Раненый медведь

- Что, удивлена? – Ранко зло ухмыльнулся. - Да… - тихо ответила Верна, смущаясь из-за своего любопытства. Она видела, сколько боли было в глазах парня, и как он хотел ее скрыть. Ужасно, когда каждый день видишь того, кто напоминает о бесчестии. За весь путь в обозе он ни разу не назвал никого другом, ни разу не принял пущенную вкруг чашу с вином. Один. И это ранит так же сильно, как полон. И порой даже не знаешь, что больнее… - Когда-то он изнасиловал мою мать, южанку. Родился я, и она не могла смотреть мне в лицо, а как только подрос и смог меч держать, выслала сюда, к отцу. Только кто знал, что он такая скотина? Так что, считай, без рода и семьи, как отрезанный ломоть. - Прости меня… - девушка прижала руки ко рту. - Да ладно, давно уже отболело. Пойдем, тебя, поди, ждут. Ранко медленно зашагал вокруг детинца, поглядывая по сторонам, словно ждал нападения. Его узловатые пальцы все стискивали рукоять серпа, грубо и судорожно, словно утопающий, схватившийся за соломину. И невозможно выплыть. - Ранко, а у тебя есть друзья? – неожиданно спросила его Верна, отчего парень вздрогнул и опустил руки. - Нет. - А, хочешь, я буду твоим другом? Он остановился, словно натолкнувшись на невидимую стену. Верна аж голову в плечи вжала – другом назваться решилась! Сейчас как приложит ее гадким словом, да и прав будет – полезла девка к ратнику. Но без поддержки она совсем тут пропадет. Без Ранко и Мстислава. Без Люта… И как же больно было вспоминать о Званке! До сих пор в ушах стоял ее крик. Верна и сама так как-то кричала, когда на нее напал волк, вгрызся в ногу, но пал от топора. Правда, тогда рана была совсем незначительная - не кнут, с ударами которого Куц нарочно медлил, чтобы каждый последующий был больнее предыдущего. - Да. Сочту за честь, - Ранко поклонился девушке. Та постаралась не отстать, отвесив столь же низкий поклон. - И для меня это честь великая. Они смотрели друг на друга, и парень впервые улыбнулся. Неловко, чуть виновато, но все же его лицо просветлело. И когда он улыбался, то был очень красивым – в такого, поди, каждая влюбится. С дикой внешностью, тонкими чертами и поистине добрыми глазами. - Пойдем, Верна, - улыбка мгновенно погасла. – Лют велел вернуть тебя до заката. Они только обогнули угол детинца, как Ранко вновь посуровел - у входа в главную залу вокруг Люта крутилась какая-то девица. Румяная и ясноглазая, она лукаво улыбалась мужчине и все норовила прикоснуться к его руке, сидя рядом. Немой никак не реагировал. - Принесло же, - выдохнул парень, а после закричал. – Богда-а-ан! Один из отроков тут же выронил лук, из-за чего получил нагоняй от Крута. Увернувшись от размашистого подзатыльника, мальчишка подбежал к юноше и улыбнулся. - Чего орешь-то? – спросил он и шмыгнул носом. – Тут я. - Что за сестрицей своей не следишь? - Так старшая она, - грустно ответил внук воеводы. – Еще батюшке пожалуется. Тут он обернулся и увидел, что та, о ком говорили, все ближе придвигается к Немому, томно глядя ему в лицо. Верна аж нахмурилась. И ничего она не ревновала, только видно же, что глупит девица, чарует, а никак не в мужья его выбирает! Неужели ей мало внимания отроков и молодых кметей, зачем она делает Люту еще больнее? Видит же, что душа у него и так была открытой раной, зачем сжимает на ней ладонь? - Вот гадюка! – Богдан нахмурился. – Подруга ее ворожбе научила, а она на нем тренируется. Ох, сейчас я ее! Но прежде отрока успел воевода, показавшийся на крыльце своего дома. - Злата! Поганка, сейчас розгой отхватишь! Совсем управы на баб нет! Выгоню вас отсюда взашей, будете в деревне коров доить! – Велемир Вышатич аж ногой топнул, а потом, чуть успокоившись, обратился к Люту. – Пошли, у нас там совет и бутыль недопитый. Немой поднял голову и указал на Верну острием ножа, который держал в руке. Увидел же как-то свою полонянку, хоть, казалось, взгляда от оружия не отрывал, никак не отвечая на знаки другой девицы. - Хочешь – бери. Лучше бы не девку, а закусь взял! Ладно, разберемся. И воевода ушел в дом, не прикрыв за собой дверь, ожидая, что за ним тотчас пойдут все, собираемые на совет. Звякнул кувшин о край кубка – знать, уже приложился воевода к недопитому и без собутыльников. Немой движением ладони подозвал Верну и, дождавшись, пока она подойдет, вопросительно посмотрел на нее. Девушка неловко потупилась и склонила голову, смущаясь своего непонимания. Пока она не привыкла ко всем этим движениям и знакам – как распознать, чего он хочет? - Все с ними хорошо, - вместо нее ответил Ранко. – Живы все, здоровы. Сестрицу никто и пальцем не тронул. Мужчина чуть прикрыл глаза, принимая такой ответ, и взял Верну за руку. По коже пробежал мороз, и девушка едва не отдернула руку. Она чувствовала себя ужасно виноватой и сама не могла объяснить почему. Не насылала же эту девицу, Злату, не напоминала об одиночестве. Только все равно на душе было тяжко. Как теперь смотреть ему в глаза, как простить за Званку? Хотя, наверное, он сам не желает ей такой судьбы, раз не сделал холопкой, не дал увидеть, как убивают несчастную девушку. Чего же в нем больше – зверя лютого или человека? Вроде бы без клыков, без когтей, но нем и взгляд дикий, тяжелый. Точно у волка перед прыжком. И хватка медвежья – не вырвешься. Боги привели ее к этому человеку и тем начертали судьбу. Умереть или принять оборотня – неизвестно, что из этого страшнее. Чуть потянули за руку, и девушка пошла вслед за Немым, поднялась по ступеням воеводской избы, всей кожей ощущая долгий взгляд Ранко в спину. Парень хотел ей что-то сказать, но не посмел. Отроки тихо перешептывались, но не было среди них тех злых шутников, что как-то мололи языками, обсуждая ее, Верну, у палаток. Для мальчишек сегодня был жестокий урок – всему есть мера и грань, которую нельзя переступать. Дальше только боль и смерть. В главной комнате дома, где располагалась печь, уже сидел воевода, грустно подперев щеку кулаком. Он с грустью разглядывал резные деревянные полосы у потолка, потирал носком сапога недавно сотканный яркий палас. Лавка иногда поскрипывала от его движений, а муха, бьющаяся в окно, навевала смертельное уныние. И все это довершалось накрытым столом, посреди которого стояло несколько кувшинов с алкоголем, где от пары духмяно пахло медом. Как только Лют вошел, воевода оживился и со вздохом оторвал взгляд от трещины в дереве. - Мстислава видел? – спросил он. Лют кивнул и указал себе за спину. Тут же послышались звучные шаги, а после девичий смех. Мстислав вошел в комнату, держа на руках какую-то девицу, которую Верна прежде не видела на пиру. И как только знаются с негодным! Видно же по нему – не будет с таким добра! Звучно поцеловав девчонку, мужчина отправил ее прочь из дому и, самодовольно улыбаясь, сел напротив отца за стол. На полонянку он даже и внимания не обратил – больно надо всех пересчитывать. - А Крут где? – Велемир Вышатич крякнул и принялся расставлять кубки. - Сейчас придет, - Мстислав уже нацеливался на кувшин с медовухой. – Говорит, отроков есть отправит, парочку потреплет и придет. Лют расположился слева от воеводы, а Верна так и осталась стоять. Она послушно разливала просимые напитки по кубкам и подавала еду, грела уже остывшую в печи. Работа была привычной – так принято, что пока мужи за столом сидят, женщины без приглашения на лавку не садятся, хлопочут вокруг, чтобы кормильцу хорошо было. И лишь потом, когда обычай будет соблюден, а все серьезные разговоры закончатся, разрешат сесть подле любимых, послушать разные басни да истории о войнах и чудесах, любви и славе. Стоило напиткам в кувшинах чуть поубавиться, а Велемиру Вышатичу повеселеть, как в комнату вошел Крут. При луке и стрелах, он долго располагался за столом, устраивая сподручнее оружие, и лишь после поднял голову. - Это что такое? – недоуменно спросил он. - А это девка разумная, Лютом прирученная, - принялся паясничать воевода. – Много не болтает, прислуживать умеет. Нечего холопкам тут уши греть, а Богдан так вообще тумаков получит, коли подслушивать не перестанет! В сенях тут же что-то упало. - Сорванец! – Велемир Вышатич по-стариковски рассмеялся, а после посуровел. – А теперь о деле. Яволод войско собирает, нужно хорошенько его потрепать, если не вовсе разбить. Сил у нас хватит, но отроков и молодых нужно быстро учить. - За зиму управимся? – Крут в задумчивости почесал макушку. - А хрен его знает. Не успеем – так все поляжем. Лют помотал головой и описал ладонью круг на столе. - Думаешь, за год успеем? – Мстислав подался вперед и облокотился на стол. - За год – да. Эй, Верна, еще пива! – воевода поднял вверх кубок, а после звучно отхлебнул из уже налитого. – Сколько времени у нас? Все замолчали. Мстислав так и эдак загибал пальцы, изредка чертыхаясь себе под нос. Крут просто уставился в стол. Лишь Лют одно за другим выложил перед собой двенадцать ранеток и посмотрел на Верну. - Сейчас серпень*, - тихо прошептала девушка. Немой кивнул и отставил одно яблоко. - Думаешь, через год придут? – воевода нахмурился. – После жатвы, чтобы и хлеб забрать? Вновь кивок. Верна призадумалась – а и правда, самое время, чтобы нападать. Сытое, ленивое, когда урожай уже лежит в амбарах и люди понемногу готовятся к зиме. За рутинной работой можно и не сразу заметить скачущее войско, как было с ними. С ее деревней. Никто и опомниться не успел, как запылали дома. - За год отроки подрастут и наберутся сил, - Мстислав задумчиво почесал коротко стриженую бороду. – Мы с Лютом научим их рукопашному бою и обращаться с мечами. За Крутом луки. - Я возьму два десятка самых метких. Научу их разведке и тайной стрельбе, - уверенно сказал лучник. Лют указал на лук, а после на Верну. - Ее-то зачем? Пусть с бабами да детьми прячется, - Мстислав усмехнулся. – Только по своим попадет. Он был свято уверен в своей правоте. Нечего женщине делать на войне. Нечего и все тут! Только и будет слышно, что плач. Своих же подставит своей слабостью. Единственное, о чем мужчина не догадывался – о том, что не все женщины одинаковы. Ведь знал-то он совсем других девиц, не то, что Верна. Но Крут почему-то призадумался. - Хорошо, - сказал он. – От баб никто зла не ждет. Если взять самых сильных, что на охоту ходят с мужьями, да выучить – тоже подспорье. Ох, такие вещи только на пьяную голову решать надо. Налей винца, девица! - Оборону бы устроить, - вздохнул воевода. – Крепость восстановить после жатвы, стены укрепить. Точно, надо выпить! После этого деловой совет перешел в простую пьянку, когда мужчины перебрасывались между собой шутками, грубыми и сальными, рассказывали о боях и похвалялись удалью. Воевода напрочь забыл свою скуку, оживленно повествуя о битве, в которой был ранен Лют. Сыном его называл. Немой едва заметно улыбался и попивал медовуху. Глаза у него уже заволокло пьяным туманом. - Что-то я не видел, чтобы ты свою девку целовал, - Крут, чуть покачиваясь и держась за кубок, крепко оперся на стол. Верна едва кувшин не уронила. Она, конечно, вдоволь за сегодня наслушалась о подолах, крепких и сговорчивых девицах, но то, что касалось нее, попало в цель. И нет сил ответить. Какие же странные и смешные воины в мире мужском! Сильные и могучие, они как мальчишки рассказывали о влюбленностях и похвалялись подвигами в постели и бою. Крут вечно поминал свою Дарьяну, погибшую на пожаре, и знать не хотел других, но вот Мстислав… он и имен-то сказать не мог, говорил только «ну, та чернулечка» или нечто подобное. И какие у них были шутки! Злые, обидные, но почему-то не ранящие. За такое кому-то незнакомому давно бы снесли голову, но среди своих это было лишь поводом для смеха. Женщины бы за такие обидные слова кому угодно бы в глотку вцепились. - Ну? – Мстислав поддержал Крута. – И вправду, что-то я не слышал возни за стеной. Лют не пошевелился. Он как сверлил взглядом кубок, так и продолжал это делать. Верна понимала, что ей нужно что-то изменить. Осторожно она поставила кувшин на стол и прикоснулась к щеке Немого, мягко провела по линии шрама. А после едва ощутимо поцеловала мужчину в щеку. Лют дернулся и схватил девушку за запястье, чуть сжал его, не позволяя отойти. Так они и смотрели друг на друга, пока эту тишину не прервал хриплый смех Мстислава. - Вы только посмотрите на них! Как дети, ей-богу! Верна тут же отдернула руку и схватилась за кувшин. Сердце ее словно пустилось в галоп, а щеки алели. Она сама его поцеловала! И как он смотрел… с болью и надеждой, словно умирал. И она умирала с ним. Ох, глупое девичье сердце, аукнутся тебе жалость и мнимая любовь… - Пусть их, - махнул рукой Велемир Вышатич. – Наливай кубки, девица! Иначе, глядя на такое, я и сам пойду баб тискать! А стар уже, лучше упьюсь всласть. За окном быстро темнело, и вскоре солнце скрылось за горизонтом. Тихо подвывали собаки, а шум в крепостце, наоборот, стих. По стенам ходили часовые, перебрасываясь редкими словами, иногда в детинец пробегал запоздавший отрок или, наоборот, из детинца крался охочий до девок кметь. Все шло своим чередом. Совет тихо превращался в попойку. Кувшины почти опустели, а мужи загрустили. Крут что-то напряженно рассказывал кубку, в чем-то его уверяя, а тот, видимо, не соглашался. Мстислав томно вздохнул «Девку бы…» и уткнулся лбом в стол, захрапел. Воевода фальшиво выводил застольную песню, пьяно чокаясь кубком с Лютом, который, конечно, не улыбался, но выглядел всяко веселее. Иногда он посматривал на девушку и хмурился. Отчего – непонятно. - Эй, Верна, иди домой, - обратился к ней воевода. – Дальше мы уж сами. Поклонившись, девушка тихо вышла из комнаты, а после и из дома. На улице уже царила ночь, и полонянка, вздохнув, посмотрела на звездное небо. Сколько раз она его уже видела, но так и не перестала радоваться такой красоте. С неба на нее смотрели Ковш большой и Ковш малый. Кто-то звал их медведицами, а кто-то оборотнями. Оборотнями. Уже привычно скрипели ступени всходней под ногами, а постель стала казаться уютной. Наверное, так она и привыкнет ко всему. Сначала к этому месту, потом к мужчине рядом. А после, когда появятся дети, совсем примет свою долю. Найти бы в себе силы. Теплое одеяло укрыло от всех бед. Вытянувшись под ним, Верна тихо всхлипнула, жалея себя. Подруга была убита у нее на глазах, а семья в холопском доме. Но, если бы она не кинулась Люту в ноги, все было бы хуже. Правда же? Она бы оказалась на месте Званки, а сестрица была бы следующей. И родители – холопы. Или бы их всех сразу убили. За что Немой ее пожалел? Ведь столько холопок, которые куда красивее и прядут лучше. Но они при виде него отворачиваются. Слыхали уже от других из крепости, каков он. Почему так не чураются Куца? Уж тот-то урод уродом, чудовище в обличии человека. Всхлипнув еще раз, Верна плотнее укрылась одеялом и задремала. Лют вернулся под утро. Медленно со скрипом открылась дверь, и мужчина, пьяно пошатываясь, прошел к лавке, устало сел на нее, глядя в пол. И лишь через некоторое время снял сапоги, сопя при этом, как медведь. Хорошо же они все выпили! Девушка почувствовала, как он забирается к ней под одеяло прямо в одежде. И было еще какое-то ощущение – будто бы Немой смотрел на нее. Тут плеча Верны коснулась грубая и тяжелая рука. Лют медленно поглаживал нежную кожу девушки, едва сжимая пальцы, чтобы почувствовать, как та хрупка и ранима. Несчастная аж дышать от страха перестала. Она ощущала медвяный дух напитков и боялась даже пошевелиться, лишь закусила губу, молча терпя ласки. Мужчина, осторожно придвинувшись сам, за пояс притянул к себе свою полонянку и уткнулся ей носом в щеку. Горячее дыхание словно обжигало. Ладонь воина ласково прошлась по телу, коснулась бедра, чуть сжалась. Это было выше сил полонянки, и она всхлипнула, отворачиваясь. Она не может. Просто не может. Пусть умрет завтра же от кнута, но не станет делить постель с оборотнем. Пьяным. И что из этого хуже – непонятно. Лют тут же отодвинулся, встал и, надев сапоги, направился к двери. Он не подумал принуждать или пускать в ход кулаки, а просто решил уйти. Это напугало Верну до смерти, и она, вскочив с постели, хотела было подойти к мужчине, но он вышел из комнаты прежде, чем та успела это сделать. А устраивать выступление на потеху другим – позор. Лишь послышались тяжелые шаги по ступеням. И неизвестно, что теперь будет дальше…