Alas!..

— Простите за неудобства, — чуть подпрыгивая, Жозеф Лутш семенит в мою сторону по парковой дорожке. — И примите искренние извинения, миссис Уизли, непозволительная грубость с моей стороны — заставить ждать такую очаровательную даму. К сожалению, с этими статутами секретности теперь столько бумажной волокиты... Вот ваш пропуск, — он протягивает мне тонкую пластинку, похоже, что из чистого золота, на которую нанесены какие-то символы, больше похожие на северные руны, и красивый герб, где изображены сразу четыре величественных льва — суровые строгие морды, повёрнутые в профиль, вскинутые верхние лапы, длинный изогнутый хвост... в общем, типичнейший лев rampant... Его узнают даже те, кто имеет о геральдике самое смутное представление. Отложив в сторону зачарованную сумочку с вещами, я встаю со скамейки навстречу заместителю главы Ассоциации по защите прав маглов. — Всё в порядке, — внутренне содрогнувшись, я позволяю Жозефу галантно поцеловать мне руку, стараясь не думать о ритуальных колыханиях, которые при этом устроили на его лице усы. Теперь, кажется, я понимаю, почему пару веков назад в европейском обществе в кругу «очаровательных дам» было принято носить перчатки. Потому что фу. — Пойдёмте скорей, ma chère, вы совсем продрогли... — легонько поклонившись, он берёт меня под локоть. Правда. На мне тонкое шерстяное платье, а сверху лёгкое магловское пальто, совсем не защищающее от порывов ветра, вроде бы и не такого холодного, но настолько сильного, что ему не стоит никакого труда пробраться сквозь пару слоёв одежды и сдуть с тела всё тепло. Очень похожие на парочку прогуливающихся маглов, мы сворачиваем на узкую тропинку, ведущую прямо вглубь паркового массива, в самую чащу — если можно так сказать о высаженных ровными рядами раскидистых липах, вязах и лиственницах, под которыми буйная зелень подросших за лето кустарников, туго сплетших свои ветви, устроила настоящую вакханалию жизни. — Я очень рад, что вы согласились, миссис Уизли, — продолжает Лутш, увлекая меня всё дальше от ухоженных дорожек. — Мы никогда не испытывали недостатка в квалифицированных преподавателях, но по-настоящему инициативные, талантливые специалисты в наше время большая редкость. Особенно если речь идёт о столь специфических учебных заведениях. Надеюсь, подобный опыт окажется полезным и для вашей практики... Эти длинные высокопарные фразы, вроде и простые, но скользкие, будто слизь книжного червя, навевают сон, расслабляют, как плывущие по небу облака, ты смотришь на них, смотришь, а потом вдруг забываешь обо всём, струишься куда-то вместе с ними, перетекаешь медленно и скользяще... — Да-да, — то и дело киваю я. — Вы правы. Конечно же... Безусловно. — Сейчас вам нужно будет пройти через защитный барьер. Он находится вон у того оврага. В первый раз ощущения будут не слишком приятными, здесь довольно сильные отталкивающие чары... Я буду ждать вас там, — с этими словами Лутш растворяется в воздухе. Я смотрю в указанном направлении. Вроде бы неглубокая прогалина вдруг кажется мне смертельно опасной, зияющей пропастью с обрывистыми краями, готовыми вот-вот обрушиться вниз под моим весом. Незамутнённые паника и ужас. Стиснув зубы, я медленно иду вперёд, внушая себе, что это всего лишь чары. Почва подо мной заметно проседает, по земле ползут расширяющиеся трещины, подбираясь ближе и ближе ко мне, с каждым мигом их количество растёт. Собрав всё мужество, я делаю шаг прямо в пропасть и оказываюсь на другой стороне. — Ещё раз извините за неудобства. Теперь барьер будет узнавать вас. Простые меры предосторожности на случай, если под вашей внешностью на территорию пансиона вдруг захочет проникнуть посторонний... — Под моей внешностью? Проникнуть? — я невольно сжимаю в руках дорожную сумочку. — Кому это нужно?.. Никто в здравом уме... — К сожалению, вы сами только что ответили на свой вопрос, ma chère, — печально улыбается Жозеф Лутш. — Пойдёмте, осталось совсем чуть-чуть... Объясню по дороге. Я послушно иду за ним к виднеющемуся впереди просвету между деревьями. Закатное солнце освещает его своими лучами, отчего кажется, что это таинственный вход в волшебную страну из детских сказок. — В здравом уме, как вы и сказали, такое вряд ли кому может прийти в голову, — продолжает он. — Но ненависть, к сожалению, слишком сильное чувство, чтобы обуреваемый ей человек — неважно, маг или магл, мог сохранить ясность мышления. Понимаете, несмотря на то, что Англия — достаточно консервативная страна, в ней изначально присутствует некая рассудительная холодность, отличающая её жителей от обитателей остальной Европы. Здесь... Скажу вам правду, которую вы уже понимаете и без меня... В пансионе в этом году будет жить двадцать шесть детей со всего мира, девятнадцать девочек и семь мальчиков. У каждого из них есть личный опекун, плюс пять учителей и десять воспитателей, три лекаря и два постоянных психолога. Это помимо целого штата обслуживающего персонала. Взрослых почти втрое больше, чем учеников, и такое повышенное внимание совершенно оправдано, потому что эти дети... опасны. И это очень мягко говоря. Берта по нашим меркам девочка со скромными способностями. Вы скоро познакомитесь с Гийомом, спокойный милый мальчик десяти лет из древнего волшебного рода Ван дер Стрейкеров... он может устроить локальное землетрясение только потому что суп, поданный на обед, на его вкус будет пересолен. Слухи о таких детях, бывает, просачиваются в прессу... В наших барьерах застревает до десятка репортёришек за месяц. Но ведь есть и другая сторона вопроса... Такие как Берта — изгои и среди маглов, и среди магов, они слишком опасны и непонятны. И при этом все они сущие дети, наивные и чуткие, да к тому же и столкнувшиеся в своей жизни с чудовищными потрясениями, жестокостью, насилием... Я пугаю вас?.. — Нет. Просто скажите, мистер Лутш, вы правда считаете, что все ваши ученики не вырастут с... с криминальными наклонностями?.. Что они смогут вести нормальный образ жизни?.. — Очень хороший вопрос, миссис Уизли, — он улыбается в усы. — Очень хороший. Но мы пришли. Деревья отступили, и под ногами насколько хватало глаз раскинулась зелёная лужайка. Прямо перед нами, словно таинственный зверь, из-под земли вынырнула узкая мощёная дорожка, плавно перетекающая в низкий изогнутый каменный мост, ведущий к небольшой пристройке. За ней я вижу чистую, безмятежную гладь озера... вдоль берегов и правда растут ивы, опуская тонкие хлёсткие ветви к самой земле. А дальше приветливо мигает окнами, из которых уже гостеприимно льётся сырно-жёлтый свет, миниатюрный Хогвартс — маленький замок, спустившийся к самой воде, всего из трёх этажей, прямоугольный, со всех четырёх сторон — по изящной высокой башенке. Мягко обнимая, озеро окружает его игрушечным рвом, через который переброшен ещё один мост. На кристально-голубом небе нет ни облачка, лёгкий ветерок доносит щебет птиц, у берегов плещутся утки, от карниза к карнизу снуют ласточки. От запахов трав, особенно душистых перед закатом, кружится голова, будто после пары бокалов шампанского. Мне кажется, я не заслужила целый год жить среди такого тишайшего великолепия, отгороженного от окружающего мира плотной завесой чар, сквозь которую сюда не попадёт ни один из моих старых кошмаров, даже о Джинни. И так вдруг... легко?.. Словно угадав мои мысли, Жозеф хмыкает: — Большинство детей на летних каникулах. Мы стараемся по мере сил не держать их в изоляции... кто-то проводит лето с родителями, кому-то мы пытаемся подыскать семью или друзей... У широкого парадного входа нас встречает девушка лет двадцати. — Здравствуйте, мистер Лутш. Добрый вечер, мисс. — Привет. Элин, это миссис Уизли, наш новый опекун. Мисс Кристиансен уже, наверное, заждалась. Лутш распахивает дверь, по-хозяйски пропуская меня вперёд. Дверь — тяжёлого дерева, с массивными металлическими петлями, но в самом её центре чарами впаян витраж — раскрывший крылья и протягивающий к небу пухлые руки златокудрый ангел, словно сошедший с картин Рубенса. — Добро пожаловать, — чуть приседает в реверансе Элин, не глядя на меня. — Давайте я отнесу ваши вещи. Когда она поворачивается спиной, я невольно вздрагиваю... Её курчавые волосы коротко острижены, на макушке красуется проплешина... По шее полосами тянутся ожоги и открытые раны... Ещё я вижу едва заметные на тёмной чёрной коже фиолетовые гематомы и вспухшие кровоподтёки. — Элин... — голос Жозефа Лутша звучит мягко, но твёрдо. — Помнишь, о чём мы с тобой говорили?.. — Да, сэр. Я стараюсь, сэр. — При всём уважении, мистер Лутш, Элин необходимо немедленно пройти в лазарет, чтобы целители обработали раны. Сама от себя не ожидала настолько резкой реплики... но ожоги... особенно ожоги — выглядят просто ужасно. Я вдруг понимаю, что Лутш не лукавил, говоря, что у Берты самые средние способности. Кто знает, кого ещё я тут встречу. Страшные мысли перебивает едва слышное лопотание Элин: — Нет, миссис Уизли. Всё в порядке, миссис Уизли, это просто... мои... особенности, — она снова низко наклоняет голову. — Простите меня. — Ну что ты... всё в порядке, — я чувствую, что снова делаю что-то не так, пытаясь сейчас сгладить свою оплошность. — Элин, ступай. Я уверен, вы с миссис Уизли станете хорошими подругами, но сейчас нас ждёт директор. — Да, сэр, — снова почти беззвучно шелестит она. — Здесь почти нет агрессии, — Жозеф отвечает на мой немой вопрос. — А все дети могут натворить бед скорее от страха, они просто напуганы, особенно новенькие... мир не слишком ласково с ними обращался. Мы поднимаемся по широкой парадной лестнице. — А теперь я снова должен попросить вас меня извинить, ma chère. Кабинет Ирмы Кристиансен в конце левого коридора, вторая дверь после поворота. Я же вынужден решить ещё несколько дел, а до ужина осталось всего полчаса. — До свиданья, — немного сбитая с толку таким сумбурным прощанием, я медленно разворачиваюсь, ещё раз оглядывая довольно мрачный, практически лишённый естественного света холл. Похоже на институт для благородных девиц из какого-нибудь старого фильма про любовь, где у каждой героини обязательно есть деспотичная Наставница, добрая Мамушка, строгий пастор... Я так давно не смотрела фильмов... и уже года четыре не была в Хогвартсе... Говорят, ностальгия — признак угасающего разума. Значит, я старею. С этой мыслью я стучусь в кабинет директора пансиона Ирмы Кристиансен. — Заходите, миссис Уизли. Я как раз пью чай, — волшебница в строгой чёрной мантии привстаёт из кресла, чтобы пожать мне руку. — Присоединяйтесь. — Спасибо, — я сажусь на стул напротив. Зря я думала о старости... На вид Ирме лет сто пятьдесят, жидкие седые волосы собраны в пучок на затылке, лицо — сплошная сетка морщин, как и руки, и шея... кожа покрыта пигментными пятнами, а глаза по-старчески водянисто-тусклые... Но при этом я чувствую исходящую от неё силу, неуёмную энергию, которая делает внешность мисс Кристиансен не то что не отталкивающей, но даже — привлекательной, манящей, как тёплый запах свежей выпечки, приготовленной любимой бабушкой, как её руки, способные загладить и заговорить любую боль. У Ирмы Кристиансен самые светлые и лучистые глаза из всех, что я когда либо видела. Внезапно, словно это какая-то внушённая мысль, я понимаю, что нет ничего странного в том, чтобы звать её «мисс», потому что у неё нет детей, кроме детей в этом пансионе, она не была замужем и никогда не была близка с мужчиной. Это видится мне так же ясно, как и висящая на стене картина — «Успение Пресвятой Девы Марии» Рубенса. И сама Ирма наверняка в молодости была похожа на девушку с одного из портретов гениального мастера. — До начала занятий ещё несколько недель. Этого времени вам должно хватить, чтобы познакомиться с остальными преподавателями, освоиться и лучше узнать вашу подопечную. Так что не вижу смысла утомлять вас долгими разговорами, вы всё поймёте на практике. Если коротко — учебный процесс практически не регулируется, у нас есть несколько общих программ — История Магии, Зельеварение, Чары, Трансфигурация... но в целом каждому опекуну даётся возможность представить свой вольный курс, наша цель не сколько научить махать палочкой и варить отраву, сколько помочь принять себя и жизнь такой, какая она есть, во всех красках... И тут уж далеко не всегда можно сказать, вы учите детей... или они — вас. Я невольно улыбнулась. Разработать собственную программу и рассказывать о том, что лично ты считаешь важным... Неужели я настолько наивная, что начинаю верить в то, что мечты начинают сбываться?.. Пусть не в Англии, пусть без Джинни... — Обычно для удобства мы разбиваем учеников на несколько класcов, — мягко привлекает моё внимание мисс Кристиансен. — Три-четыре группы в зависимости от возраста, отдельно — дети, которым требуется индивидуальный подход, и группа мальчиков. — Мальчиков? Почему? — удивлённо спрашиваю я. — Разве детям не лучше было бы заниматься вместе? Довольно странно встретить в таком передовом учебном заведении настолько консервативные взгляды. — Ах, нет, — смеётся Ирма, — дело совсем не в этом. Просто юношей со склонностями к спонтанной магии гораздо меньше. Когда в группе оказывается один мальчик среди стайки девочек, он не всегда чувствует себя комфортно... учиться им лучше среди мальчиков. В остальном они никак не ограничены, играют вместе, за ужином вместе. На курсах опекунов тоже как правило смешанные группы. Замок у нас маленький — даже спальни все в одном крыле. Впрочем, хватит с вас на сегодня. Скоро ужин, потом Элин проводит вас в вашу комнату. — Элин? — растерянно спрашиваю я. — Мисс Кристиансен, у девочки такие раны, по-моему, она еле держится на ногах... — Я знаю, дорогая. Элин очень тяжело мириться с её природой. — Что произошло? — Когда ей было одиннадцать, мама часто оставляла на неё младшего брата. Однажды Элин тайком убежала с подружками купаться и взяла его с собой. Дети заигрались и заметили, что мальчик куда-то ушёл, только когда он упал в воду. Его не спасли. А Элин... Элин выпарила всю воду — из озера, из деревьев, из травы... из её подруг... из всего живого. От тех, кто в тот день пришёл туда купаться, даже пепла не осталось. Элин винит во всём себя и до сих пор не может справиться с этим... Мне становится страшно. И очень, очень больно. — Не переживай так... тут у всех своя история и свои раны. И у Элин, и у Берты, и у меня... и у тебя. * * * — Ну как ты там? — рыжая макушка мужа сливается с отсветами пламени в камине. — Кухня здесь ничего, — признаю я. — Правда, тяжеловата на мой вкус. Берта на полторы недели у родителей, детей здесь практически нет... Так что пока тихо, хорошо. А вы?.. Как Джинни?.. Последний вопрос сам срывается с языка. Я цепенею, стараясь не выдать смущения ни взглядом, ни жестом. В желудке нехорошо проворачивается тяжёлый комок. — Всё в порядке. Мы с Джорджем спешно готовим новый ассортимент к осени, я получаю необходимые разрешения и бумаги. Не знаю, насколько это затянется... Потом нужно будет хорошенько подумать и выбрать место для нового магазина. В общем, благодаря тебе ношусь как нюхлер за монеткой, — смеётся Рон. — У Джинни и Гарри тоже всё хорошо. Обставляют детскую. Но я чую... чую в его голосе странные интонации. Будто бы он о чём-то знает. Будто бы что-то случилось. По спине пробегает холодок. Мне хочется бежать, но я тоже смеюсь в ответ. Наверное, всё всегда и начинается в той точке, где бежать и смеяться — синонимы. Эта точка не так далеко. Не так глубоко. И расфокусирована — её размерами можно пренебречь. Где-то дальше, за ней... есть полянка, на которой стоит замок с башенками, он мягко светит окнами в ночь, и наверное... Наверное, гордость — это абсолютно дерьмовое качество.