Донор

Трейн замер около поста охраны, кашлянув, чтобы привлечь внимание толстого охранника, дремлющего на своём стуле. По радио в каморке шёл футбольный матч Централ – Уэст-Сити. Львы Централа пока обыгрывали Западных Шершней всего на один гол, но это больше было заслугой нападающего с фамилией Кобальт, как считал комментатор на радио. Трейну было плевать на футбол – Мустанги им никогда не интересовались - да и исход матча он уже предвидел, выловив в голове смутный образ табло со счётом 4:3 в пользу Шершней. А охранник, судя по флажку, колыхающемуся при каждом дуновении ветерка из приоткрытого окошка, был фанатом Львов. В прочем, в Централе, похоже, все только Львов и поддерживали, агрессивно реагируя на болельщиков других команд. Толстяк даже не шелохнулся, когда Трейн покашлял снова. Он бессовестно дрых, свесив голову и сложив свои пальцы-сосиски на объёмном животе. Это пузо напоминало барабанную бочку. Интересно, если на него пластик надеть, будет ли оно звучать так же, как и барабан? Юный Мустанг страстно желал это проверить, но сдерживался изо всех сил. Он согнулся, осознавая, что человеку со средним ростом этого делать было бы и не нужно, и протиснулся в маленькое окошко каморки, резко стукнув кулаком по столу. Распущенные волосы полезли в глаза, и он поспешил вытянуться обратно, убирая пряди с правой стороны лица. Он специально не стал затягивать хвост, чтобы спрятать изуродованную левую щёку от чужих взглядов. Из-за выделяющихся шрамов он чувствовал себя уязвимее, чем был раньше. Люди таращились на него, словно видели насквозь. Пугали его. Будто знали, что он опасен и что он хочет сделать. Ещё немного - и начнут тыкать пальцами в его сторону. - Чего надо, щенок? - охранник дёрнулся, резко вскинув голову, и покосился на посетителя, потирая глаза. Видимо, принял Трейна за очередного студента. В прочем, когда юноша снова слегка склонился, мужчина осознал, что незнакомец не был студентом физико-химического факультета, какие обычно шныряли по этому крылу. – Вам к кому? - Где найти профессора Зойера? – Мустанг нахмурился, вспоминая фамилию нужного человека, которая одиноко красовалась на обложке заумной книги по физике, что валялась в сумке. Он откопал её в библиотеке, когда повторно изучал все законы термодинамики, заинтересовавшись знакомой фамилией на обложке и внимательно изучая абзацы на интересующую его тематику, глотая каждое предложение, пытаясь определить, что конкретно из всех этих исследований действительно принадлежали самому Зойеру. - Лекция у него сейчас, - охранник смерил юношу оценивающим взглядом, и Трейн буквально ощутил исходящее от него раздражение. Ну конечно, пришёл какой-то шкет, разыскивающий старого профессора и наивно полагающий, что ему вот так просто дадут поговорить с ним. А ещё он мешал слушать матч, не желая отстать от него подобно клопам, обитавшим в местной мебели. – Не знаю я, когда он освободится, - отмахнулся толстяк, скучающе подперев голову рукой. Трейн позволил крышке канализационного люка приоткрыться, слегка тряхнув головой. Семейный доктор сменился, режим козла Зиверса пал. Хватило нескольких недель игры в послушного мальчика, превращающегося в овоща после порции лекарства, чтобы доктор Хэ, прислушавшись к нему, созвала консилиум с психиатром и настояла на значительном уменьшении дозы препарата. В итоге он снова мог выходить гулять не только во дворе дома, но и даже выезжать в город. Один, потому что синка не видела в нём никакой опасности, а родители были заняты другими свалившимися на них проблемами, поэтому не стали с ней обсуждать какие-либо нюансы. И свобода была лучшей наградой, потому что нахождение за высоким забором родного гнёздышка знатно поднадоело. А самое главное – теперь он мог нырять в щель между крышкой и люком безо всяких проблем. - Где сейчас профессор? – повторил свой вопрос Трейн твёрже, позволяя Маэсу взять себя за руку, направляя в нужное русло. Мужчина нахмурился, бросив взгляд на часы. Сверял время и расписание. Мустанг уже знал, что у Зойера в ближайший час не было занятий, чувствуя, что охранник сейчас снова попробует отбрить его. – Да скажи мне уже: где он, блять? – рявкнул юноша, откидывая волосы с левой части лица. - Он выходил в университетский двор минут двадцать назад, - мужчина отодвинулся подальше, чуть не упав со стула. Испугался внезапной смены настроения странного мальчишки и его изменившегося лица. Трус, ребёнка испугался втрое младше себя. Трейн слегка оскалился, довольствуясь произведённым эффектом, и двинулся обратно на улицу, плотнее укутавшись в шарф. Волосы он вернул на место, чтобы не пугать бродящих по дворику студентов. Пара девчонок обратила внимание на высокого незнакомца с длинными чёрными волосами, но юноша их проигнорировал, выискивая взглядом предполагаемого старика Зойера. Можно было бы подойти к студентам и спросить у них, но он совсем не горел желанием контактировать с кем-либо ещё. Лишние свидетели были ни к чему. Не хватало, чтобы кто-то заметил, что у него был припрятан в сумке пистолет, утащенный из материнского тайника. И не важно, что магазин был пуст, а оружие было нужно просто для того, чтобы припугнуть – Трейн всё равно жестоко поплатится за его обнаружение. И расплата эта пугала до дрожи. Люди таращились на него и раздражали, не зная, что он ощущает все их взгляды. Какая-то дурочка подумала, что он привлекательный. Трейну дико захотелось повернуться к ней, отбросив волосы, открыть шрамы и улыбнуться во весь рот, демонстрируя сломанный передний зуб, который ещё не починил зубной. Или натравить на неё Вэнди, чтобы та в очередной истерике выцарапала девчонке глаза своими длинными ногтищами. Он сдержался. Его цель сейчас была совершенно иной, пугать невинных детишек в планы не входило. Несколько мальчишек, которые приходились ровесниками ему, столпились возле одной скамейки, о чём-то треща, перебивая друг друга. Трейн хотел проскользнуть мимо, словно проворный змей, поплотнее закутавшись в пальто, но всё-таки прислушался к гомону студентиков. Молодые физики и химики обсуждали что-то про термодинамические системы и тепловое равновесие, привлекая внимание Мустанга. Он остановился, разглядывая дряхлого дедка, принимающего активное участие в дискуссии со студентами, и запоминая его лицо. Трейн отошёл в сторону, плюхнувшись на пустую скамейку, ожидая, когда молодняк рассосётся, и Зойер останется один. Он продвинулся в изучении перерисованных с маминой спины формул, сидя за учебниками по физике, химии и алхимии поздними вечерами, когда все уже спали, и никто не мог застать его за этим занятием: Вэнди, поселившаяся в его комнате, слишком громко сопела во сне, поэтому можно было не бояться, что она что-нибудь заметит. Отец заглядывал к нему в комнату пару раз посреди дня, когда парень отчаянно пытался разобраться в одном из химических уравнений, не понимая, что такое дейтерий и откуда там вообще взялся тритий, успев сгрызть не один карандаш, и подивился такой внезапной смене деятельности сына. Раньше Трейн собирался поступать в консерваторию. Собирался прославиться музыкой на всю страну, взяв псевдоним какого-нибудь Пюре Джонсона, чтобы никто не думал, что он стал знаменитым только из-за своей фамилии. Парень потёр шрамы на лице. Прославился на Новый год, нечего сказать. Как сказал кто-то там из восточных мудрецов, которых они бегло изучали в школе: бойся желаний своих, ибо они имеют обыкновение сбываться. Теперь Трейн засел за учебники. Пришлось врать, что он на полном серьёзе стал подумывать о поступлении на физико-химический факультет. Он почувствовал, что отец не поверил ему, но внешне виду никак не подал. Химией увлёкся, как же. Его отец совсем не был гением, но у него получилось расшифровать формулы и стать одним из самых молодых алхимиков на службе ещё до прихода знаменитого Стального Алхимика в армию. У него получилось, используя только природную усидчивость и базовые знания, и у Трейна тоже обязательно получится, если приложить усилия. А он приложит. Он прикладывает их уже, учитывая такой немаловажный и раздражающий фактор как прилипала Вэнди, которая вечно лезла к нему, никак не желая оставить в покое. Больше она бесила того, кто столько лет существовал внутри него где-то во тьме, выводила из себя своим нытьём и желанием быть постоянно рядом, требовала внимания, никак не желая отпускать из своих объятий. Маэсу безумно хотелось её придушить, и только то, что Трейн каким-то образом мог его удерживать на поводке, как опасную псину, щёлкающую зубами, сидя на цепи, уберегал девчонку от беды. Она постоянно тёрлась рядом, не давая полноценно погрузиться в изучение огненной алхимии. Только стоило ему уйти в себя, переключиться и настроиться, как Элрик тут же начинала ныть о том, что хочет видеть перед собой именно Трейна, потому что она именно его невеста, а не какого-то там Маэса. Сам же юноша уже абсолютно не различал моментов, когда он был собой, а когда был тем самым Маэсом. А девица тем временем на полном серьёзе уже считала его своим женихом и вовсю щебетала о том, какой и где они купят дом, какие на его окнах будут занавески и какие пинетки она свяжет для их будущего ребёнка, если, конечно, успеет научиться вязать за время беременности. Впрочем, ему было абсолютно наплевать на всё это. В его жизни появилась цель, к которой он стремился, и всё остальное стало совершенно неважным. Ребята, толкающиеся около соседней скамьи вокруг Зойера, начали потихоньку разбредаться – вот-вот должен был прозвенеть колокол, оповещающий о начале очередных занятий. Сам старичок прощался со всеми тепло, по-отцовски что-то напутствуя и пожимая руки детворе. Трейн поправил волосы, прикрывая часть изуродованного лица, и медленно двинулся к нему, сунув руку в болтающуюся на плече сумку, скользя по ледяному стволу пистолета мозолистыми подушечками пальцев. - Добрый день, профессор, - стараясь звучать как можно более уверенно и не открывать широко рот, поздоровался он. Старичок миролюбиво кивнул и жестом пригласил присесть рядом. - Я знаю в лицо всех своих студентов, но Вас я, признаюсь, либо запамятовал, либо вижу впервые, молодой человек, - мягко отозвался Зойер, когда Трейн опустился на скамью, закинув ногу на ногу. - О, я всего лишь один из Ваших многочисленных фанатов. Я восхищаюсь Вашими трудами в перекрёстной области между физикой, химией и, конечно же, алхимией, - отозвался парень, подмигивая и доставая из сумки потрёпанную книгу, на обложке которого большими буквами гордо красовалась фамилия профессора, тонко намекая на раздутое эго. Брови старика дёрнулись вверх от удивления, однако на губах появилась улыбка. – Было бы здорово, если бы Вы согласились подписать мой экземпляр. Очень хочется получить автограф такого человека, как Вы, - лесть сорвалась с его губ без каких-либо усилий, звуча достаточно искренне. Не только родители умело цепляли на свои лица маски и безупречно лгали глупому стаду, часть которых толпилась на всяких благотворительных встречах в поддержку больных кардиомиопатией детишек, а другая прикладывалась ухом к радио, где вещал бесполезный президент-марионетка, оставляя их всех в сладком неведении того, в какую скользкую дырку катилась страна. – Тем более, когда-то давным-давно Вы работали вместе с моим дедом. Зойер взглянул на него любопытным взглядом. Его неряшливые длинные седые волосы, торчащие во все стороны, были пропитаны запахом химических реагентов, а голубые глаза, скрытые за линзами толстых очков, засветились ярким огнём интереса. Он производил вполне хорошее первое впечатление, однако Трейн, пытаясь разобраться в интересующих его темах, ковыряя книги в библиотеках, случайно напоролся на старую пожелтевшую газетёнку с одной занимательной фотографией, и теперь этот человек в его глазах выглядел далеко не добреньким любознательным дедушкой, которого любили свои студенты. - Конечно, я с удовольствием подпишу Ваш учебник, - с лёгкой улыбкой ответил старик, потянув сухие пальцы к книге, и Трейн передал её ему, при этом ощущая себя синским тигром, готовящимся к прыжку. Зойер вытащил ручку из нагрудного кармана пиджака и, открыв титульный лист, приставил её аккурат под своей фамилией, готовясь расписаться. – Итак, - он снова поднял свои глаза на юношу, - кому же принадлежит этот учебник? - Мне – я Маэс Хоукай, - с огромным удовольствием срывая маску дружелюбия, очень холодно произнёс младший Мустанг и протянул руку для рукопожатия. Но профессор её не пожал в ответ, а приподнятые уголки губ резко поползли вниз. Ручка выпала из его пальцев и, прокатившись по книге, упала в грязь. - Ох, - только и смог выдавить из себя Зойер, смотря на парня широко распахнутыми глазами. Трейн чувствовал, как тому дико захотелось уйти и спрятаться от него, забившись в каком-нибудь из многочисленных кабинетов университета, и попросив охрану не пускать внутрь этого мальчишку. И чем сильнее нарастала паника старого профессора, тем веселее становилось молодому Мустангу. - Интересно, что бы сказал мой покойный дед, узнав, что старый товарищ решил его поиметь и единолично присвоить все достижения себе? – уже в открытую глумясь над стариком, поинтересовался Трейн, забирая учебник обратно из холодных рук и забарабанил пальцами по обложке. На пожелтевшей фотографии, что напечатали в старой газетёнке около тридцати лет назад, которую случайно обнаружил юноша, были запечатлены двое. Два профессора с факультетов физики и алхимии. Михаэль Зойер и Бертольд Хоукай, как было подписано под фото. Трейн с интересом поразглядывал фотографию, изучая собственного деда, а потом принялся искать любые упоминания об этих двоих. И нашел куда больше, чем ожидал. Михаэль Зойер, с которым когда-то в университете Централа работал Бертольд Хоукай, совместно проводя различные исследования в области алхимии и изучая различные её грани с возможным обходом каких-либо ограничений существующих агрегатных состояний, оказался самым настоящим козлом. Ещё даже хуже козла Зиверса. Стоило профессору Хоукаю слететь с катушек на фоне скоропостижной кончины супруги и уехать в своё пригородное захолустье, оборвав все старые контакты, чтобы попытаться воссоздать свои мудреные задумки в одиночку, как Зойер уцепился зубами за все исследования, присвоив все права на них себе, оставив Бертольда прозябать в нищете, не оставив ему ни копейки за общие достижения. А спустя несколько лет, получив новость о смерти Хоукая, Михаэль стал переживать о наследнике почившего профессора, который мог в любой момент заявиться к нему и потребовать компенсации за вклад своего отца в науку. Однако даже спустя время наследник так и не объявился, и торжествующий Зойер успокоился, осознавая, что про Хоукая никто и не помнит, оттого спокойно издал свой учебник, вскружив головы своим студентам, и единолично купался в лучах славы. Не мудрено, что этот ублюдок так позеленел, когда наследничек всё-таки объявился спустя много лет. На деле Трейну было плевать на деньги, которые Зойер украл у Хоукая, оставив его дочь расти в бедности, граничащей с нищетой – перейти черту не давали только деньги Кристины Мустанг. Но каким бы козлом не был Зойер, он был нужен. Почему-то юноше казалось, что далеко не все исследования Хоукая, которыми завладел этот человек, были публично опубликованы. Что-то, что Хоукай не успел захватить с собой, бросая должность и все свои вещи в Централе, в спешке убегая в Грюнен, могло остаться в руках его бывшего товарища. Старика знатно потряхивало – настолько его пугало появление человека, помнящего про исследования Хоукая. В его глазах отражалось отчаяние, граничащее с настоящим ужасом, а рот беззвучно открывался и губы дёргались. Он напоминал глупую рыбу в аквариуме, подплывшую к стеклу и выпучившуюся на странный подошедший к её дому объект. Трейн с огромным трудом подавил смешок. - А что такое дейтерий? – весело поинтересовался он, что немного разрядить обстановку и поуспокоить старого профессора. Не хватало, чтобы у него ещё инфаркт случился из-за нежелательного знакомства. - Изотоп водорода, - прошелестел Зойер, косясь куда-то в сторону. - О, вот как, - юноша пожевал губу. Он постучал носками тяжёлых ботинок друг об друга. Если этот старый хрен решит броситься прытью наутёк, то догнать его будет не просто. Нужно было не выпендриваться, а надеть обувь полегче, чтобы не добавлять себе лишний вес, мешающий бегу. – А тритий? - Ну, это же ядерный синтез, - пробурчал старик, продолжая трястись как осиновый лист, но теперь он хотя бы перевёл взгляд на Мустанга. Видимо, не верил, что человек, будучи наследником профессора Хоукая, не знал таких элементарных вещей. – Тритий тоже является изотопом водорода. Особо понятнее не стало. Трейн разобрал все уцелевшие слова материнской татуировки, которые оказались записаны на вымершем ксеркском языке. Чтобы их перевести потребовалось провести много времени за словарями, однако, как выяснилось, почти все эти слова не несли пользы. Верхняя и нижняя части так вообще абсолютно никакой – это были отрывки из какой-то старой ксеркской поэмы, которую всё же удалось отыскать в библиотеке. Видимо, Хоукай просто решил здоровски поглумиться над теми, кто решит попробовать расшифровать его записи! Единственное, что имело хоть какой-то смысл: уцелевшая боковая часть татуировки, отсылавшая к первому закону термодинамики и несколькими понятиями кинетической энергии, на чём юноша и зациклился, пытаясь во всём разобраться. Возможно, хоть какие-нибудь старые записи деда смогли бы помочь в расшифровке. Отец уничтожил слишком много важных деталей. - У Вас сохранилось что-то из исследований Хоукая? То, что Вы так и не решились публиковать, – решил прекратить ходить вокруг да около Трейн, спрашивая напрямую. – Только давайте без лжи, пожалуйста, - холодно сказал он, показывая Зойеру пистолет, прикрыв его сумкой от посторонних глаз. Старик окончательно затих, сверля торчащее дуло своими маленькими глазками, скрытыми за толстыми линзами очков. Он даже трястись перестал. Зато теперь уже дрожал сам Трейн – один раз он уже держал в руках пистолет, когда был ребёнком. Повезло, что тогда рядом оказалась мама, иначе жизнь Ринслет оборвалась куда раньше, чем её начала пожирать болезнь. Больше спускать крючок ему не хотелось. И даже тот факт, что сейчас пистолет был разряжен, никак не успокаивал. Слишком чётко отпечаталась в памяти дыра в диване. - Да, - задумчиво произнёс Зойер, вновь поднимая глаза на юношу. – Конечно. Кое-что у меня осталось, - он вцепился в Трейна взглядом, словно змея, чувствуя его страх. – Папка лежит в моём кабинете. Хитрил. Хитрил, старый лис. Видел, как судорожно дёрнулся его кадык, когда юноша сглотнул скопившуюся слюну. Понимал, что подобные угрозы для самого Мустанга в новинку, видя, как предательски тряслась его рука. И «друг», этот долбанный Маэс, как он хотел себя называть, как назло не помогал, оставляя Трейна разгребать всё это дерьмо, в которое он вляпывался, в одиночестве. - Если Вы уберёте оружие, я сам отведу Вас туда, - продолжал профессор, хищно прищурившись. Маэс же уже откровенно глумился над Мустангом, обитая где-то на глубине, во тьме его подсознания. – Я отдам Вам папку лично в руки и мы с Вами оба забудем об этих инцидентах: Вы не знаете, кому принадлежат исследования из моей книги на самом деле, а я не помню, чтобы кто-то угрожал мне оружием, - он поднялся со скамьи и кивнул в сторону корпуса университета. - Хорошо, - закусив губу, буркнул Трейн и опустил пистолет. Прятать его обратно он всё же не стал, чувствуя какой-то подвох, но Зойер ничего не сказал и, сгорбившись, двинулся вперёд к длинному одноэтажному корпусу, осторожно ступая светлыми туфлями по весенней грязи. Мустанг пошёл за ним, так же неловко скрючившись, продолжая прикрывать оружие сумкой, не переживая за свою обувь. У его тяжёлых ботинок была высокая подошва, делающая из и без того высокого парня каланчу под два метра. Они пересекли малолюдный университетский двор достаточно быстро – к счастью, никто из шатающихся по улице студентов не обратил на них внимания – и зашагали по опустевшему после звона колокола с башни коридору мимо широких дверей аудиторий. Зойер двигался довольно резво и тихо для человека своих лет, а вот Трейну пришлось приложить усилия, чтобы не шуметь, потому что от тяжёлой обуви его шаги были слишком громкими. - А Вы с Бертом довольно похожи, - зачем-то сказал старик, поворачивая голову то к одной двери, то к другой. Того и гляди заверещит, что ему пистолетом угрожают, и кто-нибудь обязательно выскочит из-за дверей. Что делать в такой ситуации, Трейн не знал. – Такой же странный огонёк в глазах. - Как вы познакомились? – сухо спросил юноша, сверля сгорбленную спину взглядом. Он не горел желанием слушать шамканье почти беззубого Зойера, но как-то нужно было ему забить рот, чтобы тому некогда было позвать на помощь. - Мы какое-то время играли в одном университетском ансамбле, - охотно откликнулся тот, пустившись в воспоминания. – У меня была драхмийская гитара – балалайка, как они её называют, - а Ваш дед стучал по барабанам и совершенно не умел читать ноты, которые нам выдавал руководитель. А потом Берт встретил Ринс, а она так часто болела, бедняжка, - Трейна передёрнуло, и он поёжился. – И Бертольд забросил ансамбль и занялся исследованиями. Мы-то все думали, что он лекарство для жены ищет, а он огненную алхимию всё это время изобретал, не так ли, Мустанг? – фамилию Зойер произнёс с крайним ехидством, повернув голову, гаденько улыбаясь. Трейн в панике вскинул пистолет и уткнул ствол профессору между лопаток, а тот по-прежнему продолжал улыбаться. – Простите, имя не помню, оно уж у Вас, юноша, слишком мудрёное для такого старого аместрийского консерватора, как я. - Как Вы поняли? – собственный голос прозвучал как-то сипло и жалко. Трейн снова поёжился, осознавая последствия всего этого дерьма, в котором он увязал с головой, пока Маэс тихонечко отсиживался где-то в глубинах его сознания. - Мустанг, Вы действительно думали, что я полный идиот? – Зойер вскинул густые брови и покачал головой. – У Хоукая родилась дочурка ещё во времена, когда он работал здесь профессором, и я лично видел её, когда тот привозил малышку с собой в Централ, пока его жена в очередной раз ложилась в больницу и не могла сидеть с крошкой. Возможно, что рождение Терезы и подкосило здоровье Ринс окончательно, отчего она так рано ушла, забрав рассудок Берта вслед за собой, - профессор пожал плечами и снова двинулся вперёд, совершенно игнорируя пистолет. Словно знал, что он не заряжен. Трейну ничего не оставалось, кроме как вновь опустить оружие и последовать за ним. - А уж про мальчишку Мустанга Хоукай сам как-то по пьяни обмолвился, - продолжал Зойер, остановившись у одного из кабинетов, и распахнул дверь, входя внутрь. – Сказал, что среди каких-то там дев лёгкого поведения живёт алмаз, требующий тонкой огранки мастера. И предложил кому-нибудь из нас им заняться, но кому ж была нужна возня с отпрыском какой-то шлюхи, верно? Это потом уже, спустя годы, когда имя знаменитого Огненного Алхимика стало всплывать то тут, то там, я догадался, что же там за алмаз Хоукай лично огранял несколько лет, почему-то передав своё главное исследование ему, а не крошке Терезе. Ну а кто Вы, так понять было совсем не сложно. В кабинете профессора было несколько высоких стеллажей, полных различных книг. Слушая Зойера, замершего около одного из таких, Трейн бегло пробежался взглядом по названиям, пытаясь наткнуться хоть на что-то знакомое. Было много книг по химии, много по физике, однако по алхимии не наблюдалось ничего. - Когда солдаты Бриггса подняли мятеж против режима Брэдли, то по радио и в газетах частенько всплывали фамилии то Мустанга, то Хоукай, - Зойер потянулся за одной из толстых книг и распахнул её. Внутри была тонюсенькая непрозрачная папочка. – И когда Армстронг решила сменить режим и поставила этого Мустанга своим приемником – ох, уж этот молодой президент-демократ, небось вся остальная цивилизация над нами посмеивается, - то уже было очевидно, кем была его Первая Леди, - старик протянул папку Трейну. – Теперь следуйте уговору, Мустанг, и уберите пистолет. Юноша сглотнул скопившуюся слюну, закинул оружие в сумку и быстро распахнул папку, надеясь увидеть мудрёные записи деда. Хоть какой-нибудь намёк на то, чтобы оттолкнуться и сдвинуться с мёртвой точки в восстановлении уравнения. Но вместо ожидаемых алхимических или, в крайнем случае, химических символов и формул, там оказался совершенно неожиданный сюрприз. На перечёркнутых горизонтальными линиями листах бумаги то тут, то там стояли крохотные крестики да нолики. Зойер был не прав. Хоукай умел читать ноты, только не в стандартном и привычном для других музыкантов виде. И то, что Зойер не стал никак использовать ради своей выгоды, являлось обыкновенной табулатурой для барабанов для какой-то песни. Причём очень бедных барабанов – для проигрыша этого ритма хватало только одной бочки да журавлика. Трейн разочаровано выдохнул, просмотрев все листы беглым взглядом, и старик, опирающийся на край стеллажа, не смог сдержать смешок. - Ну что ж, Мустанг, я выполнил свою часть сделки, - открыто веселясь, произнёс профессор. - Это ведь наверняка не всё! – раздражённо воскликнул юноша и швырнул бесполезную папку на ближайший подоконник. – Что ещё оставил Хоукай? – Трейн снова схватился за пистолет, как-то позабыв про то, как его трясло несколько минут назад только от одной мысли, что в его руках настоящее оружие, которым убивали людей. Теперь его руки не дрожали из-за переполнявшей злости. - Нет, это всё что было, - сморщенное лицо Зойера прямо сияло от того, что он смог надурить глупого мальчишку. Теперь возвращал ему все шпильки, что тот кидал ему на скамейке. От всей души хотелось заехать ему по роже стволом, чтобы не пачкать руки. – Кстати, - продолжал ехидничать профессор, зачем-то проведя ладонью по боковой части стеллажа, - за Мустанга, на самом деле, никто из консерваторов так и не проголосовал и голосовать не будет. Может не зря тогда его застрелить сторонники Брэдли пытались, а? Даже женщина во главе страны была более полезной со своей политикой, чем Ваш отец. Сборище набранных маразматиков в парламенте скоро выклюют бедняге всю печень, а он, надо сказать, и так здоровым не выглядит. - Да плевать ему, он держится за пост только, чтоб Маленькая получала лучшее лечение, - пробурчал Трейн, вздрагивая от внезапно раздавшегося треска. Мелькнула синяя вспышка от трансмутации, и стеллаж начал крениться вперёд, готовый обрушиться на него в любой момент. Тяжёлые книги летели с него на пол с оглушительным грохотом, больно стуча по голове и плечам, а когда парень прикрылся руками, то спина приняла на себя все удары. Трейна захлестнула настоящая паника вперемешку с ужасом. Зойер тоже был алхимиком. И рисовал свои круги он настолько быстро, что Мустанг этого даже не успел заметить. При этом сам старик довольно прытко для своих восьмидесяти с чем-то лет бросился прочь, голося на весь коридор, что его хотят убить. Высокий шкаф начал окончательно отходить от стены, смешивая его вопли в жуткой симфонии хруста и треска. Сердце в ужасе и отчаянии забилось с такой силой, словно желало пробить рёбра и сбежать из груди. Время замедлилось, и воздух словно стал тяжелее. Его придавит, вероятнее всего, что-нибудь сломает, и он попросту не сумеет сбежать до того момента, как здесь соберётся толпа. И его узнают, и тогда одним сломанным зубом он точно не отделается, навлекая на себя и всю свою семью ещё больше негатива вдобавок к тому, что начал проявляться у людей после Нового Года. Но где-то внутри его грудной клетки рождалась решимость – надо сбежать, преодолеть всё это дерьмо и выжить, чёрт возьми. К своему ещё большему ужасу, его тело начало резко расслабляться, и сбитое от страха дыхание становилось медленным и ровным. Разум, словно погружаясь в глубокий сон, стал отступать куда-то на задний план, словно затухающий свет. В глубинах его сознания, долго дремля в полной тьме, наконец-то полностью пробудился Маэс, срывая с себя последние оковы и вырывая контроль над телом. Вторая личность окутала его разум холодом и темнотой, скрывая за собой. Страх и тревога уступили место безжалостной решимости. И внутри разгорелся самый настоящий пожар безумия, пожирающий своими языками все последние остатки его собственного я. Он уже не мог контролировать собственное тело, словно вновь запертый в тёмной палате больницы, где не было выхода, потому что на двери с обратной стороны был засов. Одна нога сама по себе упёрлась в стену, а руки, трясясь от напряжения, а не страха, бесконтрольно вскинулись сами, вцепившись в стеллаж, удерживая его на несколько секунд, достаточных для того, чтобы успеть убраться из-под него. Маэс шагнул в сторону и поймал в полёте одну из книг, когда шкаф всё же рухнул на пол с оглушительным грохотом. В коридоре уже слышались взволнованные голоса студентиков, поднятых со своих мест шумом и Зойером. Маэс рванул к окну, швыряя в стекло тяжёлую книгу, и взобрался на подоконник, подбирая папку Хоукая. Грубая подошва ботинок легко выбила особенно опасные куски оставшихся осколков, и он бросился в окно, выпрыгивая на улицу, отбив себе ноги. Юноша изо всех сил бежал прочь, покидая пока ещё пустой университетский двор, прижимая к груди последнюю возможную подсказку к разгадке формулы огненной алхимии. Его сердце всё ещё сильно стучало, сбитое с ритма, но уже не от паники, а от обычной усталости. И губы, ранее дёргающиеся от страха, теперь кривились в усмешке. Голос – теперь уже не собственный, но всё же исходящий из его горла - был глубоким и холодным: - Ты уж отдохни пока, Трейн, - и он окончательно провалился во тьму и заснул, словно ребёнок, убаюкиваемый стуком материнского сердца, полностью став Маэсом.