Нимфадора Тонкс и Орден Феникса

Ремус Люпин сидел за одним из дальних столиков в темном углу «Дырявого котла», там, куда сквозь узкие пыльные стекла попадало меньше всего света. Том, хозяин бара, как обычно не спеша протирал тряпкой стаканы за старой барной стойкой и с тоской посматривал на дверь. Посетителей почти не было, все, кто заходили лишь старались как можно скорее проскользнуть и оказаться в «Косом переулке», а те, кто задерживался — обладали весьма сомнительной репутацией. Сейчас никто в здравом уме не покинет лишний раз дом, и уж тем более не будет слоняться по барам. За окном смеркалось, на город медленно наползали тяжелые сумерки. Люпин постепенно терял счет времени. Когда он пришел сюда, кипя от злости на Гарри, за то, что он не смог понять его, за окном было еще совсем светло. Но его злость постепенно исчезала вместе с виски в бутылке напротив него. Прошло уже четыре дня с тех пор, как он ушел от жены, и он скучал по ней так, что у него сводило скулы и тряслись руки. Раньше все было проще, он мог в любой момент собрать все свои немногочисленные пожитки и исчезнуть, не о чем не жалея, забиться в какой-нибудь старой хижине в богом забытом месте и коротать свои дни, никому не мешая и никому не вредя. Сейчас же он умом понимал, что нужен Ордену, а сердцем не мог находиться вдали от Тонкс. Теперь, когда он познал это счастье быть с ней, он уже не мог представить свою жизнь по-другому. Без нее все теряло смысл, без нее его и так тяжелая жизнь становилась просто невыносимой. Но и находиться рядом он тоже больше не мог, угрызения совести съедали его живьем и прожигали душу. Уже сразу после свадьбы он метался между полнейшим восторгом, от того, что, наконец, может держать ее в руках и называть своей, и ужасом, который он навлек от нее. Он знал, что со временем от нее отвернутся все ее друзья, когда узнают, что она стала женой оборотня, ее родители были в ужасе от известия об их браке. В тот день, когда он пришел к ним перед операцией «Семь Поттеров» накладывать защитные заклинания на их дом, они едва могли смотреть на него, а не то что принять его в качестве зятя. Да кто пожелает, чтобы их единственная дочь вышла замуж за оборотня! Но тут Люпин вспомнил, как четыре дня назад Андромеда вела себя, тогда на кухне, ни в ее взглядах, ни в словах не было былого высокомерия и холодности. Возможно, она, наконец, смирилась и приняла его, а он их всех предал. Его вновь настигли угрызения совести, но он их быстро отбросил. Андромеда первая же скажет ему спасибо, за то, что он убрался из жизни ее дочери. Он снова поднес бокал с виски к губам и сделал глоток, но не почувствовал вкуса. Уйти было нелегко, ему это стоило огромных усилий. Но он понимал, что их свадьба с самого начала была большой ошибкой. Дамблдор погиб, и Люпин был опустошен и разбит, и противиться чувствам, которые его обуревали уже больше года, у него больше не было сил. И он поддался и был счастлив, как никогда в жизни. Он обрел с ней то, о чем не смел даже мечтать. Наконец, ему было к кому возвращаться после миссий Ордена и мучительных ночей в полнолуние. Он мог обнимать ее, целовать и любить, когда вздумается. Но мог ли он подумать, что она может от него забеременеть? Он был уверен, что оборотни не способны зачать. Это известие повергло его в шок. Все его страхи и сомнения вернулись с прежней силой и даже больше. Достаточно ужасным было то, что он сделал Тонкс отверженной, но то, что он передал свой недуг невинному ребенку было просто непростительно. Но если каким-то чудом ребенок окажется здоров, то ему будет куда лучше, если он вовсе не узнает, кем является его отец. Погруженный в свои безрадостные мысли Люпин сидел в полупустом баре и пил, а за окном становилось все темней и темней. Он не знал, сколько сейчас времени, но ему было все равно. Спешить ему было некуда, он снова оказался один. Он надеялся, что сможет присоединиться к Гарри, Рону и Гермионе, сможет как-то помочь им, и тем самым сделать свое теперешнее существование осмысленным. Он не знал, куда они направились, когда сбежали со свадьбы, и для начала решил проверить площадь Гриммо и оказался прав. Они действительно были там. Поначалу все шло хорошо, они обменялись новостями, но потом все не заладилось. Гарри заявил, что он трус, раз бросил беременную жену, но он просто не понимает. Он видел Люпина только в Ордене и под защитой Дамблдора, он и понятия не имеет, как относится остальное магическое сообщество к таким существам, как он, он не понимает, какой ужас он навлек на Тонкс, женившись на ней. Он повел себя эгоистично, разрушил ее жизнь в угоду себе, обрек ее на жалкое существование, которое было у его матери, когда приходилось постоянно переезжать, врать и скрывать своего буйного сына, прятать его каждое полнолуние, закрывать. А ребенок будет непременно как он, в этом он был почти уверен. Когда он выскочил из штаб-квартиры, он был зол, как никогда в жизни. Да что знает этот мальчишка? Да что он понимает? Ему не приходилось бывать в его шкуре, он не знает, какого это, когда люди смотрят на тебя искоса, обходят стороной, избегают, унижают. А теперь такая участь ждала его жену и еще не родившегося ребенка. Он ведь только для них и старается, он ведь ушел, не потому что он так хотел, а потому что так будет лучше для них. Тонкс сможет жить как прежде, среди родных и друзей, по-прежнему всеми любима и уважаема, никто не отвернется от нее, а ребенок, если каким-то чудом он окажется здоров, то он сможет вести нормальную жизнь, не стыдясь своего оборотня-отца. И только ближе к ночи, сидя в пыльном углу бара с бокалом виски в руке, он начал постепенно успокаиваться, его злость улетучивалась. Он прокручивал в голове все случившиеся за последние дни. Свадьба, Пожиратели, Тонкс и Андромеда на кухне, Тонкс обнимает его в дверях, на пороге родительского дома. В тот момент он уже знал, что не вернется назад, и письмо, которое он написал ей, уже лежало на столике гостиной. И слова Гарри постоянно звучали в его голове: «Мой отец погиб, пытаясь защитить мою мать и меня». Он не мог их выкинуть из головы, и от этих слов у него становилось все тяжелее и тяжелее на сердце. Казалось, что только сейчас, когда он успокоился и начал мыслить более ясно, он начал понимать их истинный смысл. И правда, Джеймс и Лили с самого начала знали, что Волан-де-Морт охотится за Гарри, что ему нужен только он. И они оставались с ним до конца, отдали за него свои жизни, поставили их словно щит между ними. А его родители? Они пожертвовали всем ради него. Они переезжали с места на места, отказались от родственников и друзей, только лишь чтобы быть рядом с ним и чтобы он был счастлив. Родители не должны бросать своих детей несмотря ни на что, они должны до последнего вздоха защищать их. Гарри был прав, во всем прав. Это осознание подействовало на него как ледяной душ. Он всего лишь мальчишка, но увидел больше, чем он сам. При нынешней политике министерства, когда маглорожденных называют «магловскими выродками», как же отнесутся к ребенку оборотня, оба родителя которого состояли в Ордене Феникса? У Люпина похолодело внутри, в голове зашумело, к горлу подступила тошнота, а во рту появился отчетливый горьковатый привкус. Так вот оно, значит, какое раскаяние на вкус. Трясущейся рукой он отставил в сторону стакан и зарылся руками в волосы. Как он только мог быть так слеп? Жизнь наконец дала ему шанс быть счастливым, подарила невероятную женщину, которая его полюбила, и которую он сам любил больше всего в этой жизни, ребенка, о котором он не смел даже мечтать, а он все испортил, погряз в жалости к себе, в упреках и страхах, и не увидел реальное положение вещей. Он бросил беременную жену в разгар войны, сбежал, испугался, что угрызения совести съедят его живьем, если ребенок родится, как он. Вот только он не подумал, что Тонкс бежать некуда. Он вспомнил, какой она была, когда он вернулся от оборотней, тогда в Хогвартсе он едва узнал ее. Вспомнил ее бледное лицо, тусклые, безжизненные волосы, вспомнил, как сильно она похудела, что вся ее одежда висела на ней мешком. И раскаяние затопило его с прежней силой. Он ее предал, бросил ее, хотя клялся в любви и обещал всегда быть рядом, оставил в тот момент, когда был ей больше всего нужен. Он должен был беречь ее, а он сбежал. Если бы раскаяние убивало, он, скорее всего, был бы уже мертв. Том взмахнул палочкой, и стулья взлетели на столы, он собирался закрывать бар. Последние посетители потянулись к выходу. Люпин словно очнулся, вместо того, чтобы напиваться в баре, ему уже давно пора было идти к жене и просить прощения, умолять, если это будет нужно. Он вскочил на ноги, и у него закружилась голова, и на секунду потемнело в глазах. Не следовало ему пить, тем более на пустой желудок. Слава Мерлину, что выпил не слишком много, и его мысли были удивительно ясными. Он вышел на улицу, полной грудью вдохнул прохладный ночной воздух, постепенно приходя в себя после душного, пыльного бара. Он на секунду задумался, как же ему быть дальше. Он был уверен, что Тонкс не послушается его и не останется у своих родителей, как он ей посоветовал в своем прощальном письме. Вернее, он даже надеялся на это. Поэтому для начала он направился в ее квартиру, но к его полнейшему удивлению и разочарованию, она была пуста. На всех поверхностях лежал тонкий слой пыли, все было так, как они оставили, второпях собираясь на свадьбу Билла и Флер. Одежда на кровати, несколько пар туфель около шкафа, посуда, которую они не успели вымыть. Значит, Тонкс тут даже не была. Люпин устало привалился к стене и прикрыл глаза. Что ж, так ему и надо, он это заслужил. И теперь, прежде чем ему удастся поговорить с ней, ему придется выдержать упреки и осуждающие взгляды ее родителей. А они, скорее всего, будут совсем не рады видеть его в своем доме, старого оборотня, который бросил их беременную дочь в разгар войны. Возможно, они вовсе не захотят пустить его к ней и потребуют, чтобы он навсегда убрался из жизни их дочери. И они будут правы. Он вообще не имел больше права на что-то надеяться, но решать будет только Тонкс. А он сделает все от него зависящее, чтобы она его простила и позволила быть с ней. Если будет нужно, упадет на колени и будет молить о прощении. В последний раз окинув взглядом пустую квартиру, Люпин решительно направился к двери. Все защитные заклинания, наложенные Орденом на дом родителей Тонкс, рухнули, когда пожиратели пришли к ним в дом, но в то утро после свадьбы Тонкс и Люпин наложили новые, поэтому он не смог аппарировать прямо во двор. Он очутился перед изящной кованой калиткой, увитой плющом и замер на мгновение, собираясь с духом. Он только сейчас сообразил, что было далеко за полночь, и возможно ему следовало подождать утра, а не врываться к ним посреди ночи. Он окинул взглядом темный дом, который наполовину скрывали развесистые яблони, и заметил свет в окнах кухни на первом этаже. Значит, кто-то до сих пор не спал. Глубоко вздохнув, он отворил калитку и направился к дому. Четыре дня назад от уходил отсюда, полный уверенности, что никогда не вернется. А сейчас, сильно пристыженный, он возвращался назад. Так стыдно, как сейчас, ему еще не было. Ни когда его прогоняли с очередного места работы, ни когда весь Хогварст узнал, что он оборотень, и ему пришлось уволиться, ни когда люди, узнав кто он, отводили взгляды и переходили на другую сторону улицы. Набрав полные легкие воздуха, Люпин решительно постучал. Сначала за дверью было тихо, но через несколько мгновений послышались торопливые шаги. — Кто там? — раздался голос мистера Тонкса. — Ремус Люпин, — выдохнул он. — Докажи, — подозрительно проговорил мистер Тонкс. Люпин на секунду задумался, не зная с чего начать. Что он мог сказать такого, о чем было известно только ему и отцу Тонкс? И он стал просто перечислять факты. — Я, Ремус Люпин, муж вашей дочери, оборотень. Ваша дочь беременна, и я оставил ее тут, а сам… Но он не успел договорить, потому что в этот момент дверь распахнулась, и яркий свет ослепил его. — Заходи быстро, в это опасное время лучше не задерживаться на пороге. Люпин шагнул в комнату, и мистер Тонкс захлопнул за ним дверь. — Твое счастье, что про беременность моей дочери не знает никто кроме тебя и нас, не то пришлось бы тебе вспоминать девичью фамилию моей бабушки, усмехнулся он. — В следующий раз нужно условиться насчет вопроса и ответа. Не стой на пороге, проходи на кухню, кофе будешь? Люпин растерялся, он ожидал явно не этого. Мистер Тонкс был в хорошем расположении духа, улыбался, шутил. Он замер на месте, не зная, что сказать. — Кто там, Тэд? — послышался голос матери Тонкс. — Это Ремус, — ответил он жене, а затем вновь обратился к Люпину: — Мы ждали тебя раньше, что тебя так задержало? Но в этот момент к ним навстречу вышла миссис Тонкс, и Люпину, к счастью, не пришлось отвечать. Он ждал упреков и ненависти, ждал, что ему придется с трудом добиваться разрешения переговорить со своей женой, но к его полной неожиданности мистер и миссис Тонкс, кажется, были даже рады его видеть, что только усиливало его угрызения совести. — Наконец-то, а то мы уже начали волноваться, думали, что с тобой что-то случилось. Пойдемте на кухню, — сказала миссис Тонкс. Все еще пытаясь осмыслить происходящее, Люпин тяжело сглотнул и проговорил: — А где Дора? — Она наверху, в своей комнате, скорее всего, уже спит, — слегка поморщившись, ответила миссис Тонкс, видимо, она уловила запах виски, исходящий от Люпина, но ничего не сказала. — Хочешь кофе или чаю? Может, тебе приготовить что-нибудь? — Нет, спасибо, я бы хотел увидеть Дору. — Ну, хорошо, — она немного улыбнулась, — вверх по лестнице, вторая дверь направо. — Спасибо. Люпин взбежал по лестнице, не оглядываясь. Ему не терпелось поскорее уйти от них, оставить их позади, таких неожиданно милых и дружелюбных. Он этого не заслуживал, он был слишком виноват перед ними. Скорее всего, Тонкс им ничего не сказала, это было единственным разумным объяснением их поведения. Люпин остановился около двери и тихо постучал. Никто не ответил. Вероятно, Тонкс и вправду уже спала, тогда ему придется подождать со своими извинениями до утра. Он осторожно приоткрыл дверь. В комнате было темно, за исключением полоски лунного света, падающего из окна. Тонкс он заметил сразу, она стояла напротив окна, спиной к нему, и даже не повернулась, когда он вошел. От волнения его сердце забилось быстрее, к горлу подступил комок. — Дора, — тихо позвал Люпин. Тонкс молчала, не сводя глаз с темного сада за окном. — Дора, — повторил он. Она не шевелилась. Ее молчание угнетало. Лучше бы она начала кричать, ругаться, запустила бы чем-нибудь, как прошлым летом, достала бы палочку, в конце концов, и попыталась бы его заколдовать. Но нет, она молчала, а Люпин не знал, с чего начать, не мог подобрать слов. Его вина перед ней была настолько огромна, что он не мог облачить ее в слова. — Дора, прости меня. Она молчала. — Дора, пожалуйста, взгляни на меня, — он приблизился и положил ладони на ее плечи, но она резко оттолкнула его. Она еще никогда не отталкивала его, это был он, кто всегда бежал от нее прочь. И в этот момент он по-настоящему испугался, что она никогда не простит его. Она не разговаривала с ним, не позволяла притронуться к себе, даже не хотела смотреть в его сторону. Это разрывало его сердце. То, что она ничего не рассказала своим родителям, немного обнадежило его, но, возможно, у нее на это были свои причины. Но все же он надеялся, что у него есть шанс вымолить у нее прощение. — Дора, прости меня, я старый дурак, я осел, — начал он, — я потерял голову, испугался. Я не должен был оставлять тебя, это было огромной ошибкой. Я думал, что делаю, как лучше, но на самом деле я опять все испортил. Умоляю тебя, прости, — он легонько коснулся ее руки, — взгляни на меня, пожалуйста. Наконец она посмотрела на него. В темной комнате он едва мог различить ее лицо, ее глаза блестели от слез, а волосы, казалось, были все такие же живые и яркие. К счастью, она не потеряла вновь свои способности из-за него. — Дора, я знаю, что мне нет оправданий, но я люблю тебя, я хотел как лучше, я думал, что поступаю правильно, но я понял, что на самом деле я вел себя, как последний эгоист. Мне стыдно, мне так стыдно перед тобой, я так виноват, — он хотел коснуться ее щеки, но Тонкс отшатнулась и вновь отвернулась к окну. — Я знаю, что не заслужил твоего прощения. Но пожалуйста, дай мне еще один шанс, прошу тебя. Я люблю тебя, без тебя моя жизнь не имеет смысла. Если ты простишь меня, обещаю, что больше никогда тебя не оставлю, всегда буду рядом. — А ребенок? — вдруг спросила она, — кажется, ты его не хотел? — Ребенок, — Люпин устало опустился в кресло около окна, и опустил голову, — ты не представляешь, как я всегда мечтал иметь семью, жену и детей, но я знал, что это невозможно. Оборотни не размножаются. Мы не можем иметь детей. То, что ты забеременела, — настоящее чудо. Но я так испугался, что передам мою болезнь беззащитному ребенку. Я просто пришел в ужас. Думал, как я буду смотреть в глаза этому беззащитному существу и знать, что я причина всех его несчастий. Испугался, что обрек тебя на жизнь, которая была у моей матери. И я просто потерял голову и сбежал. Я знаю, что вел себя как последний эгоист, но мне потребовалось пару дней, чтобы понять это. — Он поднял голову и посмотрел ей в глаза, — Я понял, что должен быть рядом с вами и защищать вас, заботиться о вас, не только потому, что это мой долг, а потому что я люблю вас. Без вас все теряет смысл. Он замолчал, и несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза. Люпин пытался понять, о чем она думает, в лунном свете было сложно различить выражение ее лица. Вдруг раздался осторожный стук в дверь. Тонкс тут же встрепенулась, встряхнула волосами, словно отгоняя недавние мысли. — Кто там? — спросила она. — Дорогая, это я, — послышался голос миссис Тонкс. — Заходи, мам. Дверь приоткрылась и показалась Андромеда Тонкс, она прижимала к себе стопку с одеждой. — Я принесла Ремусу папину пижаму, — сказала она и зашла в комнату, — ему же надо в чем-то спать, — она приветливо улыбнулась Люпину. Он сглотнул и проговорил: — Спасибо. Она положила одежду на кровать и тут же поспешно направилась к выходу, но в дверях обернулась: — Уже поздно, ложитесь спать, и Дора, дорогая, теперь, когда твой муж рядом, постарайся выспаться, в твоем положении это необходимо. А то в последние ночи ты почти не спала. Спокойной ночи, — она улыбнулась им и закрыла дверь. — Ты не сказала им ничего, — проговорил Люпин. — Нет, — Тонкс покачала головой. — Почему? Она сделала какой-то неопределенный жест плечами и глубоко вздохнула. — После того, как ты ушел, я знала, что рано или поздно ты вернешься. Не спрашивай, откуда, просто знала и все. И я знала, что когда ты придешь, я все равно прощу тебя, а они нет. Поэтому и не сказала, — она обхватила руками свои тонкие плечи и замерла. Люпину вновь стало стыдно. Он сбежал от нее, а она все равно защищала его перед своими родителями. — Дора, — Люпин тяжело вздохнул, — прости меня. Он встал на ноги, подошел к ней и очень нежно он провел руками по ее плечам. — Ты простишь меня? — Ну конечно, — всхлипнула она, — как ты мог в этом сомневаться. Я же на все готова ради тебя. Он крепко прижал ее к себе. И на этот раз она его не оттолкнула, а спрятала лицо у него на груди, ее плечи затряслись, и она заплакала. Люпин успокаивал ее, целовал в голову, шептал, как он сильно ее любит. От счастья и облегчения у него закружилась голова, а глаза вдруг защипало от слез. Он вдруг почувствовал такую легкость, будто стальные щипцы, которые до этого сжимали его сердце, наконец, исчезли. И впервые за несколько дней он мог дышать свободно и легко. Он был дома, там, где ему и положено быть. Через некоторое время она отстранилась и ухватилась руками за отвороты его мантии. — Никогда не делай так больше, — сквозь слезы проговорила она. — Обещаю. — Нет, не обещай, больше никаких обещаний. Просто скажи, что больше со мной так не поступишь. — Никогда, слышишь, никогда я больше тебя не оставлю. Я всегда буду рядом с тобой и нашим ребенком. Буду защищать и заботиться о вас. Я люблю вас так сильно. Он вновь прижал ее к себе, чувствовал удары ее сердца и слушал прерывистое дыхание и приглушенные всхлипы, пока она не успокоилась и не обмякла в его руках. Слава Мерлину, самой страшное позади.