Раненый медведь

На рассвете Лют так и не пришел. Солнце уже выглянуло из-за горизонта, люди в городке и крепости проснулись, принялись за привычную работу. Лишь отроки, выстроившиеся во дворе, недоуменно переглядывались, пока к ним не вышел смурной Крут, приказавший заниматься самим, так как Немой сейчас занят. Понятливо покивав, молодцы потянулись из крепости к лесу, делая все то, что их заставлял выполнять наставник. Видимо, не впервые такое бывало, что Лют оставлял своих подопечных одних, наверняка, затем, чтобы они сами умели собраться и трудиться без лени. Да, всегда, когда нет пригляда, хочется пожалеть себя, что-то не делать, что-то сделать меньше. Отроки такими не были. Они так же кувыркались и бежали, прыгали и резко падали наземь, будто уклоняясь от чего-то. Но слабые все больше отставали, и не было того, кто мог бы их поддержать. Дверь без стука отворили твердой рукой. Верна аж вскинулась – думала, Лют все-таки вернулся. Что бы ни произошло вчера, она хотела попросить у него прощение, все рассказать, объяснить. И о своем страхе, и о боли, которую она видела в его глазах, и о чем-то еще, для чего трудно найти слова. Но вместо Немого в комнату вошел Мстислав. Хмурый и взъерошенный, он сел на лавку напротив Верны и скривил губы. - Ну и что ты натворила? Девушка опустила голову и сжала в руках одеяло. И как она расскажет обо всем, что творится в ее душе? - Ты не знаешь, куда он ушел? – наконец, несчастная подала голос. - Знамо дело. К гулящим девкам, раз своя нос воротит. Все внутри упало. Не было слышно ни щебета птиц, ни разговоров людей за окном, лишь ледяной ком внутри пригвоздил своим холодом, ранил острыми краями. И с чего так больно? Оборотень, зверь… а она – белочка в его руках. Но почему же так тянется к своему мучителю, с трепетом касается холодных и грубых ладоней? Он не тронул ее, но ушел к другой. Другой… Зачем ему этот позор? Зачем он обрек себя на него? Лучше уж самой пасть к его ногам, чем позволить ему еще раз растоптать себя! - Он сам тебе это сказал? – дрожащим голосом спросила Верна. - Ага, еще и песню спел, - огрызнулся мужчина, в мгновение еще пуще озлившись. – Я что тебе говорил – ты его девка. Его! Думаешь, у него проблем из-за тебя не было – с Куцем, другими ратниками, самим воеводой?! Он тебя в обход добычи взял! Чтобы даже случайно к кому-то другому не попала, головой своей рисковал! А ты, дурная, так ему платишь! Мстислав вскочил со скамьи, закричал на Верну, коря ее за все, что произошло в последнее время. Несчастная смотрела на него и понимала, что он прав. Прав целиком и полностью. Она знала, что добычу делят на общем сходе. А это и скарб, и люди. Никому не позволено запустить лапу в собранное, а, если нарушить такой уряд, то наказанием может быть все, что угодно – лишение доли и даже смерть. Но Лют взял ее себе, никого не спросив. Если бы кто был против? Если бы Куц припомнил давние обиды? И она бы сгинула, и Немого за собой утянула. - Не так с тобой разговаривать следовало! Сколько злости было в этих словах! Мужчина и так волновался за своего друга и брата, с горечью смотрел, как тот одинок. А совсем недавно, когда Лют взял себе полонянку, Мстислав стал надеяться, что все наладится. Девчонка по своему желанию или без будет с ним. И что вышло? Вчера этот непутевый даже не поцеловал ее! Сколько раз сын воеводы прислушивался по ночам, но за стеной царила тишина. В его-то комнате тишины не было и в помине. И не было слов ему ответить. Вот так – в этом мире она чужая, лишняя. Нечего сказать. Но тут вернулся Лют. Враз осунувшийся, с синяками под глазами, он медленно вошел в комнату и остановился, в удивлении глядя на Мстислава. Тот тяжело дышал и сдерживал злые слова, просившиеся на язык. Судорожно сглотнув, сын воеводы мотнул головой. - Девку твою учу! Совсем уряд не блюдет, раз так поступает! Немой поджал губы и выставил вбок руку, словно преграждая дорогу. - Не мешать? – Мстислав взбеленился, становясь похожим на воеводу. – Два чудных! Обоим жизнь не дорога! Вот и решайте тут сами, дела мне нет до вашей глупости! Встав так, что лавка звучно стукнулась о стену, он стрелой вылетел из комнаты – только дверь хлопнула. А ведь душой кривил – если бы дела не было, то и не пришел бы, и не волновался так за Люта, объясняя Верне что да как. Наступила неловкая тишина. Верна стояла перед Немым, опустив голову, и тихо шмыгала носом. Кругом она виновата. И, правда, все холопы, а она нет, все живут по правде и закону, а она словно по кривде. Не понять, какая дорога верная – все в пропасть ведут. Пройдя мимо девушки как мимо пустого места, Лют склонился над сундуком, выудил оттуда свежую рубаху, кинув грязную под ноги Верне. Не обломится, постирает. После других-то девок. Те, поди, только одно умеют, куда им ручки в студеной воде портить! Подняв рубаху с пола, несчастная сжала ее в руках, прижала к груди. - Лют… - тихо позвала она мужчину. Немой тут же обернулся, и девушка вздрогнула от его вида, выпустив рубаху из рук. Ледяным холодом от него веяло, усталостью. Словно бы говорил мужчина о том, что достала его полонянка, висела камнем на шее. И убить нельзя, и продать совесть не дает, и оставить – себе мука. Ушла бы прочь с глаз, и без нее тошно. - Прости меня, - Верна склонила голову. А в душе вместо этого ворочалась черная злость. За что прощать-то? Что сам не тронул? Что к другой ушел? Это его путь, его выбор. И было от этих мыслей худо. Только вместо ответа мужчина вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Стоило только створке стукнуть о косяк, как Верна заплакала. Худшее наказание – тишина и одиночество, за что же он подвергает ее такому? Подобрав рубаху, девушка уткнулась в нее носом, стараясь успокоиться. Так ее не услышат, не то Мстислав еще и за слезы отругает. К тому же, самой стыдно – на пустом месте сырость разводить. Ну что с того, что к полонянке относятся так, как должно? От рубахи пахло лесом, и, учуяв этот запах, Верна в мгновение успокоилась. Не жгут у гулящих девок костры, не кутаются в меха. И на боку след грязный – смазанная лапа медвежья. Неужто и вправду оборотень? И сквозь слезы появилась улыбка. Верна, запрокинув голову, улыбалась резному солнцу, смотрела на искусно созданных птиц на потолке. А после, быстро одевшись, заскакала вниз по всходням, чтобы выстирать и зашить рубаху, сделать еще кучу дел и, быть может, испечь что-нибудь вкусное. Он простит! Обязательно простит! Вечером девушка заглянула на кухню, чтобы попросить немного муки и меда – сделать пряники. Получив нужное, она принялась за работу, попутно разговаривая с матушкой. Забава, сестрица, сидела на скамье, улыбаясь и покачивая ножкой – все холопки приняли ее как свою, да и свободные не обижали, помогали, чем могли. Кто прялку старую подарил, кто просто орешками угощал. Да и Варе хорошо жилось – за крутой нрав она быстро захватила власть на кухне и гоняла вечно голодных отроков, тянувших руки к свежему хлебу. Лишь Верне не было места. Слишком молода, чтобы быть хозяйкой, слишком взросла, чтобы перевоспитать. - Тут по тебе ратник один приходил, - начала матушка, меся тесто на хлеб к ужину. - Ага, - поддакнула Забава. – Высокий такой! Широкоплечий! Краси-и-ивый! Она смешно принюхивалась, учуяв запах пекущегося хлеба. Поди, уже представляла, как захрустит румяная корочка в руках. И, глядя на ратников, мечтала, что когда-нибудь выйдет за одного из них замуж и будет печь такой вот хлеб для него. Такого сильного и статного, как тот, кто приходил сегодня. Или как Мстислав! Уж он-то муж всем на зависть. - Кто? – девушка не разделяла радости семьи, в мгновение насторожившись. - Колотом кличут, - Вара смотрела на старшую дочь, поджав губы. – Уж оборотень твой ему и в подметки не годится! - И что ему нужно? - У Тура спрашивал, замужем ли. А он возьми да брякни, что за Немым бегаешь! Дурень! Пока ратник тебя из семьи не свел, наша ты. Значит, мы в тебе властны, а слово оборотня не указ. - А батюшка что? - Говорит, что лучше Немому тебя отдаст, чем Колоту Белянычу! – Вара насупилась. «Ишь ты! Белянычу!» Но, быть может, ей предсказали Колота, а не Люта? Быть может, за ним она обретет дом и хорошеньких детишек, любящего мужа и новую семью? Нет. Колот не ее мужчина. Конечно, он нравился красавицам, но не Верне. Не видела она в нем того самого, за которым пошла бы сквозь огонь. Таков ли Лют или девушка сама придумала себе басню, в которую поверила? - Ничего, - Вара месила тесто, вымещая на нем всю злость. – Поговорю я с твоим батюшкой! Придумал же! Еще бы к волкам тебя спровадил! - Может, любит она его!– Забава неуверенно посмотрела на мать. - Еще чего! Любовь! – фыркнула та. – За этим-то всю жизнь с кваса на воду перебиваться станешь, а за Колотом Белянычем жизнь будет легкая! - Не нужна мне такая жизнь! Бросив стряпню, Верна выбежала прочь из кухни, слыша в спину злое «Еще пожалеешь!». Как же горько и больно было! Лют их спас! Вольные они! Если бы не он, то, быть может, еще вчера бы ее убили или, не дай боги, Забавушку. Как бы тогда Вара на все это посмотрела, приняв холопскую долю? Во дворе девушку перехватил сын воеводы. Он удивленно смотрел в лицо заплаканной полонянке, растеряв всю напускную суровость. И ведь хотел ее отругать, что-то сказать, а сейчас, глядя на слезы, уже и позабыл все дурные слова. Отроки аж шеи повыкручивали – сам Мстислав да к девке подошел, успокаивает ее! Раньше-то такого вовек не бывало! Всегда к нему ладушки тянулись, а он выбирал, какую вниманием одарить. - Что случилось? – мужчина взял несчастную за запястья, отвел руки от лица. – Кто обидел? Та замотала головой . Никто ее не обижал – сама себя поедом ест. Нужно все рассказать Люту, он и решит – не нужна, так к Колоту пойдет, за ним свою жизнь проживать. Нужна – останется и слова больше поперек не скажет. Вовек не скажет! - Солгал я тебе, - Мстислав нахмурился и посмотрел на предзакатное небо. – Думал, образумишься. Ни к кому он не ходил, в лесу был. И сейчас туда ушел, хотя, должен был к полудню вернуться. - Ты знаешь, где он? - Нет, - покачал головой мужчина. – Он запрещает ходить за ним. А ты в комнату возвращайся. Придет, поди, к полуночи. Мстислав, кивнув на прощание, вернулся к отрокам, так гаркнув на них, что некоторые мечи пороняли. А то развесили тут уши, сплетничая потом как бабы деревенские! Хотя, городские-то не лучше… Выгадав, пока мужчина отвернется к какому-то неумехе, Верна осторожно прошла к воротам, а после припустила по тропе, ведущей в лес. Зачем она это делала? И сама не знала. Но чувствовала, что должна сейчас увидеть Люта и все ему рассказать. В предзакатном солнце, окрасившем все в багрянец, лес, казалось, пылал. Качающиеся ветви походили на всполохи пламени, птицы, спугнутые девушкой, кричали и прятались в листве, будто встревоженные жители горящего селения. Неподалеку зашуршал в траве заяц, тревожно звенели комары, накинувшись на новую жертву. И среди всего этого будто танцевали духи. Тонкие тела богов, спустившиеся на землю, вели за собой девушку, указывали ей путь в сгущающихся сумерках. Быть может, это лесной дед – леший – путает ее, хочет погубить, но Верна надеялась, что он ей поможет, укажет правильную дорогу. Девушка все сжимала оберег, висевший на шее, и молила духов о милости. Тут вдали заиграла жалейка. Ее пение было полно горя и невыплаканной печали, такой, от которой щемило сердце. Голос вплетался в шелест листьев и вел Верну за собой, звал и манил. Девушка шла за ним так тихо, как только могла. Не хотелось нарушать это пение, зов боли и одиночества, жажды любви и страха отчаяния. Пройдя мимо кустов орешника, полонянка увидела небольшую поляну у ручья. Там сидел Лют. Мужчина прислонился спиной к пушистому боку медведицы, а рядом, словно маленький ребенок, сидел медвежонок, заворожено слушая голос жалейки. Она плакала за Немого, и мужчина не открывал глаз, полностью отдавшись своей песне. Медвежонок попытался подпеть, но лишь тихо заворчал вслед за мелодией. Лют улыбнулся ему, добро, нежно, словно младшему брату, но не прервал игру. Верна и сама потеряла голос. Она не думала, что в душе человека бывает столько боли. Не может родиться такая мелодия просто так, когда не чувствуешь подобное. Что-то всколыхнулось в душе несчастной, хотелось выбежать, обнять страдающего, но девушка не могла этого сделать. Нужно уйти. Лют сам придет, когда посчитает нужным. И было невыносимо стыдно за то, что она увидела. Раздался треск веток позади и ворчание настоящего лесного государя. Девушка в страхе обернулась и увидела, что прямо на нее идет огромный медведь. Старый, уже с седыми нитями в шкуре, он был куда сильнее молодых зверей и пережил немало охотников – виднелись следы от рогатин и копий. Зарычав и ощерившись, медведь приближался к своей жертве. Взвизгнув, Верна выбежала из своего укрытия. От страха она уже не видела и не слышала ничего – ни как Лют отбросил жалейку, ни как кинулся наперерез лесному государю. Мужчина сам как зверь пригнулся до земли и ощерился в ответ медведю. Точно оборотень! Медведь остановился перед ним и тихо зарычал. Немой пуще скривился, оскалился. Недолго длился их поединок со зверем, и тот, вздохнув совсем как человек, пошел обратно в лес. Медведица с малышом заспешили следом. Когда медведи скрылись в чаще, Лют обернулся к своей полонянке. Больше всего она боялась увидеть на его лице раздражение и злость, но все оказалось куда хуже. В глазах мужчины отражалось звериное безумие вкупе с жаждой крови. От такого вида девушка сгорбилась и зажмурилась, совсем как маленький ребенок, надеющийся, что так пропадут все горести. Это не помогло, и Немой, грубо схватив ее за плечо, повел обратно в крепость. Правда, совсем как маленькое нашалившее дитя. Как бы еще розгой не отстегали. Жалейка так и осталась лежать на поляне. Спеша за мужчиной, Верна пыталась успокоиться, но все больше задыхалась и уставала. Оборотень! Он точно оборотень! Не врали холопки, не обманули обозники! С медведями водится, они его как своего привечают. И слушаются – сам хозяин леса отступил. Но эта песня… тот, кто полнится лишь яростью, не может так чувствовать. Как же с ним быть? Не подойдешь к Люту с одной мерой, хорош он или плох, уж больно много в нем и добра, и зла. Но зло ли это – быть справедливым к тому, кто нарушил указ не следовать за ним? Не отдал же ее на растерзание медведю. Почти не касаясь ногами ступеней, Верна взлетела вверх по всходням. Лют затащил ее в комнату и запер за собой дверь, задвинув крепкий засов. Теперь бежать некуда, и он волен делать все, что посчитает нужным. Сама виновата. Девушка со страхом смотрела, как Немой приближается к ней, пятилась к стене. Коснувшись ее спиной, она поняла, что больше ей некуда деваться, и покорно склонила голову, готовясь принять свою судьбу. Тяжелая ладонь легла на горло, чуть сжала его. Лют, вплотную приблизившись к своей жертве, беззвучно выдохнул ей в лицо «Никогда». Никогда больше не ходить за ним, не лезть туда, куда не следует. - Почему? – тихо спросила девушка. – Почему ты хочешь казаться зверем? Она не верила во все происходящее. Пусть он жесток, пусть оборотень! Но как же его песня? Как же все то, что он так старается скрыть от других? Люди научили его быть зверем, а никак не он сам вздел медвежью шкуру. Немой ощерился. Его глаза были еще более безумны, чем раньше, а лицо исказила гримаса – впервые он улыбался, но так хищно и жестоко, что кровь стыла в жилах. Не зря его боялись все вокруг – увидев такое лицо раз, больше не позабудешь. Мужчина сильнее прижал несчастную к стене, держа одной рукой за шею. Другой он провел по ее щеке, чуть надавливая ногтями, словно звериными когтями. - Ты не такой… - прохрипела девушка, глядя мужчине в глаза. – Я слышала твою песню. Внезапно на смену безумию пришел страх. Лют отшатнулся и потерял ту личину злости, что недавно вздел. - Я больше не пойду туда, не скажу ни слова и не вспомню об этом, - Верна потирала шею. – Обещаю. Прости меня. Она впервые заплакала перед ним, из-за него, и чувствовала себя на перепутье – на месте оставаться страшно, и ни вперед, ни назад. А дорог столько, что не сосчитать. Девушка хотела стать мужчине не холопкой или полонянкой, а подругой, но в то же время боялась его. А из страха не вырастет любовь. - Прости, - она больше не могла сдерживать себя, размазывая по лицу слезы. – Я испугалась, когда ты ушел ночью. И боялась, что что-то случится, пошла следом. Ты просил, чтобы я полюбила тебя, но как я могу это сделать, если чувствую один лишь страх?! На смену страху пришла злость. Она вскипала внутри и вот-вот была готова вырвется. Девушка сжимала кулаки и кривила губы, боясь разрыдаться. - Я виновата во всем. И, если неугодна, ты можешь прогнать меня. Немой помотал головой и в шаг оказался близ девушки, прижал ее к себе, погладил по голове, поцеловал в висок. Как же хотелось его ударить! Взять и отвесить полноценную пощечину, чтобы знал, как пугать! Зачем он просит одно, но делает все, чтобы этого не достичь? Или она сотворила что-то настолько ужасное, что Лют не смог простить ей? Неужели заглянула туда, куда не следует? Она и так знала, что он оборотень. Медведь. И что в лесу силы черпает. Ну и пусть! Зато честен и не кривит душой. Разве ложь лучше, чем шрамы и немота? Разве душевную боль можно погасить страданиями других? - Позволь себе быть человеком, - прошептала она, наконец. – Просто позволь любить себя. Немой тихо вздохнул и посмотрел поверх головы девушки в окно. Солнце уже давно село, и двор освещался лишь светом факелов, которые проносили дозорные. Вдруг внизу раздались крики и властный голос воеводы. - Люта сюда! Срочно! – Велемир Вышатич, кажется, был в бешенстве. Немой посмотрел на девушку, спрашивая, пойдет ли она. Верна пошла. У ворот крепости уже стоял воевода, уперев руки в бока. Рядом, облокотившись на столб, был Мстислав. Заруба неловко топтался рядом. - Гонец был, - Велемир Вышатич сплюнул. – Мор идет. Верна нахмурилась. Мор уже был весной в ее деревне, и от него пала чуть ли не треть. Все старики да малые дети, пока лекарство не нашли. А те, кто переболел, уже не заразятся вновь – их лекарка была и в других деревнях, где вспыхивала болезнь. Правда, она умерла в пожаре при захвате деревни, но Верна помнила те травы, которые нужны. Хватит ли их? И та ли это болезнь? Быть может, она и сама падет здесь. - Готовьте залу детинца под больных. Зовите лекарку – при первом появлении пусть травы подбирает. Заруба понятливо кивал. Все это делать придется ему. - Лют, отроков из крепости не води, - воевода все больше хмурился. – Как травы узнают, пошлешь отряд пешцев к лекарке, чтобы собирать помогали. И девку свою туда же отправь. А пока чужих не пускать. В сердцах махнув рукой, Велемир Вышатич пошел домой. Мстислав и Заруба тоже разбрелись кто куда, лишь Лют да Верна остались стоить посреди двора, глядя на закрывающиеся ворота. Створки гулко хлопнули друг об друга, скрепленные тяжелым дубовым брусом. - Что теперь будет? – спросила мужчину девушка. Тот лишь пожал плечами. Боги смилостивятся, может, и обойдется. Настанет новый день, и они узнают, что уготовила им судьба.