Rat Salad

1204 по юлианскому календарю год для Венгрии был годом войны. Брат шел на брата, земля щедро обагрялась кровью, и мои родители, Бениэмин Чёрный (от него я унаследовал свои волосы и лицо) и Наркиса, моя мать, решили, что настало идеальное время сотворить наследника. Того, кто отправится сеять семена смерти дальше. Тебя может удивить тот факт, что вампиры рожают детей. Сейчас это действительно находят старомодным - куда проще выбрать смертного, провести над ним обряд, и... Технически тот, кто делает тебя вампиром, становится твоим родителем. Поэтому совершенно нет необходимости находить себе вампиршу и ждать несколько лет, пока она не родит для тебя твое собственное маленькое чудовище... Как бы там ни было, Бэниэмин возжелал смешать свою черную южную кровь с кровью белой, как мрамор, Наркисы, надеясь получить красивого, благородного отпрыска. Тогда не знали ничего о доминантных генах, так что получился я. Вампирам не свойственно держаться вместе – мы довольно снобистский народ, невыносимый, если честно, и жить бок о бок нам трудновато. Так что я немного подрос и покинул отчий дом. Отправился во Фландрию (где и познакомился с этим классным ученым вампиром, который дал мне черепа и зародил во мне тягу к науке), послонялся там немного, поучил язык, попил крови. Фламандское восстание я застал как раз вовремя. Было довольно брутально. Родители не ошиблись со временем - войны были буквально повсюду, только и успевай подхватывать еще теплые тела. Кровь лилась рекой. А потом началась тоска. Черная смерть. Тебе это говорит о чем-то?.. Судя по твоим глазам, нет. Чему вас вообще учат сейчас в школах?! Atra mors, чума... Она охватила Европу мгновенно, как пламя. Говорят, вампирам можно пить чумную кровь. Ничего не будет. Но это так мерзко, что даже сейчас, спустя века, у меня горло сводит. Я поспешил к местам, где черная смерть еще не развернулась. Но она шла за мной по пятам. В Англии я какое-то время чувствовал себя спокойно, но она и там настигла меня. Я на тот момент уже смыслил кое-в чем, поэтому смог быть полезен людям. Никогда не забуду эти прекрасные годы. Представь себе - вымершие, пустынные площади... Монархи и богатеи прячутся в своих каменных замках, а деревянные ветхие лачуги бедноты источают смрад смерти, ужаса и отчаяния. По улицам метет холодный, удушливый ветер с кисловатым привкусом разложения и стухшей крови. Трупные ямы забиты до самого верха... И среди этой черной пляски, этого жестокого триумфа смерти иду я. Я находил живых людей. Говорил, что я лекарь. Лечил их. Они целовали мне руки, падали на колени, предлагали все, что у них было, но я не нуждался ни в каких богатствах. И знатный вельможа, и бедный чесальщик шерсти, и король, и распутная шлюха - все могли дать мне только одно. Я просил у них ребенка. Чистого и невинного. Я не был чудовищем, не подумай - всем я предлагал выбор. Стать такими же, как я, или умереть. Почти все выбирали второе. Церковь тогда сильно держала их за... В общем, они не хотели поджариться в аду. И поэтому я убивал их, как они и хотели. И шел дальше. Лечил, убивал, пил кровь. Учился медицине, алхимии и эзотерике. Последнее в итоге вылилось в несколько удобных заклинаний, которые я люблю использовать, да пару знакомых ведьм из Европы и Америки, с которыми можно почесать языком, если что понадобится. Не зацепило меня. Алхимия так вообще оказалась чушью. А вот медицина... Она стала моей первой любовью. Когда чума отгремела, я занял пост ученого в университете Парижа. Занялся, конечно же, медициной. Там тоже нельзя было долго светиться - жаль, но проклятые католики затащили бы меня на костер или бросили бы в тюрьму, если бы заподозрили неладное, а мне этого совсем не хотелось. Мир тогда был довольно тесным, и путешествовать особо не получалось. Я тусовался то там, то тут, изредка участвуя в войнах и походах. Это и правда было весело. Убить тебя не могут, крови вокруг хватает, да и развлечение какое-никакое. Но это время я помню смутно. Потом пошла охота на ведьм, я побыл немного в шайке инквизиторов, но в итоге решил, что это слишком уж глупо. Они были те еще придурки. Правда, плюс от этого все-таки был - удалось знатно покутить с так называемыми "ведьмами" (как ты понимаешь, настоящих там почти не было, в основном - просто симпатичные крестьянки). Некоторых я обратил в вампирш - они явно считали, что терять им больше нечего. А одну - красивую, как смерть, всю белую, как моя матушка, - отдал старухе-оборотню, что превращалась в кошку и носилась на шабаши, пока была молода. Она, эта белая женщина, была, наверно, единственной, кто оставил в моем сердце шрам. Занялась со мной любовью прямо в темнице, затем, услышав мое признание, увидев мои зубы... Расхохоталась мне в лицо. Она не была ведьмой. Просто гордой, уверенной женщиной. Сказала, что презирает вампиров, и что я могу убить ее, но скитаться до Страшного Суда и пить кровь людей она не станет, нет. Я действительно чуть не убил её, но она была такой восхитительной... Так что я отдал ее старухе. Второй (и последний) раз мы с ней встретились уже во Вторую Мировую. В самом-самом конце. И она в тот раз снова затащила меня в кровать, исцарапала всю спину (а когти оборотня для вампира - это, ну, весьма неприятное дело), а затем сказала, что я мерзкий упырь. Так и сказала, из чего я понял, что киска скрывалась какое-то время в Венгрии, совсем неподалеку от моего семейного гнезда. Но после нашей первой встречи я сразу поехал в Японию. Зачем? Ну, Европа успела мне изрядно поднадоесть. К тому же, ум требовал расширения горизонтов. Столько новой, еще не виданной нечисти! Демонов, богов!.. Там, в Киото, у подножия горы Курама, я встретил Роуза. Тогда его звали иначе. Ну, да и меня за всю жизнь как только не звали, так что это неважно. Роуз тогда только вышел из детского возраста, было ему лет четырнадцать, а то и меньше. Рыжий, быстрый, юркий и очень веселый. Он был европейцем - настоящим, коренным ирландцем, который приехал со своими родителями и сестрой в Японию пару лет назад. Бегло говорил на японском, неплохо учился в школе и умел готовить такой вкусный чай... Его отец был послом. Они жили в красивом доме около озера, за которым начинался густой, мрачный лес, где я гулял ночами, любуясь полной луной. В этом лесу жили оборотни, кицунэ. Кицунэ - исключительно эндемичный вид оборотней, которые появились в Японии гораздо раньше, чем родился мой отец. Это лисы - иногда с одним хвостом, иногда с двумя или с тремя, а то и больше, зависит от древности рода и их магической силы. В отличие от волков, эти оборотни не имеют никаких предубеждений против вампиров, поэтому они не трогали меня, и я был в безопасности. Но Роуз... Помню, когда в последний раз видел его человеком. Он уходил гулять в лес. Солнце уже садилось, и я собирался составить ему компанию на прогулке, но какое-то глупое дело заставило меня оставить его одного. Я предупредил его, чтобы он оставался дома, пока я не вернусь за ним. Он обещал, что послушается. Сидел на пороге дома в своем кимоно, хитро глядя на меня и искренне улыбаясь. Я поверил ему. И зря. С мальчиком случилась беда. Когда солнце село и я вернулся к дому, его там не было - только чашечка из-под чая стояла на каменных плитах. Его сестрёнка играла на пианино в комнате. Я видел её тоненький силуэт, склонившийся над клавишами. Я постучал, не входя в дом, и позвал – Уна! Она вышла, вежливо поздоровалась со мной, сказала, что брат убежал гулять, а родители ушли на какой-то прием. Думаю, она испугалась, потому что увидела, что я показал зубы. Но ведь я тоже испугался... За столько лет я научился чувствовать беду. Я бежал по лесу, выкрикивая его имя. Бежал все дальше и дальше. Луна была полной и желтой, как глаза лисицы. И вот в свете этой дикой охотничьей луны мне вдруг открылась страшная картина... На поляне у самого подножия горы я увидел их. Древних лис, что водили хоровод вокруг тела бедного ребёнка. Он почти не дышал, когда я подбежал к нему, распихивая лис ногами. Они недовольно тявкали, скалили зубы, с которых капала кровь, но отползали, прятались в тенях, притворялись тенями. Я позвал его по имени, и он открыл глаза. Этот взгляд я никогда не забуду. Он сразу дал мне понять, что это все моя вина. Я был виноват. Я смог вылечить его своей кровью. Это опасное, очень рискованное колдовство, но я должен был попробовать. И мне повезло. Он сел на земле, посмотрел на меня, потом на свои изодранные ноги... И разрыдался. Со злобой и страхом. Затем вдруг завыл, как зверь, подпрыгнул на месте и бросился прочь... Я остался в Киото. Не мог уехать, бросить его семью. Они так верили, так надеялись, что он вернется домой... Ведь тела так и не нашли. В ту ночь я пришел к ним, неся его окровавленное, рваное кимоно. Я сказал, что видел там диких лис. Почти не соврал. - Мой Шон, - рыдала его мать, - Мой маленький мальчик, мое сокровище! Я убил слишком многих детей и женщин, чтобы чувствовать скорбь или печаль, но изображал глубокое расстройство, чтобы не навлечь подозрений. Единственное, что меня почему-то беспокоило, так это маленький Шон-оборотень, Шон-кицунэ, обращенный случайно. Я не знал, сработало ли колдовство так, как надо. Бегает ли он там в горах, или же лежит мертвый среди древних корней, и личинки едят его белое детское тело? Почему-то я волновался. Глупо? Через два года его семья уехала домой, оставив надежду. Маленький Шон не вернулся. А еще через несколько месяцев я нашел на пороге своего дома розу. Кто мог ее оставить? Это растение не типично для Японии. Да и друзей у меня там не было. Скорее, одни недруги. Я забрал розу, а на следующий вечер, как только солнце скрылось за гребнем горы, в дверь поскреблись. На пороге стоял юноша, невероятно красивый. Я даже подумал сначала, что это девушка. Уна, такая, какой я видел её в последний раз - длинные рыжие волосы, тонкое белое лицо, горделивая, какая-то царственная осанка. Но это была не Уна, а Шон. Мальчик-кицунэ. Ему уже было шестнадцать, и он стал выше, сильнее, голос был теперь грубым, но взгляд - все таким же смешливым, плутоватым и двойственным, даже более обманчивым, чем прежде, потому что он стал лисой, жил с ними и учил их древнюю хитрую мудрость. Он вошел, не здороваясь, и тут же произнес мое имя. Это старая школа, Винс, вряд ли ты поймешь. Так надо делать с любой нечистью. Просто запомни. На всякий случай. Помню, что я удивился его голосу. Он был звериным, не совсем человеческим, как и все его существо. Казалось, он не может говорить так. Это сложно описать словами… Я смотрел, как он растет, это происходило очень быстро. Быстро для меня, потому что я прожил так много, а лисенок был таким маленьким. Но вопросы не переставали мучить меня. Почему он? Почему я спас его от смерти, почему бегал, как ненормальный, чтобы найти его? И нет, тогда и речи не могло быть о влечении, ведь он был всего лишь ребенком, лишь потом, годы спустя... А любовь я никогда и ни к кому не испытывал. Вампиры не любят. Они хотят или привязываются, по разным причинам. Мы убрались оттуда сразу же, как только Роуз пришел ко мне. Он превратился в лису, и для людей мы с тех пор выглядели как эксцентричный богач и его ручная зверушка. Я назвал его Роузом, потому что он принес мне ирландскую розу, когда решил, что хочет вернуться в мир. Мы сели на корабль и отплыли от островов, направляясь в Америку, как можно дальше от всего, что было в моем и в его прошлом. С годами он становился больше лисом и меньше человеком. Однажды я окончательно понял, что он Роуз, а не Шон. Именно так. Его волосы стали еще рыжее, глаза сузились и начали светиться в темноте, и он стал таким, каким ты его видел – нюхающим воздух, ведущим себя, как собака. Да, как собака, а не как лиса. Ты видел одомашненных лис? Ведь кицуне не живут с людьми и не воспитываются ими. У них нет прошлого в человеческом мире. Кицуне порождают кицуне. Но не как вампиры. Они замкнуты на самих себе. Роуз, возможно, единственный в своем роде. И он развил в себе преданность. Может, потому, что я спас его. А может… это просто дело привычки. В любом случае, за эти годы он много раз пытался отдать жизнь за меня. Он ходит на все опасные задания, на разведку, оставляя меня сидеть над книгами. Это и разумно, и глупо. Я не могу умереть, а он – легко. Но он делает это, потому что хочет. Его трудно бывает переубедить. Чем мы занимаемся все это время? Ну, мы успели объездить всю Америку, но в итоге вернулись сюда. Лос-Анджелес – рассадник нечисти. Такая уж тут земля. Город ангелов… Оставь надежду всяк живущий. Если хочешь знать, на Аляске мне понравилось больше всего, но там очень уж пусто. А тут… Нет никакой специальной службы, которая охраняла бы людей от сверхнормальных существ. Этим занимаемся мы. И еще несколько компаний по всему миру. Нельзя, чтобы смертные узнали, что происходит вокруг на самом деле. Они, конечно, ничего не видят… Ни призраков, ни оборотней, ни доппелей. Они подвергаются опасности; впрочем, не только они. Ваш Никки, например, ставит под угрозу существование всей нежити в этом округе. Правительство-то в курсе… Если кто из нечисти разойдется, его нужно будет устранить. Иначе начнется новая охота на ведьм, а это последнее, что нам нужно. Мы в некотором роде регулируем отношения между мирами. Приходилось ли кого-нибудь убивать? Очень редко. Обычно хватает и разговора. Серьезно, Нил, я не шучу. Некоторые просто не до конца понимают, в каком мире мы живем. Объявляется какая-нибудь развалина старше меня раза так в три… Проспал он у себя в пещере тысячу-две лет, выбрался – а тут уже и люди поумнели, и жрать их больше так вот просто нельзя. Провал. Мы находим это ископаемое, успокаиваем его, вводим в курс дела. Помогаем с поставками еды, сводим с тем, кто может стать его куратором. Вампиры, конечно, не любят себе подобных, но в таких ситуациях мы вынуждены проявлять благородство. Есть даже такая тема с подселением вампиров друг к другу – снимаешь им какой-нибудь старый жуткий коттедж на окраине города, заселяешь их, первые несколько лет мотаешься к ним посмотреть, как дела происходят, а потом они уже сами разберутся. Странных случаев было мало. Мы нередко играем в детективов – например, начинают пропадать маленькие дети, и ты видишь новость в газете, начинаешь параллельно свое расследование, когда становится понятно, что ловить преступника никто не собирается. Чаще всего это оказывается какой-нибудь маньяк, в это мы не лезем. Пусть люди раскрывают преступления людей. Но иногда… Несколько лет назад тут орудовала одна старая, из ума выжившая ведьма. Мы долго не могли ее поймать, потому что она пускала нас по ложному следу. Пришлось ее убить. Грустно вышло, старуха явно была нездорова. Но что делать. А Никки… Никки. Он буквально ставит меня в тупик. Все время, что прошло с момента первых нападений, я потратил на попытки понять хотя бы, что он такое. Точно не вампир. Не оборотень. Не зомби, скорее всего. Может, какая-нибудь экзотическая форма… Но это вряд ли. Роуз так и не нашел его. Он шел по следам, нюхал воздух, выискивал смерть… Пока еще не нашел. Мой мальчик, боюсь, Томми сейчас находится там же, где и Никки. Я думаю, ты сам уже понял, во что все это вылилось. Существует множество других измерений, помимо этого. Да, мы находимся сейчас не в твоем привычном мире. Может быть, ты заметил, какой тут воздух, насколько отличается вкус еды и воды от того, к чему ты привык. Это нормально. Здесь могут жить смертные – это что-то вроде… пограничной зоны между вселенными. У каждого существа есть дом, то, откуда оно пришло. Чем дольше ты существуешь, тем больше дверей открывается для тебя. Если ты ищешь, ты всегда найдешь. Однако… Однако есть места, в которых даже я никогда не бывал. Это мрачные, пустынные миры, скрывающие существ из твоих ночных кошмаров. Человек никогда не сможет открыть их, но нежить – сможет. Мне придется искать то место, куда ушел Никки. Или откуда он пришел? Не сказал бы, что это наполняет меня воодушевлением. Давным-давно, когда я был еще совсем молодым, мне нравилось искать порталы в параллельные коридоры. Это было… увлекательно. Но Винс, если бы вампиры могли седеть и сходить с ума, перед тобой бы сидел безумный, онемевший старик. Есть прекрасные вселенные, в которых текут медовые реки, а облака похожи на молочную пену. Есть места, где земля напоминает обгоревшую кожу, а небо черное, как уголь. Но в каждом из этих миров неизменно скрывается что-то такое… Что-то, чего тебе лучше не видеть. Вы с Марсом не сможете уйти отсюда самостоятельно. И, боюсь, я и Роуз не сможем вас выпустить. Это слишком опасно. Не проси меня показать дорогу домой. Не пытайся выбраться и найти Томми. Я вижу, что происходит в твоей голове… Вижу по выражению глаз. Ты никак не сможешь помочь. Бойся идти долиной смертной тени, мой друг, ибо бога нет. Это мое предупреждение.