Чем ты готова пожертвовать ради правды?

      Сегодня прекрасный день. Светит солнце, и его яркие лучи пробиваются в кабинет. Тихо и беззаботно блуждая по столу, они натыкаются на всякие важные бумаги и документы, находящиеся в полном хаосе и творческом беспорядке. После доходят и до золотистой шевелюры с растрёпанной причёской, которая мирно покоится в здешнем раздоре. Пряди торчат в разные стороны, будто бы пытаются найти что-то очень ценное для них. Голова смирно и неподвижно лежала на собранных руках, уткнувшись в них лбом. В неизвестной фигуре читался лишь покой и умиротворение. Белая полупрозрачная рубашка свободного покроя с расстёгнутыми и приведёнными в беспорядок манжетами была на половину расстёгнута. Видимо в кабинете было очень жарко. Сверху была накинута жилетка чёрного цвета. Юбка-карандаш цвета жилетки с элегантным поясом скрывала стройные ножки, спрятанные в туфельки-лодочки такого же, как и юбка оттенка.       Это был мой кабинет.       На стене висел диплом с надписью «За профессиональность в своей специальности награждается Элизабет Хаустил». Да, меня так зовут. Рядом висела фотография. На ней была изображена я, с прибранными крайними прядями волос назад заколкой. На шее виднелась медаль, но достаточно скромная, чтобы соревноваться с олимпийскими. В руках я держала эту грамоту и кубок. Сверху моей одежды был накинут халат, на левой стороне которого виднелся бейдж: «Психолог психиатрической клиники имени Мелинсова Элизабет Хаустил». Я работала в этой психиатрической клинике и была довольна своей работой. Персонал здесь был приветливым и добрым, а по-другому никак – пациенты этой клиники не всегда любили злых людей и, чтобы не вывести их, надо улыбаться. Мою работу можно считать даже опасной. Я переговаривала со столькими психами, от которых мурашки по коже. Мне приходилось выслушивать их рассказы об убийствах детей, своих родных в мельчайших подробностях. А иногда они слишком сильно увлекались, начиная воображать новые убийства, среди жертв которых присутствовала и я. В первое время меня могло вырвать на сеансе, но это в прошлом. Я выработала хладнокровие и иммунитет ко всему этому. Меня уже так просто не заставить бояться. Так же стоит опасаться самих сеансов. Одного психолога убили его же пациенты и поэтому теперь их стали привязывать к стульям. Но я больше не боюсь. Никто не напугает меня.       Оглушительный звон будильника пронёсся у меня в голове. Пора вставать. Я заработалась и опять ночевала на работе. В общем, дома меня всё равно некому ждать - я одинока. Только если собака ждёт меня дома... Никому не интересен психолог в психбольнице. Я потянулась и тут же облокотила голову о руку. Болела голова. Это мигрень. В последнее время так часто бывает. Я задерживаюсь на работе, не дышу свежим воздухом. Еле поднявшись, я направилась в уборную, захватив с собой всё для утреннего умывания: зубную щетку, зубную пасту, косметику и другое из стандартного набора "женской сумочки" (то есть всё, что только можно придумать для ухода за собой).       В зеркале я выглядела как зомби. Эти круги под глазами! Я часто не высыпаюсь, и приходится тратить много времени на макияж, а то я так быстрее своих пациентов напугаю, чем они меня.       Сегодня надо обновить гардероб. На этот раз я надену голубенькую рубашку, серую юбку и серый пиджак, наверное, к этому набору подойдут ещё синие туфли. Ну, вроде, на человека похожа после полутора часа преображений. Так теперь немного прибраться на столе.… Ну, всё документы разложены по папкам. Только я закончила, как в мою дверь постучались.       – Да, заходите, – сказала я жизнерадостно. Независимо от обстановки, он всегда был у меня одинаковым.       – Мисс Элизабет, – в кабинет зашла моя помощница. Она была «серой мышкой»: костюмы на несколько размеров больше, груди вообще нет (возможно, она и есть, но слишком хорошо замаскирована), очки на половину лица, сама она не знает что такое косметика и расчёска. В общем, она меня раздражала всем! – Вас зовёт директор, к нам поступил новый пациент.       – Да, хорошо. Через минут пять буду у него в кабинете, - радостно сказала я и улыбнулась. Дверь захлопнулась. С моего лица спала маска «жизнерадостная трудяга» и показалась маска «задолбали меня все». Как я не люблю новых пациентов. На них надо заводить новое дело, изучать их, голову себе мучать... Хотя, за это мне в общем и платили, чтобы я страдала, не в этом ли смысл всех работ на этой планете? Я глубоко вздохнула, взяла папку с документами и направилась к директору.       Так же я не люблю ходить к директору, потому что он домогается меня. Ему своей жены мало! Извращенец и кобель. По пути я встретила несколько человек из персонала. Они не сильно любят эту работу, но им приходится все выполнять, для того, чтобы платить за дом и еду. Мне жаль их. Как психолог я вижу за «жизнерадостной» улыбкой их настоящие лица. Вот я подошла к двери директора. Вдох, выдох. Стук в дверь.       – Можно? – я заглянула в кабинет. Тот опять болтал без устали по телефону. После перевёл на меня взгляд и попрощался с собеседником.       – Да-да. Конечно! – залился он похотливой улыбкой, - К нам привезли нового пациента, пойдём сразу посмотрим! – и, передав мне папку с делом, повёл в приёмную камеру.       Приёмная камера – комната, огороженная от окружающей среды, без окон, с одной дверью – входом. Стены там серые хотя достаточно светлые, но всё равно давят на тебя, свет, пробирающийся через несколько узких окон под потолком, посередине стол и с двух сторон по стулу. Один из них для пациентов – прибит к полу, с кожаными ремнями на ножках и подлокотниках. Ведь мы не знаем, в какой степени находится наш пациент и какое у него заболевание. Напротив - сидит принимающий (чаще я) и два охранника.       По пути я успела заглянуть в карту пациента, но беглым взглядом ничего не заметила. Скрип и дверь открыта. Я вхожу и вижу, что на стуле сидит мальчик четырнадцати лет, хотя, я точно не могу сказать. Одежду уже поменяли, на глазах повязка из бинтов, лицо не выражает ничего.       – Ну, здравствуй, – как-то неуверенно сказала я и взглянула в карточку, - Ник Верлони.       Я не понимала, что в тот самый момент я поменяла себе жизнь. Всё уже не вернуть. Я больше не буду любить эту работу и психбольницу. Я больше не буду так улыбаться. Я больше не буду жалеть других. Больше я не смогу сказать, что меня никто не испугает. Всё изменилось в один момент. Я больше...