Шаг в прошлое
4 марта 2021 г. в 15:02
Мама обещала снова приехать перед вечерним обходом, и Ринслет в очередной раз посмотрела на часы над дверьми. Стрелки двигались очень медленно. Время вообще как будто остановилось.
Утром заходил папа перед работой, но девочка была под действием лекарств и этого не помнила. Медсестра, ставившая капельницу после завтрака, сказала ей об этом. Она проходила мимо палаты и видела, как господин президент поправил своей дочке сползшее одеяло и убрал лезшую на глаза растрёпанную чёлку в сторону. Сказала, что он даже умудрился получить несколько адекватных ответов, когда задал Ринс какой-то вопрос.
В обед приезжала мама. Привезла с собой пирожные, но медсёстры забрали их у неё, потому что врачи запретили сладости. Посоветовали привезти в следующий раз фруктов.
Мама рассказала, что Трейн серьёзно подрался с кем-то в школе. Другой мальчик насмешливо сказал, что дети президента Мустанга неудачники: Трейн – чокнутый псих, а его младшая сестрёнка – болезная поганка. Вот брат и накинулся на него, выбив тому несколько зубов – повезло ещё, что у того были пока что молочные зубы, - ногой. Трейн носил кожаные ботинки с железными мысками, которые родители специально заказали для него из Креты – там сейчас как раз расцветало какая-то бунтарская субкультура, члены которой носили кожаные вещи и всякие шипы. Ринслет этого не понимала и пугалась, когда брат приносил ей виниловые пластинки со своей любимой музыкой, на обложках которых были взрослые грубые дяденьки с длинными волосами и крашеными ногтями.
Маме пришлось идти беседовать с родителями мальчика, а папа после работы сильно отшлёпал Трейна, поругав его. Мама сказала, что после того, как Ринслет в третий раз за этот год попала в больницу, Трейн стал вредным и неуправляемым. Его частенько начали наказывать, но вместо того, чтобы как-то изменить своё поведение, мальчишка стал огрызаться в ответ и пакостить ещё больше. Папа говорил, что это возраст такой начался переходный, а мама поделилась с Ринслет мыслями, что Трейн очень болезненно воспринял болезнь сестрёнки и пытался скрыть это любыми способами. Ну не любят ни мальчишки, ни взрослые мужчины показывать свои переживания.
- Я попробую поговорить с доктором Зиверсом, чтобы тебя отпустили на Новый Год домой, - пообещала тогда мама, переведя тему. За окном кружили снежинки, и Ринслет, до этого так и не заставшая первый снег в этом году, пока лежала в бреду, заворожено глядела на них. Белые мушки летали, гоняемые ветром. На улице, наверняка, уже холодно. Раньше они уже лепили в такое время снеговика на заднем дворе или играли с Трейном в салочки, валяя друг друга в снегу.
В детском отделении Первой Центральной больницы зимой маленьких пациентов было куда больше, чем летом. Появление снега провоцировало больше сложных переломов и вывихов, большинство ребят травмировались, катаясь с горок, оставляемых снегоуборочной техникой. Обычно на Новогодние каникулы ребят забирали домой, чтобы отпраздновать с семьёй. Ринслет в прошлом году тоже ездила домой, помогала маме на кухне и веселилась, взрывая фейерверки с папой.
Но в этом году доктор Зиверс даже не разрешил Мустангам прийти в новогоднюю ночь в её палату, чтобы вместе отпраздновать. Разговор с мамой никак не помог, врач оставался непреклонен, заявив, что Ринслет всё равно забудется наркотическим сном.
В отличие от других ребят, её палата была одиночной. Большая и светлая. Со своим личным санузлом, чтобы не бегать в другую сторону крыла, когда захочешь в туалет. Дочь действующего президента и родная правнучка бывшего фюрера Груммана достойна самого лучшего.
Однако всё это пространство давило на девочку. Отсутствие соседей по палате угнетало, не с кем было разделить тоску по дому, а гостинцы, которые приносили родители и друзья семьи, обычно забирали медсёстры, ссылаясь на запреты доктора, и съедали сами. Ринслет была бы рада даже выйти из своей палаты – президентский люкс, как все здесь её называли, учитывая, как часто юная Мустанг тут оказывалась, - и пройтись хотя бы до общих душевых, чтобы столкнуться хоть с кем-нибудь из детей и пообщаться. Но все её попытки выйти пресекались, медсёстры и медбратья сразу разворачивали её обратно, говоря, что доктор Зиверс не разрешает ей ходить без лишней необходимости. Лежать, лежать и только лежать. И никакого волнения, разумеется.
Ринслет стукнула подушку и откинулась на неё, швырнув книжку куда-то к ногам. До прихода мамы, несущей глоток свежего воздуха в эту комнату, ещё столько времени!
Сейчас по стране проходят различные ярмарки, украшают улицы, и все веселятся, а она валяется тут и не имеет права даже выйти из своего заточения. Если бы она была здорова, то, наверное, гуляла бы с какими-нибудь школьными подружками по городу, каталась бы на санях с горки и лепила бы снеговика, как делали сейчас какие-то ребята из детского отделения за окном. Снеговик у них получался здоровый, они даже где-то раздобыли толстую палку и приделали её вместо морковки. Один из ребят вытащил её и переместил ниже, отчего другие взорвались смехом и начали валяться в снегу. Если бы Ринслет была здорова, она бы могла смеяться и валяться сейчас вместе с ними, попав в больницу лишь с каким-нибудь переломом руки.
Дверь в палату медленно открылась, тихо скрипнув, и девочка отвернулась от окна. Если это мама, то она пришла гораздо раньше обещанного. До вечернего обхода ещё три часа. Хоть бы это была мама…
Но в палату зашёл Трейн. Довольно высокий для своих четырнадцати лет: папа как-то заметил, что брат, похоже, ростом пошёл в деда Хоукая, и скоро будет выше самого Мустанга. Ринслет чувствовала себя совсем заморышем, когда их с братом ставили рядом, чтобы сфотографировать. Даже будь она здоровой восьмилетней девочкой, то, наверняка бы, всё равно выглядела мелкой и тощей в сравнении с братом и его широкими плечами.
- Привет, - тупо произнёс Трейн, подняв на неё карие глаза, и Ринслет увидела фиолетовый синяк. Скорее всего, боевое ранение после драки за честь президентских детей. Мама говорила про молочные зубы другого мальчика, но тактично умолчала про фонарь, светящийся под глазом старшего брата.
- Рейн, - весело поприветствовала Ринслет, специально коверкая его имя. Трейн был единственным членом семьи, у кого в инициалах не было буквы Р, и однажды бабушка Кристина в шутку назвала его Рейном. Как крупную реку на юго-западе страны. Из поезда Трейна в реку Рейн. Этакая семейная шутка. Редко используемая, потому сам Трейн не был от неё в восторге.
- Сринс, - огрызнулся старший брат, плотно прикрывая за собой дверь. Лицо у него было хмурое, что было обычным явлением. А вот то, что он надел под своё чёрное пальто ещё и тёплый свитер было необычно. Такой мерзлякой, как сама Ринслет, он не был.
- Не обзывайся, - пробурчала Ринслет, обратно откидываясь на подушку. Жиденькие светлые волосы разметались по наволочке. Некому и некогда было за ними ухаживать. Девочка уже всерьёз подумывала обрезать их.
- Тогда не зови меня речкой, - брат скинул пальто, оставив валяться на полу, и плюхнулся на кресло-качалку у окна, отвернувшись к нему.
В последнее время разговоры у них не клеились. Ринслет могла часами болтать с мамой или с папой, но из Трейна слова чуть ли не щипцами приходилось вытаскивать.
- Как школа? – не зная, что ещё спросить, чтобы построить хоть какой-то разговор, задала вопрос девочка. Сама она в школу так и не успела пойти. Болезнь застала её за несколько месяцев до того, как она должна была пойти в первый класс. До этого она училась в музыкальном классе, но все там были так сосредоточены на музыке и своей игре, что никому друг до друга не было дела. А мама говорила, что в школе не только учебный процесс важен, но и друзья, которых там находишь.
Трейн фыркнул и повернулся к ней, подмигнув опухшим глазом, а потом опять повернулся к окну. Отлично поговорили! Ринслет надула губы и тоже вернулась к созерцанию больничного дворика. Ребята на улице закончили со снеговиком, так и оставив ему ветку внизу, и начали играть в снежки, прячась за наспех сделанными крепостями.
- Снеговику сделали письку. Вот она – вершина остроумия и иронии, - Трейн закачался в кресле, оттолкнувшись от пола своими длинными ногами. Когда же в это кресло садилась сама Ринслет, то её ступни болтались в нескольких сантиметрах от пола, и чтобы раскачаться приходилось с силой наваливаться на спинку.
- Тот мальчик в жёлтой шапке, - Ринслет кивнула на мальчишку, который странно дёргался при движении и никак не мог запустить снежок, поэтому его очень быстро закидали другие, - с нейрохирургии. Мы пересекались пару раз в кабинете у Зиверса.
- Я знаю кто он, - отмахнулся брат. – Мы ходили в одну школу, а потом кто-то столкнул его с крутой лестницы.
В палате снова наступила тишина, было слышно лишь тихое гудение аппарата концентратора, подающего кислород через носовой катетер. Когда Ринслет впервые его вставили в нос, она боялась даже неправильно лечь, не то чтобы спать с ним. Боялась случайно передавить тонкую прозрачную трубку и задохнуться. Потом со временем поняла, что ничего с ней не случится. Жить стало проще.
- Этот козёл тебя не отпускает, - внезапно произнёс Трейн, нарушая тишину.
- Зиверс? – девочка потянулась за книжкой. Трубка от катетера натянулась, и брат, увидавший это, сам достал книгу и сунул её в руки сестры.
- Папаня говорит, что это ещё тот козлина, - Трейн оглянулся на дверь, а потом резко встал с кресла. – Хочешь погулять?
- Шутишь? – Ринслет снова посмотрела в окно на кружащий снег и бегающих ребят. Погулять хотелось безумно, однако кто же её отпустит-то. Только покой. Лежать, лежать и только лежать. Без волнений. И лучше вообще без каких-либо эмоций. – Зиверс мне выходить из палаты запрещает, а ты…
- Да пошёл к чёрту этот Зиверс! – Трейн поднял с пола своё пальто и вытащил из кармана шапку. – Я украду тебя, Ринслет, - зловеще заявил брат, кинув шапку в тонкие белые руки. – Я всё продумал: твои медсёстры скоро начнут сменяться на посту, - его глаза закатились на секунду, а потом он уставился в пространство – налаживал связь с космосом, как шутил папа, когда видел подобное. – Минут десять никого на посту не будет, они уйдут курить и трещать, - медленно произнёс Трейн, моргнув. – Решайся, Ринслет: ты сваливаешь отсюда, гуляешь и празднуешь в кругу семьи или же ты лежишь тут под наркотой всю новогоднюю ночь.