Сердце из прошлого.

Я лежу на койке и смотрю в никуда, ведь больше ничего вокруг не имеет значения. Боль в ноге потихоньку стихла, но лучше бы именно эта боль отвлекала меня от мыслей. Где-то на полу валяются скомканные бумаги о подтверждении смерти Кристины. Они соответствуют мне. Полностью. В комнату пытаются проникнуть лучи солнца, но тучи стремительно загораживают их прежде, чем они успевают добраться до призмы моего окна. Запах сирени за окном пробивается в нос и отдается сладкими воспоминаниями о счастливом времени в Товариществе с Трис. Горькая правда в том, что все уже никогда не будет как прежде, и еще одно слезливое утро, и еще один замкнутый круг. – Привет, можно? – голос раздается за пределами сознания о том, что происходит здесь и сейчас, и кажется, что я схожу с ума, – Тебе уже надо выходить из этого состояния, Тобиас. Кристину тоже можно вернуть. У нас же есть формула и все, чтобы дать ей жизнь снова. Ты не виноват в том, что произошло. Никто не виноват. – Чего тебе надо? – я говорю, отвернувшись к стене, пытаясь сделать свой голос как можно менее дрожащим. Так я делал, будучи в одном доме с Маркусом. Становится еще тяжелее. Становится еще больнее. Эта взрывная смесь заставляет меня прижаться к стене еще ближе. Я почти сломан. – Тобиас, каждая минута, что ты здесь, может навредить и Трис, и Кристине, – голос Калеба звучит очень твердо, он выдыхает приторно горький вкус сочувствия и продолжает, – Или ты немедленно встаешь и слушаешь меня, или даже не думай о дальнейшем сотрудничестве. Что тебе важнее – плавать в море жалости к себе, постепенно утопая в волнах эгоизма, или все изменить и выплыть на сушу? Страх за Трис и Кристину приводит меня в чувство и трезвит разум. За эту долю секунды успевают пронестись в голове мысли, от которых уже тошно. Они идут четким потоком, будто бы заранее отрепетировали свой марафон у меня в мозгу. Кажется, лучше бы я воспользовался сывороткой альтруистов. Кажется, с меня хватит. – Что с ними может произойти? – я поворачиваюсь к Калебу и смотрю в его потухшие глаза, полные тоскливой радости оттого, что я почти принял решение, выгодное для нас обоих. – Никто не знает, потому что никто там не был. Но не думаю, что они смогут там надолго задержаться. По крайней мере, так гласят священные писания. А так, только тебе предстоит это узнать, – он делает паузу, тяжело сглатывая ком в горле, и добавляет, – Только, если ты этого захочешь, Тобиас. Я на минуту задумываюсь. Кажется, уже больше, чем на минуту. Кажется, Калеб продолжает сверлить меня взглядом, изучая каждую царапину на моем лице. Он хочет одного. А чего хочу я? Это решение может меня убить. Я могу стать причиной своего краха в один момент. Страшно? Нет. Ведь так будет нужно. Никто в этом не будет виноват. Кроме меня самого. Это ведь мое решение, и я его принял. Я устало откидываюсь на кровать и мягко улыбаюсь Калебу. Его зеленые глаза загораются, как свет светофора, который говорит: «Пора, поехали!». Назад пути нет, отсчет пошел. Как всякая бомба, эта убьет все и вся, если ее не обезвредить. А обезвредить ее получится только действием. Моим действием. – Когда начнем? – мой голос звучит решительно. Солнце пробивается в комнату сквозь завесы туч. Скоро все начнется. А может, скоро все закончится. Мы с Калебом сидим в его белоснежной лаборатории, он набирает бесконечные коды и пароли ко всему, что нас окружает: к двери в лабораторию; к ящикам, в которых хранится подробное описание того, как сыворотка может реагировать; к сейфу, в котором хранятся ингредиенты для сыворотки и она сама. Он, наконец, ее достает, набирая последний код при открытии и при закрытии. – Итак, на тебя сыворотка должна действовать без особых побочных эффектов. Легкое головокружение и потеря в пространстве характерно для человека, который окажется в руках смерти. Как только сыворотка распространится по твоему телу, ты почувствуешь себя не лучшим образом, поскольку все процессы в твоем организме начнут замедляться, а затем и вовсе остановятся. Главное – расслабься и ни о чем не думай. Мозг будет работать до последнего, и велика вероятность того, что ты увидишь, так называемый, «свет в конце туннеля». Когда ты будешь находиться на пороге смерти, твой мозг перестанет функционировать во всех областях, кроме тех, что предназначены для выживания. В том числе, тогда все еще будет работать зрительная кора, и тебе будет казаться, что ты видишь источник света в царстве тьмы. Дальше науке не известно, что тебя ждет. Но в конечном итоге, перед тем, как очнуться, перед твоими глазами «пронесется вся жизнь». Не пугайся, это не предсмертные видения, как считает большинство. Это будет потому, что твой мозг будет в состоянии полуготовности, обрабатывая не реальность, а память. Смерть – темная неизвестность, но я уверен, что ты справишься. Тебе все понятно? – Да. Конечно. А как ты узнаешь, что мне пора возвращаться обратно? – К тебе будут подключены специальные провода, отображающие примерную ситуацию в твоем сознании на монитор. Весь твой организм отключится, кроме одной части головного мозга, которая отвечает за чувства, она нам и поможет. Как только процессор покажет, что степень удовлетворения полна – это будет означать, чтобы ты нашел Трис и Кристину. Тогда вас всех и вытащим. Если только все пойдет по плану, никто не знает, что будет там – за пределами реальности. Еще вопросы? Я мотаю головой и смотрю на бурлящую черную жидкость на столе Калеба. Выглядит неприятно. – Тогда тебе придется лечь на, так сказать, операционный стол. Я подключу к тебе провода. Они вначале ударяют током, не волнуйся. Чем меньше волнения – тем меньше напряжение тока. Я соглашаюсь и покорно иду к столу, обитому мягкой тканью бежевого цвета. Такой цвет меня чуть-чуть успокаивает, но это словно одна песчинка в огромной пустыне волнения. Мои руки дрожат, и я сжимаю их в кулаки с неимоверной силой, чтобы прекратить это. Ноги становятся свинцовыми и подкашиваются, когда я встаю перед местом, куда должен лечь. На секунду думаю, а правильно ли то, что я делаю сейчас? Потом понимаю, что даже если неправильно, я уже никуда не смогу уйти. Калеб возится с сывороткой и набирает ее потихоньку в шприц. Я ложусь на койку и проваливаюсь в мягкости ткани. Приятно. Комфортно. Странно. Затем закрываю глаза, делаю несколько вдохов-выдохов и жду, когда Калеб подойдет ко мне со шприцом. Постепенно я успокаиваюсь, а воспоминания о Трис помогают мне совершенно расслабиться. Теперь я лишь жду, ведь больше ничего не остается. – Так, смотри, это провода, которые сейчас я прикреплю к тебе. Без волнения, Тобиас, тебе же будет лучше. Он держит провода и смотрит на лист бумаги, на котором показаны точки, где должны быть провода. Наконец, он достает один из них. Очень быстро и ловко провод утыкается мне прямиком в лоб, покалывая и обжигая кожу. На деле, с ней все в порядке, это я знаю, но ощущения не из лучших. Остальные провода разбрасываются по телу, которое уже совсем скоро станет полумертвым. С каждым новым проводком, боль усиливается, несмотря на то, что я пытаюсь справляться с волнением, как могу. В конце концов, все мое тело пронизано железными иглами боли настолько, что я не могу вздохнуть и с трудом открываю глаза, чтобы посмотреть, сколько еще проводов в руке Калеба. Один единственный. Надо потерпеть. Я опускаю ресницы. Не хочу смотреть, для чего он предназначен. И не собираюсь. Вдох. Выдох. Последнее резкое движение, и провод втыкается мне в самый гипофиз, обездвиживая и парализуя полностью. Резкая боль переходит в тупую. Пытаюсь зажмурить глаза, как можно сильнее, но слезы выпрыскиваются моментально, и я не в силах их остановить, поскольку не могу пошевелить свинцовыми конечностями. Смотрю на Калеба в надежде, что он что-то скажет, мне это нужно, но он лишь надменно холодно смотрит на меня и молчит. Это было мое решение. Назад пути нет, Тобиас. Постепенно боль начинает угасать, и я уже могу смахнуть влагу со щек. Еще пара минут, и все проходит. Я окликаю Калеба. – Ничего себе, быстро ты справился. Нормально себя чувствуешь? Окей. Теперь нам придется с тобой ненадолго попрощаться. Ты… Ты готов? Я поднимаю уголки губ, лицо болит, но мне плевать. Я не думаю больше о последствиях. Теперь в этом нет смысла. – Полностью готов. Калеб достает шприц и протирает мою шею антисептиком. От каждого прикосновения у меня пробегают мурашки по коже. Хоть боль и стихла, но лучше бы до меня не дотрагивались, ведь она зарождается вновь. – Помни все, что я тебе говорил. Ты запомнил? Хорошо. Самое главное – найди мою сестру, найди свою девушку, найди Трис. Я верю в тебя и в то, что все получится. – Спасибо. Он хлопает меня по плечу и улыбается. Затем я чувствую, как в мою шею входит острая игла. По телу разливается жидкость, и по мере ее приближения к органам, я чувствую, как плохо и до жути больно мне становится. Она разливается обжигающей кислотой по моему телу, и я не в силах сдерживать крик. Я кричу, пока могу это делать и слышу, как мой голос разрывает тихое пространство лаборатории. Я хочу сжать кулаки, чтобы сдержать боль, но они становятся неподвижными. Тогда я снова хочу закричать, но понимаю, что мой рот сомкнулся, и я не могу даже этого. Остается только терпеть. Ощущение, что в меня вонзают тысячу ножей одновременно, убирать их, судя по всему, тоже никто не собирается. Хочется изворачиваться и корчиться от боли, но все мое тело уже парализовано. Сыворотка смерти распространилась по нему. Она уже начала замедлять все мои процессы в организме. Говоришь, Калеб, немного неприятно? По шкале от 1 до 10, я бы дал этой боли всепоглощающую и огромную 10! Я мучаюсь в таком состоянии еще несколько минут, лихорадочно пытаясь справиться с ним. А затем понимаю, что ничего не происходит более. Мне не хочется кричать, кривиться от боли, ведь она ушла. Я по-прежнему ничего не чувствую, по-прежнему ничем не могу пошевелить. Обвожу глазами комнату и понимаю, что пропускаю вдох. Затем еще один. Мое дыхание пропадает. В грудной клетке раз за разом чувствуются маленькие уколы от каждого пропуска. Я умираю. Я слышу свое дыхание. Этот ужасный звук с редкими булькающими вздохами. В конце я перестаю поглощать воздух и даю себе отключиться полностью. Мои глаза все еще остаются открытыми. Хватит бороться. Последний вдох. Последний выдох. Пока не отключился мозг, я буду считать. Раз. В глазах начинает мутнеть. Головокружение. То, о чем говорил Калеб. Потолок кружится. Фокусирование на предметах пропадает. Я различаю шепот Калеба, но слов разобрать уже не могу. Я утопаю в ткани кресла, словно в огромном цунами. Оно убьет меня, в любом случае. Надо продолжать считать. Два. Я задыхаюсь, но не могу ничего поделать. Я не могу дышать. Горло сдавливают тиски, слышу ужасный хрип в нем, будто бы меня погрузили в какую-то вязкую среду. Руки бледнеют на глазах, они холодные, и я это ощущаю. Я чувствую жуткое давление, будто бы на меня опустили огромное количество гирь, и будут их держать, пока в моем теле не останется воздуха совсем. Три. Страшно. Холодок пробегается по моей коже, и я все еще его чувствую. Мыслей становится меньше. Из моего нутра доносится легкое потрескивание, какое бывает при гаснущем огне. Я чувствую, как жизнь вытекает из меня, слышу вновь и вновь ужасающие звуки от себя самого, но теперь уже громче и отчетливее. Четыре. Теперь уже не чувствую. Ничего. Даже страха. Все потеряло чувствительность. Меня заполнило что-то холодное. Оно перемещается от ног к голове и сосредотачивается именно там. Пять. Темнота. Я понимаю, что исчезаю.