***
Анне долго и внимательно смотрела на меня, вероятно взвешивая правильность какого-то решения, что пришло ей на ум, после чего взяла меня за руку и сказала - Пап, пойдем на чердак, я покажу тебе кое-что, обещаю, тебе понравится. Я покосился на духовку, в которой выпекался еще один сюрприз от моей малышки, и кивнул. - Пойдем, только идти я буду долго и медленно, - я покосился на вытянутую ногу и пододвинул к себе костыль. - Сильно болит? – забеспокоилась дочка, - Что у тебя с ней? - Защемление нерва, по прогнозам оду…. Одного врача скоро должно пройти, будет твой папка как новенький. - Вот испечется мой кекс, скорее поправишься! - Договорились, - я потрепал Анне по волосам, - Давай, веди меня, мисс Марпл. - Почему это? – брови дочки, точь-в-точь как мои, взлетели вверх, в глубине серых глаз заплясали лукавые огоньки. - А потому что всё скрытничаешь, не договариваешь, загадки папке своему старому загадываешь. - И неправда, ты еще молодой, еще братика мне подаришь или сестричку, - внезапно заявила Анне. Хорошо, что в этот момент я сидел на стуле, а то так бы и рухнул под стол. - Значит, ты, все-таки, хочешь, чтобы мы с мамой помирились, да? - Неа, не хочу, пап, пусть живет со своим благоверным, она тебя недостойна. - Анне! Она же твоя мама! - И что? Что она сделала для меня за все эти тринадцать лет, чтобы быть хоть немножко похожей на настоящую мать? Нда…. Характер у дочки точно не от Мери! - Тогда где ж я возьму тебе братика? Анне пару секунд помолчала, после чего встала в позу «руки в боки» и выдала мне следующее. - Ну, во-первых, ты у нас мужчина видный, талантливый, известный, любая за тебя пойдет, а во-вторых, пап, я ни за что не поверю, что за все это время у тебя так и не появилось невесты, я фотографию нашла в дневнике…. У тебя…. Я так и остался сидеть с раскрытым ртом – ничего себе заявленьице, жених, видите ли, видный, уф! Что же до женщины, то дочери еще ой как многое предстоит узнать, а пока что: - Я подумаю над твоими словами, дочь, и вообще, ты забыла о своем сюрпризе? - Нет, папочка, - ангельские глазки невинно заморгали. Вот чертенок! Я нащупал костыль, кое-как согнул больную ногу и пополз вслед за Анне, по пути бурча что-то о том, что маленькая наследница своими умозаключениями точно меня доведет до второго инсульта.***
Чердак встретил нас слабым запахом плесени, ремонт ему бы явно не помешал, горой вещей на кровати, стопкой листов и разбросанными везде красками, кистями, грифелями, карандашами и прочей художественной мелочью, словом, точно таким же беспорядком, какой обычно царил у меня самого, когда на меня нападало вдохновение. Анне - моя дочь, и только моя! Я гордо выпятил подбородок и огляделся вокруг, рассматривая все то, что украшало стены. Пейзажи окрестных лесов и озер, большая рыба с розовым бантом, я ухмыльнулся, вспомнив, что моей девочке только тринадцать лет, потому мультяшные персонажи обязаны были жить на ее картинах, замок Золушки, как подтверждение моим мыслям, недорисованный ангел, всевозможные цветы, бабочки, море…. Это напомнило о том забытом отпуске на берегу океана, и я продолжил свой почти критический осмотр. В углу комнаты, на небольшой табуретке гордо стоял ноутбук, рядом была фотография. Я присмотрелся, ну конечно, Анетт, Тарья и сама Анне…. Да…. Спасибо им за все, что они делали и делают для нее…. Для нас. Отсутствие плакатов со всевозможными звездами несколько насторожило меня. - Дочь, а почему я не вижу всех этих ваших идолов, которым вы так любите подражать в своем непростом возрасте? Анне наморщила нос, посмотрела на меня и чуть слышно прошептала, указав на фотографию - Вот мои идолы, пап, - крестная и тетя Тарья. А музыка…. Ты знаешь, она не принесла мне ничего хорошего. Мне стало стыдно. Лучше б я не спрашивал, тогда не пришлось бы ничего объяснять. Хотелось сделать вид, что я не расслышал ее ответа. Я одернул себя, она не виновата и никто не виноват. - Нет, Принцесса, музыка здесь не при чем. Ты, возможно, не до конца понимаешь наши взрослые проблемы и много не знаешь, но верь мне, музыка – это прекрасно! Она единственная когда-то помогла мне выжить и пережить многие… несчастливые дни. А потом родилась ты, солнышко. Анне шмыгнула носом и кинулась ко мне. - Прости, пап, я не хотела…. Вот, смотри, что у меня осталось! – она потянула меня за руку и сделала неопределенный жест. - И что это за груда полотна? - Хех, смотри и узнаешь! Я задумчиво почесал подбородок, наблюдая за тем, как дочка осторожно снимает белые простыни или чем там это тряпье когда-то было, затем разворачивает полиэтилен и отрывает скотч. Я замер, уже догадавшись, что скрывалось под всем этим. - Бог мой, Анне, это же…. Это же мой синтезатор!***
Дочь с любопытством смотрела на меня, а я понимал, что мне напрочь отшибло дар речи. Я действительно не ожидал…. Не ожидал увидеть здесь свой старенький Korg, который был когда-то всей моей жизнью. Клавиши были частью моей души, моим дневником, музыка и только она одна разделяла со мной все мои тайны, помогала найти ответ на вопрос, была выходом из тоннеля страхов, что тянулся прямиком из детства. Да…. Мне очень не хватало моего шального прошлого, и цена за обретенную любовь оказалась слишком высока. Я несколько минут молча смотрел на синтезатор, словно приветствуя старого друга, который, несмотря на все обиды, так и не предал, а потом прикоснулся к клавишам, привычно настраиваясь на одному мне известную волну. Клавиши отозвались пронзительной болью, как калитка отчего дома, в котором давно уже никто не живет, оглушает рыдающим скрипом, а потом на тебя обрушивается детство и юность…. Мелодия полилась ввысь, заполнила чердак, разбередила старые раны, вернула дочери улыбку. Ее любимая песня о птичках вновь плакала под моей рукой, и только я знал истинную причину ее плача. Но, не будем о прошлом, ведь оно давным-давно улетело со стаей таких же черно-белых птиц, чтобы никогда уже не вернуться по весне…. Музыка созидающим дождем проникала в мое сердце, и, подобно животворящей росе оживляла его. Я стоял, прикрыв глаза, и не утруждая себя припоминанием нот. Мои песни были частью меня, забыть их значило бы забыть себя. А я знал, что такого никогда не будет…. Мой старый друг-синтезатор простил мне все грехи, шепнул о том, что мы еще много чего чарующего сотворим вместе. Анне присела на краешек кровати, и, кажется, забыла дышать. Она думала о чем-то своем, глубоко личном, таком, что не позволялось открывать даже мне – вездесущему папочке, любящему ее до потери сознания, а я продолжал играть. Белый лебедь моей умершей любви растворился в тумане, над рассветным озером взошло солнце. Последние аккорды с плачем венчали песню, я вздохнул и вытер со лба выступившую испарину. Любое действие все еще давалось мне с огромным трудом, но я должен был жить. Впервые за много лет я как никогда четко это понимал. - Папочка, как же ты был прав…. - В чем, Принцесса? - В том, что музыка ни в чем не виновата…. Ты не читал мне нудных нотаций, и не говорил «Ну, Анне, ну пойми, что так нельзя», как любит это делать крестная, ты просто личным примером показал, как много для тебя все это значило и значит. Спасибо тебе, пап. Я улыбнулся, отмечая эффективность моих невольных педагогических методов, и обнял дочь. На какие-то секунды время привычно зависло, заключив нас в вакуум. - Па, почему ты называешь меня то принцессой, то солнышком, то цветочком, и очень редко по имени? - Потому что, Анне, у любимого ребенка всегда много имен, как гласит наша давняя поговорка, а я люблю тебя больше всех на свете. И в этот самый момент нашу семейную идиллию нарушил настойчивый звонок в дверь.***
В кухне слышалась суетливая возня, небрежные отговорки, атмосфера таинственности буквально чувствовалась на ощупь. Анне быстренько «припахала» к делу своего крестного-Марко, заставив ремонтировать перегоревшую гирлянду, и вручила Анетт, а таинственными незнакомцами, явившимися к нам в одиннадцатом часу вечера, оказались именно мои дорогие друзья, коробку с шариками. Я усмехнулся в пятидневную щетину и решил пока хранить инкогнито. Мне было интересно, как кумовья проявят себя, все-таки, я отсутствовал долгих семь лет, знал, что за это время ой как много случилось, и невзначай оброненная в разговоре фраза могла объяснить мне массу вещей. Дочь как-то сразу догадалась о моем решении, потому даже не звала за собой, сбежав вниз по ступенькам и оставив меня наедине с чердаком. Я вновь присел на краешек кровати, краем уха прислушиваясь к тому, что творилось в доме. Марко что-то вещал о планах на Рождество, Анетт, кажется, хвасталась новыми шмотками из бутика и обещала Анне отвезти ее в Германию. Я навострил уши: и что они там забыли, интересно? Вкусный запах пирога приятно дразнил, скоро я не выдержу своего пятиминутного заключения, вот уж будет всем подарок на святки! Мягкий свет уличного фонаря проникал в комнатушку, разбрасывая по стенам причудливые тени и даря кратковременное ощущение уюта, и того, что словно и не было этих мучительных лет, мы все по-прежнему одна большая семья, и не было смертей, болезней и застывшей скорби, замершей на прошлогодних осенних листьях. И Анне словно выросла на моих глазах и засыпала на моих руках…. Да…. Моя Принцесса превратилась в настоящую невесту, я видел перед собой сформировавшуюся личность с более сложным внутренним миром, чем у меня самого, с массой неразгаданных тайн и тщательно скрываемых секретов. Мне предстоит нелегкая задача по возвращению доверия дочери. Я должен буду компенсировать ей все эти годы, что она росла без меня, и, кто знает, какие проблемы им всем пришлось за это время решить…. Она всегда требовала к себе особого отношения, и не потому, что была моей дочерью, а потому что так уж сложилось в нашей семье отца-одиночки при живой и здравствующей матери.***
- Ну и где твоя птица-кукушка и ее «кукук»? – неожиданно поинтересовался Марко. Не успела Анне ответить, как в разговор вмешалась Анетт. - Нет, Марко, не так, где наша мышка на побегушках, без своего мнения и силы воли? Я присвистнул. Ну и ну, вот как, оказывается, идут дела…. Кем-кем, но безвольным тюфяком мне хотелось бы видеть Тони в последнюю очередь. Кухонные переговоры продолжались. - Да они… они уехали, крестный, на целую неделю уехали, а может и больше. И денег мне не оставили, совсем, сказали, что вы меня заберете, а мне уже из художки звонили два раза. Не могу же я трубку совсем не брать! – начала жаловаться Анне. - Не переживай, Малыш, я твою художку оплатил до самых летних каникул, вот только сегодня квитанцию забрал из банка, так что – все хорошо, и мы, действительно, тебя заберем отсюда, - ответил Марко, от всей души хватанув кулаком по дубовому столу, украшавшему кухню. - Крестный, я тебя обожаю! - Ха-ха, и я тебя, мой заяц! - Таак, а я? А как же я? Я тебе, смотри, что привезла! – наигранно возмутилась Анетт, желавшая получить свою порцию объятий, и зашуршала пакетами. - Вааау! Это же Faber-Castell! – воскликнула дочь, бросившись к крестной. Я улыбнулся, радуясь ее счастью. Память подсказывала мне, что ей подарили самые лучшие расходные материалы популярной среди художников немецкой фирмы. Вот и вновь Германия так ненавязчиво вплыла в сегодняшний разговор. - Марко, надо бы позвонить Тарье и Марсело как Рождество отгуляем, помнишь, они обещали нашу Принцессу показать тому ценителю юных талантов, у которого еще непомерные амбиции и толстый кошелек? – подала голос Анетт. - Помню, конечно, свяжемся с ними, пора уже Анне выводить на мировой уровень! - Именно! Она у нас мега-талант, так ведь?! - Конечно…. И есть в кого…. – Марко как-то сразу перешел на шепот. Я невольно поежился. - Ну, уж явно не в Мери! – буркнула Анетт. Я крякнул в бороду. Нда…. другого развития событий я, честно признаться, и не ожидал.***
На чердак опустилась ночь, синее до этого небо стало вдруг холодным и бездушным, словно безмолвно корило за грехи прошлого и обещало, что нам так просто не отделаться. Моя проклятая нога опять не давала мне покоя, и боль заставила меня утратить нить «кухонного разговора». Я сел поглубже на кровать, стараясь не напрягать лишний раз ногу и поморщился от ощущения омертвевших мышц…. Моя рука скользнула под подушку в поисках опоры, и что-то шершавое само ткнулось мне в ладонь. Я вытащил находку на поверхность и повернул поближе к фонарному блику, проникавшему сквозь занавески. На меня взглянули чарующие синие глаза с застывшей печалью в глубине, глаза, которые я очень хорошо знал…. Когда-то я по ошибке забыл фотографию в кожаном дневнике, подаренном позже дочери, и…. Кто знает, что хотела сказать Анне, рисуя этот портрет. Я бережно провел тыльной стороной ладони по рисунку, боясь нарушить незримую связь художника и творения, и вернул находку под подушку. - Voikukka… [*фин. “Одуванчик”. прим. автора] А в кухне продолжались разговоры. Я стряхнул с себя минутное наваждение, прогнал подальше непонятную тоску, и прислушался. Анне гремела противнем, отправляя в духовку очередную порцию кексов, Анетт, видимо, мыла посуду и что-то напевала под нос. Бог мой, как же я хочу их увидеть! Нашарив под кроватью свой костыль, я стал понемногу двигаться к выходу. - Принцесса, дай старому дяде-Санта-Клаусу кексик с черникой, а? – взмолился Марко. - Не тронь! Что за привычка хватать с тарелки горячее?! – поругала Анетт. - Вот сейчас последняя партия испечется, и будем чай пить, подожди чуток, - ответила дочь. - Слушай, Анне, а что за праздник? Вроде до Рождества еще далеко, а что мы приедем в гости, ты не знала? - Есть повод, Арска, – прошептал я, облокотившись о перила и глядя на старых друзей. Анетт выронила красивую тарелку в мелкий зеленый цветочек, та с жалобным звяканьем ударилась о пол. - Туо….***
На кухне воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим жужжанием посудомоечной машины и бурчанием холодильника. Я ожидал чего угодно, но никак не такой реакции на свое внезапное возвращение. Марко так и замер с недоеденным кексом в руке, а Анетт бросилась ко мне на шею и разрыдалась. Я уже полчаса пытался ее успокоить, мне это пока не удавалось. Анне сидела на стуле, и, болтая ногами, с любопытством наблюдала всю эту непростую ситуацию. - Малыш, у тебя есть что-то крепче чая, а? – хриплым голосом спросил Марко. - Крестный, ты же лет шестнадцать как не пьешь…. - Знаешь, с такими неожиданностями я точно сопьюсь! Так есть? - Есть, сейчас коньяк у Тони стащу, - с этими словами Анне скрылась из кухни, оставляя нас одних. - Я убью тебя, Туомас Холопайнен, клянусь, убью! – сквозь слезы пообещала Анетт и вновь вцепилась в меня. - Арска, я не растаю в воздухе, честно, ты просто меня задушишь…. - Ты заслужил это! Ты никогда не думал о других! - Ох, старик, с тобой я точно не доживу до свадьбы сыновей, - прошептал Марко, и чуть оттеснив Анетт, обнял меня. - Мы убьем тебя позже… - молвила моя дорогая кума и шмыгнула носом. Вернувшаяся Анне поставила бутылку коньяка на стол и потянулась за кексом. Миссия по спасению блудного отца увенчалась успехом.***
Внимательные глаза Анетт изучающее смотрели на меня, я по опыту знал, что ни одна, даже самая незначительная деталь, не может ускользнуть от нее, а я так не хотел пока выдавать им все мои тайны. Просто не время еще, да и не поймут они пока что… - Что у тебя с ногой? - прямо спросила Анетт, ткнув пальцем в костыль, вновь отправленный на пол. - Защемление нерва…. Скоро пройдет. - Ладно…. Потом расскажешь обо всем, мы не настаиваем. И все же, я знала, я просто была уверена, что ты жив! А он, - она обернулась и указала на Марко, - Считал, что я сошла с ума! Впрочем, как и все остальные… ох, Туо, знал бы ты, сколько всего случилось за эти годы! - Я догадываюсь, Арска, я догадываюсь…. Чем вы занимались, после того, как…. - Разбрелись по сольным проектам, потом со временем поняли, что и они ожидаемого результата не дают, и как-то притихли, ушли на дно…. Первое время мы делали памятные концерты, и, оказывается, хоронили тебя заживо, - ответил за всех Марко, осознав внезапно весь кошмар случившегося, и продолжил, - Потом…. Потом каждый занялся сторонней подработкой. Я продюссировал несколько мелких групп, Юкка работал одно время барабанщиком у каких-то звезд с большими стремлениями, Эмппу занимался Brother Firetribe, и занимается, кстати…. Анетт работает психологом, Тарья дает раз в год концерты, ей хватает денег, заработанных в период тех давнишних мировых турне, воот. Словом, хорошего мало, старик, хорошего мало. А Мери и Тони сколотили семейный дуэт и в теплое время года мотаются по миру, исполняя кое-что из твоих песен, со скандалом вырванных у нас. Мери блещет всеми гранями своей бездарности, вспоминая уроки вокала, полученные в юности… Она поет свои песни, за которые ее однажды чуть не растерзали твои фаны, и их, как ни странно, нормально принимают сегодня. Я тяжело вздохнул и обвел всю кухню решительным взглядом. - Марко, собирай всех, скажи, что Nightwish еще рано хоронить, и зови всех на репетиции. Я не только болел все это время, и мне… нам есть, что сказать миру!***
Я стоял и смотрел в окно. Просто наблюдал за бегом жизни, предпраздничной суетой, послепраздничным загадочным состоянием жителей столицы. Там была жизнь, здесь она понемногу возрождалась из праха и вступала в свои права. Зима уже вовсю лютовала в столице, а мне в этот день почему-то вспомнилась осень, та, шальная, так похожая на меня. Она то швыряла ворохом красных листьев, то заходилась в неистовом смехе, то рыдала вместе с дождем. Серый дождь, сплошной стеной льющийся из небесного крана, и запах прибитой дорожной пыли. Мне так этого не хватало сегодня…. Когда обстоятельства требуют от тебя начать жизнь заново, ты понимаешь, что не очень-то к этому готов, вот и деловитая зима в белой шубе потребовала от меня невозможного. Впрочем, разве я посмею заявить, что сам этого не хотел? Я всю жизнь ставил перед собой невыполнимые задачи, а потом уверенно шел к их выполнению, однако теперь мне не казалось, что я, украшенный шрамами и бинтующий свежие раны, отпраздную свой триумф. Я изучил тишину, чтобы лучше понимать музыку. Когда-то я находил в этом упоение, сейчас же тишина давила на меня, казалось, что еще секунда – и моя голова просто взорвется, не справившись с давлением. Ну и еще, я пришел к выводу, что цитировать самого себя – это дрянной признак, очень дрянной признак! Настоящее захватило меня в свои лапы, и, наслаждаясь своей шаткой властью, потребовало расплаты за грехи, которых я не совершал. Новости, как снег среди мая свалившиеся мне на голову, просто выбили меня из сил, запутав и без того сложный клубок со змеями, еще больше. Я стоял и размышлял, стараясь не обращать внимания на боль в сердце и настойчивое пиканье мобильного телефона, бомбардировавшего меня сообщениями.***
Мысли вернули меня на пару дней назад, в тот непростой разговор, который смешал мне абсолютно все карты и выбил почву из-под ног. В тот день, когда в гости пустого и жутко гостеприимного дома Тони так внезапно приехала Тарья. Тихая трель звонка привела меня в чувства, я кое-как поднялся на ноги, расплескав по пути зеленый чай, и поплелся к двери. Потом были слезы, переходящие в настоящую истерику, хрупкое ощущение того, что я, если не сгорю со стыда, то точно растворюсь в воздухе, и откровения…. Мы с Тарьей пили чай, заново заваренный и разлитый по чужим чашкам, она вытирала слезы и, так же как и Анетт, обещала удавить меня своими руками, если я еще раз исчезну на столько лет. - Знаешь, если до тебя доберусь я, то ты точно больше не проснешься поутру! - Вот это заявления, подруга! Вы меня специально сговорились уничтожить? Вам бы книжку издать: «Двести способов убить Холопайнена». - Не смешно, между прочим, не смешно! - Так никто и не смеется. Я, можно сказать, тебе творческую идею подаю, - усмехнулся я, скривив Тарье рожицу. - Где ж ты был со своими идеями семь лет назад, а? Ты бросил нас… - Тарья, мне в сто пятьдесят первый раз рассказать тебе о том, что случилось? - Нет, не надо…. Это был риторический вопрос. Просто, Туо…. Ох, Туо, если бы ты только знал, в какой ситуации мы все тогда оказались, и ее отголоски доносятся до всех по сей день! - Нуу…. Марко мне рассказывал, что вы разбрелись по сольникам и недолговечным группам, что завязали с концертами, и все такое…. Так что, я все знаю, вроде как. - Хах, а Марко объяснил тебе, почему мы это сделали? Что нас заставило? - И что же? – я отхлебнул чаю, обжегся и вернул чашку на стол, - Ну и гадость! - Зато полезная гадость! Что же, ты спрашиваешь? Я отвечу тебе. Мери и Тони! - Мери?! – переспросил я, не веря своим ушам. - Ну, твою жену же так зовут? И о ее «гениальной» карьере ты тоже, наверняка, уже наслышан. Я кивнул и внимательно посмотрел на Тарью – чует мое сердце, сейчас мне резко понадобится валерьянка. Тарья убрала с лица непослушные волосы, задумчиво заглянула в пустую чашку, словно надеясь увидеть там ответ на вопрос, и продолжила убивать меня новостями. - Мери ведь была твоей женой до определенного момента, ну, ты понял, и поэтому, у нее были права на все, что у вас имелось! На квартиру в Китее, на дом на острове, у нее было право обладания наследством, скажем так, у нее и Анне, но и это не самое страшное. Оглянись вокруг, что ты видишь? Не только в кухне, что ты видишь во всем доме? Я послушно оглянулся, не понимая еще, к чему клонит Тарья, и стал перечислять. - Диван, кровати, двери, посуда, картины, шмотки…. - Достаточно! Больше ничего не видишь? Ничего интересного не замечаешь? - Ну, всякие милые домашние штучки, и… - Да нет же! То, что всегда было в вашем доме? В вашем с Мери. Что ты нашел на чердаке, скажи? Я почесал переносицу, чувствуя, что мне начинает нещадно ломить виски. - Синтезатор…. - Вот!!! А еще? - Картины Анне. - Именно! Понимаешь теперь? - Нет, - честно ответил я. - Награды, Туомас, награды, диски, ноты, весь тот бардак, который мы так любили в прошлом, - Тарья выразительно постучала меня по лбу. - Нууу, я как-то даже и внимания не обратил, правда, Анне вела меня к синтезатору, как к сокровищу инков, не больше, не меньше. К чему ты клонишь? - К тому, друг мой, что всего этого великолепия, развешанного по стенам, нет, и больше никогда не будет! Оно сгорело, слышишь, сгорело за одну ночь! Мери оставалась твоей женой, твоей вдовой, и у нее были все права на твое богатое наследство! Она ненавидела тебя до такой степени, что решила просто растоптать все, что осталось, растоптать вместе с тобой и всеми нами! Тони наобещал ей золотые горы, но достаточным весом его слова никогда не обладали…. - Продолжай…. - Так вот, Мери разорвала все контракты с лейблами, уволила всю твою команду, и, самое страшное, уничтожила все, наработанное тобой и ребятами! Всё! Фонограммы, партитуры, стихи, наброски… Репетиционную базу забрал себе Тони…. На ребят подали в суд, Мери отсудила себе право на использование твоих песен, а все мы остались с носом. До меня она, конечно, не добралась, твой материал остался со мной, но возводить новую группу на осколках старой империи было делом бессмысленным. Марсело потом еще беззлобно подшучивал над ребятами, намекая, что они, а не я, все-таки остались в пролете…. - А синтезатор? - Туо, ты глухой? Нет, ты скажи мне честно, я все пойму! Я тебе говорю обо всех ужасах, а тебя волнует доска с клавишами?! - Тарья тяжело вздохнула и все-таки ответила, - Синтезатор с истериками выпросила себе Анне…. На меня обрушилось небо. Я всего ожидал от жены, но не такого…. До моего воспаленного мозга долетали обрывки вещаний старой подруги. - Вот так мы и превратились в бомжей. Пришлось скитаться по проектам и одиночным контрактам. Я продолжала свою карьеру, но теперь за твои песни не бралась, мне везде мерещились судебные приставы…. Пару раз в год я собирала всех в Аргентине, и именно там, а не в Финляндии, мы устраивали памятные концерты, по памяти переигрывая и вспоминая то, что осталось. А Мери смаковала свою победу! Она так и не простила нам той выходки, когда ее чуть не растерзали твои фаны, и придумала, как всем отомстить! Тони заносил ей хвосты на поворотах, и продолжает это делать до сих пор! Не знаю, как можно любить такую стерву, Туомас, я просто не знаю! - Я тоже ее когда-то любил… - Слушай, ты мертвого из себя выведешь! Ты из-за нее чуть Богу душу не отдал, и все еще пытаешься в чем-то ее оправдывать! - Тарья, не нервничай. Я прекрасно слышу все, что ты мне только что сказала, и прекрасно понимаю, но, что я могу сделать? - Позвать нас на репетицию, например, я вам помогу, если ты об этом. - Тарья, вы все видите во мне рыцаря со сверкающим забралом, который накажет гадов и дарует королевству покой, но у меня тоже нет фонограмм, понимаешь? - Понимаю, но у тебя есть идеи, и не говори мне, что их нет, и есть мы! Ты был тем, что держало всех вместе, и ты вновь все сделаешь как надо! - Если не умру перед этим от сердечного приступа. Ты как никогда сумела меня поддержать…. - Кто ж тебе еще обо всем расскажет, если не я? Все тебя жалеют, сочувствуют, а я просто знаю, как тяжело карабкаться на вершину, по пути спотыкаясь о загадочные камни, оказавшиеся змеями, если наклониться поближе…. - Прости меня…. За все. - И ты меня прости…. Все мы наделали дел – не разгребешь! - Вот мы сидим сейчас с тобой в чужом доме, пьем чужой чай, любуемся чужими чашками, а вы ждете от меня чуда…. - Ну, ты же Wishmaster! Ты даже умереть, как все люди не можешь. - Ах, так? Лаадно, раз я wishmaster, то зови всех наших прям сюда! Синт здесь есть, больше мне ничего не надо! Мы разнесем этому дому пару-тройку стен, мы покажем всем, что такое настоящий Nightwish, это я тебе уже сейчас обещаю! - Как же я тебя люблю! - И это я тоже знаю!