Раненый медведь

- Ну что, так и будешь дуться как хомяк на крупу? – Мстислав шутливо ткнул сидящую в повозке девушку в бок. – Смотрю, с телеги второй день не слезаешь, Люту слова доброго не сказала, даже не посмотрела в его сторону. Так и поверишь, что в каждой девке всякая гадость скрыта, как змея в кринке молока. Богдан от такого сравнения только прыснул в кулак. Мальчишка и так, и эдак пытался развеселить свою спутницу, но она стала совсем как неживая, весь день лишь смотрела на доски у своих ног да тихо вздыхала. Вот и согласишься, не зря дядька жениться не хочет! А Немой тоже хорош – за все время ни разу и не подошел к полонянке. - Что скажешь? – мужчина все не успокаивался. – Мучителем его своим считаешь? А каково было бы другим полонянам, что потеряли все, а тут лишь одной из них разрешают делать то, за что других бы убили? Какой порядок тогда бы был? - Но… - начала было Верна, как ее жестко перебили. - Лют поступил так, как нужно. И в ответ ты должна делать то, что от тебя требуют. Ладно, совсем немного осталось – за поворотом уже и Ратислав покажется. Это наш город. Кивнув, сын воеводы ударил пятками коня, пустил его вскачь к началу обоза. Он и так вместо отца руководил ратниками, что находились у серединных телег. Велемир Вышатич же после нападения ни на секунду не терял бдительность и так и не удосужился поговорить с полонянкой, как обещал. Ранко заметался по телеге, приподнимая раненых, помогая им умыться и хоть несколько прихорошиться – домой нужно вернуться с победой, гордыми и несломленными. Даже в ранении нельзя давать слабину. Кто в родных воротах охнет от боли, сам себя проклянет за безволие. Воины благодарно принимали помощь молодца, кто-то силился сесть, но не мог, зажимая серьезные, чуть ли не смертельные раны. Верна впервые без злости и обиды посмотрела на молодого ратника. Действительно, он был болезненно худ и бледен, скулы остры, казалось, коснешься – порежешься. И волосы черные. Одно можно сказать – не наша внешность, чужая. Знать, является Ранко потомком иноземцев. Но как оказался здесь? Лес постепенно редел, все больше пропускал радостный солнечный свет. На небе не было ни единого облачка - радовался Ярило возвращению своих сынов домой. Дорога стала шириться, и вскоре потекла по лугу, открыв взор на город Ратислав. Середину его занимала большая крепость с детинцем, где могли спрятаться все местные жители. Огороженные высокой стеной, они могли стать надежным пристанищем от лихих людей. Перед стеной же словно рассыпавшийся горох расположились дома мирных жителей, что видели свою жизнь в земледелии и охоте. Они и кормили суровых ратников, те же, в свою очередь, защищали их от всех бед. И был этот союз прочен и взаимовыгоден. - Дом, - радостно выдохнул Богдан. – Матушка, поди, блинков напечет. - Тебе лишь бы поесть, - буркнул Ранко, собирая в поясную сумку остатки лекарств. - Да. Я же еще расту. Хочу быть как дядька Мстислав! Вон, смотри, нас уже и встречать вышли! И правда, почти из каждого дома выбегали женщины и дети, чинно выходили старики, сопровождаемые немногими мужчинами, отказавшимися воевать. Все с надеждой выглядывали своих. Как они, живы ли? С добычей придут али в земле где-то спать остались? Тут же послушался плач – чья-то жена не досчиталась своего сокола. Никто не пытался ее успокоить – знали, что такое горе не утешить добрыми словами, ему нужно лишь выйти. А там и боги помогут, да и люди не оставят вдову одной, поделятся ратной добычей, всем миром поставят детишек на ноги. - Разошлись, едрена-матрена, - нахмурился воевода, услышав плач. – Словно не с победой встречают. Как только показались первые жители, все ратники выпрямились и гордо зашагали к дому. Они выжили, с добычей и новыми рассказами о чудесных землях. А еще больше подмывало поведать своим любушкам о том, что Немой себе девку подобрал! И, поди ж, не тронул ее, сидит она при нем как белочка в клетке. - Что медлите как еж у косогора? – Велимир Вышатич грозно смотрел на воинов сверху вниз. – Правьте к крепости, там и разберемся. Вереница телег покорно свернула в сторону ворот. Возницы переругивались и щелкали кнутами, понукая коней в последнем усилии, ратники уже украдкой поправляли кольчугу, чтобы ее было сподручнее скинуть. На нежной коже железные кольца давно бы оставили синяки и мозоли, но воины же сами сделаны будто из камня, таких не сломать. Тут Лют подъехал к телеге и за пояс затянул к себе в седло полонянку. Пусть все видят, чья она, и не смеют даже пальцем притронуться. В спину раздавались противные шепотки «Немой приголубил», «Оборотня девка», кто-то даже жалел ее, но злых взглядов все равно было больше. Не рады женщины приезду красивых полонянок – мужчин и так мало, а славных ратников и по пальцам пересчитать можно, разве обрадуешься тут новым девицам? Успокаивало одно – у Люта не было жены, не придется смотреть в глаза той, на кого бы он мог ее променять. Каково же другим? Еще у самых ворот крепости к Немому подбежала маленькая старушка, мягкая и кругленькая, как репка. От нее вкусно пахло хлебом и теплым молоком. Увидишь такую и вспомнишь о детстве и своей бабушке, что когда-то, наверняка, пекла самые вкусные пряники во всем мире. Могла бы она являться главой рода, но судьба распорядилась иначе. Холопка. И была она почти единственной из всех женщин, кто без страха смотрел на Немого. - Здравия тебе, Лют Велемирыч! – старушка с кряхтением поклонилась. – Банька уже поспела почти. Верна от удивления даже голову подняла. Почему его зовут именем не отца, а воеводы? Неужели он не успел сказать его или решил так отречься от своего прошлого? Лют чуть кивнул и достал что-то из поясного кошеля, протянул старушке. Та, развернув подарок, даже охнула от удивления. - Платок! У меня таких никогда-то и не было! Ну, спасибо, Лют Велемирыч! – она попыталась было поклониться еще раз, но Немой остановил ее движением ладони. – Ну, спасибо! Пожилая холопка хотела сказать что-то еще, но ее перебил суровый голос воеводы. - А ну стройте полон! Что как сонные мухи, так вас растак! Жива, уйди с дороги от греха подальше, зашибут же! Старушка кивнула и быстро засеменила к дверям детинца, чтобы, если что, и мед подать, и накормить самых голодных, и утешить раненых. Всегда она выполняла эту службу, сколько себя помнила – с рождения была холопкой, ей и осталась. Еще предыдущий воевода запретил ее обижать и вольную обещал, если замуж пойдет. Но не вышло, и так осталась Жива одна на старости лет без мужа и детей. Только и видит всю радость в ратниках, что для нее как дети. Даже широкоплечие седоусые мужи преклонялись перед старушкой. Но был один, кого женщина любила больше всех – Лют. Она и ухаживала за ним, когда тот был ранен, она встречала его из всех походов. Немой же частенько привозил ей разные дары, вот, теперь и платок нарядный преподнес на смену старому уже давно выгоревшему на солнце. В это время двор крепости поглотила суматоха, все шумели, кричали, кони вскидывались и порывались встать на дыбы. Лишь Лют смотрел на все это свысока, остановив лошадь у крепостной стены. Больно надо ему вмешиваться – он подождет, пока страх уляжется, и тогда укажет каждому его место. К мужчине тут же подъехал Мстислав, довольный и гордо выпрямленный. Уж ему вдоволь досталось внимания – все молодые девицы как одна выглядывали его в толпе, многие спрашивали как он, не был ли ранен, некоторые предлагали утешить его раны. Так что без внимания мужчина не останется. - Что, белочка, не рада новому дому? – с улыбкой спросил он, поправляя ножны. - Это не мой дом, - тихо ответила Верна, за что тут же получила едва ощутимый шлепок по бедру от Немого. - Твой. Будешь здесь жить, трудиться и есть. Чем не дом? Так хотелось ему все высказать о том, что ее дом был сожжен и уничтожен всеми теми, кто сейчас с победой возвращается домой, что людей, в которых она видела свою жизнь, взяли полонянами и ждет их судьба холопов. Это ли счастье? И это ли дом? - Ладно. Вижу, привыкнуть тебе нужно. – Мстислав перевел взгляд на выстроившихся полонян. - Ну, какие твои? Девушка оглядела три десятка измученных, враз осунувшихся людей. На удивление ни на одной женщине не было видно ни синяка – знать, эти ратники не позволили себе в походе плохо обращаться с полонянками. Да и Богдан рассказывал, что воевода строго карает тех, кто обидит пленника, если тот не пытался сбежать или убить воина. Удивительно, такое поведение было совсем непохожим на то, о котором обычно рассказывают побывавшие в бою. Правда, и тут есть торные тропы – некоторые женщины не хотят идти пешком, желают лучшего обращения, а покупают все это собой. Верна видела это грязным и низким. Хотя, не хочет ли каждая быть под сильной рукой и за широким плечом? В строю полонян несчастная разглядела родные лица – заплаканную матушку, растрепанную младшую сестрицу, Забаву, что жалась к ней, и отца, все старавшегося загородить их собой. - Эти? – сын воеводы точно указал на тех, кого нужно. - Так, вы трое! Сюда! Пока пленники нерешительно подходили к Мстиславу, Лют спустил Верну с лошади и подтолкнул ее в спину им навстречу. Девушка и кинулась к матери, прижалась к родному существу. Слезы закапали из глаз, и не хотелось их утирать, так мир вокруг плыл, и, казалось, что они дома, что все хорошо. Матушка что-то шептала ей, прижимаясь все крепче, гладила старшую дочь по спине и держала за руку младшую. Отец молча обнял всех трех, прикоснулся щекой к макушке Верны. Как же больно видеть их такими! Всегда улыбчивая матушка Вара, крутая норовом, но отходчивая, была статной хозяйкой, но что теперь в ней осталось? А сестрица, которая скоро невеститься начнет? Что с ней станется? А с отцом? Сердце билось где-то глубоко внутри, словно провалившись в пустоту. Каждый его удар будто нож вгонял в живот, проворачивал острое лезвие. Казалось, можно почувствовать, как кровь выходит из тела, струится по ладоням, зажимающим эту нескончаемую рану. - Верна! – позвал девушку воевода. Той пришлось подчиниться и подойти к сидевшему в седле Велемиру Вышатичу, покорно склонить перед ним голову. Она пришла и готова выслушать все, что ей скажут. Лишь бы с семьей все было хорошо. - Тебя и твою семью не станут холопить, вы вольны остаться или идти на все четыре стороны. Воевода прекрасно знал, что будет, если они уйдут. Верна и ее семья погибнут где-нибудь в лесах если не от дикого зверя, так из-за разбойников или от голода. Поэтому им все равно суждено быть здесь не холопами, так просто слугами. Но обычай требовал того, чтобы об этом попросили. - Велемир Вышатич, - тихо обратилась к воеводе девушка. – Позвольте нам остаться здесь. Горькими были слова, и все это понимали. - А с чего это вы мне нужны? – прищурился мужчина. - Матушка славно готовит, а батюшка кузнец справный. - Как зовут их? - Вара и Тур. - Это ладно. А зачем мне две пигалицы? Лишние рты кормить не буду. - Забава прядет лучше других и шьет хорошо. Она пригодится. Правда, - Верна с мольбой посмотрела на воеводу. - Тоже молодец. Да и молодая девка, подрастет скоро, там и, кхе… - Велемир Вышатич приосанился. – Замуж выдадим. А ты-то мне на кой сдалась? Он ждал, что девушка заплачет, запросится хоть чернавкой, но при семье, рядом с сестрицей. Так поступали многие, а эта же молчала, лишь понурила голову. Ее семья стояла чуть позади и с грустью смотрела на старшую дочь, будто бы прощаясь и принимая неизбежное, лишь Забава все зажимала вышитый рукав матери и тихо плакала. Она была еще слишком мала, чтобы уметь сдерживать свой страх, да и куда ей, детке, среди воинов. Тут Лют спрыгнул с коня и сам подошел к Верне, прижал ее к себе, погладил по русой голове. Девушка чуть дернулась, но все же приняла объятия, положила ладонь на плечо воину. Она сама как-то кинулась ему в ноги, пора бы и признать свое место. И все люди, смотревшие на это, видели не полонянку и ратника, а маленькую белочку в лапах у медведя. Оборотень словно опасался пошевелиться и спугнуть боязливую зверушку, а та же была бессильна перед ним. - Ладно, Лют, забирай девку. Хоть не будешь на пиру с пресной рожей сидеть, - воевода рассмеялся. – Так, Жива, проводи Вару с Забавой на кухню, покажи Тура кузнецу. Заодно расскажи, где спать будут. Старушка тут же подбежала и осторожно подхватила матушку Верны под руку, повела в детинец. Теперь это их новое место, здесь они будут жить и трудиться, женщины на кухне, мужчина в кузне. И жизнь окажется не такой и безвольной. Забава напоследок обернулась к сестрице, но напоролась взглядом на высокого светлоглазого воина, что подмигнул ей. Мстислав со смехом смотрел как от его взгляда девчонка краснеет и отворачивается, цепляется за матушкин рукав. Глупая еще, подрастет – поймет, чего стоит внимание ратника. Это не колышки в подол собирать. Тут Вара выкрутилась из рук Живы. Она, не чуя под собой ног, подбежала к Люту и упала перед ним на колени. - Славный воин, не позорь мою кровиночку! – она зашлась рыданиями. – Пожалей славницу, не бесчесть! В полоне женщина вдоволь наслушалась, каким зверем являлся этот витязь, как убивал и казнил, что знался только с гулящими девками. И, к тому же, немой. А глянет, так всю душу и вынет наружу. И ничего хорошего с Верной не будет, ведь наиграется вдоволь, а потом и имени ее забудет. Оборотень, он оборотень и есть! Немой безразлично смотрел прямо перед собой, словно ничего не происходило. Казалось, ему все равно. - Пощади! – женщина размазывала по лицу слезы. Тут уже не выдержал Мстислав. - Хватит! – взревел он. – Мы сами решим, что с каждым из вас делать! Еще один повторит что-то подобное – не минует порки. А ты, Вара, иди на кухню, не гневи меня и богов! Мать тяжело поднялась с земли, последовала за Живой. Полоняне и ратники проводили ее молчанием, не решаясь сказать хоть слово. Пленники видели, что это лучшая из всех судеб, которые им сегодня дадут боги, и боялись разгневать ратников. Все видели, как Мстислав ударил кожемяку за то, что тот попытался сбежать. Теперь несчастный мастеровой едва стоял в строю, подпираемый плечами собратьев – голова его все болела, а губы разбиты в кровь. Среди ратников тоже царила тишина, но не из-за страха, а сочувствия и уважения к Люту и его решению. Не каждый решится держать у себя под боком пленницу, на которую и управу будет трудно найти – не холопка, значит, защищает ее право свободных людей. Конечно, не все принимали выбор Немого, а некоторые даже посмеивались, к примеру, Куц, который считал это все глупостью. Что ему до их свободы! - Я распоряжусь о добыче, - Мстислав обратился к Люту, который уже вел куда-то за собой Верну. – Можешь не беспокоиться. Тот лишь кивнул и, не сбавляя шага, направился за детинец, обходя его кругом. Верна покорно шла следом, осматриваясь. Огромное центральное здание в крепости было не одно, у самых стен располагались еще множество строений, будь то кузня, конюшня или оружейная. Больше всего среди разномастных неказистых домов выделялся один, явно жилой. У его дверей уже стоял Богдан, радостно обнимавший свою матушку, которая, как он и угадывал, держала блюдо с блинами. На пороге же стоял мужчина, чем-то похожий на Мстислава, только не виделась в нем та воинская выправка и крепость, да волос его был темнее, а борода окладистей. Так странно и страшно смотреть на мир с другой стороны, будто бы делаешь что-то ужасное, как в прорубь с головой ныряешь. Вода смыкается над головой, тянет на дно, легкие болезненно сжимаются, а внутри наступает смертельный покой. Вот, кажется, одним плохо – дома нет, как и воли, но другим-то радость – и рабочие руки, и добыча. Возможно ли понять, что хорошо, а что плохо? Хорошо ли радоваться чужому горю? Плохо ли оставаться живым, но холопом? Дом, куда затянул Верну Лют, оказался баней. В предбаннике, где и оказалась девушка, приятно пахло березой, в печи весело трещали поленья, а светец подрагивал и плевался от сырости, бросая на стену длинные зыбкие тени. И на лавке, стоящей у стены, уже лежали заботливо принесенные Живой вещи. Немой одетой втолкнул свою пленницу в парилку и с хлопком закрыл дверь. По спине Верны тут же потек пот, смывая грязь и долгую усталость. Три дня девушка не могла толком спать, вздрагивая от каждого шороха. Богдан уверял ее, что не даст в обиду, но какой толк от мальчишки? Оттолкнут и не заметят. А Лют так и не подходил, лишь иногда ехал подле телеги, не поворачиваясь к сидевшим в ней. Досадливо вздохнула девушка, глядя на остатки рубахи. Столько трудов и все впустую. Зато Тюря остался жив. Равноценен ли кусок ткани чьей-то жизни? Иногда чужая искра не стоит и гроша – расстаются с нею попусту, тушат и растрачивают зазря. Ну и пусть! Лучше все добро на перевязи порезать, чем видеть, как угасает чья-то жизнь. Тюря не желал ей зла, хотя, она, наверное, и Люта бы кинулась спасать, и Мстислава. Но, скорее, это они ее спасли, дав волю и выбор. Опасения, что Немой войдет в парилку, так и не оправдались. Отогревшаяся и помывшаяся Верна вновь надела свою одежду и вышла в предбанник и тут же натолкнулась на Люта, который, глядя на сарафан, покачал головой и протянул свою рубаху. Ну, да, запылилось платье, но в мужской одежде ходить – это ж какой позор! А теперь не все ли равно? - Благодарю, - Верна осторожно взяла протянутое. Она повернулась спиной к воину и принялась быстро и неловко переодеваться. Как только девушка скинула сарафан, то услышала шаги позади. Немой одним рывком развернул ее к себе и дернул за остатки порезанной рубахи. - На повязки пустила. Тому, раненому стрелой, - тихо ответила несчастная. Кивнув, мужчина сдернул с нее рубаху и бросил в печь. Нити вышивки быстро почернели, скрутились, ткань постепенно исчезала в голодной пасти пламени, не оставляя и следа. Верна с отчаянием смотрела, как погибает ее работа, которую она вышивала вечерами, надеясь, что когда-нибудь в этой рубахе и встретит жениха. Встретила. И не спасешься от него ни за забором, ни за широкой спиной отца. Немой еще раз указал рукой на чистую рубашку, а после подхватил портки* и вошел в парилку, на прощание так хлопнув дверью, что светец пошатнулся, но, благо, не упал. Из парилки донесся плеск воды и шипение камней, на которые попадали капли. Рубаха оказалась длинной, до середины голени, и настолько широкой в плечах и спине, что рукава спускались ниже кончиков пальцев девушки. Вышивка на одежде совсем скромна, и по ней Верна поняла, что Лют ни разу не был женат – не видно семейных оберегов и знаков жены, да и мастерица, пустившая по ткани рисунок, вряд ли жила свободной, а лишь выполняла свою работу. Неужели все оказалось так, как говорил Тюря? Неужели все девушки отвернулись от раненого воина только потому, что он никогда не скажет им слова любви? Ох, и глупое девичье сердце, доверчивое, живущее мнимой надеждой! Жалеть оборотня… Немой вернулся быстро. Он был гол по пояс, лишь сменил порты на чистые. Весь украшенный белыми полосами шрамов, мужчина пугал и поистине казался оборотнем, переведшим не один десяток охотников. По его левой руке от плеча и до запястья шел рисунок – медвежьи и волчьи следы переплетались с перьями и птицами, где главенствующим был сокол Перуна, дарующий силу и удачу в бою. И почему-то так хотелось прикоснуться к этому рисунку, рассмотреть. Какой же волей надо обладать, чтобы вытерпеть столько игл, пронизывающих тело, пустить под кожу чернила! Движением ладони подозвали девушку, повели за собой в детинец. Уже идя по всходням* она услышала песнь жалеек и гуслей, нестройное пение в десяток мужицких глоток, почуяла запах готовящейся еды. Ее-то точно никто кормить не собирается, а уж тем более за общим столом. Вновь послышались шепотки, словно ножи в спину втыкали. - Смотри, в рубахе Немого! Совсем отчаялась, раз за оборотнем пошла. - Ага, он, наверное, при луне зверем становится. Убьет ее – и делу конец! - Зато не позволит другим улыбаться. А то уже Мстиславушка ей подмигивает и внимание всякое оказывает! Вот поганка, только приехала, а уже мужей перебавливает*! Стоило только Верне обернуться, как она увидела двух девиц, наверное, только недавно вошедших в возраст невест. Только одеты они были совсем бедно. Холопки, видать. Заметив, что полонянка на них смотрит, они как мышки разбежались в разные стороны, юркнули в укрытие. И как только языки не отсохнут! Наверху у одной из дверей Люта уже ждала Жива. - Ну как банька? Не замерз? – улыбнулась она. Немой едва заметно повел головой из стороны в сторону. - А я-то думаю, - продолжала старушка. – Девочка-то с одним сарафаном приехала. Ну, я отыскала ей одежку попригляднее, чтоб нестыдно было. Уж не побрезгуй, Лют, Велемирыч, прими да позволь ей одеться. Она совсем по-отечески потрепала мужчину по макушке. Правда, ей пришлось встать на цыпочки, а тому чуть присесть, позволяя такое отношение к себе. - Ну, будет. Переоденьтесь да к столу спускайтесь. Воевода пир затеял, староста придет. Самое время о делах поговорить да вести обсудить. Еще раз улыбнувшись, Жива направилась вниз, кряхтя на каждой ступеньке. Не любила ходить вверх-вниз, но что поделаешь! Скоро совсем она старой станет, кому ж тогда понадобится? Но женщина надеялась, что и потом ее не оставят одну, особенно Лют. Как сын он ей стал, да и она была единственной, от кого тот принимал тепло и ласку. Спустя какие-то мгновения Верна уже оказалась в комнате Немого. Немного там было – пара лавок, сундук да стол, но как это сделано! По стенам летели вороны и жар-птицы, волки и медведи сходились в схватке, цвели маки и росли папоротники. Девушка подняла голову. И даже на потолке солнце делило небосвод с луной! Искусный мастер вырезал все это из дерева, и не было ни одной лишней черточки, ни одного огреха. - Какая красота! – выдохнула Верна. – Это ты сделал? Лют кивнул и указал на одежду, лежавшую на лавке. - У тебя золотые руки, - девушка решилась сказать мужчине хоть что-то хорошее. В ответ же тот посмотрел так, будто она на него с ножом кинулась. Как-то зло и с презрением – а и дела ему нет до всяких девчонок, что подлизываются ради собственной шкуры. - Правда. Я никогда такой красоты не видела. Верна хотела было прикоснуться к перу летящего ворона, как ее руку перехватили. Немой грубо ткнул ей в живот ком из дареной одежды, словно говорил о том, что не собирается ждать. Застолье вот-вот начнется, но каково же будет воеводе, если ближник не окажется за столом подле него? Вот и пусть поторапливается – еще он когда-нибудь опоздает из-за девки!