***
Был день, святой отец сидел у окна, задумчиво листая пустые и пожелтевшие страницы дневника. Ждать прихожан было, по определению, плохой идеей, так говорила старая крыса по имени Ральф, живущая где-то между первым рядом скамеек и вторым. Дни в церкви проходили слишком медленно и были похожи друг на друга своей пустотой. Ральф в такие дни спал и, изредка просыпаясь, говорил что-то типа: «Возвращайся домой, святой, здесь никто не слушает». Но отец не верил, он знал, что когда-нибудь кому-нибудь нужна будет беседа, и тогда он будет здесь, чтобы сослужить свою службу. — Доброго Вам вечера, отец. — Нежный и тихий голосок разрушил гнетущую тишину; мужчина вздрогнул и удивлённо взглянул в окно — уже вечер. — Здравствуй. — он отложил дневник и поспешил подойти к девушке, уже сидящей на первой скамейке. — Что привело тебя... — договорить ему не дали. — Хорошо, что Вы сняли тот крест, он был ужасный, я всегда думала, что ещё чуть-чуть, и он упадёт прямо на головы молящимся. И... — она улыбнулась уголками губ. — Спасибо, что Вы здесь. Раньше священник, в основном, спал в подвале, ни днём, ни уж тем более ночью его не было видно. Так что, спасибо. — И Вам спасибо за то, что пришли. Я уж подумал, что никому здесь не нужен, но теперь всё иначе. — Это место действительно святое! — смеётся. — Столько благодарностей может быть только здесь. — Вы правы, но давайте оставим этому месту молитвы, а не благодарности. Вы ведь за этим пришли? — Да, пожалуй. Я пришла, чтобы Он дал мне совет. Никогда не просила, но теперь он мне нужен. — Говорите, облегчите душу. — девушка напряглась и сжала кулаки. — Я потеряла ребёнка, совсем ещё крохотного. Я не знаю где он, в городе об этом молчат, такие уж у нас люди: если о чём-то знают, то молчат до последнего то ли от жадности, то ли от вредности. Поговаривает народ, что есть в городе человек, промышляющий этим... убийством. Что и зачем — не знаю, но страшно мне, говорят, что жив ещё малыш, что время ещё есть, чтобы его найти. Но... все людские средства я уже испробовала, уже просила всех, кого только могла попросить и кого не могла тоже. Остался только ты, отец, только на тебя надежда, — говорила она тихо и медленно, будто не желала, чтобы кто-то её услышал. Но слышали, как минимум, трое, включая Ральфа, но ему были совсем не интересны человеческие проблемы. Святой отец слушал эту женщину — теперь девчушкой он назвать её не смел — и, казалось, не дышал. Очень часто ему приходилось встречаться лицом к лицу с жестокостью, но то, что рассказала прихожанка, не было жестокостью, это было что-то иное, что-то ещё страшнее и злее, что-то, чему не придумать названия. — Скажите, святой отец, — неожиданно начала она, — что мне делать? Я уже без сил… Он не мог сказать слова, которые положено было говорить в такие моменты, потому что фраза: «Господь следит за нами», сейчас скорее бы ухудшила положение, чем наоборот. Тогда он сделал, наверное, величайшую ошибку, которую будет помнить всегда, которую запишет на жёлтые страницы дневника, которая будет навечно в стенах старой церквушки. — Дитя, — говорит он, — мы найдём его с Божьей помощью, главное, не опускай руки… И впервые за очень долгое время он вышел в этот город ночью; впервые он видел жителей; впервые начал бояться, но вовремя себя одернул, напоминая, что страху не место в его сердце, что сейчас есть ребёнок, которому в сотни раз страшнее. — Добрый вечер, шериф, — почтительно склонив голову, сказал отец, — мне кажется, что Вы знаете причину моего визита, так, быть может, мы начнём беседу? — Ночь, святой отец, уже ночь. Вы выб`али самое неподходящее в`емя для визита, мне казалось, что Вы не посещаете этот го`од по ночам, — сказал полицейский, абсолютно не выговаривая букву «р». — Не посещал, а теперь посетил. До меня дошла весть об ужасных событиях, что произошли здесь. Надеялся, что Вы, шериф, проясните мне ситуацию, и мы, как представители двух важных частей общества, решим проблему, вместе. — Какая п`облема? Их, знаете ли, много. — С детьми, младенцами, я полагаю. Мне сказали, что они пропадают, а сие не должно остаться без внимания. Лицо шерифа моментально стало серьёзным, а сам он, ссутулившись, посмотрел в окно. — Это дело весьма… ст`анное. Если хотите — `азбирайтесь, документы в той комнате — копайтесь, ходите по го`оду. А я выделю помощника, Альзо! — послышались шаркающие шаги, а после в комнату зашёл мужчина, возраст которого так с ходу и не определить. Лицо его было слегка зеленоватого оттенка, а глубоко посаженные глаза напоминали больше чёрные дыры. — Знакомьтесь, отец, это Альф`ед, мой помощник. На самом деле, он очень полезный и не болтливый, вам уж точно будет полезен. Можете называть его как я, «Альзо», сами понимаете дефект моей `ечи многим людям не н`авится, поэтому я не ст`емлюсь использовать слова с этой злополучной буквой. И святой отец понимал, поэтому не стал больше ничего говорить, только поблагодарил шерифа, поздоровался со своим, так сказать, напарником, а после прошёл в архив, потому что был твёрдо уверен, что истина скрыта в прошлом… Документов было много, а времени — мало. То и дело в голове всплывал образ женщины, плачущей над одинокой могилкой; зрелище, которое никогда бы не хотелось видеть. А документов всё не убавлялось, пару раз мужчина пытался спросить у Альзо что-то о произошедшем, ведь помощник шерифа наверняка что-то знал, но полицейский был неразговорчив и на всё отвечал: «Не положено». Близился рассвет, документы перекладывались с одной стопки на другую, а разгадка так и не нашлась. Зато нашлась фотография. Она не была связана с детьми, ни капли, но вызвала сомнения. — Скажи мне, Альзо, — начал отец, уже планируя получить очередной «не положено», — кто эта женщина? — Помощник нахмурился и внимательно посмотрел на фотографию, потом пальцем, с отгрызённым чуть ли не под корень ногтем, тыкнул на изображение, как бы спрашивая, про ту ли женщину говорит напарник. — Нет, рядом, левее. Да, вот она. — Женщина, — выдал он со знанием дела, — ведьмой называли раньше, я тогда молодой был, неопытный, поэтому слушал плохо. Говорили, мол, колдовать начала она после смерти кого-то там. Вот и всё, а что с ней случилось, я не знаю, не видел её. Святой отец замер, он видел её: вечером в церкви была именно она. Скептики бы предположили, что это была её сестра-близнец, в крайнем случае, дочь, ведь бывает и такое, но святой отец не был скептиком и не был безумным, а потому был уверен, что именно эта женщина приходила к нему в церковь вечером. А тем временем ночь продолжалась, и если раньше время, казалось, мчалось, то теперь эта ночь стала самой длинной в жизни несчастного священника. Когда-то давно святой отец слышал о ведьмах и, увы, хорошего было мало: они убивали, пакостили, привораживали и делали то, чего не стоило, часто их называли блудницами, а знающие люди говорили, что не каждая колдунья — ведьма, говорили, что есть и другие; отцу хотелось в это верить, а всё из-за того, что эта женщина была ведьмой, безусловно. У неё когда-то был дом глубоко в лесу, вернее, у неё был дом в небольшой деревне, но после поселение было разрушено, исчезло — а домик остался, осталась и ведьма. Святой отец, держа крест в руке и приготовившись читать молитву, отворил тяжёлую дверь и замер. Там было пусто и, судя по пыли и паутине, давно никого не было, а значит, ведьма нашла другое место для ночлега. Запоздало священник вспомнил о первоначальной цели своего расследования — ребёнок. Ещё раз взглянув на дом, он уверился лишь в одном: здесь никто не живёт, уж тем более, ребёнок и мать. — Скажи мне, Альзо, — опять решив прибегнуть к помощи полицейского, начал отец, — есть ли здесь, быть может, пещеры? Или охотничьи домики? Есть ли место, где возможно укрыться? — он усмехнулся. — И всё же? — Есть, святой отец, куда уж без них, вон, там за горкой одна пещерка была, раньше в ней медведь жил... — полицейский углубился в свои размышления, а отец поспешил к названному месту и уж лучше бы он никогда в него не заходил, ведь ведьма была там и ждала его, склоняясь над алтарём...***
— Тьфу, — плюнул хозяин трактира, — вроде честный и послушный человек, а такие ужасы на ночь глядя рассказываешь! Как мне, по-твоему, теперь спать, мм? — Извини, старый друг, пугать тебя не желал я, но ты ведь сам попросил историю рассказать, вот я и рассказываю, что в голову взбрело. — Ох и мерзкие у тебя мысли, но интересные, не спорю. Народ сейчас любит такие истории, готов поспорить, где-то там, в больших городах, их печатают толстенными книгами и продают! Как думаешь, может, и тебе заняться? — Нет, не стоит, — скромно смеётся Джон, — да и к тому же... история-то, действительно, мерзкая... — Ну и ладно, так что дальше-то, что с ведьмой? — С ведьмой? — удивился рассказчик. — Да кто её знает, умерла, наверное, я ж не придумал ещё. Знаешь, друг, засиделся я что-то, поеду обратно, надо приготовиться к завтрашней службе и при этом здраво мыслить. — Удачи, ты там давай, придумай конец, в следующий раз первым делом спрошу! Святой отец поспешил надеть своё пальто, которое успел снять во время рассказа и сел в машину. Проезжая по пустой дороге, он то и дело прокручивал в голове свою историю. — Мерзкая история. Что случилось с ребёнком? Живой, а вот полицейский умер и ведьма... Ведьма, наверное, тоже умерла, от горя, скорее всего. Только узнать мне это не дано...***
Осквернённое богопротивными надписями тело, неожиданно изменило форму, и ни одна молитва не могла вернуть ему прежний вид. Ведьма взмыла к потолку пещеры и зарычала, хохотала. На алтаре лежали дети, много детей, теперь святой отец понял, что была эта ловушка для него, что ловил он самого себя в сети, столь искусно расставленные колдуньей. Альзо, стоящий рядом, казалось, был совсем не удивлен, только оружие достал из кобуры и начал прицеливаться. — Вдвоёмш... пришшлиииш, — словно змея говорит она, — вдвоёмш... и умрётее... И стремительно она летит к своим «гостям», желанным и, казалось, беззащитным против её-то острых когтей. Но раздаётся выстрел, от боли ведьма шипит, но попыток своих не бросает, только цель меняет со священника на полицейского. Альзо, напуганный, но одновременно решительный, стреляет ещё несколько раз — сколько, увы, отец не считал — а потом болезненно кричит, пытаясь скинуть с себя это странное создание, бывшее человеком. Святой отец не знает, что делать: из оружия у него ничего нет, но спасать напарника нужно срочно. Тогда он решает использовать свою веру, вернее, её символ. Быстро снимая крест со своей шеи и накидывая на шею ведьмы, мужчина шепчет молитвы и плачет, он просит прощения у всех присутствующих в этой пещере: детей, Альзо, ведьмы и Бога. — НЕЕЕТ, — очень точно выговаривает ведьма, отпуская полицейского и вновь подлетая вверх к потолку пещеры, — пожалеешшшшь... — шипит она, размахивая своими крыльями, и неожиданно, будто сам Бог решает закончить эту ночь, пещера начинает рушиться. — НЕЕЕТ! Ведьма, будто не понимая всего происходящего, пытается удержать пещеру, пытается не дать ей обрушиться, она сыплет проклятиями, но ничего не выходит. А святой отец тем временем смотрит на алтарь, где лежат в ряд мёртвые дети, семеро, и только один мирно спит. Мужчина бросается к нему, берёт на руки и бежит к выходу. Альзо лежит неподвижно, глаза устремлены в потолок, и теперь на коже его проступили ранее не заметные пятна. Полицейский, и раньше не слишком хорошо выглядящий, сейчас похож на труп, и сейчас он почему-то выглядит правильнее. Ребёнок плачет, будто не понимая, что происходит, и священник плачет вместе и просит прощения. Ночь завершилась...