У меня будет новая фамилия, новая семья, новый дом, новая родина! Все новое, неизвестное! Я чувствую себя, будто душу дьяволу продала! Нурбану, гражданка Панема. Жена помощника главного распорядителя! — И… что же тебе не нравится? Что в этом такого? — Останусь ли я прежней? Останусь ли я той же… Той же Амелиной Ибрагимович, той храброй боснийкой? Не поглотит ли меня разврат Капитолия, не убьет ли ту жажду к свободе? Знаешь, у меня возникает мысль, что с каждой секундой пребывания здесь, частичка меня, прежней Амелины, умирает, улетает, будто перышко, вот так — я вижу пушинку, залетевшую в открытое окно, кладу ее на руку и легонько дую; она летит, качаясь из стороны в сторону, почти танцуя. — А еще… Если я выйду замуж, я же лишусь свободы! Я стану несвободной! Она задумчиво смотрит в стенку, пытаясь, наверное, просверлить ее взглядом! Денана молчит очень долго; я думаю, что не дождусь ответа, как вдруг: — А как ты понимаешь слово «несвободная»? Несвободные — рабы, заключенные! А ты — всего-то станешь женой любимого человека! — Ты права, но… Свобода ограничена! Никто не позволит мне жить, как я хочу! — А как ты хочешь? — Денана спросила меня и отвернулась к стене, пробурчав. — Если тебе нечего делать, то иди и подумай! А я спать хочу! Я не шевелюсь. Сил просто нет! А как я хотела бы жить? Я сижу на подоконнике и вижу старую картину, что часто снилась мне, когда я была маленькой: я взрослая, красивая, молодая с прекрасным мужем, конечно же, Абделем, моя мама рядом, живая, а вокруг нее — внуки, мальчик и девочка; мы все живем в большом доме в пригороде Сараево, куда часто приезжают наши друзья! О, именно так я представляла свою жизнь. Теперь у меня все отняли! Нет теперь ничего из этого, все пропало! Время, безжалостное время, не дало мне возможности, ни единого шанса прикоснуться к счастью.«А что мешает стать счастливой сейчас, с человеком, который любит тебя?»
Хороший вопрос! Ничего! Только одно — реальны ли его чувства! Я не уверенна до сих пор! Хоть уже завтра выхожу за него замуж! Я не замечаю, как засыпаю…***
— Эй, соня! Вставай! — кто-то толкает меня в бок. Я вскакиваю, лучи света неприятно бьют в глаза. — Скоро стилисты придут, а ты еще дрыхнешь! Амелина, вставай! — я поворачиваюсь лицом к Денане, и вдруг она падает на колени и кричит. — О, моя госпожа! Не соизволите ли вы встать с моего подоконника и пойти к рабам своим, стилистам? — Все шутишь? — грустно отвечаю, хотя еле сдерживаю улыбку! Она умеет приободрить, когда надо! Она шутит так, когда волнуется, но, если не знать об этом, никогда и не заметишь! Я выхожу замуж за капитолийца. Кто бы мог подумать? Да и еще свадьба в лучших традициях Капитолия. У нас иные традиции: мужчины справляют отдельно, как и женщины. Мы, легонько позавтракав, идем в дальний, запрещенный до сегодняшнего отсек, где спрятан мой свадебный наряд, где приготовлена наша комната, где, возможно, мы будем жить. Еще в коридоре видно, что гостевая часть сильно отличается от хозяйской — там, куда скоро перееду я, веет уютом. Теплые оттенки стен с интересными узорами придают этой части дома спокойствие и ощущение родного очага, дома, несмотря на то, что оформлено все, в техническом плане, по последнему слову прогресса! Тяжелые двери в ванную открываются передо мной, и стая разноцветных людей окружает со всех сторон. Они готовят меня долго: все волосы на теле удалили, волосы помыли несколько раз, а потом сделали специальную маску, чтобы все было идеально. Ногти подравняли и покрасили в красный цвет, макияж был наложен достаточно хорошо, по их мнению. Я не знаю, какое у меня будет платье — это сюрприз — скорее всего, красное, если судить по ногтям. Стилисты открывают двери и едва завязывают глаза, чтобы не подсматривала! Я начинаю бояться, что я опоздаю, что они ушли (больно тихо стало), бросили меня одну, как чувствую, что кто-то закрепляет мне украшение на голове. — Можешь открывать глаза! — я слышу легкие всхлипы. Я смотрю в зеркало напротив и не узнаю себя. Волосы ниспадают на плечи, в них спряталась диадема с рубинами. Макияжа почти нет — мое лицо выглядит естественно, разве что немного подводки и теней, да губы накрашены. Мало для Капитолия, где местные раскрашивают лица во все существующие оттенки! Платье превзошло мои ожидания — длинное, белого цвета, с прекрасными рукавами. Платье украшено кроваво-красными узорами в виде каких-то растений. Мне напевать на то, что в Капитолии все по-иному! Главное, чтобы мне все нравилось, а остальное не так важно. Денана несет невиданной красоты живые белые цветы с красными завитками, как на свадебном платье, будто придуманные к моему наряду. Присмотревшись, я понимаю — это лилии, особый вид, который, нет сомнений, был выведен специально к этому дню! Что-то екнуло в сердце! Платье прямо как дома, лилии — наш цветочный символ. Все родное, но что меня беспокоит? Лилии! Холодок бежит по телу! Символ смерти! … — Ты прекрасна! Лучше Османских Султанш! Держи, — она протягивает мне букет. Я отскакиваю от него, как от дохлой змеи. Денана обнимает меня и говорит: — Когда-то надо что-то поменять в своей жизни! И к лилиям привыкнуть! Эй, не забывай, — крикнула она, видя, что я расплачусь, — это символ твоей страны! Той страны, в которой ты родилась! — Только ее нет больше, теперь это Османская Империя, понимаешь! Боснии и Герцеговины больше нет! И мы ничего не можем поделать! — я специально говорю так. В Капитолии даже туалеты в домах самых нищих граждан прослушиваются, не говоря уж про эту комнату! Единственное место на моей памяти, которое не прослушивается — здание на границе с Первым Дистриктом, его никто не трогает! Боятся? Все может быть… Я верю, что мы воскреснем, что скоро наши старые флаги будут вновь развеваться на правительственных зданиях! Я слышала, что в Сараево готовится восстание! Легкие, почти не освещаемые в новостях волнения есть на окраине бывшей Герцеговины, но они ничто, капля в море! А надвигающееся восстание будет мощным! Тем более, что его поддержат в других областях: Македонии, Сербии, Болгарии и Греции. Возможно, в Черногории, Албании и Словении. Скоро разгорится пламя! И это пламя поглотит всю Империю! — Понимаю! — она грустно кивает головой, но я вижу, как радостно и азартно блестят ее глаза! Она надевает полупрозрачную фату на мое лицо, и мы вместе идем к черному входу. У двери нас встречает молодой человек в белом мундире и, отдав красивый розовый конверт, исчезает за дверью. — Что там? — напряженно спрашивает Денана, которую стилисты одели в синее короткое платье и заплели косу. Я присматриваюсь и вижу на груди небольшую брошь, напоминающую старый флаг Боснии и Герцеговины. Так и есть. Денана видит, куда я смотрю и улыбается. Я открываю конверт, в котором лежит письмо, написанное аккуратным почерком, читаю и, перечитав раза три, не поверив своим глазам, отвечаю: — Это от президента Сноу! Он поздравляет меня со свадьбой и дарит нам с Сенекой дом…***
Белоснежный автомобиль, украшенный цветами, медленно подъезжает к президентскому дворцу — президент Сноу с превеликим удовольствием предложил провести нашу свадьбу именно в придворцовом парке! Мой жених, наверное, стал его любимчиком, раз Сноу не только дал согласие на этот не совсем законный по местным меркам брак, но и предложил свое имение для этого события, а еще и, в качестве подарка на свадьбу, отдал нам один из лучших домов в Капитолии! К чему такая щедрость? … Репортеры пытаются угадать, кто я, но это невозможно! Мое лицо полостью закрыто — даже имени моего до сих пор никто не знает! Это страшная тайна! А точнее, сюрприз, сюрприз для все тех, кто здесь собрался. Свадьбу также будут транслировать по всему Панему. Для всех это станет шоком! И даже для тебя, Мустафа Языджи! И он не в курсе. Я представляю его искаженное от ужаса и удивления лицо и посмеиваюсь. Пробираясь сквозь толпу любопытных журналистов, идем во дворец мистера Сноу. Он прекрасен, нет слов! Лучшее, что я видела в Панеме! Повсюду мрамор, бархат, золото и даже платина. Каждая картина на бордовых стенах — произведение искусства. Наверху, почти под потолком я нахожу картину: тринадцать людей стоят на развалинах, а за их спинами видны крылья серебряного орла! Эти люди изображают Дистрикты: каждый из них одет в соответствующую одежду. Нечто подобное есть и во дворце Султана в Стамбуле, в его личной галерее, вход в которую доступен лишь для особых гостей. Разница в одном: на нашей, Османской, версии люди в национальной одежде. Да, я уверена, что скоро такая версия картины будет неактуальна! …***
Я и Денана остались одни в комнате, выделенной нам. Она поправляет прическу и платье, грустно глядя на меня. Ее пальцы поправляют диадему на голове, и, когда она закончила, я слышу ее шепот, который, конечно же, не мог бы ничего значить, не иметь скрытого смысла. Но не для меня: — Через месяц все начнется! Скоро все эти муки закончатся! Я поворачиваюсь к ней лицом и вопросительно поднимаю брови. Она же кивает в ответ, поправляет немного сбившуюся фату, закрывающую лицо, и говорит: — Так, забудь об этом! Зря я тебе сказала! А то сейчас скинешь платье и первым же рейсом улетишь в Сараево! Или хуже: планолет украдешь! — И в планах нет! — недовольно говорю я, еле сдерживая слезы! — Не переживай, не думай ни о чем! Это лишь твой праздник! — она чуть не плачет! Но тут же берет себя в руки и говорит четко, ясно, серьезно. — Теперь ты госпожа! Теперь они будут кланяться тебе, а не ты им! Теперь они твои рабы! Помни, но не зазнавайся! Мой последний совет: стань достойной госпожой, но останься прежней!***
Я стою в нескольких метрах от красной дорожки в прекрасном саду. Он великолепен: арки из роз, настолько ярких, что в глазах рябит; газоны идеально пострижены, ни одной травинки не торчит; солнце ярко светит, но не жарко, несмотря на июнь. Голодные Игры, в которых, кстати, победила девушка из Шестого, только закончились, жители должны были отвлечься на них, по моим ожиданиям, однако, наша свадьба вызвала большой интерес. Потому, на крыше дворца спрятались телевизионщики! Люди, близкие и не очень, сидят на белоснежных скамейках, нервно перешептываются. Где же невеста? Кто она? Какое платье на ней будет? Но, стоит лишь не встать на дорожку, все замолкают и поворачиваются ко мне лицом. Я прошла еще на один шаг — произошло нечто странное. Гости начали вставать, приветствуя меня, а потом вдруг падали на колени, смотря в пол. Сотни человек, что собрались здесь, упали на землю. Я не смущаюсь, мне даже приятно. Они поняли, кто я такая! Они поняли, кто здесь госпожа! Иду дальше, легонько шурша платьем, будто их, этих важных людей, здесь нет и никогда не было! Я становлюсь напротив жениха. Люди, уважаемые чиновники, распорядители Игр, поднимаются с колен. Жених приподнимает вуаль слегка дрожащими пальцами. Он волнуется, но внешне этого не показывает, думаю, никто не заметит его напряжения: железная выдержка, нужная для его профессии, и здесь пригодилась! Жадные серые глаза радостно смотрят на меня. Я же почти слышу возглас комментатора: «О, вот это поворот событий! Какая интрига! А как все-таки они хороши!» — Сегодня мы собрались здесь, чтобы связать узами брака Сенеку Августа Крейна и Нурбану Языджи… — начинает говорить человек в белой одежде, за спиной которого видно продолжение сада — чудесный лес. Я смотрю на Сенеку и понимаю: он и я будем счастливы навеки! Мы создны друг для друга! Я не ошиблась — в любви не ошибаются! Я люблю его, да и он тоже, если согласился, рискуя всем: от статуса до собственной жизни — пойти на столь странный шаг. Наша свадьба, по местным законам, невозможна, в силу нашего юного возраста, но, видимо, он, как и я, не готов ждать до тридцати, чтобы официально зарегистрировать брак! Он храбр: попросить у самого президента разрешения! Я горжусь им, я рада, что его чувства не были обманом! Наша любовь вечна! Это же не иллюзия? — …взять в законную супругу Нурбану Языджи… — долетает до меня. — Согласен! — Согласны ли Вы, Нурбану Языджи, взять в законные супруги Сенеку Августа Крейна? — Согласна! — голос дрожит, но не сильно! — В таком случае, объявляю Вас мужем и женой! Можете поцеловать невесту! Наш первый поцелуй! Нежный, сладкий, как мед. Мы разжимаем объятия не сразу. Через минуту. Я поднимаю глаза, когда Сенека едва отстраняется от меня, и вижу по нему: он счастлив безмерно!***
Я сижу на кровати, слуги переодевают меня. Как же все тяжело! …Сразу после окончания официальной церемонии мы отправились в сам президентский дворец, где была гиганская вечеринка по поводу нашей свадьбы. Большой зал утопал в роскошных цветах, красочных гирляндах; официанты в белоснежных костюмах сновали между многочисленными столами, пол подсвечивался в полумраке глубоким синим цветом. Гостей там было море. Они все подходили, поздравляли. Что-то еще говорили. Естественно, про себя любимых: нужно же иметь столь могущественного покровителя! А мы сидели во главе стола для самых важных гостей, не беря в рот ничего лишнего. Ни алкоголя, ни жирной еды, хотя одних напитков было сорок столов. Только маленький кусочек кремового торта, щедро украшенного розами, разрешили взять перед тем, как мы отправились домой. Сенека был счастлив. Мы почти не говорили: за нас говорили лишь наши глаза. Да и поговорить нам почти не дали: наверное, почти каждый из присутствующих что-нибудь сказал нам. Мы в свободные минуты сидели за столом и не разжимали рук. Под вечер мы отправились в наш дом. Мы вышли на улицу, окруженные толпой разноцветных гостей. Мы, великолепная пара, нежные, влюбленные! Это лучший день в моей жизни! Но, что-то тут не так. Я посмотрела налево, потом направо! Я запаниковала: машины нигде не было! Неужели мы пойдем пешком? Из-за угла выехала четверка белоснежных коней, запряженных в колесницу, украшенную лилиями. Ах, да, это же старая капитолийская традиция: проехать по городу, прежде чем отправиться домой. Мы медленно проезжали по главной улице к элитному району в центре. Толпа, которую еле сдерживали миротворцы, кричала, почти визжала от радости! Мы ехали, не разжимая ладоней, молчали, не реагировали, правда, иногда Сенека махал толпе, а мне мешал букет, который я бросить не решилась: талисман не бросают! Наша колесница, обогнув дворец, подъезжает к воротам квартала, что находится за Тренировочным Центром! Там наш новый дом, подаренный сегодня президентом в качестве подарка! — Ты знаешь про переезд? Мы не заберем вещи? — я перекрикиваю визжащую толпу. — Про переезд знаю, а вещи нам привезут, — спокойно отвечает он. Вдруг его лицо меняется, глаза расширились. Вместо гимна Капитолия, монотонного и торжественного, заиграла старинная боснийская песня, веселая и энергичная, а подцветка из радужной стала сине-желтой, со звездами; потом сменилась синей с золотыми лилиями. Я почти моментально узнаю ее — это старый гимн. Я прикладываю левую руку к сердцу и мурлычу под нос мелодию! Я знаю, кто это сделал, но виду не подаю. Это же провокация, явно выраженная: власти Панема не собираются даже освещать предстоящие события, чтобы их граждане, жители Дистриктов, не сделали то же самое — не подняли восстание! Я ничего не делаю, лишь подпеваю! Не хочу, чтобы кто-то догадался о том, что я знаю и о моем участии в этом — я выделила большую сумму на поддержку бунта! А вот Сенека не рад, да и не знает он о моей поддержке… …Меня помыли много раз, прежде чем одели в белый балахон, расшитый блестками. Белый цвет — цвет чистоты! Денана с веселым макияжем на лице вплетает в волосы цветы. Она молчит, да и мне не хочется говорить. Я никогда не боялась ничего! Казалось, я пережила все самое страшное! А этой ночи — боюсь! — Боишься? — спрашивает под конец она. — Немного! — грустно говорю я. Денана гладит по плечу и говорит, перед тем, как уйти: — Ничего не бойся! Я долго сижу в кресле, смотря на ночной Капитолий, на прекрасный салют в нашу честь, виднеющийся над высоким (двадцать метров!) забором, отгораживающем участки земли для распорядителей. В небе появляются разноцветные фигуры, цветы. Постепенно, они пропадают для меня, сливаются воедино, хотя салют не закончился! Я просто устала ждать… Я почти уснула, но тут дверь открылась: — Ты здесь? — он спрашивает меня. Я медленно встаю с кресла, негромко вздохнув, и поворачиваюсь к нему лицом. Он смотрит на меня, переводя взгляд с платья на лицо. Затем задает вопрос: — Я правильно понял намек? У меня болит сердце. Ему еще смешно! Я сглатываю слезы и отвечаю: — Я не могу знать, что Вы поняли! Я не живу в Вашей голове! Он смеется, садится в мое кресло и говорит: — Красиво, не правда ли? Подойди ко мне! Я стою и не могу пошевелиться! Что-то не в подсознании не дает мне и шагу сделать. Я просто смотрю в даль, моргая глазами. Мне хочется убежать, скрыться, исчезнуть навсегда. — Ну же, не стой! — он нервничает! Я не двигаюсь. Что-то словно ноги мне связало! Сенеке надоело ждать, он вскочил с кресла и подошел ко мне. Я отскочила подальше: слишком агрессивный у него был вид. Но, вдруг, наверное, увидев страх в моих глазах, он смягчился: Сенека обнимает меня и нежно шепчет: — Ты боишься? Я киваю головой. — Не бойся меня! Я не сделаю тебе больно! Никогда! Я обещаю…