Чем ты готова пожертвовать ради правды?

      Следующий день, полный суматохи, настал неожиданно. После вчерашнего я не стала возвращаться домой, а осталась ночевать в своём кабинете, скидывая всё на навалившиеся дела. Мне пришлось повозиться с маскировкой травмы губы – иначе на меня сразу же легли бы подозрения. Я с печалью посмотрела на правую перебинтованную кисть руки. Как я долго объясняла нашему доктору, почему я повредила руку! Можно было, конечно, скинуть всё на пациентов (у меня частенько бывали такие случаи), но сейчас в больнице проходил осмотр состояния пациентов по возрастной группе и мой этаж состоял почти из всех таких пациентов. Сейчас они были у разных наблюдателей и врачей, поэтому мой этаж пустел, и я не могла перекинуть на травму от пациента. На моём этаже было две возрастные группы: взрослые и подростки. Взрослые заключались от 21 до 45 лет, подростки от 13 до 20 лет. В подростковом звене сейчас имелось всего два пациента: Ник и Джессика. Но из-за недавнего случая вторая находится в изоляторе под присмотром охранников. Значит, подозрение падёт на Ника и он подумает, что я его сдала. Если он так подумает, он разозлится, и я уже не обойдусь одним повреждение кисти. Поэтому я всё скинула на свою неаккуратность, и словно ночью, споткнувшись обо что-то, упала с лестницы. Немного позорно, но врач, зная мой авторитет, опустил фактор повреждения. Теперь я должна ему коньяк. Не такая уж дорогая цена за уважение подчинённых.       Сейчас я опаздывала – в конце недели всегда собирали собрание психологов. В нашей больнице их было 9. Я единственный психолог, имевший целый этаж под своим контролем (у нас было 4 рабочих этажа) и я была самым опытным и «старым» работником этой клиники, т.к. работала здесь с самого начала и больше всех. Я в темпе пыталась найти, что надеть. Мой выбор остановился на шоколадной классической рубашке и молочном костюме, состоявшем из пиджака и клиньевой юбки. Меня устраивал свой костюм, к которому я подобрала кремовые лодочки на изящном каблуке. А что с причёской – я просто заколола сзади крайние пряди заколкой. Ну всё. Впопыхах взяла несколько папок пациентов (в том числе и Верлони), макияж был уже на мне, и побежала на собрание.       Я зашла в кабинет самой последней, но директора ещё не было. Взглядом пробежавшись по сидящим коллегам, я заметила нашего доктора, зама (эти личности почти никогда не являлись на собрание) и ещё одну важную персону – Милиану Шалкинст. Милиана Шалкинст – один из психологов, была вторым влиятельным человеком (после меня) в этой больнице. Она так ненавидела меня за то, что я обладала умом и красотой, а также имела первое место среди всех. Ну и, конечно, из-за того, что за мной бегал директор (меня просто тошнило от него). Эх, ревность. Она была по уши влюблена в эту скотину, которая, кстати, имела жену). Ладно, не важно. Я села на своё место (рядом с Джоном Уолстером и Розали Жольерз – моими коллегами и психологами второго этажа). Меня всё же удивило появление редких личностей на собрании. Я почувствовала, что меня бурит взгляд, и повернулась в сторону соперницы. Всю ненависть и желчь можно было прочитать только по выражению лица. Что мне оставалось делать – я радостно улыбнулась ей в ответ, чем и сильно выбесила. Я умею доставать людей. Если бы не приход директора, она бы порвала мне глотку, но не судьба.       – О, я вижу все в сборе, – проговорил директор, начиная свою реплику, – ну и хорошо. И так, все вы знаете о нашем обследовании пациентов… И началось самое скучное – рассказ о результатах. Я чуть ли не заснула, но это было некультурно. Пришлось часа 2 слушать этот монолог. Я единственная и здравомыслящая личность, которую не интересовала заурядная дискуссия. Я знала, мой секретарь мне принесёт все результаты в распечатанном виде на стол, и не беспокоилась о вслушивании и разборе невнятной речи. После двух часов болтовни я тяжело вздохнула и даже обрадовалась завершению разговора.       – И кстати, я слышал о новом недавнем пациенте, которого привезли две недели назад и отдали под попечение мисс Хаустил, не правда ли? – заинтересовал меня своим вопросом директор. Это меня напугало. Точнее, тон разговора. Все взгляды устремились ко мне. Я начала лихорадочно вспоминать всех пациентов за последние две недели. Мой этаж был почти переполнен, и поэтому было не трудно вспомнить несколько личностей.       Две недели назад…       – Вы имеете в виду Ника Верлони? – осторожно переспросила я. Точно, две недели назад ко мне поступил этот мальчик. Я не забуду это никогда.       – Да, да, именно его. Милиана Шалкинст хотела спросить вас кое о чём… – опять она влезла в моё дело. Ей прям неймётся! Почему она не может отстать от моих пациентов!       – Спасибо за то, что дали слово, – этот скрипучий голос донёсся из стороны моей противницы. Она со скрипом встала и направилась в центр, чтобы все видели её.       – Итак, я просмотрела папку с делом и последние данные пациента, – опять рылась в архивах. Достала уже. Куда она лезет? – и можно сделать вывод, что он психически здоров.       Удар в спину. Тварь, зачем нос суёт не в своё дело? Я знала, что когда-то она залезет сюда, т.к. я не настолько глупа, чтобы писать всё в карточку пациента. Это очень подозрительно, что я держу здорового пациента. Но ведь я не ожидала, что она докапается так быстро. Я встала из-за стула. С силой сжала папку, но этого негатива никто не заметил. Мне с трудом пришлось натянуть улыбку на лицо.       – Да, может у него и проблемы со здоровьем, – продолжила эта сучка, – но держать его у нас, в платной клинике бесплатно нельзя. Наш директор и так взял его по доброте душевной, ну а если он здоров, так почему его стоит держать? Я не вижу каких-либо причин.       Сейчас всё обернулись против меня. Это почти безвыходная ситуация. Как я из неё выкручусь?       – Да, кстати, у меня тоже возник вопрос? – добавил своё «я» директор.       На меня накинулись, как голодные волки. Ну, я здесь работаю дольше всех, даже директор пришёл позже меня. Я потратила много усилий, для того, чтобы иметь авторитет среди других, и из-за какой-то шалавы и суки я не собираюсь терять его.       – Ну, во-первых, это мой пациент и мне лучше знать, здоров он или нет, – твёрдым голосом начала я. На моём лице пропала добродушность. Оно приобрело каменный и уверенный вид, глаза заблестели «другим» цветом, улыбка стала холодной и властной. Этот тон, взгляд, твёрдость не знал даже директор (он здесь сравнительно недавно). Об этом характере знали из присутствующих единицы: наш доктор, старый секретарь и один из психологов. Никому другому сталкиваться в споре со мной не удавалось. И хорошо. Те кто знали – насторожились, т.к. я имею авторитет не просто так. Во-первых, я легко всех рву в тряпки во всяких спорах, во-вторых, за время работы в этой клинике мне пришлось научиться борьбе (уж больно буйными бывают пациенты!), и если что, я волосы могу повыдирать (только Ник смог так открыто меня ударить и я не смогла ему противостоять), ну, и в-третьих, меня уже нельзя было остановить: или я паду или выиграю этот психологический бой, – вам что, работы мало, что вы по архивам лазаете и карты других пациентов рассматриваете, – я начала медленно обходить стол, цокая каблуками по паркету и пугая всех других. Сейчас здесь царила тишина, – я так не думаю . Почему вы решили, что он здоров? Вы общались с ним? Или же вы сидели с ним в допросной и слушали его рассказы? – я вплотную подошла к ней и посмотрела ей в глаза. Мой голос уже имел какую-то долю безумия, холода и власти. В этой больнице я стою выше директора. Она замолчала.       – Я…я, - начала было мычать она.       – Что, вы что-то хотите сказать? А у вас был пациент такого возраста? Нет? Тогда знайте, – голос приобретал звон и грубость, – у меня были пациенты и я знаю, как с ними обращаться! Нельзя судить по их состоянию в первый месяц! Они могут быть вроде как здоровыми, но после выявляются жестокие отклонения от норм! Они становятся психами не сразу! А вы знаете, в каком состоянии привели его в больнице? Наверное, нет? Так вот слушайте, его держали в подвале, привязанным, морили голодом и избивали! Его родители хотели лишить его жизни!!! Если бы ещё немного, и мы нашли труп!! Он попал к нам еле живой! – я уже срывалась на крик и с ненавистью кинула папку на стол, – Он ничего не видит!! И вы хотите сказать, что за две недели он оправился и стал здоровым? Одумайтесь! Или ты хочешь сказать ему «Ты здоров мальчик! И ничего страшного, что тебя чуть ли не убили, морили голодом. Это не важно! Тебя отправят в детдом, и к тебе так же будут относиться воспитатели и твои одногрупники, а после ты никем не станешь, будешь неудачником и опять попадёшь в психушку или же покончишь с жизнью!! Нет, конечно, сможешь стать алкоголиком или наркоманом и продлишь жизнь на несколько лет, но ведь ты здоров!!» Так, да? А я так не хочу поступать. Я хочу, чтобы он вышел из этой больницы нормальным и здоровым человеком. Поэтому, не лезьте не в свои дела, – я закончила эту речь и даже перегнула палку. Тишина стояла в кабинете. Она была раздавлена. Я аж задыхалась и пришлось долго восстанавливать дыхание. Я редко когда повышала голос в этой больнице. После я медленно направилась на своё место. Меня прямо задело её отношение к Нику. Он был психом, и в тоже время его было жалко. Никогда я не относилась так к пациентам.       Я медленно села на кресло. Все с опаской посмотрели на меня – я вырулила из катастрофичной ситуации и наоборот, подняла свой авторитет. Я выиграла этот бой. Она постояла ещё несколько минут и молча вышла из кабинета – это мой триумф. Я еле сдержала победную улыбку и посмотрела в сторону директора. Он был в шоке. Будет знать, насколько я опасна! Он постоял немного и медленно, словно боясь упасть, сел в своё кресло.       – Э..ну..ну у кого ещё какие вопросы? – робко и напугано сказал он.       – У меня, – встал с места доктор, – и тоже по Нику Верлони.       Директор широко раскрыл глаза и вжался в спинку кресла. У многих других была подобная реакция. Они испугались.       – Элизабет, – мягким голосом обратился ко мне наш врач. Вообще, мы были с ним в дружеских отношениях, т. к. он был моим бывшим одноклассником, и я его устроила сюда. Поэтому он не боялся, что я наору на него. Он был прав. Я уже выпустила вес свой гнев на сучку и была спокойна, – насколько мне известно, ты держишь его в камере J13?       – Ну да, – тоном спокойного удава проговорила я.       – Так вот, я заметил некоторые ухудшения в его здоровье. А так же, в связи с наблюдениями, можно сделать вывод, что его зрение возможно восстановить.       – Правда, – удивилась я, откидываясь на спинку стула.       – Да, я даже удивился этому, поэтому советую тебя перевести этого пациента в другую палату. Тем более, я слышал, что соседняя клиника хочет сплавить нам особо буйного пациента и я думаю, эта камера нам пригодится, – лёгкая ухмылка на лице. Всё прекрасно подобрано, сейчас он был уверен, что я переведу. Так же он знал, что у меня остались только VIP–палаты. Наверное, он специально подговорил эту сволочь возразить о пациенте, чтобы я сорвалась и напугала директора. Теперь он точно мне не откажет…       – Гадёныш… – прошептала я, а он понял это по моим губам и улыбнулся в ответ.       – Только вот, – начала я, – у меня остались только VIP–палаты… Что мне делать? – наиграно сказала я.       – Ничего страшного, – неуверенно и боязливо сказал директор, – если так нужно, то пусть будет, – я думаю, на этом закончилось наше собрание.       Все с опаской разошлись, а я осталась в коридоре ждать этого врача.       – Ах, ты сволочь, – проговорила я, встретив этого продумана.       – Ну а как ты думала, что я упущу шанс получить больше?       – Конечно нет, ведь переведённый пациент в данную палату становиться автоматически особенным и значит ко всем следящим за ним будет причисляться дополнительная доплата…       – Поэтому нужно было согласие…и тем более, реально к нам переводят какого-то пациента на твою душеньку…       Он пошёл дальше вперёд, а я остановилась у окна. Вот он еврей! Ладно, надо сказать о переводе в другую палату Нику.