Alas!..

Мне начинают сниться сны. Мне, человеку, который по мнению многих напрочь лишен воображения. Говорят, яркие и красочные сюжеты, — признак либо того, что ты наконец-то начал ложиться вовремя, высыпаться по утрам и выкинул будильник, либо того, что мозг уже тошнит от скучной и однообразной жизни, и он пытается хоть так добрать сильных эмоций и новых впечатлений. У меня скорее какие-то тотальные нелады с подсознанием. Я встаю утром, умываюсь чистейшей водой — она здесь просто изумительная. Хотя Северо-Западная Европа обычно не может похвастать хорошей экологией, от местной воды, которая по словам Ирмы всегда остается чуть прохладной на вкус, у меня даже волосы не пушатся. Ну точнее — не так сильно. Их можно с первого раза расчесать безо всяких чар, собрать в пучок и спокойно вертеть головой, не опасаясь, что через пару минут от прически и следа не останется, одна насмешка, а заколка намертво впутается в пряди похуже взрывающейся жвачки Друбблс. На завтрак здесь отведено три часа, три! Не как в Хогвартсе — наскоро оделся и вместе с портфелем побежал в Большой Зал, потому что потом вполне можно и не успеть снова подняться в башню Гриффиндора за тетрадями и учебниками к первому уроку. Теперь наконец можно вписать в распорядок дня и утренние пробежки. Не то чтобы я являлась поборницей здорового образа жизни и адептом физкультуры и спорта, просто раньше у меня никогда не было времени на простые мелочи. Хотя о чем это я. У меня даже не было возможности вспомнить, как мне тяжело без таких обыденных вещей. Все требовалось кого-нибудь спасать, и хорошо, если не мир целиком, а всего-то страну-другую. Тут уж не о подтянутых ягодицах печься. Пока, конечно, хватает меня всего на пару километров, но какая это пара километров — я, в фирменном спортивном костюме, кроссовках с двойной системой амортизации, стоящих очень прилично даже в пересчете на галеоны, и кепке, под ногами приятно хрустят попадающиеся на пути маленькие веточки, вокруг природа... ну только плеера в кармане не хватает для полного счастья, но увы — магловские штучки здесь не действуют, как и в Хогвартсе. Потом можно, быстро приняв душ, спокойно поработать. После обеда прогуляться по окрестностям вместе с Элин. Почитать книгу. Сыграть с кем-нибудь в шахматы. Повязать — и готовую шапочку отдать домовым эльфам, не рискуя натолкнуться на стену непонимания. Иногда мне кажется, что я попала в дом для престарелых, в палату к ветеранам войны. Гермиона из прошлого наверняка бы озверела от скуки после недели-другой, а я... отдыхаю. И плевать, что стены обиты войлоком на случай. Мне только снятся сны, где я по-прежнему вынуждена вести прежнюю жизнь. Там я брожу по коридорам Министерства магии, сижу в зале суда на слушании очередного дела, или склонилась, заперевшись в своей комнате, над тяжелыми папками с материалами дела, или стою у плиты, помешивая очередной кулинарный шедевр, или... смотрю на мир под углом в девяносто градусов, положив голову на плечо Джинни. Когда я открываю глаза, то не могу понять сразу, где я. И зачем я вообще. И что мне делать дальше. Поэтому я встаю, надеваю магловский спортивный костюм и, наскоро размявшись, бегу свои километры. Наверное, если белку выпустить из колеса, она точно так же будет бегать вперед-назад или просто по прямой, не важно куда, не разбирая дороги. Я не верю, что смогла уехать из Англии, от мужа, от Джинни, бросить прежнюю работу ради того, чтобы вечерами разучивать новые узоры из изнаночных и лицевых. А ещё Элин пообещала, что как-нибудь поучит меня рисовать, что-нибудь простенькое, например, nature morte: грушки там, виноградины, цветы в вазочках, самое банальное. Больше я пока ничего не хочу. Может быть, мне все это осточертеет. Может быть, что-то неуловимо изменится. Может быть, я пойму, какая я была дура, согласившись на подобную авантюру. Впрочем, понимать, какая я дура, мне не в новинку, я этим часто занимаюсь. Нечто вроде хобби. Чхать на все. Мне четверть века, я могу делать ошибки, могу сколько угодно играть в страуса. В конце-то концов, план по личной жизни и карьере я выполнила, пятилетка сдана! С меня хватит. Хватит с меня, правда, — чувств, эмоций, совести, ответственности и рационализма. Утро, а значит, мне пора на пробежку. Гермиона-ушла-в-монастырь-Уизли. * * * — Мне здесь не нравится, — с порога заявляет Берта. Хотя с чисто технической точки зрения до порога она вообще еще не дошла. «Здравствуйте» и «миссис Уизли» — презренные и ненужные формальности. Берте не нравится здесь, и она сообщает мне об этом первым же делом, не успев поставить у двери свой маленький чемоданчик. Легкий осенний плащ застегнут на все пуговицы, волосы, как всегда заправленные за уши, выглядят грязными. Колготки в землисто-коричневых пятнах. Сегодня первый пасмурный день со времени моего приезда, в низинах меж холмов и по берегу озера залегли туманы, накрапывает, в воздухе пахнет сыростью и холодом, этот запах сложно описать, но именно по нему впервые безошибочно угадывается, что лето прошло, хотя вокруг все та же жизнерадостная зелень. Немного похоже на Англию, будто Берта привезла с собой её кусочек. — Пойдем, я покажу твою комнату, — говорю я вместо ответа, ничего лучше в голову не лезет. Моя подопечная вздыхает и послушно плетется следом. Всем своим видом показывая: Берте. Здесь. Не. Нравится. Я могу уговаривать её, просить, умолять, пытаться обмануть или подкупить, втереться в доверие, рассказав трогательную историю о том, как я её понимаю, но факты это не изменит. Берте просто хочется, чтобы я чувствовала себя беспомощной педагогической катастрофой локального масштаба, так, из чувства противоречия. Наверное, для роли духовного гуру и наставника всея проблемных подростков во мне слишком мало сочувствия. Возможно, я и вовсе не готова быть учителем. У меня недостаточно авторитета, недостаточно опыта и вообще — нет никаких прав обучать тому, чего сама не умею, — жизни. Интересно, есть какое-нибудь заклинание, останавливающее мыслетек? Оно здорово помогло бы мне расслабиться и получать удовольствие от происходящего. Я вроде еще и к работе не успела приступить, а уже прикормила с десяток червей сомнения, расписалась в собственной профнепригодности и зареклась ввязываться в подобные авантюры. Маленькие каблучки Берты стучат чуть позади меня. Почему-то сейчас перспектива искать с ней общий язык видится мне не в таких радужных красках, как пару месяцев назад. Пару месяцев назад... все выглядело по-другому и несоизмеримо проще. Не верится, что когда-то совсем недавно Джинни не была беременна. Закрадывается нехорошая мыслишка, что еще два раза по столько же, и Джинни снова будет не беременна. А потом, может, опять беременна. И через девять месяцев снова нет. И опять беременна. Уизли же любят, когда в семье много детей, да и Гарри наверняка не откажется. Она не бросит Гарри, ни при каких обстоятельствах, вдруг понимаю я. Почему-то отсюда, из пансионата для необычных подростков в Бельгии, это куда более очевидно, чем из собственного дома. Ирония судьбы: собственный дом — Нора, по совместительству бывший дом Джинни. Кстати, я даже знаю, что скажет Берта, когда увидит свою комнату. — Такая маленькая. Да, да. До начала занятий у меня есть ешё несколько дней в запасе, но привычка к размеренному существованию дает свои побочные эффекты: от перспективы остаток летних каникул пронянчиться с Бертой на глаза наворачиваются слезы. Она ставит чемодан у изножья кровати и проводит рукой по застеленному покрывалу, подходит к окну и поворачивает ручку, с трудом открывая скрипящие створки. В комнату тут же врывается промозглая сырость, одинокое постукивание дятла да тихое посвистывание какой-то маленькой серой птички, усевшейся на земле под розовым кустом во внутреннем дворике замка. Если бы Берта начала кричать, подпалила бы выбросом спонтанной магии шторы или коврик у кровати, расколотила висящую на стене вырезанную из дерева подарочную тарелку с выезжающим из тоннеля красным поездом и заковыристой надписью «Schweizerische Eidgenossenschaft», я бы просто приняла меры. А так она, облокотившись на подоконник, выглядывает в окно и говорит тихо-тихо: — Я хотела бы остаться одна. — Хорошо, — киваю я. — Через полтора часа обед. Я зайду за тобой в четверть третьего, идет? — Ладно, — Берта ещё раз оглядывается и, расстегнув плащ, небрежно кидает его на спинку стула. На ней тот же свитер с оленями, что и в первый день нашей встречи. Собственно, если бы не настойчивость и свободолюбие Берты, ничего бы не произошло. * * * Нет, нужно отдать ей должное, без эксцессов Берта стоически выдержала в замке аж полтора дня. На следующие сутки — напросилась со мной на пробежку, так как ей скучно. В то утро мы не осилили и пятисот метров на двоих, Берта — потому что в последний раз делала зарядку чаще раза в неделю в детском саду, я — потому что нужно было следить за Бертой. Гарантий, что ей не придет в голову, только я отвернусь, сигануть в ближайшие кусты и пуститься сломя голову в Лихтенштейн, у меня не было. После завтрака она довела Элин до слез, после обеда довела до истерики домовиков, в красках расписав все, что случится с желудком нормального человека, стоит ему только попробовать их ужасную стряпню, а еще через час оказалась на воспитательной беседе у мисс Кристиансен, откуда вышла похожая на обиженного и взъерошенного воробья-нонконформиста. Еще через час я нашла Берту рыдающей на третьем этаже в служебном помещении со швабрами и ведрами для мытья полов. Замок на двери, разумеется, был казнен через пове... сломан через выворачивание наизнанку, точнее. Любимый прием Берты. Хорошо, что на пути ей не попалось препятствий органического происхождения. Для них подобная процедура, как уже было доказано, носит более летальный характер. В процессе короткой беседы выяснилось, что Берту здесь все бесит, она всех ненавидит и, ключевой момент, хочет пирожных — нормальных магловских пирожных, а не волшебных или, упаси Мерлин, сделанных маленькими ручками «этих страшнючих гоблинов». Объяснять ей про домовых эльфов и показывать настоящих гоблинов было явно рановато, поэтому, с небольшим скрипом выпросив разрешение у Ирмы, мы пустились в пешую прогулку в ближайший городок. Полчаса ходьбы от пансионата, но с Бертой мы плетемся минимум час, прежде чем добираемся до маленькой кондитерской. Берта просит целый набор пирожных, я поначалу решаю ограничиться капучино. Пью кофе мелкими глоточками, наслаждаясь мягким прикосновением пены к губам. После второго эклера взгляд Берты теплеет, а я, поняв, что она не собирается останавливаться на достигнутом, заказываю себе две корзиночки — одну ягодную, а вторую с ананасами в сливочном соусе. И, наверное, все в моей жизни наладилось бы и пошло по-человечески, если бы официантка вместо ананасов не принесла бы мне корзиночку с ванильно-сливовым джемом. Сливы я ненавижу, а на ваниль у меня и вовсе аллергия. Остается только, вздохнув, снова подозвать к себе странного вида вертлявую девчонку с подносом.