Донор

Трейн резко захлопнул блокнот, уже привычным движением задвинув его под кровать, прежде чем в комнату заглянула мама. Без стука. Его родители с некоторых пор теперь не считали нужным уважать его личное пространство, входя в комнату без приглашения. Это бесило, потому что его границы начали уважать ещё в детстве, давая возможность побыть одному, когда этого хотелось именно ему. Теперь, принимая его за психа, они разрушали всё, что строили эти годы. Он разлёгся на полу, имитируя усталость. Ему продолжали давать лекарство, хотя парень давно приметил, что при смене семейного врача сменилась и доза. То ли доктор Хэ решила, что он не такой уж и страшный шизофреник, то ли сама мама приняла решение самостоятельно, после того, как увидела, что он напрудил в штаны. В любом случае, так было даже лучше. Тумана в голове почти не было, и он беспрепятственно мог скользнуть в люк, когда ему было угодно. Мама вошла в комнату, тихонько прикрыв за собой дверь. Трейн поднял голову, потирая глаза, продолжая играть роль мученика, и посмотрел на неё. Они с отцом велись на это, не смотря на все попытки скрыть эмоции под привычной маской спокойствия. Он чувствовал их волнение, когда родители смотрели на него. Почему же они попадались на его уловку? Беспокоились о нём? Любили? Трейн моргнул, прогоняя глупые мысли из своей головы. Конечно же его любили. В отличие от Ринслет он точно был желанным ребёнком, которого действительно хотели, а не зачали по расписанию, просто потому что так было нужно. Это раньше, будучи мальчишкой, он бесился, что всё внимание достаётся Маленькой, а про него забыли. Все кружились вокруг неё, словно она была центром Вселенной, а он стоял где-то на краю, будто где-то на отдельной планете – брошенной и забытой. Но на самом деле про него никто не забывал, его любили не меньше сестры, сейчас-то он это понимал. - Ты уже не спишь. Не вопрос. Утверждение. Трейн подогнул ноги под себя, усаживаясь по-сински, и отрешённо кивнул, пытаясь уловить в материнских мыслях причину её прихода сюда в такое раннее время. Что-то с отцом? Нет, он был в порядке. Сидел, вроде бы, сейчас на кухне, разговаривая с кем-то. Наверное, Маленькая с ним опять трагичные беседы о своей смерти ведёт. Она-то любит пообсуждать подобное дерьмо, напоминая всем, что она тут местная умирающая страдалица. - С Днём рождения, Трейн! – мама присела рядом на пол, поморщившись – наверно нога напомнила о себе, не стерпев такого отношения, - и как-то неловко обняла, прижав его голову к своему плечу. Это было так странно. Трейн дёрнулся, но не стал привычно язвить, а наоборот обнял её в ответ, погладив по спине. С Днём рождения, крошка Трейн, поздравляю, тебе уже целых восемнадцать лет! - Что-то не так? – спросила мама, мягко отстранившись, почувствовав, как он снова вздрогнул, услышав её голос в своей голове. Оно снова делало это – мимикрировало под неё, пользовалось её голосом. Слушать её одновременно в голове и в реальности было чересчур утомительно. - Я просто устал, - пожаловался парень, потерев глаз пальцами и тряхнув головой, пытаясь прогнать «друга». Сколько лет этот шум и голос были в его голове? Пятнадцать? За всю жизнь всего три года тишины и спокойствия. Может и того меньше, ведь в то время он был ещё совсем маленький и не осознавал себя. Со скольких лет вообще люди начинают осознавать собственную личность? Отец как-то говорил, что помнит как его в года четыре ужалила пчела: он хотел прогнать её с цветка, а она атаковала его, вогнав жало в палец. Мама, естественно, не поняла от чего именно он устал, наверняка решив, что во всём снова виноваты лекарства, но он не собирался ей ничего объяснять. Будет лучше, если оставить её в неведении того, что происходило в его голове. Так будет гораздо лучше для них всех. - На самом деле у нас нет подарка для тебя, - извиняющимся тоном сообщила мама, поднявшись с колен. – Сам понимаешь, последние недели выдались нелёгкими… - она прошла к окну, одёрнув штору – Трейн оскалился и спрятал глаза ладонью от весеннего солнца, но мать этого не увидела, - и упёрлась руками в подоконник, подставив лицо тёплым лучам. На солнце её волосы отливали золотом, и было в этом что-то такое привлекательное, что парень слегка подался вперёд. Красные от мороза щёки. Совершенно нелепая куртка, набитая гусиным пухом, скрывающая женственную фигурку. Его старая детская шапка, которую он нахлобучил ей на голову, чтобы она не простудилась. Растрёпанные светлые волосы, вытащенные из-под куртки. Тёмно-красные кожаные штаны, обтягивающие кривоватые ноги, скрывая уродливый шрам на левой. И материнские сапоги, щедро выданные отцом. У неё был дурацкий, но заразительный смех. Была узкая щёлочка между передними зубами. Были красивые голубые глаза с короткими, но густыми ресницами. Были тонкие и обветренные губы – верхняя была немного припухшей, словно в неё укусила пчела, - на которых был нанесён специальный жирный розовый блеск. Ему даже не дали увидеть её перед отъездом... Нет, всё было совсем не так. Вернее, она пришла в его палату в больнице вслед за своим дёрганным папашей, а он облил её помоями и обвинил во всех смертных грехах. И она так и не узнала, что в тот момент был не сам Трейн, что в тот момент его сознание дремало, пытаясь спрятаться от пережитого ужаса, а вместо него был «друг». Он хотел бы увидеть её своими глазами, осознавая происходящее, а не закрываясь другой непонятной личностью словно щитом. - Я устал, мама, - внезапно ему стало так обидно, что задёргалась нижняя губа, как при приступе плача. Но плакать не хотелось, глаза были абсолютно сухи. Трейн подскочил к женщине, всё же подавшись порыву, и уткнулся лицом в её спину. Он действительно скучал по Вэнди, но никак не мог найти в себе силы попросить у отца номер Элриков и позвонить ей, ведя себя как последний трус. После того, как он узнал про её беременность, она приходила к нему во сне каждую ночь, ничего не говорила и просто глядела на него осуждающе. - Мой милый мальчик, - мама развернулась к нему, прижимая к себе, положив его голову на своё плечо. Она взъерошила ему волосы, глядя куда-то за его спину. Что там? Трейн оглянулся, но ничего кроме закрытой двери своей комнаты не обнаружил. Задумалась? Парень отодвинул крышку люка, с любопытством заглядывая внутрь. Мама вспоминала своего отца. Трейн никогда не видел его, никогда не спрашивал своих родителей про их родителей. Ему всегда хватало прадеда Груммана и мадам Кристмас. Но мама почему-то считала, что Трейн очень похож на Бертольда Хоукая. Не внешне, хотя он тоже был высоким, перегнав в росте обоих родителей, и у него тоже были длинные волосы. У них были похожие, по мнению матери, голоса и характеры. И это почему-то пугало её. Трейн попытался вытянуть больше информации, найти причину страха, глубже заглядывая в люк, чувствуя, как в реальности его тело, теряя над собой контроль, начало заваливаться на родительницу. Он моргнул, выбираясь из темноты подсознания, закрывая люк, и поднял на мать глаза. Но она то ли не заметила того, что он отсутствовал несколько секунд, то ли сделала вид, что не заметила. Наверное, когда у тебя растёт странный сын, которого все окружающие считают ненормальным, привыкаешь к такому поведению у него. В коридоре послышался какой-то шум, и Трейн поднял голову, пытаясь уловить происходящее за прикрытой дверью. Он не успел открыть люк в своё подсознание, потому что та самая дверь резко распахнулась, с грохотом влетев в стену. Половица у порога жалобно скрипнула, и мама, прекратив его обнимать, резко отшатнулась в сторону. Красное, зарёванное лицо. Не застёгнутая голубая куртка, явно на размер меньше, чем теперь было нужно. Под ней был чёрный свитер с высоким воротником, выглядящий довольно колючим. Собранные в конский хвост сальные, давно не мытые волосы. Тёмно-красные кожаные штаны, обтягивающие кривые и тощие ноги. И высокие сапоги с множеством застёжек и толстой подошвой, напоминающие те, что носил сам Трейн. Она стояла прямо перед ним: вся грязная, с опухшими от слёз глазами с короткими, но густыми ресницами, с дрожащими тонкими губами, которые были ещё больше потрескавшимися и обветренными, чем обычно. Она влетела в Трейна, вцепившись в него своими отросшими и грязными ногтями, уставившись на него своими большими голубыми глазами, и снова заревела. Заревела громко, навзрыд, задыхаясь от душащих слёз, сотрясаясь всем телом, прижимаясь к нему, сотрясая заодно и его. Трейн растерянно вытаращился на девушку, не зная, настоящая ли она или его посетила очередная галлюцинация. Люк он так и не успел открыть, но может из-за уменьшенной дозы лекарств «друг» подсунул ему образ Вэнди. Нет, её видел не только он. Её видела мама, отчего она и отшатнулась, уступив девушке место рядом с ним. Её видел отец, откинувшийся на косяк, сложив руки на груди и хмуря брови, наблюдая за ними. И боль, которую она причиняла, впившись ногтями в его плечи, тоже была настоящей. - Какого хрена?! – Трейн вырвался из её хватки, отступив к окну, упёршись задом в подоконник. - Она сбежала из дома, чтобы увидеть тебя, а ты так её встречаешь… - сухо сказал отец, почесав руку, на которой тоже красовались полумесяцы от девичьих ногтей, выделяясь на бледной коже розовым. – Видала? – обратился он уже к матери, и та усмехнулась, подходя к нему. – Это я её успокоить попытался, а она налетела как гарпия, - продолжил брюзжать родитель, и мама, вздохнув, поспешно вывела его из комнаты, закрыв дверь с другой стороны. Лишившись какой-либо поддержки, оставшись наедине с ревущей девчонкой, Трейн совсем растерялся. Она не была похожа на ту Вэнди, которую он полюбил. Не похожа на ту, у которой был дурацкий, но заразительный смех и слой жирного блеска на губах, который он замучился потом отмывать после того, как она ему отсосала. Она была похожа на ту, которую он унизил в больнице и оттаскал за волосы. На ту дёрганную, сумасшедшую, бормочущую себе под нос что-то неразборчивое. Она казалась очень жуткой. Даже для такого же жуткого парня, как сам Трейн. - Не закрывайся от меня! – внезапно заорала она, снова двинувшись к нему. Слёзы лились из её опухших глаз, никак не желая останавливаться. Это ж сколько воды в девушках этих-то? Трейн сглотнул и поёжился, отодвинувшись в сторону. - Я же люблю тебя, долбанный ты поезд! – продолжила она кричать, двинувшись за ним. – Я люблю тебя! Люблю-люблю-люблю! - Вот это у тебя знатно крыша после концерта поехала… - пробормотал Трейн, продолжая отступать. Он понятия не имел, как можно было бы успокоить эту истерику. Но девчонка сама замерла в паре шагов от него. - Как и у тебя, Трейн, как и у тебя, - вытирая слёзы грязным рукавом куртки, буркнула она, мгновенно успокоившись самостоятельно. – От меня теперь все в семье шарахаются, словно я прокажённая, - поджав губы, продолжила Вэнди. – А я ведь не виновата в этом! - Такая же история, - поспешил согласиться парень, кивнув. Подумать только – Вэнди тоже начали считать странной, хоть и не безосновательно. А ведь началось всё с того, что она просто связалась с ним. - Тогда какого хрена и ты отворачиваешься от меня?! – завизжала она так, что птицы, сидящие на дереве за окном, упорхнули прочь. В доме, наверное, все одновременно повздрагивали. Чёрт возьми, да её слышал сейчас, наверное, весь посёлок. Просто поразительно, что возле их дома ещё не появилась вооружённая группа, защищающая президента и его семью. – Закрываешься от меня своей второй личностью, думая, что я не понимаю, что это не ты! А я понимаю, я вижу, когда ты – не ты, даже когда ты сам этого не понимаешь! Вэнди замерла перед ним, снова схватив его за запястье. На этот раз Трейн не одёрнул руку. Просто вздрогнул от неожиданности. Какими же были холодные её пальцы… Раньше они были куда теплее. И глаза её раньше не были заплаканными, в них был огонёк. Раньше она была весёлой и язвительной, а теперь от неё осталась лишь безумная оболочка. Красивая девчонка превратилась в поехавшую истеричку. Ко всему прочему ещё и носящая его сгусток клеток в животе, за который он уже получил нагоняй. Трейн сглотнул скопившуюся слюну. - Вэнди… Она смотрела на него, практически не моргая. Ух, жуткая какая. Наверное, он выглядит так же во время своих заглядываний в люк. И все тоже считают, что он жуткий такой. Парень глубоко вдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Время шло, нужно было что-то ей сказать, пока она не начала снова истерить. - А ты правда… ну… - он провёл языком по своему сломанному зубу, - правда беременна? – Трейн шумно выдохнул, вытаращившись на неё. - Да, правда, - буркнула девушка, мигом насупившись и спрятав руки в карман куртки. – И если ты ссышь, то мы сами его воспитаем! – она уставилась на него с вызовом, выдвинув волевой подбородок. Парень с трудом удержал себя от желания схватить её за него и с силой вцепиться пальцами в бледную кожу, оставляя синяки. Впиться бы в губы этой дерзковатой сучки, чтобы показать кто тут главный и где её место… - Ты делаешь это снова, - внезапно оборвала его фантазии Вэнди, вновь ухватив его за руки и дёрнув на себя. - Делаю что? – почему-то понизив голос, спросил Трейн, позволив ей прижаться к себе. - Ты даже не замечаешь этого, - забормотала девушка, уткнувшись в его грудь, прислушиваясь к стуку сердца. – Он настолько глубоко запустил в тебя свои корни, что ты даже не замечаешь, когда он тебя закрывает, - она подняла глаза, вглядываясь в его. Парню отчего-то захотелось отвернуться, скрыться от сумасшедшей девчонки подальше, но он продолжил отвечать на её взгляд. Играть в гляделки. Не моргая. Так же, как и она. - Отец рассказал мне, что ты приходил к нам с мамой и папой в гости однажды, когда был очень маленьким, - Вэнди сдалась первой, отведя взгляд и часто заморгав. Она отпустила его запястья, но не двинулась с места. – Отец сказал, что мы с братом доставали тебя вопросами, а ты был так напуган и растерян, что забился под стол, - её губы тронула лёгкая улыбка. Трейн ничего не ответил на это. Он этого не помнил. - Я доставала тебя, постоянно спрашивая твоё имя, - она хихикнула, почесав нос. – Мне нравилось, как оно звучало. Наконец-то кто-то такой же, как и я, с таким же дурацким именем, - Вэнди плюхнулась на кровать. Трейн не двинулся с места, пытаясь понять, что же было такого дурацкого в имени «Вэнди». Обычное, девчачье. Ничего такого сверхъестественного в нём нет. - Если бы ты более внимателен, когда просил приёмную комиссию пересмотреть своё решение, ты бы увидел что написано в моих документах, - от истерики не осталось и следа. Вэнди откровенно забавлялась, разглядывая его растерянное лицо. Трейн действительно бросил тогда лишь мелкий взгляд на бумажки, что подала девчонка тётке в театральном училище. Только чтобы убедиться, что она действительно Элрик, дочка кумира его детства. - Вообще, моё сокращённое имя Гвен или Вэнс – кому как нравится, - продолжила девушка, откинувшись на кровать. Свитер слегка натянулся, обнажив бледный живот, который стал чуть больше с последнего момента, когда его видел Трейн. Парень подался вперёд, не сводя с него взгляда, чувствуя, как подогнулись ноги. Она действительно была беременна. Он опустился на кровать рядом. - Но мне не нравится ни тот вариант, ни другой, - Элрик резко села, - поэтому все называют меня Вэнди. Даже мама и папа привыкли меня называть так, потому что я никогда не отзываюсь на полное имя. Папа услышал его, когда путешествовал по Крете, и решил, что мне оно пойдёт. Но не пошло. Слишком сложное для аместрийского слуха. - И какое у тебя полное имя? – прошептал Трейн, пытаясь удержать резко зашатавшуюся крышку люка. Не удержал, всё-таки провалился вниз. Его тело начало заваливаться назад, но Вэнди подхватила его, обнимая и прижимаясь к нему, удерживая в сидячем положении, наматывая его чёрные локоны себе на пальцы. - Привет, меня зовут Гвендолин, - весело представилась настырная девчонка, заглядывая под скатерть снова и снова. Она говорила уже это тысячу тысяч раз. Она раздражала его. Он её уже ненавидел. Мечтал, чтобы тяжёлая ваза, стоящая на столе, свалилась ей на голову, когда она в очередной раз заглянет под скатерть. Папа сказал, что она так играет. Это была глупая игра, Трейн в неё играть не хотел. Сначала он прятался за мамой, потому что папа вытирал тарелки, которые мыл Стальной Алхимик, и был занят беседой, не обращая на него внимания. Потом мама сказала пойти поиграть с другими детьми, потому что решила, что ему скучно. Ему не было скучно, но мама была настойчива. - А как зовут тебя? – настырная девчонка попыталась заползти к нему под стол, и Трейн от души треснул её по лбу своим игрушечным зайцем. У него уже был «друг», больше ему был никто не нужен. Тем более такие доставучие девчонки. - Как тебя зовут? – продолжила лезть девчонка, словно он мало её ударил. Трейну хотелось схватить её за волосы и хорошенько треснуть об ножку стола, как и предлагал «друг». – Как тебя зовут? - Как тебя зовут? – присоединился её подошедший старший брат, вытирая мокрые руки о шорты. Сначала он понравился Трейну, потому что он не контактировал с ним и тоже прятался за своего папу, но теперь осмелел и решил присоединиться к сестре. У этих двоих были светлые волосы, как у его мамы, и Трейн искренне раньше считал, что все светловолосые люди хорошие. Дядя Хавок был весёлый, а дядя Армстронг добрый. Они Трейну очень нравились. Но эти двое разрушили все его иллюзии насчёт блондинов. Они его достали. Как же он хотел сделать им больно, чтобы они вдвоём разревелись и умчались к своей маме! - Меня зовут Маэс! – заорал мальчик, упав на спину и от души треснув ногами в тяжёлых ботиночках по столешнице. Ваза сверху опрокинулась, но не упала на пол, только вода разлилась и закапала вниз по скатерти. Трейн вылетел из-под стола, налетев с кулаками на мальчишку – он выглядел гораздо сильнее, чем его сестра. Эдвин – кажется, его звали так, но Трейну уже было всё равно, - попытался отбиться, треснув его в бок, но мальчик был так зол на доставучек, что даже не почувствовал боли. Эта мерзкая девчонка – Гвенди или как её там – резко оттолкнула Трейна в сторону. Она оказалась куда сильнее, чем её братец. - Мы же просто играли, Трейн! – заорала она, толкнув его снова. На этот раз сильнее, так что мальчик плюхнулся на пол, больно ударившись копчиком. - Мы ведь играли, Трейн! Трейн моргнул и повернул к девушке голову. Вэнди не смотрела на него, наверное, ей тоже было жутко от его резкого ухода в подсознание. Она разглядывала плакаты различных групп на стене, гладя его по голове. - Кто ты сейчас? – тихо спросила она, и парень вздрогнул, не поняв вопрос. – Кто ты? – повторила Вэнди, повернувшись к нему. - Не понимаю, - признался Трейн, нерешительно приобняв её. Раньше она вкусно пахла, теперь – нет. От неё пахло сыростью и потом. Видимо, нелегко ей пришлось, когда она сбежала из дома. Интересно, как она вообще сюда попала? Ризенбург же, вроде как, вообще где-то в районе границы с Ишваром. - Ты сейчас Трейн или Маэс? – Вэнди схватила его подбородок, заглядывая в глаза, словно пыталась увидеть там что-то. - Что ещё за Маэс? – парень совсем растерялся, совершенно не понимая о чём речь. Имя было знакомо, но кому оно принадлежало, он не помнил. - Ты – Трейн, - уверенно произнесла Элрик. – Сейчас ты Трейн. Это хорошо. Она убрала руку и снова откинулась на кровать. - Так что за Маэс? – Трейн улёгся рядом, по привычке закинув на неё ногу. Он так часто делал раньше, когда они лежали вместе. Девушка улыбнулась. Видимо, тоже вспомнила об этом. - Этот твой чёртов защитный механизм, - Вэнди пододвинулась поближе, положив голову на его плечо, и затихла, прикрыв глаза. Через несколько секунд её дыхание замедлилось, и тело расслабилось. Быстро задремала, поддавшись накопившейся усталости, или просто зачем-то притворялась – Трейну было плевать. Он задумчиво наматывал её волосы на пальцы, продолжая размышлять о внезапно всплывшем имени, которым он назвался в детстве. Мама в бреду, лёжа в больнице, тоже называла его Маэсом. Отец тогда сказал, что они планировали дать ему это имя, но потом мама почему-то отсекла его. Может потому-то та его другая часть хочет так называться? Ну уж нет, нихрена! Своё имя Трейн любил: оно было уникальным, не было больше в Аместрисе человека, который носил бы точно такое же. И становиться каким-то Маэсом он не собирался. Аккуратно выпутав пальцы из светлых волос, парень прикрыл глаза и уткнулся носом в девичье плечо.