***
Райвен пытался размять мышцы плеч, пытался сдержать порыв гнева, но ничего из этого не выходило. Оборотень сидел у стены в доме новой жертвы и тихонько рычал, скорее на самого себя, чем на кого-то другого. Лин тем временем пыталась считать след на телевизоре, но не получалось абсолютно ничего. Девушка утешала себя, говоря, что для англичан отсутствие результата тоже результат, но на самом деле все попытки были тщетны. Тем временем Джонатан и Батлер усиленно спорили о чём-то, вернее, о ком-то. Они говорили, что сейчас где-то находится человек, который якобы может уничтожить это неведомое существо, но, на самом деле, это не подтверждено, всего лишь надежда. — Он не захочет возвращаться, — вновь и вновь повторял Батлер, — да и зачем? Вновь работать на тебя? — А почему бы и нет? Это дело достаточно прибыльное, между прочим. К тому же я предвидел эту ситуацию и сделал нашему малышу одну подлянку, чтобы он никогда не мог надолго сбежать. Просто позвони ему, скажи, что наркотическая ломка покажется дуновением ветра, не более…***
Омри за прошедший час понял, что женщины – самые страшные создания на земле. А ещё, что у него красивая мать. Её зовут Джессика, Джессика Шайс, и своего сына она узнала с первого взгляда по каким-то мелким деталям, или всё же не врёт материнское сердце. — Скоро придёт твой отец, — Джессика поставила на стол кружку чая. — Тогда мне стоит уйти? Возможно, он поймёт это слегка не так… — Не думаю. — у неё очень звонкий смех. — Думаю, он будет рад, так же, как и твой брат и сёстры. — Я бы не был рад. К тому же где гарантия, что это именно я? Что именно я был вашим… — Ты мой сын, я это знаю. Тот день, когда ты пропал, — Шайс мгновенно сменилась в лице, — я помню до сих пор в мельчайших деталях. Ты тогда утром будто чувствовал, не хотел ехать на конкурс, а я не слушала. Мне тогда казалось, что это было замечательное решение, думала, что ты посмотришь мир, развеешься. Но ваш автобус пропал, никто не вернулся. Позже я каждый день смотрела новости и боялась услышать твоё имя в новой сводке. Шли года, про этот случай все забыли, а я ждала, верила. В дверь постучали. — Поднимись на второй этаж, там открытая комната, твоя. Побудь там… Омри поднялся, открыл дверь и замер. Да, это комната ребёнка, мальчишки, но не человека, который сейчас вторгается в это священное место. Катз понимал это, понимал, что он не тот человек, которого столь долго ждали жители этого дома. Ребёнок, имя которому, кстати, Кид, увлекался, скорее всего, физикой и математикой, плюс самолётами: ими увешана вся комната. У окна стоит телескоп, купленный по заказу ребёнка, но, скорее всего, слишком поздно, мальчишка не смог в него посмотреть, не успел. В шкафу одежда, бейсболки, кеды, даже бейсбольная бита и перчатки. Этот ребёнок был счастлив... — Я тоже не понимаю, зачем всё это хранить. — в комнату зашёл мужчина с сединой в волосах. — Ещё тогда не понимал, но сказать ей об этом было бы слишком жестоко, не считаешь? – Катз кивнул. — Она заходила сюда и пыталась представить, каким ты вырастишь; я, на самом деле, тоже об этом думал, но не так сильно, у меня и других проблем было слишком много. А Джессика думала, заставляла наших детей помнить тебя, делать тебе подарки на Рождество, накопилось уже прилично. — Я тоже уже понял, что приезжать сюда было ошибкой. Но если я сейчас исчезну, станет хуже? — По крайней мере, ты вырос умным. Как, кстати, тебя теперь зовут? — Омри Катз. — Что же, приятно познакомиться, я Питер. Катз ещё долго разговаривал со своим «отцом», но разговора отца и сына не получалось. Они смирились. После, спустившись на семейный ужин, Омри долго ловил на себе косые взгляды, а ещё осознал, что утром ему дала свой номер почти родная сестра. Долго разговоры не клеились, но вскоре они все будто сняли маски, и, наконец, Катз, кажется, приблизился к осознанию понятия «семья». Омри сидел в не-своей комнате и ждал, когда придёт уже новый день, и эта семейная встреча закончится. В горле всё ещё комом стояло блюдо, которое Джессика, наверное, приготовила с особой любовью, но на которое Катз просто не мог смотреть. — Извини, не спишь? — женщина, которую он должен был звать матерью, зашла в комнату. — Я тоже не смогла уснуть. Ждала тебя двадцать один год, а теперь не могу вытерпеть и ночь... — Ничего страшного, я понимаю, — Омри поднялся с кровати. — Вы что-то хотели? — Послушай, Кит... то есть... как мне тебя называть? Глупо надеяться, что тебя так звали, поэтому представься ещё раз, скажи имя, а не фамилию. — Вы можете меня называть, как хотите: ни одно имя, данное мне, не является моим, поэтому я вовсе не против, если меня будут звать Кид. — Это... ужасно. — голос её наполнен жалостью и болью, глаза уже влажные от слёз. — Расскажи мне, как ты жил? Я много лет об этом думала. Материнское сердце подсказывало мне что-то, но я так и не смогла тебя найти. — Меня взял под опеку один достаточно влиятельный человек. Он дал мне хорошее образование и фактически сделал меня тем, кто я есть сейчас. Сейчас я живу в маленьком городке в штате Калифорния и работаю частным детективом, вернее сказать, работал. — Тебе, возможно, покажется это глупостью, но почему ты не любишь картошку с грибами? Это... из-за того, что раньше я тебе их готовила? — Нет, на самом деле, я ничего не помню о том времени, абсолютно. А это блюдо... в детском доме нам его подавали очень редко. Последний раз я его ел прямо перед тем, как получил травму. Поэтому это блюдо навевает воспоминания. — Мне так жаль... Ты должен был сказать об этом. — Не стоит. Я приехал не для того, чтобы вызвать Вашу жалость или надавить на совесть, хотя, признаю, такая мысль у меня когда-то была. Я здесь из-за того, что когда-то мне сказали ни за что не упускать возможности узнать свою семью, мне сказали, что это мой долг как сына. Именно поэтому я здесь. Но, на самом деле, я не сын, не старший брат и даже не сосед. — Но... — Мне кажется, Вам лучше смириться с тем, что тот мальчишка всё-таки погиб, а я про... — звонкая пощёчина прервала этот ужасный монолог. — Ты не прав, — женщина плакала, — ни на секунду я не забывала о тебе, твои братья и сестры каждое рождество писали тебе открытки, заворачивали подарки. Всё это мы хранили для тебя, а не для прохожего или кем ты там хотел себя назвать. Я не знаю, что за человек тебе сказал про долг, но он был прав. Хотя бы попытайся узнать нас и поверить в то, что мы семья. Приезжай на рождество, позволь поздравлять тебя с днём рождения, позволь показать тебе твои фотографии и рассказать о детстве. Позволь нам хотя бы на минуту быть твоими родителями. Омри не знал, что делать. Во всех книгах, что он читал, в подобные моменты был либо категорический отказ, либо слезливая сцена. Но сам Катз чувствовал, что всё это не то, что нужно сделать что-то другое. Руки дрожали, но, несмотря на это, юноша снял с них перчатки. Руки матери были очень тёплыми. Почувствовав холодное прикосновение рук, она перестала плакать и взглянула на сына. — Запомните: это первый и, думаю, последний раз, когда я касаюсь Вас голыми руками. И ещё я ничего не обещаю. Никогда. А завтра я уеду, мне позвонили, по работе. — Приезжай, хорошо? Что бы не случилось, как бы сильно ни был занят, приезжай. Я, все мы будем ждать…