Донор

Взрослея, Ринслет осознала, что ей нравится мыть посуду. Когда она была маленькой – и ещё здоровой, - ей никто не доверял тарелок, потому что она с огромным удовольствием долбила их о каменную раковину, слушая короткий агониальный звон, когда тарелочка разбивалась о гранит. А когда девочка сильно заболела, то сил хватало лишь на то, чтобы стараться просто удержаться на ногах, не то, чтобы взять в руки тарелку и, тем более, ударить её об раковину. Нет, конечно, в истериках о несправедливости судьбы и ненависти к своему недугу, Ринслет швыряла предметы с небывалой силищею, причём чаще всего под горячую руку попадался именно принесённый ужин. Только тогда не было слышно звона бьющейся керамики за плачем и криками. Потом ещё брат начал на ежедневной основе играть на барабанах, стуча по своим железным тарелкам, словно пытался довести всех членов семьи до белого каления, пока папа, психанув, не перенёс установку в гараж. Но того звона по мозгам Ринслет хватило на всю жизнь, чтобы прекратить бить посуду от скуки. Когда здоровье улучшилось, придя в относительную для девочки норму, она начала помогать маме на кухне и мыла посуду, открыв для себя новый интересный звук – скрип чистой тарелки, когда вытираешь её полотенцем. И сейчас, стоя у раковины, складывая чистые тарелки на постеленное полотенце, Ринслет приводила в порядок посуду после вчерашнего праздника. Она как раз отмывала кастрюлю в холодной воде, пытаясь избавиться от въевшегося в сталь запаха лука, когда начал болеть живот. Болело где-то под пупком. Чем сильнее девочка давила на мыльную губку, водя ею по кастрюле, тем усиливался ноющий дискомфорт, мешающий сосредоточиться. Что-то вчера съела не то, наверное. Бабушка с мамой наготовили много всего, чтобы отпраздновать день рождения Трейна, а этот дурак даже не соизволил спуститься на ужин, продрыхнув своё восемнадцатилетние в своей комнате вместе с той чокнутой девчонкой. Когда Ринслет видела Вэнди в последний раз, девушка была весёлой и пылала здоровьем, а теперь она была ненормальной и какой-то дёрганной. Они столкнулись лично вечером, когда Ринс вместе с Рином шли в комнату, а Вэнди выходила из ванной. Папа предупредил, что Элрик теперь другая, но Ринслет не ожидала, что изменения будут настолько сильными. Округлившаяся Вэнди, нацепившая на голое тело рубашку Трейна, совершенно проигнорировала саму Ринслет. Посмотрела куда-то сквозь неё, а потом быстро прошмыгнула в комнату брата, напоследок окинув Рина каким-то хмурым взглядом. - Чокнутая, - пожал тогда плечами Рин, увидев немой вопрос на лице младшей Мустанг. Ринслет громыхнула кастрюлей, когда переворачивала, чтобы поставить её на полотенце. Раньше, когда Рин писал письма домой, девочка сидела возле него, с любопытством разглядывая абсолютно незнакомую для неё письменность, расспрашивая о том или ином иероглифе. А теперь, когда она сама начала заниматься синским языком, зазубривая начальные иероглифы и ключи, из которых они создавались, Элрик резко прекращал писать, если она садилась рядом, и прикрывал бумагу рукой. Словно что-то сильно изменилось с тех пор, как она начала учить язык! К одной из тарелок прилип маленький кусочек капусты. Ринслет оглянулась, чтобы убедиться, что никого, кроме неё, на кухне не было, и отковыряла этот кусочек ногтём, быстро сунув в рот. Трейн как-то брякнул, что от капусты растут сиськи. Пошутил он или нет, но девочка на полном серьёзе налегла на этот овощ, тем более, что в последнее время у неё был просто зверский аппетит, словно организм пытался нагнать все упущенные калории за эти годы. Она не знала нормы веса у детей её возраста, но в этом месяце весы в больнице показали уже 34,3 килограмма. Раньше цифры с трудом доходили до 30, останавливаясь обычно на 29,6. Доктор Хэ, посмотрев на значение весов, задумчиво сказала, что ещё килограмма три нужно поднабрать, чтобы получить норму для её роста. От того, что она много ела, тело стало округляться, причём больше всего жира откладывалось на бёдрах. Раньше её ноги напоминали тощие ветки, а сейчас приобретали более женственные черты. Это было гораздо лучше, но теперь она не влезала ни в одни свои штаны. Они ездили с мамой покупать новые вещи, при этом понабрав больше платьев и юбок. Мама купила ей бюстгальтер. Они перемерили в магазине просто огромное множество, выбирая больше по удобству, чем по цвету или фасону. В конце концов, остановили выбор на красивом белом с кружевными лямочками. Надевать его было совершенно непривычно, словно это была сбруя для лошади, а не предмет нижнего белья. Зато под ним почти не было видно шрама между грудей. А ещё этот самый бюстгальтер прятал её соски, что было очень кстати. Пару раз, крутясь перед зеркалом после ванной – совершенно голая, ничем не прикрытая, не считая полотенца на голове, - девочка отметила, что они как-то странно вытягивались на холоде. Учитывая, что у неё росла грудь, Ринслет поначалу решила, что это нормально, но потом заметила, что это начало происходить и в тепле, когда Рин разговаривал с ней или же просто задерживал на ней взгляд дольше обычного. Самым ужасным было то, что торчащие соски было видно даже сквозь одежду. И Рин замечал это! Даже Трейн однажды заметил, и это было хуже всего! - Ух ты, да у нас растёт маленькая шлюшка, - ехидно подметил брат, пройдя мимо. – Капуста тебе в помощь, доска – два соска, и сиськи станут больше. Ему-то было всё равно, но Ринслет это зацепило. Можно было бы рассказать обо всём папе, но теперь девочка боялась его реакции, вспоминая, как тот побил Трейна. Ей не хотелось, чтобы брату снова досталось. В конце концов, ему ещё не починили сломанный зуб. Он теперь и так не был красавчиком из-за шрамов на лице, а сломанный зуб делал его ещё более жутким. Маме рассказывать она тоже не хотела. Мама опять заведёт беседу о том, что Ринслет растёт, меняется, все, конечно же, видят всё это, поэтому она должна быть осторожнее, благоразумнее и бла-бла-бла. Снова пойдут разговоры о сексе, которые были уже не интересны. Они все переживали, что она обязательно бросится в койку к Рину, стоит ему лишь пальчиком поманить. Как будто она какая-то дурочка вроде этой их Вэнди! Ещё и лицо становилось каким-то угловатым, уходила детская округлость. Отражение в зеркале было каким-то неказистым. Она больше не выглядела маленькой девочкой, но и на взрослую женщину тоже ещё совсем не походила. И волосы. У неё начали появляться волосы там, где раньше их не было! Ринслет никогда не видела, чтобы у её мамы были волосы на подмышках, зато видела их у папы – у него они выглядели там естественно, в то время как у самой девочки – как-то отвратительно. Как будто вместо женщины она начала превращаться в мужчину! Ещё и между ног тоже появились светлые кудряшки, выглядящие ещё более омерзительно, чем волосинки на подмышках. Девочка попыталась повыдёргивать их, когда сидела в ванне, но это оказалось долго и больно. Она росла, менялась, и это одновременно и пугало, и завораживало. Но пугало всё-таки больше. Ринслет выключила воду, убирая последнюю тарелку к остальным сушиться. Состояние было каким-то странным. Болел низ живота, при этом саму девочку бросало то в жар, то в холод. Она наспех вытерла об себя мокрые руки и потрогала собственный лоб. Температуры, вроде бы, не было, но проверить всё равно стоило. - В чём дело, крошка Ринс? – хрипло поинтересовалась бабушка, когда девочка зашла в гостиную, пытаясь отыскать градусник. Рин, который тоже сидел в комнате, собирая пазл, поднял обеспокоенный взгляд. Ринслет пожала плечами, не зная, что ответить, и, взяв печенье со стола, вышла обратно в коридор. Говорить при мальчишке о боли в животе совсем не хотелось. У неё теперь тоже будут от него секреты! Она хотела резво подняться по лестнице, однако, это оказалось куда сложнее, чем ей думалось. Словно ступеньки стали шире, не позволяя перешагнуть через одну, заставляя наступать на каждую. Живот резануло, Ринслет вцепилась в перила, преодолевая последние ступени на полусогнутых ногах. Она влетела в туалет, захлопывая дверь, и уселась на бортик ванны, одновременно распахнув шкафчик над раковиной. Ящик с аптечкой оказался тяжёлым, пришлось всё-таки привстать, чтобы снять его с полки. Встряхнув градусник и спрятав его подмышку, Ринслет присела обратно, при этом чуть не перевернув аптечку. Она взрослела и превращалась в волосатую неповоротливую корову! Температуры не было. Убирая ящик обратно в шкаф, закрывая дверцу, девочка критично посмотрела на отражение в зеркале. Ко всем прочим прелестям взросления, на лице появились высыпания. Маленькие прыщики расцветали над её бровями, парочка закралась под губами и один – самый мерзкий и крупный – уселся на носогубной складке, аккурат посредине. Ринслет с отвращением отошла от зеркала. У Трейна тоже бывали прыщи, но его-то это не портило! Брату повезло родиться не таким бледным, как ей. Спустив домашние шорты и стянув бельё, девочка уселась на унитаз, подперев рукой подбородок, пока журчала струя мочи. Надо спросить у Трейна, чем он замазывал свои прыщи, когда ходил в школу, может ей тоже поможет спрятать это уродство. Она как раз потянулась за туалетной бумагой, но бросила взгляд на свои трусики и завизжала, подорвавшись с унитаза. На белье была кровь, причём не просто впитавшаяся в ткань, а лежащая какими-то сгустками. Она истекала кровью, но как-то неправильно, необычно, словно кровь сразу сворачивалась где-то внутри неё. Ринслет всхлипнула, прикусив губу, и сунула руку между ног, пытаясь найти источник кровотечения. Должно быть, началось внутреннее и нашло выход из заднего прохода. Доктор Зиверс говорил когда-то, что после стадии с высокой температурой, кровью из носа и обмороков болезнь пойдёт дальше и глубже, начнётся отказ органов, который понесёт за собой внутреннее кровотечение и кому. Зиверс говорил об этом ещё когда она была совсем маленькой. А теперь ей почти двенадцать, и, похоже, болезнь всё же решила нагнать её. Девочка заорала, рухнув на колени, глядя на окровавленную ладонь. Нет-нет-нет! Она столько лет готовилась к собственной смерти, у неё не было никакого интереса к жизни, но теперь-то она хотела жить. Очень хотела. Нужно было как-то спасти себя, остановить кровь, но она понятия не имела, что делать. Кровь шла изнутри, это не порезанный палец, который можно забинтовать или заклеить пластырем! Как быть? Что делать? - Ринслет! – бабушка постучала в дверь, зайдясь в приступе кашля. – В чём дело, крошка? – она распахнула дверь, и Ринс сложилась пополам, содрогаясь от рыдания. - Я умираю! – проревела девочка, выставив окровавленную ладонь. – Я истекаю кровью! Кристина непонимающе посмотрела на неё, но в туалет вошла, плотно прикрыв за собой дверь. - Я не вижу раны, - внимательно посмотрев на её руку, подметила бабушка. - Нет, оно внутреннее, - замотала головой Ринслет, продолжая сидеть на полу со спущенными трусами. Кристина продолжала смотреть на неё. - Ни мама, ни папа не догадались рассказать тебе об этом, не так ли? – лицо бабушки, поначалу, на секунду приобрело какой-то пунцовый оттенок, но потом она скептично нахмурилась, вновь закашлявшись. – Сколько тебе уже лет, крошка Ринс? – Кристина нависла над ней и, как только откашлялась, сложила руки на груди. - Почти двенадцать, - слёзы продолжали течь из глаз и в голосе всё ещё звучали плаксивые нотки. В начале мая ей исполнится всего лишь двенадцать лет, она ещё так молода, чтобы умереть! - Что ж, - бабушка покачала головой. – Это нормально, Ринслет… - Что нормального в крови?! – взвизгнула девочка, снова загнувшись, потому что в животе снова резануло. – Я истекаю кровью и умираю! Кристина шумно втянула воздух, явно не зная, какие подобрать слова. Все её девочки приходили к ней работать уже в довольно взрослом возрасте, в котором уже не нужно рассказывать про подобные вещи. Да и с малышом Роем они разговаривали на эту тему очень-очень давно, и то только потому что того заинтересовала женская анатомия. Сейчас же разговор должен был быть более интимный, потому что Ринслет была девочкой и девочкой относительно маленькой, столкнувшейся с этим впервые. Наверное, никто и не загадывал, что она доживёт до подобной ситуации… - Ты растёшь и превращаешься в женщину, - медленно, стараясь подобрать слова, начала Кристина, глядя на зарёванную внучку. – Тело меняется, округляется, как у тебя сейчас. Волосы начинают расти, где раньше не было, не так ли? Ринслет закивала, утирая слёзы. - Ты знаешь, откуда берутся дети? - От секса, да, - буркнула девочка, медленно поднимаясь. Ноги тряслись, по бедру стекла капля крови, оставляя дорожку. Она стыдливо прикрыла её рукой, осознавая, куда ведёт разговор. - Они догадались рассказать тебе о сексе, но не сказали про менструацию? – Кристина закатила глаза и цокнула языком. - Я листала больничную библиотеку и выяснила всё сама. - И не догадалась полистать чуть больше, чтобы найти что-то про месячные? - Мне было лет семь! Бабушка снова покачала головой. - Твоё тело просто готовится к тому, чтобы иметь детей, - сухо произнесла она, снова закашлявшись. – И кровь будет идти каждый месяц по несколько дней до тех пор, пока ты не забеременеешь. Жаль, что у нашей Ризы нет матки, можно было бы поискать у неё в спальне прокладки, - посетовала Кристина. – У Вэнди теперь тоже отпала в них необходимость… - У нас есть прокладки, - пробормотала Ринслет, указав на шкафчик над раковиной. – Мама когда-то говорила, что купила их для меня… Показывала как ими пользоваться. - Поразительно! – бабушка хлопнула себя по лбу от негодования. – Ты не знаешь что такое месячные, но знаешь про прокладки! Она вышла из туалета, оставляя успокоенную девушку приводить себя в порядок.