Fake

Дела в Кукольном доме шли лучше и лучше: сомнительный с моральной точки зрения бизнес процветал, отчего у Куроко появлялось все больше работы. Многие могли бы позавидовать его терпению, но и оно не было безграничным: регулярно засиживаться до ночи было тяжело, причем не только физически. Поэтому сидя субботним утром с огромной чашкой чая, он надеялся, что еще минимум два дня его никто не побеспокоит. Разумеется, напрасно: Акаши, который жил на работе и дышал ею же, позвонил на нерабочий телефон. Голос его звучал не официально, но требовательно: – Он слышит? – Нет, – Куроко оглянулся на дверь. – Он на втором этаже. Что-то случилось? – Я переключу тебя на лабораторию, там расскажут. Хочу сразу сказать: не думай сопротивляться. Куроко похолодел. В трубке раздался тихий щелчок, за которым последовал незнакомый женский голос. Она представилась, но Куроко не запомнил имени, и сразу затараторила: – У нас новый клиент, еще богаче обычных. Платит тройную цену за аренду куклы со шрамом на лице, с настоящим шрамом. Он тяжело выдохнул и встал, начиная ходить по комнате. Акаши не мог заранее этого знать, но Куроко был уверен, что он с большим любопытством, если не удовольствием, наблюдает за развитием событий. Девушка по телефону продолжала, не замечая его молчания: – Вы представляете, как нам повезло? Так что к вечеру Десятый вернется домой... «Его дом здесь». Это было ясно как день, но еще яснее было то, что вечером Кагами здесь уже не будет. – ...А потом мы отправим его на восстановление, так что он вас еще долго не побеспокоит. Если все пройдет удачно, то никогда, – радостно закончила лаборантка. Первый раз Куроко захотел, чтобы у Кагами не все прошло удачно. Как назло, в этот момент он протопал вниз по лестнице. Времени на размышления не оставалось. Он неловко попрощался, положил телефон и взял обеими руками чашку с кофе. Нужно было разобраться с эмоциями, и сделать это быстро. Разве не этого он хотел с самого начала? Чтобы Кагами покинул его. Причём обстоятельства сложились как никогда удачно: его не уничтожат, просто перепишут. Сотрут и перепишут, но при этом он останется собой – инструментом для выполнения чужих прихотей. Куроко похолодел, представив себе человека, который пожелал куклу с изуродованным лицом. За ним будут другие, и кто знает, что они сделают с Кагами. Сейчас он стоял в дверях, голый по пояс, вытирал мокрые волосы полотенцем и приветственно улыбался: – Выспался? Сходим куда-нибудь вечером? У них не будет вечера. Есть только скоротечное сейчас, и его-то Куроко собирался использовать на полную. Он со скрипом отодвинул стул, стремительно подошёл к слегка удивлённому Кагами, за шею притянул его к себе и поцеловал. Он закрыл глаза, чувствуя, как сильные руки обнимают его тело. Всё было незнакомо: тёплые губы с привкусом мяты, низкие довольные стоны в его рот, гладящие по спине ладони. Кагами подхватил его и усадил на стол; Куроко обхватил его ногами и почувствовал твёрдый член под тканью домашних штанов. Их поцелуй стал более глубоким, нежные прикосновения сменились страстными. Куроко застонал и потянулся к своей рубашке – расстегнуть, снять, быстрее. Кагами понял его и прервал поцелуй, чтобы помочь. «Он тебе не принадлежит», прозвучал в его голове голос, подозрительно напоминающий Акаши. Пуговицы россыпью брызнули на пол. *** Разговоры оставались разговорами, но отменить сделанное словами было невозможно. Молчание в их разговорах стало постоянным, крайне неприятным обитателем. Порой срываясь друг на друга по мелочам, Кисэ и Аомине не заговаривали о главном, ведь, казалось, и так все сказано. Неделя шла за неделей, и сохранять видимое благополучие их отношений становилось легче. Развязка наступила раньше, чем они ожидали. Солнечным субботним утром, пребывая в хорошем расположении духа, Кисэ крутился по квартире в поисках какой-то мелочи и периодически говорил с сидевшим на самой дороге Аомине. Он говорил слишком много, чтобы заметить это сразу, но после третьей оставленной без ответа реплики не выдержал и бросил в Аомине баскетбольным мячом. – Ты меня слышишь? Я говорю, ты собираешься? – Я не пойду играть, – пробубнил он неохотно, открывая спортивный журнал. – Сходи один. Это была их традиция – с самой школы по субботам играть на площадке. Аомине фыркал, ворчал, возмущался, что никто не может превзойти его, но никогда не отказывался. А теперь он пожал плечами и закинул ногу на ногу, показывая, что никуда не собирается. – Почему? – ровно спросил Кисэ. Он должен был услышать это. – Мне там скучно, на стену лезть хочется. Ты же знаешь, победить меня могу… – Только ты, – закончил Кисэ. – Да тебе всю жизнь скучно, сколько тебя помню, еще в школе жаловался. Никто не может победить Аомине Дайки, только он сам, – передразнил он, подхватывая спортивную сумку. И только тогда Кисэ заметил, что Аомине давно отложил журнал и уставился в одну точку, криво улыбаясь. – Что? – спросил он слегка раздраженно. – Победить меня мог только он, – негромко сказал Аомине. В его голосе не было ни сожаления, ни грусти, только легкое удивление, словно он сам только что понял нечто очевидное. Кисэ нахмурился и скрестил руки на груди: – Кто «он»? Аомине закинул ногу на ногу и так же тихо заговорил: – Помнишь, ты летом уезжал на неделю? Они ни разу не говорили о том, что случилось летом. Просто со временем Кисэ начал забывать о своей идее развлечь любимого человека, обернувшейся грандиозным провалом, а сам Аомине перестал вести себя, как кот с виновато поджатыми ушами. Их звонкая ссора не окончательно забылась, но отошла в недавнее прошлое. Но никуда не делась изначальная причина их ссоры. Видя, что Кисэ слишком долго молчал, Аомине продолжил сам: – Так вот, эту неделю мне не было скучно. Он пожалел об этих словах, едва они сорвались с губ. Но Кисэ уже их услышал, и сумка выпала из его рук. Молча глядя на Аомине, он на секунду задумался, не рассказать ли ему правды. Что гениальный соперник не был даже человеком в полном смысле этого слова и задумывался, как дорогой подарок. – Не было скучно, да? – Кисэ слышал свой голос будто со стороны. – Уйди, пожалуйста. Я не хочу тебя видеть. – Подожди, – Аомине встал, поднимая ладони в примирительном жесте, – ты не дослушал. – Я достаточно услышал. Я знаю тебя насквозь, Дайки, и ты меня тоже, – он едва сдерживал желание изо всех сил ударить Аомине, не зная наверняка, сможет ли остановиться в этот раз. – Не оправдывайся, пожалуйста. – Я не оправдываюсь. Он обыгрывал меня, раньше это никому не удавалось. Вот и все, – Аомине пытался его успокоить, но слова шли все не те, и Кисэ сделал пару шагов к двери, задетый еще сильнее. – А больше он ничего с тобой не делал такого, что никому не удавалось? – прошипел он. – Да что ты о нем вспомнил-то? – Аомине начал повышать голос. – Это ты о нем вспомнил, – Кисэ, наоборот, говорил все тише. Старая рана открылась, и сразу вспомнилась жгучая ревность, боль от предательства и злость на самого себя: ведь если бы не подпустил к Аомине эту куклу, все дальше было бы хорошо. Или нет? Сейчас он мог только выплескивать свои эмоции на того, кто был их причиной. – И проблема здесь не в баскетболе, а в тебе, Дайки, – сказал Кисэ необыкновенно спокойно. – Я пытался, ты сам видел, я давал тебе второй и третий шансы, но мир не вокруг тебя вращается. – Я так не считаю, – вставил Аомине, потирая шею: во многом Кисэ был прав. Он множество раз вел себя не лучшим образом, и не каждый раз потом извинялся. Когда-нибудь должно было прийти время платить по счетам, и сейчас он был вполне готов. Этот тихий Кисэ очень отдаленно напоминал любимого, знакомого и родного – кричащего, смеющегося, громкого и незаменимого. Со всеми другими версиями Кисэ у них получалось найти общий язык, но этот выглядел так, словно выбора не было. – Не перебивай меня, – попросил Кисэ. – Ты эгоист, в этом я тебя не обвиняю. Но ты мог хотя бы попытаться, хотя бы иногда выбирать слова? – Ты… устал от меня, да? – Аомине не ответил на вопрос, это и так было понятно. Кисэ всегда справлялся с его выходками, но он не был обязан терпеть их бесконечно. Сейчас он только кивнул и переступил с ноги на ногу, не решаясь задать последний вопрос. – Тогда давай я съеду отсюда, скажем, на неделю? Кисэ нервно усмехнулся. – А потом что? Я не кукла, мне память не сотрешь. Аомине непонимающе нахмурился. Кисэ неопределенно махнул рукой и продолжил: – Делай, что хочешь. Я пойду, раз все равно собрался. Сжав зубы, чтобы не добавить чего-нибудь, о чем потом будет жалеть, он вышел из квартиры. Хуже боли от сказанных слов было только фантомное, неуловимое чувство вины, и в течение дня оно только усилилось. *** Когда они заходили в здание старого кинотеатра, было солнечно, но пару часов спустя небо заволокли тяжелые низкие тучи. Кагами покосился на Куроко: – Вот видишь, я был прав. После следующего сеанса мы бы точно опоздали. После утренних событий он повеселел и расслабился, решив, что теперь их отношениям точно ничего не грозит. Куроко вздрогнул, поймав себя на мысли о том, как не хотелось теперь отпускать куклу. Он был ненастоящим, но искренним. Фальшивым, но любящим. В конце концов, к ночи его уже не будет и, если (не?) посчастливится, навсегда. Не нужно будет врать себе и другому человеку, не нужно будет следить за каждым сказанным словом, потому что любая его ошибка может послужить спусковым крючком, и воспоминания в голове Десятого смешаются в кашу, а дальше – как повезет. Однажды, будучи на менее высокой должности, Куроко видел, как два крепких лаборанта с трудом тащили по коридору такую «вспомнившую» женщину. Она вырывалась, как заправский боец, кричала что-то про своего брата и просила отпустить, хотя вряд ли убежала бы дальше порога Кукольного Дома. Кагами шагал рядом с ним и встретил взгляд Куроко с теплой улыбкой. Они встали на перекрестке – до дома было далеко, но остановка эта была необходима. Краем глаза Куроко заметил неприметный для посторонних, до боли знакомый серый фургон, на котором возили кукол. Он проехал чуть вперед и остановился; боковая дверь открылась в ожидании. Значит, другой возможности попрощаться у них не будет. В груди тяжело кольнуло, и словно отзвуком этой боли небо рассек близкий разряд молнии. Секунду спустя за ней последовал гром, и Кагами позвал его, перекрикивая грохот: – Пошли, сейчас польет! – Подожди, – Куроко потянул его за рукав. – Я должен кое-что тебе сказать. Он глубоко пожалеет об этом, но потом. Когда Акаши, скорее всего, вышвырнет его из Кукольного Дома и из страны. Когда его жалкий, наспех составленный план провалится. Когда неустойчивое равновесие, в котором находилась его жизнь последние несколько лет, полетит к чертям вместе с мечтами, планами, и финансовым положением. Кагами продолжал смотреть ему в глаза, терпеливо ожидая. В свете закатного солнца, еще не скрытого тучами, его шрамы горели алым, как совсем свежие раны. Но Куроко так и не успел произнести заготовленные слова, потому что их прервал незнакомый голос: – Ты чертов ублюдок! Аомине не мог поверить своим глазам. Именно сегодня, именно в этот чертов день. Он на всякий случай моргнул, чтобы не ошибиться. Нет, всё верно: он стоял здесь, совершенно невозмутимый, и вежливо, слегка растерянно улыбался. Он мало изменился со дня их первой встречи, вот только лицо. На спокойном лице – следы глубоких порезов, поджившие, старательно скрытые. Аомине вдохнул, выдохнул. Добавил: – Давно не виделись! И, слыша, как охнул стоящий рядом Куроко, с разворота ударил Кагами в челюсть. От неожиданности тот чуть не упал, и Аомине в первый раз удивился. – Забыл уже, а? Забыл, сука? – он был слишком зол, чтобы кричать. Слишком устал, чтобы справиться с собой. Кагами сидел, ощупывая лицо на предмет повреждений. Разбитая губа – едва ли достаточная цена за все, в чем он был виновен, но Аомине не собирался продолжать. Его все еще поражало то удивление, с которым его… с которым Кагами смотрел. – Он не помнит, – тихо сказал Куроко, садясь рядом с ним на колени и протягивая белый носовой платок. – Извините, он вас не помнит. Вокруг них уже собралась толпа: центральный район в субботу вечером был полон людей, ищущих хлеба и зрелищ. Куроко видел, что серый фургон медленно, но верно приближается к ним, сигналя зевакам. Времени оставалось меньше и меньше: видимо, они решили забрать куклу, пока проблема не стала серьезной. – Извините, – повторил Куроко. – Я не могу вам этого объяснить. – Я должен его помнить? – в Кагами наконец проснулось возмущение. Он уже встал и отряхнулся. – Еще бы нет! – огрызнулся Аомине. Серый грузовик остановился напротив, и в этот раз открылись и боковая, и передняя дверь. Два человека в таких же серых костюмах встали плечом к плечу, ожидая. Куроко прерывисто вздохнул. Прогремело еще раз, и на щеку шлепнулась первая крупная капля. У него не было никакого желания разбираться с бывшими клиентами Десятого, каким бы разочарованным не казался этот парень. В конце концов, он должен быть в курсе, что куклам стирают память, разве нет? В момент заключения договора правила объяснялись вслух и достаточно подробно. Поэтому, оставив незнакомца стоять посреди дороги – совершенно пораженного, уже не агрессивного, скорее расстроенного – Куроко обратился к Кагами с вымученной улыбкой: – Ну что, поехали? – Куда, домой? – Кагами с готовностью взял его за руку, но не сдвинулся с места, когда Куроко потянул его к машине. – Да, домой. В Дом, – последнее предложение он произнес тихо, для самого себя. Металлическая дверь за ними закрылась с тихим щелчком, и так же бесшумно фургон тронулся с места.