Нелюбимая жена

Из постоянной рубрики "Под что считал себя великим автор". Сегодня я что-то по классике. Писалось под Florens and the mashine "Seven devils", The XX "His kiss of spring" и чудную Jaymes Young "what is love" Горячие руки с силой ложатся на плечи, сминают платье, почти разрывая ткань, скидывая ее на пол. От этих требовательных прикосновений точно останутся синяки, но сейчас мне даже хочется, чтобы их было как можно больше. - Раздень меня, - приказывает, не просит. Пальцы дрожат, когда я тянусь к шнуровке на его брюках. Он смотрит на меня сверху, так жадно и голодно, что мне, наконец, становится жарко. Я неумело стягиваю с него одежду, и желая и боясь того, что будет дальше. Его плоть чуть подрагивает, на глазах становясь больше. Вот когда пригодилась бы пара книг. Кажется, замешательство переливается в него так же, как и желание. - Не бойся, я научу, - рука скользит по щеке, ныряет в волосы, накручивая прядь на кулак. – Дотронься. Для начала. Я обхватываю ствол рукой, чувствуя, как он твердеет. - Чуть выше, - голос, гораздо более глубокий, голодный, чем обычно. – Смелей, ты не сделаешь мне больно… А теперь поведи рукой вниз, - он громко выдыхает, когда я делаю, как он велит. Я повторяю это снова и снова, свободной рукой исследуя спину и бедра. Его тело притягивает так сильно, что мое сознание просто гаснет, я почти не осознаю, что делаю. Не могу не покрывать поцелуями его живот. Не могу оторвать взгляда от его лица. Не могу не узнать, какой он на вкус... Его хватка становится сильнее, когда я провожу языком по уже вставшему члену. - Это мы оставим на следующее занятие, - что это, улыбка? Все так же держа меня за волосы, муж поднимает к себе. Это больно, но почему-то очень приятно. Его дыхание жжет мою кожу, большой палец очерчивает губы, грубо сминая. Но я не этого хочу: - Поцелуй. Пожалуйста. В светло-голубых глазах столько эмоций, что я просто не могу понять, что он сейчас чувствует. Но спрашивает он задыхаясь: - Это приказ? - Да! Да... пожалуйста. - Нет, моя дорогая, о таком нужно просить и просить лучше, - да он издевается. Но все эти мысли вылетают из головы - его палец проникает в меня настойчиво, быстро, требовательно. Даже хорошо, что он все еще держит меня за волосы, я бы упала от этих ощущений. - Пожалуйста... я прошу... пожалуйста, - слышу, что получается какой-то всхлип, но ничего не могу поделать со своим голосом. От низа живота с каждым движением его руки разбегаются волны. Это почти невозможно терпеть. Хочется немедленно прекратить и никогда не останавливаться. - Гораздо лучше, - он толкает меня к постели. Я лишь краем сознания понимаю, что стены с потолком меняются местами, что спину теперь холодит прохладный шелк простыней. Это все неважно. Главное, что я начинаю чувствовать, так это тяжесть его тела, такую сладкую, желанную. И настойчивые пальцы. - Это все, чего тебе хочется? - Нет... - Ну так попроси, - дыхание ошпаривает кожу. Сколько можно мучить?! - Возьми меня... Войди.. Делай все, что хочешь. Я хочу, я так хочу... Довольная улыбка - последнее, что я вижу, когда мир взрывается на мириады осколков. Он одновременно входит одним сильным толчком и накрывает мои губы своими, требовательно размыкая мой рот языком. Резкая боль пронизывает тело. Это все еще больно. Он не двигается, давая мне привыкнуть, но целует так, что кончается воздух. Это лучший вкус, который я когда-либо ощущала. Постепенно, медленно он начинает двигаться. Я крепко обхватываю его шею, прижимаю к себе, терпя боль. Она гаснет не сразу, постепенно, странно смешивая приятные и неприятные ощущения. И тут он делает первый резкий толчок... Стон вырывается против воли, я не знаю, какие точки он задевает внутри, но остается чистое удовольствие. Как от щекотки я чувствую, как напрягается тело. Каждое его движение - ничего лучше в моей жизни не было. Я сильнее обхватываю широкие плечи. Мне хочется раствориться в нем, но кожа так обидно мешает стать одним целым... Его поцелуи вдруг становятся нежнее, почти невесомыми. Рука оглаживает мою щеку. Я скорее кожей, а не ушами слышу его слова: - В последний раз... до тебя... я касался живого существа, когда убивал у Эребора. - Тебе нравится? Мои прикосновения? Я могу делать это чаще, намного чаще... - Можешь, - он снова запечатывает губы поцелуем, ускоряя темп. Рука с силой сжимает бедро, жадно забирая навстречу его движениям. Я пытаюсь дышать, но воздуха все равно не хватает. Весь мир вокруг пахнет запахом его волос, его пота, его плоти. И это совершенный мир. - Обхвати меня ногами, - то ли шепот, то ли почти рокот в самое ухо. Он садится на постели, за руку притягивая к себе. Мы сплетаемся, как ядовитый плющ, и его плоть так глубоко проникает в меня, что терпеть больше невозможно. Двигаясь ему навстречу, чувствуя горячие руки, которые жадно блуждают по моей спине, голодные поцелуи на груди... я правда больше не могу. Это начинается откуда-то издалека, я как будто вижу свет, находясь в кромешной тьме. С каждым толчком, он разгорается все ярче, нестерпимее, пока не взрывается яркой вспышкой, не слепит мне глаза. Я прикусываю его ухо, то самое, с маленьким, почти не видимым шрамом. Руки сильно сжимают мое бьющееся тело, а движения становятся рваными, грубыми, резкими. По телу все еще бегут отголоски удовольствия, когда он в последний раз с силой входит внутрь. Секунды растягиваются в годы. Он кладет меня на простынь, покрывая собой, своей тяжестью. И самое страшное, что я могу себе сейчас представить - это то, что он покинет мое тело. Не отпускать, никогда его не отпускать... Я все еще сбивчиво дышу, когда чувствую, что он уходит. Его плоть выскальзывает из меня, рука лишь случайно бежит по обнаженной коже. Последними я ощущаю легкие прикосновения серебристых волос. Мои глаза закрыты, и я слишком устала, чтобы открывать их. Наверное, поэтому остальные чувства так болезненно обнажены. Я чувствую, как сладкое тепло его тела, которое еще секунду назад окутывало меня, исчезло. Ему на смену прибегает воздух королевской опочивальни. Мне так холодно, что кажется, будто по вспотевшей коже пошел иней. Я не дрожу, а почти бьюсь в конвульсиях, но не могу ничего сделать - после только что пережитого тело просто не слушается. Вдруг на меня опускается легкое одеяло. Я открываю глаза, но вижу лишь четко очерченный на фоне ночного окна силуэт. - Спи, - правой рукой он расправляет теплую ткань и уходит к нашим креслам. Я не знаю, сколько мне требуется времени, чтобы согреться и сесть. Он там, обнаженный, в той же позе, что я так часто видела в тронной зале. Только его длинные пальцы теперь обхватывают виски, и мне кажется, что он превратился в статую, в еще одно красивое изваяние этого дворца. На смену холоду приходит беспокойство. Нужно собраться, а я все не могу прийти в себя. По полу комнаты ползет еле заметная голубая дымка - в лесу туман. Здесь, наверху, пробираясь в комнату через широкие окна, он совсем прозрачный, переливается под звездным светом, чуть сияя. А внизу, наверное, уже сбился плотными клубами, пряча в себе неровности местных огромных деревьев. Алчная жажда схлынула, тело, словно задетая струна, постепенно перестает вибрировать. Голова понемногу проясняется. И я, наконец, понимаю, что произошло. Что я сделала... Что ОН сделал... как холодел, стоило нам потерять контакт. Я снова поднимаю взгляд на его отрешенный, невообразимо далекий силуэт. О чем я думала? Какие вообще могли быть надежды? - Ты никогда не полюбишь меня. - Нет, моя милая, никогда. - Даже... хотя бы немного... Он не отвечает. Это очевидно. Всегда было. - Но ведь тебе не было известно о моем даре. Даже мне не было. Как... Как ты вообще на это решился? Молчание. Молчание... Молчание! - Да ответь же мне!!! Он резко оборачивается, и даже в темноте я вижу, каким гневом светится его взгляд. - Не забывай, с кем говоришь, - очень тихо, но от этого спокойного шелеста... страшно. Ох, если бы я могла забыть. Мне нужно несколько минут, чтобы совладать с собой, убрать из голоса предательскую дрожь, больше не кричать. - Ты обещал, что будешь отвечать на все мои вопросы, за исключением глупых. Разве вопросы, которые я задаю - глупы? - Глупой тебя вообще не назовешь, - он снова отворачивается к окну. - К сожалению для тебя же. Нужно было просто влюбиться, дитя. - Просто влюбиться? Так ты солгал... - внезапно доходит до меня. - В тот вечер, когда я узнала о своем даре. Ты обнял меня и сказал, что это твое желание. Ты солгал. - Это нужно было сделать. Так что в каком-то смысле я этого хотел. В каком-то смысле. У меня нет слов, кажется, у меня даже слез нет. Ведь все это было очевидным с самого начала. Почему я так упорно хотела верить, что смогу стать ему ближе? Он не пустит. Эту огромную стену я вижу сейчас настолько ясно, будто она и правда стоит там, возле кресел, выстроенная из мутного льда. Вглядываюсь в фигуру мужа, но увидеть его все сложнее. Туман сгущается с каждой минутой. В спальне не горят свечи, а тусклый свет поздней ночи лишь обрисовывает силуэты. Еще немного, и я совсем потеряю его из виду. Как будто он у меня был. Я сама себя обманула. Видела и слышала только то, что хотела. Ведь мне совсем не многое нужно, так он сказал. - Что бы ты делал с этой влюбленностью, если бы не мой дар? Пустил бы к себе через сто лет или через двести? Сквозь туман его слова звучат гулко, грустно: - Я пускаю тебя сейчас. То, что это не доставляет тебе удовольствия, лишь подтверждает, что дистанция была бы гуманным решением. Но ты хочешь правды. Хочешь близости. Хочешь меня понимать, - в его голосе почти издевка. - Да, твой дар ответил на многие вопросы. И твое готовое любить сердце - тоже, - он замолкает, погружаясь в этот несносный туман, когда вдруг до меня долетают его последние слова. - Не думай, что я не благодарен тебе за это. Нет сил слушать. Я опускаюсь на кровать, как будто проваливаясь в бездну, где больше ничего нет. Туман моментально окутывает тело. Я даже потолка не вижу. - Мне не нужна твоя гуманность. Мне нужен ты. И наш сын, - не знаю, кому я это говорю и зачем. Слова тонут, просто не долетают до другого конца комнаты. На грудь давят холодные молочные щупальца. Этот туман проглотит меня, как и весь остальной лес, съест и выплюнет кости. Что еще я могу сделать, кроме того, что уже сделала? Он начинает говорить, когда я уже ничего не жду. Голос рассеивается по комнате. Он будто везде. Но я знаю, что никогда до него не дотянусь. - У Леголаса был друг. Келор. В детстве они были неразлучны. И очень похожи. Я видел, как они растут. Их первые шаги, первые упражнения с мечом и луком. Я сам их учил. Видел, как они становятся мужчинами, осознавая свою силу, свои обязанности, свой долг. Видел, как заглядываются на них местные девушки... В тот день, в битву пяти воинств, как ее теперь называют, я шел по Дейлу. Все закончилось. Еще слышался звон стали, но уже было ясно, кто вырвал победу. Это была небольшая городская площадь. Убогое место с лавками меж двух улиц, где раньше росли деревья. Келор лежал мертвый, лицом вниз. Белые волосы в грязи и крови. Я знал, что это не Леголас. Но не мог перестать смотреть. В тот момент на его месте я видел сына. Поверженного, убитого. Ты когда-нибудь чувствовала дыхание смерти? В голове моментально всплывает образ того мартовского дня. Запах гнилых зубов, угроза, чувство удушья. Это длилось всего несколько мгновений, я даже не поняла тогда, что происходит, только после... - Да, - шепчу я. - Я чувствовал его чаще, чем хотелось бы. Но в тот день я учуял запах не своей смерти. Смердело так, будто разложение настигло целый народ. Мой народ. Кровь текла по доспехам Келора, а я видел, как она течет по земле этого леса. Через несколько часов ушел Леголас. Тогда я впервые увидел тень скорого будущего. Того, что и для тебя сейчас не секрет. Он молчит, я его не вижу. Я вообще ничего не вижу, кроме синеватого расплывчатого молока, которое разлилось по комнате. - Я ответил на твой вопрос, как решился на этот брак? - Почему я? Что показало тебе зеркало? Странный звук. Готова поклясться, что это была усмешка. - Многое. Но главное – тебя и нашего сына... Я так понимаю, этот туман – твоих рук дело. Будь добра его убрать. Хочешь ясности – что ж, я дам даже больше, чем тебе нужно. Он встает с кресла и идет к кровати. Огромный силуэт приближается ко мне медленно, неотвратимо, пока я не начинаю различать черты его лица. Его щека... Ее просто нет… - Я выполню то, чего ты так у меня просишь. Хотела видеть меня настоящего? Смотри, - он стягивает одеяло, в которое я все еще кутаюсь, наклоняется близко, впиваясь в лицо единственным зрячим глазом. - А вот тебе последнее откровение. Я не полюблю тебя. Но я хочу снова ощутить хоть что-то, кроме боли и сожалений. Прикоснись ко мне. Лицо царапает горячая слеза, которая неохотно ползет ниже. Горький вкус у этой победы. Я сломала защитные стены. И как же страшно то, что он за ними прячет… Неясной вспышкой на краю сознания мелькает мысль - Трандуил отпустит, если я захочу. Но поздно отказывать и поздно себе врать. Я согласилась на этот брак, зная, что легко не будет. Эти чувства - не уголь, который нужно разжечь. Это пропасть, в которую я сейчас шагну. Уже шагнула. Я дотрагиваюсь до его больной щеки, молясь, что не делаю больно, и втягиваю в поцелуй, слыша, чувствуя, как из его груди вырывается облегченный вздох.