Раненый медведь

Немой провожал Живу как собственную мать. Он отказался хоронить ее как холопку на общем костре, сам устроил его у реки, дав старушке в последний путь серебряный браслет и дорогие бусы. Пусть она не знала таких даров при жизни, но после увидит, как же была важна Люту. Да и сама холопка любила его как сына – не снимала заветный платок. Вскоре загорелись бревна, и огонь поглотил холопку, вознеся ее в небо – туда, где несчастную уже давно заждались братья, сестры и родители. С радостью они принимали последнюю из них, ту, что завершила род. И не было здесь ни обиды, ни боли. Просто последний птенец вернулся в гнездо. Больше не будет мучений и холопской доли, боли и слез одиноких сердец. Они вместе. Долго горел костер, и до тех пор, пока угли его не потемнели и не остыли, Лют стоял неподвижно. Верна все боялась, что, если он сделает еще один шаг, то на нем затлеет рубаха, поэтому все время находилась рядом, а вскоре и взяла мужчину за руку. Тот не отдернул ладони. Когда останки костра даже перестали дымиться, они вместе засыпали его землей и обложили по кругу камнями. Теперь Жива будет спать у берега реки, там, куда так любила ходить. Там, где признала в Люте сына. - Что случилось, малыш? – спросила она тогда одинокого ратника, сидевшего в тени ив. Тот только покачал головой, а после обернулся к старушке. Он думал, что женщина вздрогнет, как и все остальные, отведет взгляд. Совсем недавно по лицу и шее прошлись стрелы, изувечили воина, сделали его иным. Исковерканным оборотнем. - Не грусти, - Жива сама подсела к Люту и коснулась его плечом. – Зря ты так убиваешься. Не слушай тех, кто судит по лицу, по земле ходят и другие, кому важна душа. Я знаю, что у тебя она добрая и светлая. Молодой мужчина закрыл лицо руками. Он никогда не сможет никому сказать ни слова, никогда не встретит ту, что примет его. Лучше бы умер. - Ничего, это все пустое, - приговаривала Жива, гладя его по спутанным волосам. – Это вешнее горе, которое растает на солнце. Ты очень сильный и храбрый, спас нашего воеводу. И обязательно встретишь ту, с которой не будешь думать о внешности. Это произойдет не сегодня и не завтра, просто поверь, что она сама найдет тебя. И сама возьмет за руку. А пока я, хоть и старая холопка, буду за тобой присматривать. Не откажешь? С доброй улыбкой она посмотрела на Люта, который неуверенно кивнул ей в ответ. - Вот и славно, малыш. А пока пойдем домой. Нечего тебе тут одному сидеть. Тогда она увела его и больше не оставляла одного. На удивление всем носила ратнику испеченные только для него пряники, шила ему рубахи в свободное от работы время. А тот не давал ее никому в обиду и из каждого похода привозил какую-нибудь диковинку. Но вот, наконец, настало время прощаться. - Она была доброй женщиной, - сказала Верна. – Жаль, что я знала ее слишком мало. Немой вздохнул и первым направился к крепости, потянув за собой и полонянку. Вместе они шли по пыльной дороге, слушали шепот деревьев и пение утренних птиц, радующихся новому дню. Вскоре звуки природы стали перемежаться звоном железа, криками людей и другими городскими шумами. Жизнь возвращалась в Ратислав. Скоро позабудутся и утраты, становясь грустной памятью, родятся новые дети, которые не будут помнить этот мор. Все вернется на круги своя. По дороге к крепости никто не преграждал спутникам дорогу, не пытался что-либо спросить. Только слышались шепотки за спиной. «Оборотни», «Чумные». Верна только диву давалось – откуда у женщин столько злости на них? Что им сделал Лют? И за что, в конце концов, бабий мир так ополчился на нее? На площадке перед детинцем находились Богдан и воевода. Отрок стоял среди различной утвари, будь то ведра или даже лавки, и вертел головой по сторонам. Велемир Вышатич, сидя на одной из скамей, его поучал. - Ты должен чувствовать преграды. Чувствовать! Понял меня? А ну пройдись! Богдан неуверенно потоптался на месте, а после вытянул вперед руку, боясь натолкнуться на препятствия. Тут же раздался свист, и мальчишку хлестнули прутом по предплечью – тот только вскрикнул. - Чувствовать! Что ты как баба расклеился? – воевода аж ногой топнул со злости. – Не показывай слабость! Мальчишка утер нос кулаком и набычился. Спустя всего несколько мгновений он сделал несколько шагов, обойдя одно ведро, второе и тут же толкнув третье. Вновь свистнул прут. Верна присмотрелась. На руках Богдана уже виднелись десятки красных полос. Знать, долго уже вбивают в него науку. - А ты не жалей, - воевода зло ухмыльнулся, заметив девушку. – Ядрена вошь, дашь бабам мальчишку на воспитание, сделают из него хрен пойти что! И нюни распустит, и слезу выжмет, только успевай платки подставлять! Нет! Богдан вырастет воином! Воином, а не тряпкой! Согласно закивал и сам отрок. Конечно, он тайком вытирал слезы боли и обиды, но не смел попросить пощады. Сам знал – если поддастся немочи, то не будет ему жизни. - Хочешь – подойди к Верне, - смягчился Велемир Вышатич. – Только сам и без вытянутых рук. Пока мальчишка медленно шел к названной сестрице, Верна не шевелилась. Она с замиранием сердца следила за каждым движением Богдана, дивясь его силе духа. Пережить такую боль, потерять все, чтобы обрести что-то вновь! Но воевода-то каков! Не дает спуску отроку, хоть тот и его внук. Растит в нем не калеку слезливого, а мужа. Но так хотелось пожалеть настрадавшегося ребенка, прижать к груди… Едва коснувшись руки Верны, Богдан заулыбался совсем как тогда в обозе. Добро, счастливо. И, казалось, весь недуг просто почудился, мальчик окажется здоров. Но судьба распорядилась иначе. - Сестренка, - выдохнул слепец, прижимая ладонь девушки к своей щеке. – Я скучал по тебе. Не уходи больше из крепости, горе близко. - Что ты говоришь, милый! – нежно ответила Верна. – Все будет хорошо. И Лют рядом, вон, волнуется за тебя. Немой потрепал Богдана по голове, подхватил предплечья, принялся рассматривать красные полосы от прута. Велемир Вышатич только губы поджал. - Все у вас не как у людей, ядрена-матрена, - проворчал он. – Эй, Лют! Станешь Богдана учить? Увидев кивок в ответ, воевода подобрел. - Вот и славно. Осталось только с Крутом поговорить. Но он какой день пьет и из избы не выходит. Подкосило его. Ох, подкосило! Из дверей детинца показалась Вара. Болезнь совсем не изменила ее – как была кругла да румяна, так и осталась. Еще умудрилась и власть захватить – теперь все холопы ее слушались, а воины как послушные малыши пили отвары, подаваемые вспыльчивой женщиной. - Очнулся Мстислав, - промолвила Вара и вновь скрылась в зале. Приметила Верна, как матушка старательно прятала за строгостью улыбку. В ее душу закралось подозрение, что что-то идет совсем не так, как должно быть. Может, она и надумала себе все это, после вестей-то о Колоте, но почему-то глупое сердце чувствовало подвох. Не верить собственной матери! До чего она дошла! Может, и вправду оборотнем становится. Скоро и зверем по ночам оборачиваться станет, и жалость забудет. А после и лик человеческий потеряет, будет лишь с волками на луну выть о своей боли и невыплаканной печали. Не верить матери! «Из рода уйду, коли неволить станут», - пронеслось в голове. От этого по спине пробежали мурашки. Вот где язык впереди разума! Или это разум глуп, не слышит вещего сердца? И нет ответа… Мстислав покоился на подушках, медленно переводил взгляд от одного лица к другому. И при этом сжимал узенькую девичью ладошку. Верна аж побледнела – вот от чего радость! Не старшую за сына старосты, так младшую за воеводского сынка выдать. Но, быть может, она себе это надумывает? Не станет же мать выдавать свое дитя за того, что старше девочки в два раза? Лют только фыркнул и косо усмехнулся, даже зло, с издевкой. Девушка так и не смогла понять, что же он хотел этим сказать. - Благодарю, Верна, - просипел Мстислав, делая долгие перерывы между словами. – Умер бы без тебя. - Многие волновались за тебя и делали все, что было в их силах, - ответила девушка. – Я рада, что ты выбрал жизнь, славный воин. - У меня еще много дел, – мужчина постарался улыбнуться. - Дядька Мстислав! – в разговор громко и абсолютно бесцеремонно вклинился Богдан, упав Мстиславу на грудь. – Я знал, что ты сегодня очнешься! Сын воеводы с улыбкой погладил мальчишку по спине и вздрогнул, увидев, что тот не открывал глаза. На его недоуменный взгляд воевода лишь беззвучно прошептал «ослеп». Улыбка тут же исчезла с лица, уступив место растерянности и печали. - Я не мог иначе. Мир вокруг начинал казаться удивительно ярким, и так хотелось жить. Хотелось видеть закаты, чувствовать другого человека подле себя. И никогда больше не встречаться со смертью, даже если это и глупый самообман – все равно окажешься в руках Мораны. Там, на границе яви и нави, Мстислав видел свою жизнь. Видел бессилие холопок, слезы брошенных им девчонок. Перед ним лилась кровь, которую он так легко пускал. И сквозь этот ужас единственный, кто приходил к нему в видениях спасением - Лют. Немой не бросал его при жизни, терпя все выходки, неся пьяного после гулящих девок домой. Прикрывал собой в бою. Там, в мороке, он протягивал мужчине руку, которой тот все не мог коснуться. Лишь почувствовав холод Мораны подле себя, Мстислав из последних сил рванул к свету. А мужская ладонь сменилась тонкой девичьей. Вот уж новость… Стоявший подле сына воеводы Лют кивнул головой и медленно пошел наверх, не зовя Верну за собой. Ей этого и не требовалась – сама потянулась за ним, нагнав еще у дверей светлицы. Мужчина благодарно улыбнулся. Только сейчас Верна заметила, что он очень устал, а утрата Живы сильно подкосила его. Нет, Немой не показал другим своей слабости, но почему-то ей верил чуть больше. Или девушка хотела на это надеяться. Она сама затеплила светец, долго смотрела на слабый огонек, борющийся с темнотой. Тени бродили по комнате, склонялись над двумя людьми, так и сумевшими понять, что же происходит в их душах. Раздалось громкое сопение – Лют уснул, прямо в одежде упав на застланную постель. Уткнувшись в подушку, он иногда морщился, словно переживал вновь свою боль. Укрыв мужчину его плащом, Верна осторожно присела рядом, поглаживая Немого по спине. Тот перестал кривиться, а, наконец, затих и погрузился в глубокий сон, способный излечить любую рану. * * * Следующий день Лют провел в трудах. Тренировал отроков, возился с Богданом, заново уча его держать меч, чистил доспех и точил оружие. Тело его вновь принимало прежнюю силу, и уже не увидишь в нем того болезного, что умирал на поляне в лесу. Что до Верны, так ей приказали оставаться в светлице. Подолгу она сидела у окна и не отводила глаз, когда Немой отвечал ей взглядом на взгляд. За дверьми перешептывались холопки и свободные девчонки, иногда хихикая и подначивая друг друга. Любопытные приоткрывали дверь и заглядывали в комнату, отчего были слышны их разговоры. «Чумная». «Оборотниха». Верна только усмехалась, знай, сидя себе за вышивкой. Будто бы ей дело есть какое до дурех, которые только и могут, что срамить. Только было от их слов горько. Почему, когда ты хочешь сделать добро, тебе обязательно воткнут в спину нож? - Чумная! – крикнула Заря, показавшись в дверях. – Мстислава сглазила! В душе Верны вскипела злость. Да кто она такая, эта внучка лекарки, чтобы бросаться подобными словами! Пустоцвет! Но нет же, не сумев помочь, она утопит и тех, кто силился что-то сделать. Глупая. Пожалеть бы ее… но сначала отстегать как следует прутом, чтоб забыла как сидеть! - Оборотниха! – вторила ей Злата, воеводы внучка. - Что вам нужно? – не выдержала девушка. Быть может, они все-таки отвяжутся. Зачем-то же им потребно такое развлечение, раз они затеяли эту игру. Злата и Заря переглянулись. Прыснув, внучка лекарки бросила. - Поговорить с тобой хотим. Выйдешь на закате из крепости, чтобы оборотень твой не озоровал? - Выйду. Вновь переглянувшись, подружки бросились прочь, только мелькнули цветастые сарафаны да хлопнула дверь. Раздался топоток десятка резвых ножек – знать, не вдвоем были девчонки, собрали себе соратниц. Им-то Верна чем не угодила? Быстро стежок ложился к стежку, и на беленой ткани появлялся цветастый узор, сулящий носящему его удачу и крепкое здоровье. Много раз девушка представляла себе, что будет вот так дома тишком вышивать рубаху для возлюбленного, чтобы подарить ему на сватовство, но все оказалось иначе. Наверное, так даже лучше. Лучше? Полонянка и сама опешила от этой мысли. Что лучше? То, что она чуть не стала холопкой, едва утекла от Куца? Это ли хорошо? Неужели то, что есть сейчас, лучше мнимой побасенки о витязе, приехавшем за своей суженой? Но это лишь рассказ, чтобы повеселить тех девок, чьи косы длиннее ума. Верна же была разумной и в такие глупости не верила. Как и не верила в любовь с первого взгляда, хоть наивное сердце ждало ее. Дождалось. К вечеру работа была сделана, и девушка тихо покинула комнату, а после и крепость. Почти у самых ворот ее встретила толпа женщин самого разного возраста. Все пожилые были во вдовьих платках, некоторые молодые тоже. И взгляды все полнились злостью. - Что, оборотниха, выбралась из своего логова? – зло спросила какая-то из них. - Чумная! – продолжали бабы. – Мор принесла! Им вторили голоса молодых девиц. Верна увидела там и Зарю, и Злату. Так-то они ей рады. За этим звали, чтобы толпой поглумиться. - Проклятая! Никто не знал, чей был первый камень. Просвистев, он оцарапал щеку несчастной, гулко ударился о стену крепости. Девушка только успела запоздало закрыть голову руками и сделать шаг назад, как полетели новые. - Оборотниха! Чумная! Ведьма! Почему-то не было боли. Верна стояла перед толпой беснующихся женщин и ничего не могла сделать. Если ее убьют не сегодня, то сделают это завтра. А внутри все горело. Сгорала крепость, которая мнилась ей домом, придуманная влюбленность, попытки стать ровней. Пламя это обжигало и причиняло нестерпимые муки. Лучше умереть сейчас. Ноги подкашивались, дрожали. Хотелось упасть на колени, взмолиться о пощаде, но этим сделаешь только хуже. Слабым будет приятнее добить бессильную жертву, словно ужа сапогом передавить. Летели камни, царапая, сдирая кожу, оставляли синяки. Один попал в голову, и Верна пошатнулась, услышала общий радостный вдох толпы. Поддалась. Еще немного, и пальцы сожмутся на горле несчастной. Внезапно наступило затишье. Девушка открыла глаза и увидела, что впереди, загородив ее собой, стояли Лют и Колот. Оба напряженные, как натянутые луки, они смотрели на толпу женщин, будто вмиг сошедших с ума. Было видно, как те, что стояли последними, разбежались по улочкам, словно крыски. - Почто девицу обижаете? – строго спросил Колот. Толпа загудела. Из всех слов было ясно только одно – всем бедам причиной является полонянка. Она и мор навела, она и ратников попортила. Наверняка блудила со всеми и не раз – уж больно с теплотой о ней говорят. Пока Колот внимательно слушал несвязные речи, Лют отвел руки от лица Верны, с волнением осмотрел рану. Кровь уже спеклась, но на щеке остался широкий развод. Может и шрам останется. - Разве так нужно благодарить ту, что со смертного одра подняла ваших сыновей, мужей и отцов? – Колот говорил так же мудро, как и его отец. – Разве она не помогала вам? - Все одно – чумная! – кричали женщины. – Зло принесла! Казнить и ее, и оборотня! - Он за вас кровь проливал, а вы его казнить? Вот так, значит? Без него-то вас бы мигом поубивали или в полон угнали. Но толпе было плевать на разумные доводы. Они хотели крови. Вся злость, все горе и отчаяние слились здесь в одно желание – убить. И Колот понимал это. - Хорошо, - он кивнул. – Мы можем судить их поединком. Лют примет бой. Но кто будет его противником? Женщины зашептались. Видно, что они стушевались и оказались не готовы к такому повороту событий. Лишь после Заря пискнула. - Мстислав! - Дурная! – ратник скривился. – Мстислав пластом в детинце лежит и умер бы уже, если бы Верна не нашла лекарство. Вновь зашумела толпа. Вскоре все пришли к одному, как им казалось, самому разумному решению. - Не откажи, Колот Беляныч! Уж рассуди нас. Сын старосты кивнул. - Но, если победу одержу, не смерти их желаю. Лют и прежде останется ратником, а девчонку я заберу себе. - Правильно! – раздалось тут же. – Это зверь ее попортил! Невинная она! - Все одно – чумная! – противились им другие. Колот выпрямился. - Слово мое крепко! И да рассудят нас боги.