Замкнутый круг

      Люси до сих пор не могла осмыслить всё, что творилось вокруг неё. Она чувствовала себя маленьким неразумным ребёнком, которого обвели вокруг пальца, но даже сейчас не до конца осознавала, в чём именно её обхитрили. Одно девушка понимала: этим документам, ещё и в подобном виде, было не место в этом доме. Ведь Стинг обещал, — да он почти клялся ей! — что всё, что они делают — это ради спасения отцовского дела. Деньги, которые они надеялись получить здесь, необходимы были для погашения долга и выезда из города, разве нет?..       — Я... я совсем ничего не понимаю, — бессвязно пролепетала она, отсутствующим взглядом впериваясь в пустоту, и неосознанно сжала находящиеся в руках документы. То ли пространство комнаты, то ли её тело начало вести куда-то в сторону, и девушка, сдавленно охнув, завалилась набок, ударяясь локтем о боковую поверхность стола. Сквозь разлившиеся чернильные пятна Люси смутно смогла разглядеть встревоженное лицо Роуга, нависшего над ней спустя пару мгновений.       — Тебе нехорошо? — словно сквозь толщу воды донёсся до неё его голос, но девушка не смогла выдавить из себя ни звука. Боль жгучей лентой опоясывала виски, стискивая их всё сильнее, а какое-то отвратительное сосущее чувство, рождающееся в области желудка, поднималось всё выше. Чертовски кружилась голова, а к горлу то и дело подкатывали приступы тошноты. Внезапно стало до безобразия душно. — Доверься мне, тебе нужно присесть и успокоиться.       И куда только подевалась его надменное превосходство, которым мужчина так щедро одаривал её всего минуту назад? Как будто после всего того дерьма, что творилось вокруг неё, она могла вообще хоть кому-то верить.       Придерживая Люси под локти, Роуг осторожно поднял её с пола, проводил до кресла и бережно усадил в него. Он попытался забрать у неё бумаги, которые девушка до сих пор продолжала сжимать в закостеневших пальцах, но её хватка была настолько крепкой, что он скорее бы порвал их, чем сдвинул хотя бы на сантиметр. В мутном отражении её безжизненных глаз мужчина явно прочитал намерение ни за что не выпускать эти документы из рук. Будто вместе с этими проклятыми бумажками Люси могла упустить последний шанс наконец-то узнать, что происходит с её жизнью.       — Вот, выпей, тебе станет лучше. Он несладкий, — мужчина подсунул ей почти под нос чашку с остывшим чаем, на полном серьёзе приготовившись поить её насильно, если она вдруг вздумает отказываться. Однако что-то в его голосе словно заставило Люси вновь ожить: девушка часто заморгала, с удивлением уставилась на него, будто заметила его присутствие только сейчас, и с неожиданной лёгкостью отложила документы в сторону, осторожно принимая предложенное. Часть листов, которые она положила себе на колени, упала на ковёр, разлетаясь в стороны.       — Пожалуйста, объясни мне. Я хочу знать, — сипло произнесла она, глядя на него поверх чашки, и всё в её существе — едва уловимые интонации голоса, полный робкой надежды взгляд, несмелые движения пальцев и покорный наклон головы — указывали на то, что для неё это действительно жизненно важно. Мужчина вздохнул и выдержал некоторую паузу, дожидаясь, пока Люси выпьет предназначавшийся ей чай.       — Стинг наверняка уже говорил тебе о том, что ваша фирма обанкротилась, — осторожно начал он, внимательно следя за реакцией девушки. Та слушала его предельно внимательно, жадно внимая каждому слову. — Я также в курсе, что вам нужно как можно скорее убраться отсюда. Единственный, кто может помочь вам в этом, — я, но переправу через кордон проводить буду не лично я, некто из моих... знакомых. Случилось так, что именно этим людям твой братец и задолжал часть денег, которую придётся всё же вернуть. Ради погашения долга он и продал мне вашу фирму за некоторую условную сумму. Её должно было хватить, но Стинг как обычно решил обвести всех вокруг пальца. Те деньги, которые ты должна была принести сегодня, и вексели, которые хранятся в ящике письменного стола... Этого бы с лихвой хватило не только для кредиторов, но и на долгую безбедную жизнь вам. Задумка, может, неплохая, но совсем безосновательная. Я ожидал, что он может выкинуть нечто подобное, — подытожил Роуг, кивнув словно в подтверждение своих слов.       — Зачем тебе разорившееся предприятие?       — Оно далеко не такое пропащее, как считает Стинг. Просто у кого-то отсутствует деловая хватка, — как ни в чём не бывало произнёс Роуг, начиная собирать упавшие на пол бумаги. — Я не стал бы связываться с заведомо проигрышным делом. Согласно договору все закреплённые за фирмой долги остаются Стингу.       Люси дёрнулась как от удара током и, казалось, даже дышать перестала. Только слышно было, как чашка в её руках отбивала неровную дробь о блюдце, пока мужчина любезно не догадался забрать у неё элемент сервиза и поставить его на стол. Девушка мало что понимала в подобных вещах, но всё же шестое чувство тревожным отголоском давало о себе знать, словно ноющая в плохую погоду, не до конца затянувшаяся глубокая рана. Это было настоящим безумием, о чём Стинг только думал, соглашаясь на подобные условия?..       — Ты не веришь мне? — с трудом пряча улыбку, поинтересовался Роуг. — Мы вместе просчитали все «за» и «против», это был лучший вариант.       Нет, она верила. Возможно, это было и странно, но Роугу Люси доверяла куда больше, чем брату. Особенно, если учесть то, как часто её в последнее время подставлял Стинг (Господи, зачем он только это делал?). Особенно, если учесть открывшийся сегодня факт, что их с Роугом знакомство, пусть и заочное, длилось куда дольше, чем считала сама Люси. Из-за всех тех потрясений, которые свалились сегодня на её голову, эта новость немного отодвинулась на второй план, и теперь вместе с осознанием ситуации ею овладела крайняя степень смущения.       Каким она представляла все эти годы своего тайного друга по переписке? Наверное, именно таким человеком, каким она считала Роуга. Чуть более мягким — она не могла даже представить, чтобы тот Чени, каким обрисовывал его Стинг, мог позволить себя хотя бы малейшие из тех сентиментальностей, которыми были наполнены его письма. Та фотография школьных лет, которую она увидела здесь, здорово освежила ей память. И в самом деле, как она могла забыть его?.. Раньше Роуг бывал частным гостем у них дома. Конечно, выглядел он совершенно иначе: у него ещё не было этого пугающего шрама, да и внешность его за минувшие пять-семь лет изменилась куда больше, чем следовало. Друг Стинга, которого она помнила, был по-настоящему прекрасным юношей. Совершенно не таким, как её брат — тот был ублюдочно красив, заносчив и легкомыслен. Красота же Роуга была сокрыта где-то глубоко внутри, не бросалась в глаза и открывалась со временем. Она проявлялась в его поступках, сосредоточенном и вместе с тем ласковым, но не по годам взрослом взгляде, в редких и оттого ценящихся вдвойне улыбках. В этом уставшем от жизни и успевшем окончательно разочароваться в ней мужчине, в волосы которого серебристыми нитями закралась седина, было уже не узнать того печально-счастливого юношу, которого она когда-то знала. Наверное, со стороны Люси было слишком самонадеянно и глупо считать, что она понимала его тогда. Всё их общение сводилось к простым правилам приличия и паре коротких бессмысленных разговоров, необходимых, чтобы заполнить хоть чем-то неловкое молчание. И всё же рядом с ним она чувствовала непередаваемое словами умиротворение, словно срок их знакомству равен был всей её жизни. Неясным оставалось одно: чем именно она могла заслужить подобное отношение с его стороны?..       А Роуг всё продолжал сидеть у неё в коленях, вглядываясь в смущённое и оттого ещё более прекрасное лицо, отмечая про себя малейшие, едва заметные изменения. Он знал её тело как своё собственное. За последние несколько месяцев Люси заметно сдала в плане внешнего вида. Залёгшие под глазами тёмные круги придавали её облику оттенок нестираемой подавленности и усталости, а у основания лба мужчина заметил две мелкие полоски морщин, которых раньше не было. Люси менялась, взрослела, набиралась жизненного опыта — обрастала грязью, с каждым днём всё яснее понимая, что жизнь сильно отличается от того, что она представляла себе в детстве. А для него она оставалась всё так же изумительна — увидев однажды бриллиант, ты уже ни за что не сможешь назвать его куском стекла. Она была потускневшей, истёртой драгоценностью, пока не давшей трещину, сияние которой ещё можно было вернуть, Роуг хотел в это верить. Он был не в праве судить её, ведь и сам был ничуть не лучше.       Заметив на себе излишне пристальный взгляд мужчины, девушка смутилась и невольно вжалась в спинку кресла, по максимуму отстраняясь от него. Повисшее между ними напряжение можно было хоть ножом резать.       — Скажи... Почему именно я?       Он знал: Люси забыла его. Вернее, она припоминала, что когда-то они уже были знакомы ранее, но тот самый случай, который и стал для Роуга самым значимым в их истории, девушка никак не могла воссоздать в памяти. Он всегда жил с осознанием этой простой истины, но получить очередное тому подтверждение вдруг оказалось неожиданно больно. Наверное, он никогда не сможет до конца принять тот факт, что его граничащая с нездоровой одержимость этой девчонкой зародилась одновременно с тем, как умерла малейшая надежда на взаимность.       Очаровательную младшую сестрёнку лучшего друга Роуг заприметил давно. Её звали Люси, она была на пять лет младше их, и их знакомство как раз совпало с тем волнующим моментом, когда из нескладного ребёнка она только начала превращаться в прекрасную девушку. Это было равносильно тому, как изо дня в день наблюдать за распусканием цветка: как он несмело расправляет свои нежные лепестки, всё больше открываясь миру, как наливается соком и начинает благоухать всё сильнее, невольно привлекая к себе внимание случайно набредших охотников за добычей. Она с поразительным мастерством сочетала в себе абсолютно несочетаемое: обладала острым, цепким умом и вместе с тем была наивно глупа; была изящна и утончённа, но временами до нелепого неуклюжа; отчаянно смела и труслива, общительна и молчаливо-печальна... Он мог продолжать этот список бесконечно, с каждым разом открывая для себя всё новые и новые грани её характера. Открыто признаться в своих чувствах Роугу мешала то ли неуверенность, то ли излишняя рациональность: несмотря ни на что Люси всё ещё оставалась ребёнком, а он боялся зарождающихся в нём, доселе неизвестных чувств. Парень сомневался, что сможет себя контролировать, а увидеть страх и отвращение в её обычно нежном лучистом взгляде было страшнее смерти. И потому он продолжал скрываться, отсчитывая дни, но полностью бездействовать не давала взыгравшая внезапно ревность. Он был неуверен и вместе с тем жаден, не желая никому отдавать Люси уже сейчас. Именно так, а не из романтических побуждений, у него и возникла идея писать ей письма. Будучи совсем ещё юной, Люси просто не могла оставить равнодушной появление первого поклонника, тайком подбрасывающего ей послания. Все эти годы они должны думать лишь друг о друге, а потом...       ... А потом произошло это, и все мечты Роуга обернулись прахом в одно мгновение. Он помнил этот день как ничто другое, в мельчайших подробностях, врезающихся в мозг кровавой гематомой, хотя предпочёл бы никогда не вспоминать о том, что с ним произошло...       Это был день её шестнадцатого рождения. Точнее, на город уже опускался глубокий вечер, укутывая его плотным пуховым одеялом. В густом душном воздухе застывали звуки, доносясь до слуха лишь глухим отголоском самих себя, и только пение сверчков раздавалось предельно звонко и чётко. Роуг повёл плечами от неожиданно накатившей волны озноба и полной грудью вдохнул прохладный пыльный воздух, таящий в себе лёгкие цветочные ноты. Он чувствовал себя грязным преступником, намеревающимся в сотый — тысячный — раз увидеть нечто, не предназначенное для его глаз. Откуда-то издалека донёсся гул звучащих вразнобой девичьих голосов, и парень невольно напрягся, прячась чуть дальше за угол дома. Если бы Стинг узнал, что он следит за его сестрой, то наверняка бы уже размазал его по стенке — хотя нет, уж больно неоднозначные родственные отношения их связывали. Этот заносчивый засранец скорее бы от души высмеял его — или затаил в душе жгучую обиду.       Гомон становился всё чётче, и Роуг уже мог различить взволнованный голос Люси, чей-то отдалённо знакомый смех и её подругу, — кажется, Леви — которая не менее горячо с ней о чём-то спорила. Парень никогда не одобрял их дурацкую привычку так свободно разгуливать по улицам города в тёмное время суток. Магнолия была далеко не самым подходящим местом для подобных прогулок, порой здесь и днём было страшно выходить из дома. И всё же девчонкам, как и многим другим людям, обитающим здесь, хотелось обычной свободной жизни, и ради этого они готовы были рисковать и жертвовать многим. Немного успокаивало, что они всё же были благоразумны и всегда ходили большой сплочённой компанией, хотя и так они едва ли могли что-то противопоставить отморозкам, которыми были наполнен этот город...       Где-то за спиной раздался протяжный тяжёлый вздох, и Роуг неподвижно застыл, боясь упустить малейшее колебание воздуха. Он точно помнил: короткий переулок, в котором он скрывался, заканчивался тупиком, там просто не могло никого быть. Но тяжёлое хриплое дыхание, каменной коркой оседающее на коже, прикосновение холодного металла, впивающегося в шею, и тот клокочущий звериный страх, что он при этом ощущал, были слишком реальны и осязаемы, чтобы списать их на разыгравшееся воображение.       — Ну здравствуй, — устрашающе прошептал в самое ухо неизвестный ему голос, и нервы парня всё же не выдержали: он дёрнулся, выдавая тем самым своё состояние, попытался обернуться, но его схватили за шею и резко швырнули в стену. Всё тело обожгло волной невыносимой боли, а отбитые лёгкие, казалось, и вовсе перестали функционировать. Чьи-то пальцы грубо схватили его за подбородок и повернули лицо на свет. Роуг сдавленно всхлипнул и, приоткрыв глаза, сквозь невольно выступившие слёзы попытался разглядеть нападавших. Уличные фонари слепили его, и он смог только смутно различить три склонившихся над ним силуэта.       — Ну точно, это крысёныш Скиадрама. — Он инстинктивно сглотнул, попытавшись смочить пересохшее горло, но ему не дал этого сделать приставленный к кадыку нож. — Тише будь, а не то отделаем тебя в фарш.       Роуг слабо дёрнул головой, то ли пытаясь избавиться от удерживающей его руки, то ли убрать лезущую в глаза чёлку, но этот жест был принят нападающими как знак неповиновения. Кто-то схватил его за волосы и со всей силы приложил затылком о стену. Парень сдавленно охнул, чувствуя, как мутнеет в глазах, а тонкая ниточка сознания ускользает от него, и медленно осел на землю. Его уже даже не думали держать, так как видели, что он при всём желании не сможет никуда убежать.       — Нет, вы только посмотрите на него, — загоготали где-то сверху, и на разодранную щёку парнишки приземлился плевок, — и этот кусок дерьма через несколько лет должен стать у дел вместо своего старика? Такое уёбище.       Роуг сдавленно застонал, до сих пор безуспешно пытаясь привести в норму сбившееся дыхание. Если бы у него было хотя бы на самую чуточку больше сил, то он бы обязательно сказал этим гориллам, что никогда и не собирался становиться главой преступного конгломерата. Особенно теперь, когда у него перед глазами был живой пример в лице Люси и Стинга. Им всем посчастливилось родиться не в той семье и не в то время, и всё же в нём ещё теплилось такое отчаянное и наивное по своей природе желание откреститься от всего и жить той же беззаботной жизнью, что и Люси. И он, последний глупец, до сих пор мог надеяться, что найдёт в себе смелость признаться ей, она ответит на его чувства взаимностью, а после они уедут из города, чтобы никогда не вспоминать тот кошмар, что остался за их спинами?..       У их истории никогда не могло быть счастливого конца — да и любого другого тоже, ведь то, что даже не начиналось, не может закончиться. Эти отвратительные навязчивые мысли будут терзать его всю жизнь, пока окончательно не сожрут его мозг, словно черви.       Парень завалился на бок и заплывшим взглядом скользнул в сторону конца переулка. Раздался задорный искрящийся смех, и он увидел проходящую мимо Люси. Девушка улыбалась и, как ему показалось, даже ненадолго остановилась в прогалине между домов, посмотрев куда-то словно на и сквозь него. Всё правильно, она всегда была слишком недосягаема и правильна, чтобы их могло хоть что-то связывать. Он не имел совершенно никакого права прикасаться к ней, ведь не мог защитить даже себя.       — Катитесь к чёрту, ублюдки.       — Чего-о? — взревел один из головорезов, который стоял ближе всех к нему и единственный смог разобрать невнятное лепетание.       — Я сказал, идите к чёртовой матери! — с взявшейся из ниоткуда злобой зарычал Роуг, и его крик громовым раскатом разнёсся по округе. Стало пугающе тихо, и лишь эхо продолжало звучать в воздухе затихающими аккордами.       — Аж ты ж..! — чей-то тяжёлый ботинок ощутимо упёрся ему в живот, и после этого он уже слабо всё помнил. Удары всё продолжали сыпаться на него градом, а Роуг только и мог, что безуспешно пытаться уворачиваться от них и прикрывать руками голову. Когда его тело, находящееся в полубессознательном состоянии, схватили за грудки и резко подняли с земли, организм всё же не выдержал и его стошнило прямо на себя.       — Фу, вот дерьмо! Кончай с ним церемониться, давай.       Перед помутневшим взором неожиданно яркой вспышкой промелькнуло отточенное лезвие ножа, которым ему уже угрожали раньше. Роуг прикрыл глаза, из последних сил пытаясь совладать с пробивающей его насквозь дрожью, и внутренне сжался, ощутив упирающееся ему в живот острие.       — Давай сразу в голову. Этот сучёныш на удивление живуч, может, и с лопнувшей селезёнкой сможет оклематься.       Роуг открыл глаза и, увидев находящееся в полфуте от него орудие, как никогда чётко осознал: это конец. Почти ничего уже не было: ни былой боли, страха или стыда из-за пережитого унижения, он просто хотел, чтобы всё это поскорее закончилось. И ничего вокруг уже не видел — только ребро направленного ножа и мелькающие где-то сзади золотистые локоны, источающие ослепительный солнечный свет. Ну почему она даже сейчас не давала ему уйти из этой жизни без каких-либо сожалений?..       — Немедленно прекратите! Я уже вызвала полицию, они вот-вот подъедут! — раздался сзади чей-то надломленный голос где-то сзади, и парень неосознанно перевёл взгляд за спины нападавших. Это, кажется, была Люси; вся дрожала, глупышка, но продолжала стоять на месте, прямо смотря в глаза обидчикам с непередаваемой смесью непоколебимости, страха и гнева. Они находились в нескольких метрах от неё, да ещё и в тени, и поэтому девушка едва ли могла разглядеть и нападавших, и самого Роуга, на которого практически всем телом навалилось два здоровых бугая. Блефовала она или нет, но где-то совсем поблизости послышался вой полицейской сирены, и Роуг, ощутив ослабшую на нём хватку, успел облегчённо выдохнуть.       А в следующее мгновение закричал так, что от собственного крика у него едва не полопались перепонки. Что-то нестерпимо обжигало правый глаз, разъедало раскалённым железом, выкручивало и прошибало такими дикими приступами, чётко давая понять, что вся та боль, что ему пришлось испытать сегодня — за всю жизнь — ничто по сравнению с этой. Отброшенный на землю, Роуг схватился за лицо и наткнулся рукой на нож, торчащий прямиком из глазницы. Безуспешно пытаясь сдержать рвущийся наружу вой, медленно, чувствуя, как истирается о хрящи и ткани отточенная сталь, парень вытянул его из раны — и после этого не видел уже ничего. Только кровавое марево, похоронившее под собой всё.       Кажется, кто пронёсся мимо него, случайно задев плечо, но он уже не чувствовал боли. Со всех сторон доносились десятки голосов, разнообразных гнетущих звуков, смешивающихся в единую неразборчивую мазню. Каждый хотел чего-то у него добиться, ощупывал раны, задавал вопросы, смысл которых всё равно не доходил до него, и, казалось, всяческих хотел помочь, хотя на самом деле делал только хуже. Ему было уже всё равно, что с ним происходит — единственным идущим от сердца желанием было, чтобы Люси не вздумала подходить сюда и видеть его в таком состоянии. Она всегда вот так — осознанно или нет — спасала его, а ему ничего не оставалось ничего другого, кроме как надеяться, что однажды подобный шанс ответить добром на добро подвернётся и ему. Хотя, наверное, в мире не существовало ничего такого, что можно было бы соизмерить с тем, что сделала для него Люси...       С лёгкой руки его отца дело замяли, девушку так и не позвали в участок для дачи свидетельских показаний, хотя обещали перезвонить уже на следующее утро. Виновных и без того нашли ближайшее время и скормили своре собак — Роуг лично выпускал их одну за другой, наблюдая за тем, как от вчерашнего кошмара остаются лишь кровавые ошмётки. Глядя на их предсмертные муки, он совсем не чувствовал раскаяния, угрызений совести или отвращения — наоборот, с каждой минутой всё яснее убеждался, что сделал всё правильно. С тех пор он больше не появлялся в доме друга и вообще длительное время лечился за границей. А ещё дал твёрдое обещание отцу и в первую очередь самому себе, что обязательно станет сильнее и больше никогда и никому не позволит заставить его пройти через то, что случилось с ним в том прошлом четырёхлетней давности.       Теперь письма, которые раньше он писал Люси едва ли не в шутку, стали его единственной отдушиной. Он вдруг как никогда чётко стал осознавать границы, разделяющие их: это был тот максимум, на который ему предстояло надеяться. Жалкие, бессмысленные по своей сути трепыхания, призванные хоть как-то облегчить его страдания, но на деле лишь каждый раз вскрывающие едва успевшую затянуться рану. Такое чудовище, которым теперь стал он, не имело ровным счётом никакого права прикасаться к ней.       — Мечты должны оставаться мечтами.       — Что, прости? — Люси забавно сморщила нос, безуспешно пытаясь найти связь между заданным ей вопросом и той фразой, что она только что услышала от Роуга.       — Нет, ничего, не обращай внимания, — улыбнулся скорее собственным мыслям мужчина и бегло оглядел гостью исподлобья. Даже несмотря на болезненную бледность, она всё ещё завораживала, и одного взгляда на неё было достаточно, чтобы в груди всё перехватывало от восторга. — Ты всё ещё плохо себя чувствуешь? — осторожно поинтересовался он, невесомо поглаживая костяшки её пальцев. Каждое его движение было наполнено такой заботой и нежностью, что девушка ощутила беспричинный укол совести.       — Мне уже лучше, только голова совсем чуть-чуть кружится. — Она слабо, неуверенно улыбнулась ему, но наткнувшись на прямой, без утайки взгляд, вдруг засияла в самой прекрасной и искренней улыбке, на которую только была способна. Роуг чувствовал, как его стремительно начинает вести и он теряет ощущение реальности происходящего.       — Ты знаешь, Люси... — он замялся, но, заметив на себе её полный любопытства взгляд, продолжил: — Я дам тебе эти деньги. Именно тебе, распорядись ими по своему усмотрению.       — И мне...       — И тебе ничего не нужно для этого делать! — предугадывая возможные вопросы с её стороны, неожиданно жёстко перебил её Роуг и поднялся на ноги, отходя к окну. Ему становилось действительно тяжело сдерживать себя рядом с ней. — Я сейчас вызову машину, тебя отвезут домой. Не стоит ходить по улицам в столь опасное время.       Чувствуя на себе её пристальный взор, мужчина обернулся и попытался обнадёживающе улыбнуться, но его лицо напоминало безжизненную маску.       Уже направляясь домой и сжимая в кармане куртки отданные ей деньги, Люси пыталась разгадать для себя значение этого прощального взгляда. Пейзажи за окном стремительно сменяли друг друга, и через тонированное стекло их вульгарный, кричащий своими яркими красками город выглядел куда сдержаннее, серее и более соответствующе своей истинной сути. Разрезая своим воем мерный рокот работающего двигателя, мимо них колонной пронеслось несколько машин пожарной, полиции и скорой.       С непередаваемой горечью девушка призналась себе, что совсем скоро ничего этого не будет. Они уедут отсюда, оставив позади все те места, среди которых она жила с самого рождения. Тяжелее всего было прощаться с родительским домом — тем местом, что хранило в себе воспоминания о её почившем отце и матери, которую она совсем не помнила, но тем не менее испытывала к ней самые трепетные чувства. И всё же ради Стинга она была готова пожертвовать даже этим — ведь верила, что пока он находится рядом с ней, то хотя бы крохотная частичка того тепла, что она пронесла в своей груди с сызмальства, останется с ней навсегда.       Их автомобиль завернул за угол и остановился, не доехав до места назначения сто метров. Проезд был загорожен служебными автомобилями. Туда-сюда сновали медики, пожарные, полицейские, неизменно кружась вокруг их участка, который был оцеплён. В глазах резко потемнело; не помня себя от ужаса и страха, Люси вывалилась из машины и, не закрыв со собой дверь, со всех ног побежала в самую гущу событий.       — Стойте, девушка, вам туда нельзя! — Рослый полицейский вырос прямо перед ней как будто из-под земли и перегородил ей путь. Заметив, что гражданка вовсе не собирается его слушать, он перехватил её за локоть, прижимая к себе всем телом.       — Пустите меня! Пустите! — словно одичалая пыталась вырваться она и уже не кричала — хрипела — что есть мочи. Аккуратно завязанные волосы растрепались, и девушка сама не замечала, как буквально давится ими. Полицейский хватки ни капли не ослаблял, дожидаясь, когда она окончательно выбьется из сил и покорно повиснет в его руках. — Стинг... Он ведь...       Люси коротко всхлипнула и, подняв взгляд перед собой, взвыла в голос: место, где раньше стоял их дом, было объято пожаром, что взмывал вверх бесконечным столбом пламени, золы и копоти.