Alas!..

Жаль, никто не подумал, что сделать, чтобы лишний раз не смущать меня. Вот та же Ирма — могла бы предупредить за обедом! Шепнуть на ушко, дескать, миссис Уизли, у вас есть двадцать минут, чтобы успеть собрать вещи и убежать из замка. Залечь в холмах, чтобы никто не нашёл. А что — мы с Гарри однажды в палатке считай весь учебный год прожили, не в первый раз. Ну или хотя бы дернуть успокаивающего травяного чая. Потому что, пусть страх публичных выступлений у меня за время работы постепенно сошел на нет, внутри всё словно бы замирает, сжатое в пружину и подрагивающее от напряжения. Ситуация осложняется тем, что я как раз обещала детям после каникул провести первое практическое занятие. Вот его я и держу в руках, в папке — дело, которое я, разумеется, скрыв настоящий номер и изменив некоторые имена, назвала, не мудрствуя лукаво, первым делом в курсе магического законодательства — «МЗ-001». Нули для важности. Хочется сказать, что я потратила почти неделю, размышляя, каким случаем из собственной практики хочу поделиться с детьми, но на самом деле сначала три дня ушли на то, чтобы убедить себя, что это плохая идея, а потом ещё четыре — чтобы плюнуть и решить, что идея всё-таки хорошая. За это время, правда, я успела дважды поплакаться Кристоферу, но ему очень уютно плакаться, даже не стыдно после, настолько он добродушно-отзывчивый. Кстати, как я успела заметить, вот буквально все преподаватели-мужчины в пансионате обладают схожими чертами характера — они степенно-спокойные, невозмутимые и с неизменным чувством юмора. У кого-то оно почти детское, как у Кристофера, кто-то более саркастичен, кто-то — обожает шутить с учениками или по-доброму над ними подтрунивать. Мне хочется поразмышлять на эту тему в более спокойной обстановке, но до спокойной обстановки нужно сначала дожить. По детским лицам я понимаю, что каждый из одиннадцати, заинтересованных в магическом праве, прекрасно помнит моё обещание. Элин, двенадцатая, изо всех сил пытается, не привлекая к себе внимания, послать мне одобряющую улыбку. Даже Лили, тихая девочка, которую среди остальных можно заметить только по её неподвижной молчаливости, хрупкая, с огромными темно-синими глазами… Лили, из которой обычно слова не вытянешь, нетерпеливо ерзает на стуле. — Добрый день, миссис Уизли! — раздаётся в ответ нестройный хор голосов, когда я опускаю папку на стол и здороваюсь с классом. — Ну что, не будем ходить вокруг да около, а сразу приступим к делу? Для первого практического занятия предлагаю вам познакомиться с медсестрой из английской больницы для волшебников имени Святого Мунго. Маргарет Селвин, имя настоящее. — Я взмахиваю волшебной палочкой, и сбоку у доски из мелкого цветного песка формируется изображение главного входа больницы, а также герб — скрещённые на лимонном фоне волшебная палочка и кость. — Оказалась на скамье подсудимых в две тысячи четвертом году, после смерти целительницы Мириам Страут. Мириам Страут, отстраненная от работы в той же больнице в девяносто шестом году, оставила в личном завещании просьбу опубликовать открытое письмо в «Ежедневном Пророке» — это главная магическая газета Англии — с признанием, что за время работы Маргарет Селвин шесть детей умерли от драконьей оспы из-за халатности персонала. Из письма Мириам следовало, что она обвинила лично Маргарет в смерти своей племянницы, но администрация Святого Мунго отмахнулась от её подозрений и закрыла для неё доступ к больничным записям отделения магических инфекций, сославшись на то, что Мириам превысила свои полномочия. — Я указываю палочкой на папку с делом и оттуда появляется стопка листков. Раздаю их ученикам и поясняю: — Это копия обращения, опубликованного Мириам и краткая информация по делу. Ознакомьтесь с материалами, после чего я готова услышать мысли и комментарии, с чего стоит начать работу в данном случае. У вас десять минут. Вот и всё. Не могу сказать, что снова чувствую себя уверенно, как на обычном занятии. Взгляд поневоле обращается к завесе, за которой сидят волшебники из комиссии. Но напряжение ушло. Урок начался, теперь осталось всего-то довести его до конца. — Итак, какие есть идеи? — спрашиваю я, когда положенное время истекает. Разумеется, все молчат, уткнувшись в листки, и стараются сидеть как можно тише. Только сейчас понимаю, каким выскочкой-уникумом нужно было быть, чтобы самой постоянно вызываться отвечать или пойти к доске. Преподавателей в Хогвартсе я, наверное, приводила в полное недоумение. — Иначе не раскроем дело, — шучу я, и Элин поднимает руку. Разумеется, она делает это только для того, чтобы мне помочь. — Да, Элин? — Мне кажется, полезно было бы узнать, почему Мириам Страут отстранили от работы, — говорит она. — Отличное предложение! Если других идей нет, начнём с него. — А ещё, судя по странице, текст опубликован в другом журнале, в «Придире», — шёпотом говорит Лили. — Точно! Родственники Мириам, особенно младшая сестра — мать погибшей девочки, наотрез отказались публиковать обращение, хотя в таком случае, по завещанию Мириам, всё её наследство, пусть и очень скромное, следовало отправить в благотворительный фонд больницы. В «Придире» письмо Мириам разместил её старый школьный друг и по совместительству владелец журнала Ксено Лавгуд. По его словам, после смерти Мириам он получил от гоблинов Гринготтса, магического банка в Англии, свёрток с небольшой суммой денег и просьбой исполнить её желание, если публикации в «Пророке» так и не последует спустя три месяца. Надо сказать, что журнал «Придира» обладает достаточно спорной репутацией. Например, сентябрьский номер девяносто шестого года содержал в себе статью-руководство по поиску мозгошмыгов и уникальные спектрально-астральные очки, разработанные Ксено Лавгудом сугубо для этих целей. Я взмахиваю палочкой, и эмблема Святого Мунго сменяется номером «Придиры». Цветной песок поднимается вверх причудливыми завихрениями и, оседая, оставляет висеть в воздухе переливающуюся модель очков. Класс оживляется — кто, хмыкнув, вертит головой по сторонам, наблюдая за реакцией соседей, кто смеётся, а кто, как Элин, просто улыбается. Гийому смешно так, что сначала он закрывает рот рукой, изо всех сил пытаясь сдержаться, а потом, покраснев, прячет лицо, почти улёгшись на парте, и я чувствую, как едва заметно вибрирует каменный пол замка. Жизнь обрекла этих детей на совершенно особый уровень честности. Их способность к самоанализу и умение принимать себя как есть, со всеми страхами и изъянами, а также умение сохранять осознанность в любых ситуациях — единственное, что, кажется, помогает им не превращаться в генератор спонтанной магии. Кажется — потому что на самом деле неизвестно, что им помогает, а что — нет. Для нормальных магических школ они — неподходящий и просроченный материал. Никто не знает, почему подростки, в которых магия проснулась поздно, не в состоянии её контролировать. — Моя бабушка выписывала «Придиру», — говорит Гийом, отсмеявшись. — Это… Ну я не знаю, это же… — Он вдруг смущается и смотрит на меня. — Там всё откровеннейшая чушь, миссис Уизли. — Хорошее замечание. Действительно, тематика журнала довольно специфична. Чаще всего туда попадают статьи из непроверенных источников, поэтому большинство волшебников не воспринимают напечатанное в «Придире» всерьёз. — Значит, эта Мириам Страут до отчаяния хотела, чтобы история получила огласку, пусть даже и таким способом. — Берта крутит в руках листок с вырезкой из журнала. — Нет, понимаешь, это «Придира»! — не унимается Гийом. —Там публикуют бред и выдумки. Даже если Мириам написала правду, ей ни один нормальный волшебник не поверит, как раз из-за репутации «Придиры». Может быть, она вообще всё выдумала. Неспроста её родственники были против публикации. На минуточку, у её сестры ребенок умер. Но даже она обвинениям Мириам не поверила. Мика скептически смотрит на Гийома со своего места у окна, в самом углу, но молчит. — Ну, раз мы пока зашли в тупик с «Придирой», давайте взглянем на дело Мириам Страут. — Я снова раздаю каждому по листку с материалами и даю ещё десять минут. Было бы неплохо самой вслух зачитать текст классу, я всё же планировала урок как одно большое обсуждение и обмен идеями и мнениями… Но у меня просто нет сил сейчас сделать это правильно, как нужно. Прошлое снова возвращается ко мне, как назойливая сова с рекламной рассылкой. Стучится, стучится, стучится, долбит клювом в стекло. Да, та самая Мириам Страут из палаты Януса Тики. Пятый курс, Бродерик Боуд, дьявольские силки. Кто знает, чем бы закончилась эта история, если бы Ксено Лавгуд, вспомнив о моей репутации зануды, которая во всём любит докопаться до сути, не решил послать номер «Придиры» лично мне, снабдив письмо Мириам специальной закладкой, призывно меняющей цвет с красного на ядовито-оранжевый и обратно. На этот раз шум в классе поднимается гораздо раньше положенных десяти минут. — Почему её уволили? — требовательно спрашивает Мика. — Ты что, не читал? — с задней парты бурчит Мэттью Фишер. — Из-за неё пациент погиб. — Нет, почему её уволили? — упирается Мика. Странно, я уже так привыкла к его капризно-повелительному тону, что сейчас замечаю интонации только из опасения, как бы этот спор не превратился в оживлённую перебранку, которую мне придётся как-то остановить. —А что тебя смущает, Мика? — спрашиваю я. — Ничего, — бурчит он, покосившись сначала на Мэттью, потом ещё раз на Гийома. — Ничего. — И отворачивается к окну. Я не могу сказать, что у Мики сложный или какой-то особо вредный характер, но как только по отношению к нему проявляют недовольство, он тут же замыкается. Наверное, и врать он любит потому, что так ему удается привлечь к себе внимание и заставить окружающих слушать его, раскрыв от удивления рты. Разумеется, только до тех пор, пока не станет ясно, что Микины рассказы не имеют ничего общего с реальностью. Обычно лучше всего помогает просто отстать от Мики на какое-то время, и он сам по себе прекратит дуться, но сейчас мне кажется, что он уловил в тексте дела что-то важное. — Мика, если у тебя есть какие-то сомнения, будет здорово, если ты поделишься с нами, — спокойно и дружелюбно говорю я. — Я не понимаю, почему её уволили, — неохотно отвечает он, всё еще глядя в окно. Гийом едва слышно цокает языком и возводит глаза к потолку. — Хорошо… — отвечаю я подбадривающе, стараясь, чтобы в моих интонациях отчетливо прозвучал намек на то, что я жду продолжения. — Ничего хорошего, — всё еще ворчит Мика. — Целительница нарушила кучу правил, из-за этого погиб волшебник. Судя по тексту в скобках, волшебник работал в Министерстве магии. Значит, этот Боуд был важной шишкой. Самое время предположить, что целительницу должны были как минимум в тюрьму упечь. Как там? Смерть вследствие врачебной ошибки? Должны были заставить заплатить семье погибшего кучу бабла. Есть же у вас такие законы в Британии? Но вместо этого целительницу просто увольняют. Точнее, я извиняюсь, не просто увольняют — отстраняют от работы с сохранением содержания. То есть, получается, что эта Мириам угробила человека, а её мало того, что на нары не отправили, — отправили спокойно себе отдыхать до пенсии и получать зарплату. Так получается? Или я и в самом деле чего-то не понимаю? Мика даже слегка запыхался после длинного и эмоционального монолога. В наступившей тишине тихо-тихо, едва слышно звучит тонкий голосок Лили: — А кто такой «невыразмец»? — Это особая должность в Министерстве магии Британии. Они как магловские спецагенты, — объясняю я. — Выполняют особые задания, и их деятельность строго засекречена. — Ну вот, — говорит Мэттью, откинувшись на спинку стула и вполоборота повернувшись к Мике. — Просто Министерство не хотело публичности, чтобы не рассекречивать своего тайного агента, поэтому с целительницей так мягко и обошлись. Может, Боуд слишком много знал и само Министерство ему эти дьявольские силки подбросило. Мэттью хоть и пытается сейчас убедить всех, что Мика не прав, тоже высказал очень верную догадку — история увольнения Мириам и в самом деле не так проста. Мне лишь по случайному совпадению удалось знать её с самого начала. Боуд «слишком много знал», это очень не нравилось Пожирателям, а особенно Люциусу Малфою. Гарри тогда находился в статусе душевнобольного психа, которого едва не исключили из Хогвартса. Школу узурпировала параноидальная садистка Амбридж. Гарри снились кошмары, в которых он оказывался в голове у Волдеморта. Отец Рона едва выжил после укуса Нагайны. Волдеморт вернулся, но никто, кроме Ордена, не хотел в это верить. Мне было пятнадцать. Я смотрю на Берту и снова проникаюсь к ней — а скорее, сквозь неё к себе прошлой — невыразимым сочувствием. Поцелуи украдкой с понравившимся мальчиком, несделанные уроки и демонстративные ночёвки у подруги — вот и все подвиги, которые стоит совершать пятнадцатилетней девочке. — Отлично! Сделаем вид, что мы провели три дня, копаясь в архивах, и выяснили вот что: Мириам Страут находилась под действием Империуса, когда оставила злополучный горшок с растением на тумбочке. Тогдашний министр Корнелиус Фадж, опасаясь, что это поднимет панику, предпочел замять дело, особо в нём не разбираясь. Самое время подумать, как то, что мы только что выяснили, поможет нам разобраться в деле Маргарет Селвин, — предлагаю я. Хорошо, что для этого детям не обязательно знать историю Мириам в деталях. — Какие выводы можно сделать? — Пока нет оснований считать, что Маргарет Селвин хоть в чем-то виновата. У нас есть только голословные утверждения её коллеги, — говорит Гийом. — Значит, нужно искать доказательства. — Берта качает головой. — Это не может быть простым совпадением. — Что именно? — спрашиваю я. — Эти две истории очень похожи. У нас есть целительница с безупречной репутацией, которая дорожит честью своей профессии. Сначала она узнаёт что-то, что позволяет ей обвинить Маргарет Селвин в халатности, — в ответ на это клиника закрывает для неё доступ к записям и обвиняет в превышении полномочий. Потом Министерство не хочет придавать огласке причины смерти Боуда — и, обвинив во врачебной халатности уже саму целительницу, увольняет её, отсыпав галеонов «за неудобства». И Мириам снова приходится замолчать. — Допустим, у Министерства были причины замять дело. Какие причины — у родителей погибшей девочки? Странно, что они не пытались добиться правды или хотя бы получить компенсацию, — продолжает Гийом. — Может быть, они как раз поэтому и молчат — получили за это кругленькую сумму от Министерства. Я невольно улыбаюсь. Мэттью, кажется, нравятся истории про взяточничество и коррупцию в правящих кругах. — Что это должны быть за родители! — возмущается Элин. — Ну а что, ребенка уже не вернёшь, а семью нужно на что-то кормить, — парирует Берта, и Элин смотрит на неё с искренним удивлением. — Но я не про деньги пытаюсь сказать. Вероятно, что Мириам оба раза повела себя одинаково, руководствуясь теми же моральными ценностями — если она во второй раз спокойно взяла вину на себя, чтобы выгородить остальных, то, вероятно, с погибшей девочкой случилось что-то, из-за чего совесть не давала ей покоя до самого конца, если она решилась на такие меры. Я не знаю, не очень хорошо получилось объяснить, — вздыхает Берта. — Но, если бы Мириам была алчной и мстительной, она бы скорее написала, как несправедливо с ней поступили в истории с Империусом. — Это хорошее замечание, — хвалю я. — Мы, кажется, начинаем склоняться к мнению, что у Мириам не было причин ворошить старое, если бы она не считала это жизненно важным. — Настолько, что дошла до «Придиры», — нахмурившись, говорит Гийом. — Ну и не надо забывать, что девочка была её племянницей. Иногда так бывает, что своим родителям ты нужен куда меньше, чем остальным родственникам, — с горечью добавляет он. — Мы можем запросить у больницы те закрытые записи из отделения… Вот того отделения… — Магических инфекций, — помогаю я. Шерелль Морган кивает. Шерелль — одна из самых добрых девочек в пансионате. Она очень дружна с Элин и немного косноязычна. Ей четырнадцать, но она не страдает от проявлений спонтанной магии и отлично справляется с программой. В свободное время Шерелль любит гулять по двору и собирать маленькие камешки, из которых потом делает своеобразные панно. Именно на этом моменте я почему-то насторожилась, когда впервые прочитала её досье. А ещё Шерелль очень некрасивая. Да, мне впору цокнуть языком и, закатив глаза, фыркнуть: «Кто бы говорил, Гермиона-зубы-как-у-бобра, по совместительству девочка-воронье-гнездо». Я сама далеко не писаная красавица и мне должно быть стыдно обращать внимание на чужую внешность в таком ключе. Но, глядя на Шерелль, я в очередной раз убеждаюсь, что кому-то в этой жизни с внешностью повезло больше, кому-то меньше, а кому-то — совсем нет. Шерелль очутилась в пансионате уже после того, как её отчислили из Шармбатона. Ну а что с ней было делать, если девочка на летних каникулах при первой же возможности сбегала из дома и шла помогать маглам. Кому шляпу наколдует и подарит, кому тяжелые сумки поднимет заклинанием левитации. Соседской собаке всегда нальёт чистой воды в миску, и плевать Шерелль, что за её неумелым «Агуаменти» наблюдает вся улица. Ни взыскания, ни наказания, ни угрозы, ни штрафы родителям, ни переезд в волшебный квартал не помогли. — По закону мы не можем просто так прийти и потребовать у больницы записи о пациентах. Нам нужна теория или обоснование, еще лучше — чтобы они были подкреплены обвинениями кого-то из пострадавших. Иначе велика вероятность отказа. Класс растерянно замолкает. До этого они так быстро обо всём догадывались, что сейчас временная запинка сбивает их с толку. — Сдаваться на полпути нельзя, — подбадриваю я. — Давайте подумаем, где мы можем найти пострадавших… — Точно! — Берта едва не подпрыгивает на месте. — Мириам Страут же писала, что были убиты шестеро детей! Нужно найти их родителей! В классе поднимается полный согласия гомон. — Договорились. Тогда с этого мы и продолжим после перерыва. Но дети не торопятся расходиться. Кто-то берёт с собой копии материалов, Мика тут же подбегает к Берте и начинает что-то горячо ей доказывать, и я понимаю по обрывкам, что речь идёт о Мириам Страут… Ещё рано гордиться собой и поздравлять себя с успешным уроком, но я, кажется, уже немного горжусь.