Alas!..

— Что «сквибы»? — вскидывается Мика. Если ты из семьи маглов и ничего не слышал раньше о волшебниках, это слово — одно из ругательств, которое предстоит усвоить. А ещё — что сквибом быть стыдно и на «Сквиб безрукий» принято отвечать что-то в духе «Папа твой сквиб, поэтому ты такой ущербный». Я веду теоретический спецкурс и поэтому иногда забываю, что Мика — сквиб. Метаморф, но сквиб. Как так вообще вышло. Если бы кто-то, ну хоть кто-то с соответствующим образованием приехал сюда и просто попытался систематизировать накопленный за годы существования пансионата опыт. Но, как говорит Ирма, обычно если специалист и заинтересован темой, то хочет изучать самих детей, а не то, чему они могут научить. И я понимаю, почему она против. Гийома тут же начнут провоцировать на землетрясения, чтобы понять, как они возникают и когда. Над Микой и вовсе будут издеваться, потому что именно в случаях крайнего стресса проявляется магия у тех, кто на неё способен. Дяде Невилла и то хватило ума вывесить восьмилетнего ребенка за окно. Потому что этим детям никто не хочет помочь. Хотят помочь другим, более удачливым и успешным. Тем, кто ещё не успел в процессе взросления натворить непоправимого. Или просто вписывается в общие понятия о «нормальном». Гийом — единственный чистокровный ребенок на весь пансионат. Он гордится и своим происхождением, и бабушкой из древнего магического рода. И, как и все мальчики, терпимо относится к Мике ровно до тех пор, пока тот избегает их компании и общается в кругу девочек — те, разумеется, куда добрее. Но если для мальчиков Мика — «странная девочка» (поэтому пусть и идёт к девочкам), то для девочек он — «странный мальчик». Всё равно чужак по сути. Его можно жалеть, но принимать как своего — вряд ли. Даже Элин при всей её доброте чудачеств Мики не понимает. Избалованный, капризный мальчик, что с него взять. Поэтому я немного горжусь Бертой. Ей всё равно. И мне кажется, после Гарри Майлза ей только на пользу общение с Микой, он по-девчачьи чувствителен и абсолютно не заинтересован в том, что у Берты под юбкой. — Я про детей, а не про тебя, — спокойно отвечает Гийом. — Это… Закидоны чистокровных волшебников. — Что именно? — спрашиваю я. Гийом всё правильно отгадал, теперь мне важно, чтобы поняли остальные. И услышали не аккуратную преподавательскую версию, где все акценты заботливо расставлены заранее, а живое мнение, с которым можно спорить или согласиться. Опыт, который можно впитать в себя. — Таких, как мы, очень мало, — объясняет Гийом. — Обычно, если у ребенка не проявилось никаких магических способностей до семи, ну самый край — до восьми лет, это значит, что они не появятся никогда. В семье, где гордятся чистокровностью и магическими талантами, рождение сквиба — трагедия. Потому что это позорное пятно на весь род. Даже сейчас, хотя, конечно, все пытаются сделать вид, что всё нормально. Никто по своей воле не захочет возиться с немагическим ребенком. Это сложно. В обществе волшебников он никому не нужен. Среди маглов — изгой, который слишком много знает. Но раньше это был вообще позор. Поэтому от сквибов просто избавлялись. Примерно так всё и происходило — сначала родители врали всем остальным, рассказывая случаи, как их ребенок спонтанной левитацией помог любимому книззлу спуститься с дерева. Ну или что их чадо свалилось в пруд и вместо того, чтобы пойти ко дну, стало легче перышка и поползло по воде. Я вижу, как Элин сжалась на своем месте, оцепенело уставившись в парту. Скольких синяков будет стоить ей неудачный пример Гийома? Трёх, пяти? Мне хочется подойти к ней и добавить шестым крепкую затрещину от себя. Потому что нельзя так. Потому что нужно, чтобы Элин наконец поняла, что в её самобичевании нет никакого смысла. — А потом? — тихо-тихо спрашивает Лили. Она смотрит на Гийома во все глаза. — Потом? Да что угодно, — отмахивается Гийом. — Несчастный случай с драконом, укус ядовитой тентакулы, сумасшедший магл-убийца. Кого-то, предварительно обработав чарами забвения, подкидывали маглам. Бросали прямо на центральной площади или у дверей приюта, надеясь, что маглы сжалятся над ребенком и возьмут к себе. Кто-то предпочитал убить сразу. Так что всё, что ни сделала Маргарет Селвин, она сделала с согласия родителей. Даже Мика с радостью уступил Гийому всеобщее внимание и заинтересованно слушает. В словах Гийома звучит горечь. — Легче убить своего ребенка, чем смириться, что он «не такой» и не получит на одиннадцатилетие письмо из Хогвартса. Потрясающе, — констатирует Берта. В наступившей тишине Шерелль жалобно шмыгает носом. — Не удивлюсь, если никакой драконьей оспы и вовсе не было, — говорит Мэттью. — Но нужно же было чем-то объяснить исчезновение ребенка. — «Исчезновение», — фыркает Берта. — Ну не от драконьей же оспы они умирали! — отвечает Мэттью. — Маргарет Селвин… справлялась иначе. Может быть, давала им яд. — Между прочим, — задумчиво говорит Гийом, — драконья оспа оставляет следы. Некрасивые. Надолго. В тяжелых случаях ты весь зеленеешь и с ног до головы покрываешься волдырями, которые потом лопаются и воняют как тухлые яйца, серой. — И это — отличный повод на похоронах держать гроб закрытым! Чтобы утаить настоящую причину смерти. «Извините, наш сын умер после борьбы с тяжелой инфекцией, мы хотим, чтобы он остался в памяти прежним жизнерадостным мальчиком», бла-бла-бла. Берта кривится. — Но… Гийом говорит, что какие-то семьи просто отдавали детей маглам. Может быть, закрытый гроб был нужен для того, чтобы не показывать, что там никого нет, — говорит Шерелль, пытаясь в словах Мэттью найти хоть что-то хорошее. Берта и Мэттью смотрят на неё скептически. Гийом пожимает плечами. — Мы как-то можем это проверить? — настаивает Шерелль. — Эксгумировать, — фыркает Берта. — Экзу… Что? — Могилу раскопать и проверить, есть ли в гробу труп, — безмятежно поясняет она. Шерелль морщит нос. Она не очень любит резкую и язвительную Берту. В данный момент — я тоже. — Но это ничего не даст. То, что тела нет, ещё не значит, что ребенок жив, а не похоронен где-нибудь на магловской помойке, — продолжает Берта. — И Мириам Страут лет на пятнадцать опоздала со своим заявлением, чтобы можно было по трупу определить, что случилось. Ну, разумеется, если ребенку не проломили череп тупым предметом. Ну и если не обращаться к маглам за экспертизой. Кажется, Берта тоже разделяет идеи о технологическом превосходстве маглов. Жестокость Берты меня не удивляет, но странно, что спровоцировала Берту именно Шерелль. И чем — мирным замечанием, что дети могут быть живы. Какое «странно», о чём я. Что тут странного. Это же ужас и паника — мир может оказаться добрее и лучше, чем ты о нём думаешь. И я не иронизирую и не шучу. Это бы значило, что Берта зря пыталась причинить окружающим боль — они не хотели ей зла. Что можно было не защищаться, а улыбнуться. Не сжимать кулаки, а сжать чью-то теплую ладонь — того, кого ты только что отпугнул циничной насмешкой или издевкой. Страшно, когда ты сам во всем виноват. — Неужели мы не можем их поискать? Хотя бы по именам детей в приютах. Ну или правда что, экзю… Вот это вот. — Шерелль не сдается. — Просто так нельзя могилы раскапывать. И ещё нужны серьёзные основания подозревать родителей. У нас их нет. Вероятности, что дети живы, тоже крайне мало. А списки… Имена детей могут быть другими, приют — неизвестно какой. Город тоже неизвестен. — Я бы даже сказала, что оставить ребенка на усыновление в той же местности, где живёт семья, — большая глупость. Мало ли. Имя можно изменить. Можно стереть память. Но внешность не поменяешь. Да и кому захочется жить с мыслью, что в один прекрасный день натолкнёшься на улице на сына или дочь, от которых решил избавиться, — говорит Элин. Кажется, мы опять зашли в тупик. Я оглядываю класс и понимаю, что пора закругляться. В детских глазах больше усталости, чем энтузиазма. Дело, вроде как, раскрыто. Маргарет Селвин по указке родителей убивала маленьких сквибов. Всё понятно и логично, а значит, и думать не о чем. Какая разница, как накажут Маргарет и накажут ли, — детей не вернёшь. Родителям не объяснишь, что они идиоты. Растерянность и разочарование — вот, что я вижу. Собственно, практическая часть занятия, которую я готовила как игру, почти закончена. Ученики правильно расставили акценты в деле Мириам Страут, сообразили про сквибов, а также, хоть и не единогласно, предположили, что кто-то из детей мог выжить. Теперь дело за мной. — Шерелль, мысль поискать детей из списка Мириам Страут среди маглов — очень хорошая. Она осложняется только тем, что мы не знаем, кого искать, где искать и как искать. Но, раз уж мы взяли на себя смелость предположить, что кого-то из детей всё-таки усыновили или удочерили маглы, то, может быть, попробуем проверить и ещё одну довольно смелую идею? Все заинтересованно смотрят на меня. Я стараюсь подсказывать по чуть-чуть, чтобы кто-то всё же догадался. — Я советую вам обратить внимание на важную, на мой взгляд, деталь. Гийом абсолютно верно сказал, что магические способности обычно проявляются до семи лет. Но у моего знакомого они проявились в восемь, и к этому времени почти все родственники успели смириться, что он сквиб. Сюда, в пансионат, обычно попадают после тринадцати лет. Это очень поздно по средним меркам, но всё же случается. Тех, кто родился в семье волшебников, к этому времени давно записали в сквибы. Но как только ребенок проявляет магические способности, пусть даже самые слабые, сразу становится ясно, что он — волшебник. При этом волшебников гораздо меньше, чем маглов. Поэтому, если найти сквиба среди маглов не представляется возможным… — Можно предположить, что хотя бы у одного из детей проявились магические способности! И поискать среди маглов волшебника! — улыбается Элин. — Точно! А где мы ищем волшебников? — В волшебной школе, — раздаётся сразу хор голосов. — И, наверное, имеет смысл начать с англоязычных. Что сужает наш поиск всего до одного конкретного года, учитывая возраст пропавшего ребенка, в двух школах — Хогвартсе и Ильверморни. Причем второй вариант более вероятен. В Хогвартсе сходство неизвестного маглорожденного сироты с представителями чистокровного рода наверняка не осталось бы незамеченным. И мы находим некую Элизабет Моррис — это придуманное имя, но имеет смысл оставить реальное в секрете. Из приюта Элизабет практически сразу забрала пара престарелых маглов, у которых погиб сын. Элизабет страдала потерей памяти, а дети в спецшколе первое время подтрунивали над её британским акцентом. Позднее она окончила факультет Пакваджи в Ильверморни и, как бы смешно это ни звучало, устроилась на работу целительницей. Совпадения настолько говорящие, что сомнений практически нет — Элизабет та самая «погибшая» девочка из списка Мириам. Других детей, увы, найти не удалось. Но. Внезапно оказывается, что руководительница приюта, куда попала Элизабет, связана с Маргарет Селвин. Они не прямые родственники, но знакомы — она была замужем за волшебником, братом Маргарет. После пяти лет брак распался. — Более того, — продолжаю я после паузы. — Среди детей, которых когда-то принял пансионат, мы под другими именами, разумеется, но находим оставшихся. И вот таких «случайно потерявших память» там не пятеро, помимо Элизабет. Их в несколько раз больше. — Значит, Маргарет никого не убивала, — говорит Шерелль. Все, затаившись, смотрят на меня, предвкушая новый поворот дела и новую загадку. Но у меня больше нет загадок. Я встаю с места и подхожу к проектору из цветного песка. Взмахом палочки показываю следующую картинку — передовицу «Ежедневного пророка». На ней фотография Маргарет Селвин и заголовок: «Спустя полвека: Целительница Св. Мунго задержана до внутреннего расследования по обвинению в убийстве детей». Шерелль и Лили обе смотрят на меня с опасливым удивлением, будто и забыли, с чего начался урок — с того, что Маргарет Селвин оказалась на скамье подсудимых. — К этому времени о моём импровизированном расследовании знали все заинтересованные лица. Нельзя собирать улики и остаться незамеченным. Кто-то ограничился презрительным взглядом, кто-то — прямой угрозой. А больница Святого Мунго начала внутреннее расследование. Как я понимаю сейчас, их замысел состоял в том, чтобы, как и в случае с Мириам Страут, показать видимость действий. А затем уничтожить все лишние и не вписывающиеся в их версию бумажки, чтобы опередить меня. И у них была на то самая серьёзная причина. — Взятки, — говорит Мэттью. — Они получали взятки. Вот за эту схему с магловским приютом в Америке. Если по правде, они до паники боялись меня, моего диплома с отличием и моего обострённого чувства справедливости, приправленного вопросом номер двадцать четыре в части «Б». И в чём-то были правы. Но от меня так легко не отделаешься. — Но в реальности получилось, что они мне даже помогли. — Это и есть «от меня так легко не отделаешься», только после цензуры. — Я не смогла собрать достаточно информации, чтобы подать на Маргарет в суд. Но руководство больницы само инициировало разбирательство, пусть и внутреннее. Мне оставалось только поделиться своими опасениями в Министерстве. И поехать на слушание самой в качестве независимого представителя. Там я надеялась узнать и услышать что-то, что помогло бы мне разобраться со случаем Маргарет Селвин до конца. Я убираю картинку, и песок аккуратными завихрениями плавно опускается вниз, в сундук на полу. — Маргарет Селвин пришла ко мне сама. Не домой, конечно. Но попросила о встрече на нейтральной территории, — говорю я. — И рассказала мне всю правду. Она рассказала, что её внучка окончила Хогвартс на три года позже меня. Что именно она убедила Маргарет обратиться ко мне напрямую, как только узнала, что я, так или иначе, заинтересована в деле и буду на слушании. Потому что я всё равно докопаюсь до правды — это логично следовало из того образа, который заботливо сформировали учителя, часто ставя меня в пример младшим и не очень курсам. «На этой контрольной одна из выпускниц Хогвартса Гермиона Грейнджер набрала сто девятнадцать баллов из ста возможных» и всё такое прочее. Про ГАВНЭ тоже рассказывали, да. — Маргарет Селвин призналась, что на протяжении почти тридцати лет пристраивала ненужных детей из магического мира. Не только сквибов. Например, детей, зачатых после романа с маглом, если мать не хотела воспитывать полукровку или, что чаще, родственники вынудили её отказаться от ребенка, чтобы не «марать» род. Кто-то хотел счастья и лучшей жизни для себя. Кто-то — для своего ребенка. И тогда Маргарет обещала пристроить его в хороший приют, где он будет в безопасности. А кто-то хотел избавиться от позорящего сквиба — с гарантией. И тогда Маргарет врала, что однажды пыталась сделать экспериментальную сыворотку от драконьей оспы, которая оказалась очень действенной, но настолько токсичной, что для растущего организма передозировка ведет к гарантированной и быстрой смерти. — А по правде делала всё то же самое? Тайком отправляла ребенка в приют? — Мэттью, кажется, сообразил, что конспирация бывает и ради благородной цели. — Именно. — Но только миссис Уизли… — говорит Лили. — Если эти родители узнают, что Маргарет их обманывала… И не избавилась от ребенка. Не захотят ли они… Закончить начатое? Или сделать что-то плохое самой Маргарет, чтобы правда не всплыла. — Могут. — Гийом даже выпрямился на стуле. — Это очень нехорошая ситуация. — И именно поэтому Маргарет Селвин пришла ко мне. Формально она, конечно, преступница. Она обманывала волшебников. Она нарушила закон. И сделала это множество раз. Но она считает, что поступила правильно и спасала жизни. — Но разве это не так? — Шерелль удивленно вертит головой, ожидая поддержки от остальных. — Разве лучше было бы ей ничего не делать? — Лучше было бы открыть приют официально, — говорит Мэттью. — И сделать всё по-честному. — Ага. Сделаешь тут по-честному. К тебе приходит волшебник и говорит: «Моему сыну восемь лет, он сквиб. Его видели все мои друзья и родственники, я не могу его просто сдать — все же думают, что он нормальный. Ты можешь сделать так, чтобы он сдох от какой-нибудь болячки относительно быстро и безболезненно? А то несчастный случай не даст мне стопроцентной гарантии, да и тонуть он будет долго, пуская на поверхность пузыри и барахтаясь, пока не…» — Мика! — предостерегающе шепчу я, но поздно — вскочив с места, Элин выбегает из класса. Мика растерянно смотрит в пустой дверной проем, где ещё секунду назад была Элин. Разумеется, он не хотел ее обидеть. Скорее всего, он даже не знает её истории — это информация только для преподавателей. А картины с водой… Ну мало ли. Я пытаюсь сообразить, что делать. Элин живет в пансионате, но формально она закончила учебу и у неё нет опекуна. Её некому защитить. Да, обычно она прекрасно справляется сама, но сейчас я не знаю, как она и что с ней. Может быть, Элин встретит кого-то в коридоре, а может, и нет. При этом мне точно так же нельзя оставлять детей во время занятия — это правило пансионата. Разумеется, именно для таких случаев на уроке присутствуют опекуны, но сейчас их нет, потому что в конце класса сидит комиссия из взрослых волшебников. Они примут меры, если Гийом, например, устроит очередное землетрясение. Но эта же комиссия будет оценивать мой поступок. Нужно меньше думать о пафосных философских вопросах, которые жизнь потом тут же ставит перед тобой в реальности. Никто меня за мысль не тянул. Гермиона — девочка-усложни-все, Гермиона — нельзя-не-влипнуть-в-историю, кем-ты-себя-возомнила-Гермиона. Я забыла, я совсем забыла, что, как только высовываешься, — сразу получаешь щелчок по носу. — Хорошо, пока остановим дискуссию. — Я протягиваю стопку листов Шерелль, стараясь ничем не вызвать свое волнение. — Шерелль, раздай, пожалуйста, остальным. Это домашнее задание к уроку. Выберите из списка те законы, которые, по-вашему, нарушила Мириам Страут, и подумайте, почему не подходят остальные. На следующем занятии мы их разберем. Берта, ты за старшего! Я вернусь, как только удостоверюсь, что с Элин всё в порядке, и мы продолжим. — Миссис Уизли, можно я с вами? — просится Мика. — Я же ничего такого не сказал. Но я хочу извиниться. — Мне кажется, это будет уместно сделать чуть позднее, — отвечаю я. — Элин нисколько на тебя не обиделась. Мика недоверчиво смотрит на меня, но мне некогда его убеждать. — Постарайтесь не слишком шуметь, — нарочито беззаботным тоном говорю я и иду искать Элин. Только выйдя из кабинета, я понимаю, что ляпнула: «Законы, которые нарушила Мириам Страут», — не Маргарет Селвин. Комиссия — да плевать, пусть хоть запретит мне после этого вести свой курс. Я и без неё поняла, что слишком опрометчиво ввязалась в работу с детьми. Главное, чтобы у пансионата из-за меня не возникло проблем.