Раненый медведь

В Ратиславе дни вереницей шли один за другим. Люди работали в полях, вечера коротая в общем зале детинца, малыши играли перед воротами крепости, а отроки и гридни день и ночь учились ратной науке. Подростки, еще угловатые и несмелые, понемногу брались за мечи и копья, набивали синяки в сходах с Лютом или Мстиславом. Девчонки и молодухи под предводительством Крута осваивали луки. Тот, конечно, частенько поджимал губы, но отобрал пару десятков способных не покалечить своих же. Верну туда не включили – Лют так решил. Сильно же изменился Крут за последнее время! Вместо сгорбленного, тощего и вечно недовольного человека по крепости теперь расхаживал молодой мужчина, глава семьи. Рубаха его стала нарядней, да и вся одежа теперь честно и старательно стиралась. Злата же в отличие от мужа поутихла. Теперь не было новых ярких сарафанов и многих колец, а серебряное очелье сменил строгий платок. Души она не чаяла в суженом, всяко старалась заслужить его похвалу. Уже и ребеночка пообещала. А сама, знай, посматривала на Верну, ища подмогу. Частенько непутевая забегала к жене Немого, чтобы поболтать да вызнать тайны домоводства – сама-то она была не больно ловка, но вместе с доброй помощницей быстро научилась. Словно замужем заново родилась. Другая. Честная. Вот кого не взяли никакие изменения, так это Люта. Он привычно все эти дни работал на стройке, возводя свой теплый дом, в котором вырастут его дети, а после и внуки. А потом, отпраздновав новоселье, вернулся в крепость, уча отроков науке и все также привычно выводя их утром на пробежку. В последние пару дней за ним увязывался и Богдан. Мальчишка, чтобы не пугать попусту людей, скрыл глаза повязкой и, чуя под собой каждую неровность, бежал за Немым след в след. А потом, вечером, когда все ложились спать, он совсем как ребенок ждал от Вары басен. Та была и рада стараться, подбирая те, в которых герой был увечен, но вышел победителем. Воевода, тайком слушая рассказы, лишь посмеивался себе в бороду – пускай, так его дух окрепнет, и отрок будет верить в то, что нет преград, а все зависит лишь от него самого. Всем казалось счастливым и спокойным это сытое время. Всем, но не Верне. Она была славной женой и за Лютом жила как за каменной стеной, но душа ее не могла найти покоя. Работая во дворе, она частенько замечала Мстислава, шутя несущего коромысла с огромными ведрами. Все бы ничего, но рядом с ним, то краснея, то бледнея, шла Забавушка. Девица слушала долгий рассказ и застенчиво улыбалась, посматривая на помощника. А тот и рад стараться. Ну и как тут поступить?! Верне было до боли в сердце жаль младшую, ведь она видела, как сохли по сыну воеводы девки. Поговаривали, что одна даже чуть в омут не кинулась, а тому хоть бы хны. Как распушал перья, гоголем выхаживая перед красавицами, так и продолжал. А ну как растопчет нежное девичье сердчишко? Наверное, она чувствовала себя матерью Забаве. Что до Вары – она всегда была то в поле, то в делах, что днями младшенькая матушки не видала. А Верна всегда рядом. И утешит, и приготовит, и сказку расскажет. Это она учила сестрицу вышивать и стряпать, с ней малышка спряла свою первую нить еще детскими неловкими пальчиками. Рассказывала старшей о первой любви, да и тут, краснея, поведала о Ранко, что подарил ей тонкое серебряное запястье*. А теперь шла с Мстиславом. Когда-то она рассказала о своем волнении Люту, но тот и ухом не повел. Пусть разбираются сами, все взрослы и пусть сами набивают себе шишек. Но как же объяснить ему, что младшая сестренка для Верны – часть ее самой? Что девушке будет невыносимо больно видеть ее страдающей? Немой все качал головой – он не будет ничего делать. Не потому, что ему все равно, а потому что это их путь и их жизни, которыми мы не можем править. Он был мудр. Лют-то. Но дело ли стоять в стороне и смотреть, как топчут нежное девичье сердце? Выгадав вечером время, когда Немого не будет дома, Верна направилась к дому воеводы. Велемира она не застала – тот вместе с Немым до седьмого пота гонял отроков вокруг крепости, только слышался посвист и ворчание старого медведя. Забава же нашлась в кухне. Девушка вдохновлено готовила пирог и уже залепляла тесто. В старании забыв все, она проводила ладошкой в муке по щекам, оставляя там белые полосы. Смешная. И как такую отдавать за Мстислава?! Приметив сестрицу, Забава заулыбалась. - Здравствуй! – Она еще раз утерлась ладонью, оставив совсем уж широкую полосу. – А я тут готовлю, пока матушка в детинце заправляет. - И как тебе тут? – с улыбкой спросила старшая, глядя в руки умелой сестрице. - Велемир Вышатич с радостью нас принял. Вот, попросил хозяйкой на кухне быть, родители Богдана-то на выселок уехали. Богдан здесь остался, сестренкой зовет. - А ты? - А я его братиком. Ой, он тут такое учудил! – Забава засмеялась. – Ворона подобрал. Ему крыло перебили, кошки уже почти скогтили, а он его отбил и вылечил. Ворон его хозяином признал, слушается. Вещи разные приносит. Велемир Вышатич поворчал, поворчал, да разрешил птицу оставить. Верна и сама улыбнулась. Будут теперь у Богдана и глаза, и крылья. Не зря же говорят, что ворон – умная птица, к худому человеку не подойдет. А если признала отрока хозяином, то будет слушаться. И Богдану всяко радость – есть о ком заботиться, что рядом тот, кому помощь еще нужнее, чем ему. - А Мстислав? Не захаживает? Верна старалась спросить это как бы мимоходом, но Забава все поняла сразу. Неловко улыбнувшись, она уставилась в стол, забыв про стряпню. - Он ласковый, - тихо шепнула девушка и покраснела. По спине Верны пробежали мурашки. Ласковый. Вот так. Ласковый. Видела бы она его в бою, видела бы слезы холопок и боль матерей! Маленькая же совсем! А если он на нее покусится? - Что он с тобой делал? – старшая посуровела. Знала она таких молодцев, что только до сеновала гулять и горазды. Отвадила не двух-трех, а больше. Не дай боги, сестренка окажется менее разумной! Куда им – дитя от сынка воеводы! - Ничего, - шмыгнула носом сестрица. – Только помогает Богдану и ведра мне доносит. Про битвы сказывает. Выпалив это, они кинулась в объятия Верны, прижалась к ее груди и замолчала. Часто обнимала она так старшенькую, когда было особенно страшно. В лютые морозы, когда родители к ночи задерживались или когда не знала, что делать. Рядом с Верной Забава всегда чувствовала себя спокойно. Она защитит. - Не волнуйся. - Верна гладила сестрицу по спине. – Все будет хорошо. - А если он ко мне посватается? - со слезами в голосе спросила та. Она сама не знала, хотела этого или нет. Такой статный и ладный муж всем на зависть, но будет ли подле него спокойно? В нем всего было слишком много. И удали, и отчаяния. А чего только стоили слова девчонок о нем! Каждая все пыталась покрасоваться перед ним, куда тут пришедшей замарашке-воробьишке до статного сокола? Лучше тихую жизнь. С Ранко или, вон, Колотом. - Ну, посватается. А мы его прогоним! – Верна шутливо подтолкнула Забаву. – Веником и ухватом. Чтобы неповадно было наше солнышко обижать. Ишь чего удумал! Пусть перед своими курочками красуется, а ладушку не трогает! Тем более, Верна была уверена, что ничего такого не случится. Не женит воевода сына на пришлой. Но вот Мстислав, охочий до девок, сам может что-то да удумать. - Ты бы лучше за пирогом следила, - наигранно проворчала старшая. – А то оставишь Велемира Вышатича без стряпни. Вот уж где страшно! Проследив, что сестрица успокоилась и принялась за работу, Верна вышла из дому и у ворот крепости столкнулась с Ранко. Чернее тучи, парень с поджатыми губами шел к себе в каморку, но, увидев, девушку, остановился. - Ну? – грубо спросил он. – И ты посмеешься надо мной? - Что случилось? – теперь Верна была не на шутку встревожена. - Будто ты не знаешь! – Ранко мгновенно вспылил. – Об отце! Каждый зовет меня сыном труса и беглеца! Говорят, и я к Яволоду побегу, как трудно станет! Тут стало ясно, что Куц сбежал. И не просто куда-то, а к Яволоду. Теперь тот знал о всем, что происходило в Ратиславе, знал, что был мор и люди порядком ослабли. Вот уж трус, этот Куц! Но при чем же тут Ранко? Как он может отвечать за своего отца? - А он мой отец! И я люблю его! Пусть он гадок, но я от его крови. От крови изменника! Давай, скажи мне об этом! Ну?! Ранко кричал, сжимая кулаки. Казалось, он вот-вот кинется на девушку, и ничто не сможет ему помешать. - Я никогда не скажу этого, - тихо ответила Верна. - Конечно! Ты всегда знаешь, как правильно! А я? У меня нет ничего – ни дома, ни семьи. Опостылели вы мне со своим счастьем! Тут он схватился за голову, запустил пальцы в давно немытые волосы. Забросил себя Ранко с тех пор, как узнал об измене отца. С тех пор, как каждый глупец и его стал звать предателем. - Я ненавижу тебя, Верна. Ненавижу, что ты счастлива, - выдохнул несчастный. Эти слова словно ножи ударили по самому больному. Не чуя под собой ног, Верна побежала прочь из крепости. Прочь от человека, сожженного своим горем. Наверное, она могла бы пожалеть страдальца, но не могла. Слишком много сил девушка потратила на то, чтобы обрести счастье, как оно встало кому-то поперек горла. Нет, она не сможет больше заговорить с тем, кто желает ей горя. Пусть он тонет один в своем болоте, но не тянет с собой никого больше! Уже дома, хлопоча у печи, Верна то и дело вспомнила гадкие слова Ранко. За что он так с ней? С Лютом? Неужели Немой перенес недостаточно страданий? Лют оказался легок на помине. Вот скрипнула калитка, послышались шаги в сенях, и мужчина вошел в свой дом. Сегодня, как и каждый раз, он едва заметно улыбнулся и обнял свою жену, поцеловал в макушку. Верне все казалось, что тот не верил тому, что в его жизни наконец наступил покой. Счастье, которое, как оказалось, стоит другим поперек горла. -Белочка, - неслышно прошептал он. Верна улыбалась и обнимала его, прижимаясь щекой к вышитой рубахе. Как она не пыталась отогнать от себя грустные мысли, Лют их будто почуял. Подхватив ее под подбородок, он с волнением взглянул девушке в глаза. Та только отмахнулась – мало ли, какие глупости придумывают себе девицы. Мужчина улыбнулся чуть шире и прикрыл ладонью глаза. - Ты был у Богдана? Кивок. А после прикосновение к животу Верны. Лют беззвучно выдохнул «двое». Со слезами на глазах, девушка кинулась крепче обнимать своего суженого. Богдан почти никогда не ошибался в своих предсказаниях, значит, она подарит Люту двух медвежат. Малышей, похожих на отца, таких же сильных и мудрых. А потом, когда-нибудь, еще и дочку с ясными, как у него, глазами. Совсем скоро. И пропади они пропадом, гадкие слова глупца, не сумевшего поверить в то, что его жизнь чего-то стоит!