Донор

Ринслет плакала, уткнувшись лицом в подушку. Слёзы душили её, не давая нормально дышать, но таблетка, которую ей дала женщина в парке, до сих пор действовала, не позволяя болезни стиснуть её горло в своих цепких объятиях. Девочку трясло от страха, она скулила в подушку, успокоиться никак не получалось. Она знала, кто чуть не убил маму. Знала потому что опознала её пистолет по серийному номеру, из которого та страшная женщина прострелила маме конечности. Знала, хотя нет, скорее чувствовала, что если бы папа не пришёл в парк, где было много людей, вовремя, то женщина застрелила бы его в баре, где свидетелей было бы меньше. И тогда Ринслет бы орала как ненормальная, отчаянно вырываясь из объятий Рина, но ничего поделать не смогла бы. В таком случае их с Трейном отправили бы к бабушке, и Ринс умерла бы от горя, оставив старшего брата в одиночестве. Рин всё это время стоял у двери комнаты, прижавшись спиной к холодному дереву. Он не издавал никаких звуков, просто стоял и смотрел на плачущую подругу. Девочка даже забыла о его присутствии и испугалась, когда, наконец, подняла голову. Вид у друга тоже был не самый лучший. После того как она смогла привести его в чувство, он остался бледным, его пальцы подрагивали, и парень заламывал их, пытаясь скрыть дрожь. В отличие от Мустангов Элрик знал, что за кровавый иероглиф красовался на стене кухни и кому именно он был адресован. Знал, но ничего про это не говорил. - Хватит там стоять, - заикаясь, выдавила из себя Ринслет, садясь на кровати, с трудом отодрав себя от подушки. Всё тело казалось таким тяжёлым. – Сядь ко мне или сядь за стол, только перестань подпирать дверь! Рин громко выдохнул, словно ждал этих слов, и плюхнулся на кровать, отчего Ринс слегка подкинуло на мягком матрасе. В груди болело, но эта тупая и тянущая боль не имела ничего общего с той, что терзала маленькую дочь Мустангов уже пять лет. За всё это время Ринслет смогла смириться с тем, что может не проснуться однажды утром, умерев в своей постели, и могла вполне спокойно обсуждать собственную смерть с родителями, но сейчас появилось более страшное чувство. Сейчас могла умереть не она, а мама. Милая и любимая мама, которая всегда целовала там, где болело; которая всегда переживала; которая любила всем сердцем; которая пела или читала книжки перед сном, когда Ринс не умела делать этого сама; которая постоянно внимательно выслушивала пересказ какой-нибудь книги, заплетая косы; которая подарила ей столько приятных моментов; благодаря которой она появилась на свет, в конце концов! Пару часов они сидели в полном молчании, обнимаясь, и можно было услышать, как на улице шелестела трава и листья деревьев, потревоженные ветром. Ринслет снова плакала, но на этот раз тихо, не издавая звуков. Слёзы просто текли по щекам, стекали дальше по подбородку. Некоторые слезинки скатывались под кофточку, другие падали на колени. - Зачем Она это сделала? – девочка сжала кулаки, смотря прямо перед собой. Рин молчал, посчитав, что на этот вопрос не требуется ответ. Солнце за окном уже заходило за горизонт, и парень думал о том, что нужно убрать нижний этаж – вымыть пол в коридоре и на кухне, оттереть чёртово слово, которое издёвкой въедалось в обои, - и ещё надо было приготовить ужин, потому что Ринслет должна была хорошо питаться, иначе её и без того слабое здоровье подорвётся. А она была нужна ему. - Зачем?! – на этот раз Ринс вскрикнула, вцепившись тощими пальцами в руку друга, вонзая ногти в кожу и оставляя следы. – Почему Она пыталась убить маму?! - Откуда мне знать? – Рин одёрнул руку, зашипев от боли. – Ты готовить умеешь? – он поднялся, потянув за собой подругу, но девочка вцепилась в кровать, не желая отпускать. Вся кухня была залита маминой кровью, и девочка даже не была уверена, что ей не станет дурно от этого всего. - Я вниз не пойду, - с ужасом прошептала Ринслет, умоляюще посмотрев на синца. – Там кровь, там всё в крови! Папа уехал с мамой в больницу, Трейн неизвестно где… если Она снова придёт, нас некому будет защитить! Она сделает с нами тоже, что и с мамой! – она снова содрогнулась в тихих рыданиях, прикусив губу, чтобы не дать всхлипам вырваться из неё. - Я тебя защищу, - парень вытащил из кармана брюк футляр и извлёк из неё нож с изогнутым лезвием. Ринс тихо пискнула, со страхом смотря на оружие. – Папа подарил, - похвастался Рин, повертев нож перед собой. Лезвие засверкало в лучах закатного солнца. – Я умею с ним обращаться, я смогу защитить тебя, поверь, - он улыбнулся и спрятал нож в футляр, сунув обратно в карман. – Никто не тронет нас, честно, - синец снова взял девочку за руку и опять потянул к себе. Ринслет испуганно закивала и зашагала вслед за ним, прикрыв нос ладонью, потому что хорошее обоняние сыграло злую шутку. Девочка чувствовала запах крови сильнее, чем её друг. Её мутило от этого запаха, спускаясь по лестнице, Ринс сильнее вцепилась в руку Рина и закрыла глаза, чтобы не видеть тёмные пятна на полу. - Ты умеешь готовить? – снова спросил парень, но на этот раз шёпотом, усаживая подругу на подоконник, потому что посреди кухни красовалась отвратительная лужа, в которой умирала Риза, пока её не обнаружил муж. - Нет, - так же тихо ответила Ринслет, не открывая глаз. – У нас всегда готовит мама. Иногда готовит папа. У мамы всё равно получается вкуснее. Но папа хорошо жарит стейки и барбекю летом во дворе. - Хорошо, - задумчиво произнёс Рин и отпрянул, заглянув в один из кухонных шкафов и вытащив пакет с рисом, про который Мустанги давно забыли. Неизвестно сколько точно пакет пролежал там, но срок годности любого риса был около двух лет, потому парень не думал, что его уже было невозможно есть. – Ты сможешь поставить чайник и вскипятить воду в кастрюле? – получив утвердительный кивок, он помог девочке слезть с подоконника, аккуратно поставив её на пол. – Я вымою пол и помогу тебе приготовить ужин. Не открывай глаза, пока не скажу! – предостерегающе шикнул он, наступая в лужу крови и одёргивая ногу в испачканном ботинке назад. Ринс слышала его удаляющиеся шаги, слышала, как он поднимался по лестнице, слышала, как громыхал ведром в ванной. Стараясь не дышать носом, она нащупала холодный чайник, сняла крышку и опустила вовнутрь руку, проверяя уровень воды. Потом, вытерев руку о юбку, она ощупала стену и нашла розетку, куда сунула вилку чайника, попав с четвёрной попытки. Кастрюля уже стояла на плитке, и от неё воняло даже сильнее, чем кровью во всём доме. Плита была включена, все овощи, которые были брошены в кастрюлю мамой ещё утром, уже давно зажарились на конфорке, а само дно кастрюли сгорело. Ринслет не могла увидеть этого с закрытыми глазами, она не могла прикоснуться к горячему железу, но она чётко представляла себе эту картину. Когда она выключила работающую конфорку и включила другую, девочка услышала плеск воды, и в нос ударил не слабый запах хлора. От неожиданности она открыла глаза и завизжала, увидев, что стоит в луже маминой крови. Целая кастрюля выпала из её рук, Ринс метнулась в сторону, пытаясь найти чистое место на полу, но запнулась об ножку стола и полетела на пол, утянув за собой чайник, за который попыталась ухватиться. Кипяток обжог ногу, девочка заорала во весь голос, отползая к выходу из кухни, ещё больше пачкаясь в крови. Кожа на левой ноге начала стремительно краснеть, в некоторых местах стали вздуваться пузыри. Ринслет выла от боли, но когда её взгляд уткнулся в стену, где красовался знакомый иероглиф, написанный кровью, из груди стал вырываться лишь скулёж. 凛. Всё это заняло не более десяти секунд, но Рину, который бросился на помощью подруге, перевернув ведро и проскользив на животе по мокрому окровавленному полу, они показалось вечностью. Без особых усилий, впервые порадовавшись что Ринслет такая худая, парень подхватил её на руки и понёс в ванну. - Почему? – Ринслет смотрела прямо перед собой, прижавшись к синцу. – Почему на стене твоё имя, Рин? Парень словно не слышал. Он аккуратно усадил её в ванну, заткнув пробкой сливное отверстие, стянул кроссовок с носком с тощей обожженной ноги, и направил кран с водой на покрасневшую кожу. Девочка зажмурилась от боли, полоснувшей ожог, словно тысяча иголок разом вонзились в кожу, а потом заёрзала, когда ванна начала наполняться холодной водой. - Зачем Она написала твоё имя, Рин? – выдохнула она, стуча зубами и дрожащими от холода руками потянувшись к крану, чтобы прибавить горячую воду. – Почему? – она встретилась с его холодным взглядом и дёрнулась, когда его рука опустилась на её затылок и начала надавливать, заставляя голову опускаться всё ниже и ниже к самой воде. Ринслет забилась в панике, начав отчаянно сопротивляться, вцепившись мёртвой хваткой в бортики ванны. Что он делает? Он её друг! Неужели Рин сошёл с ума и решил её утопить? Девочка взвизгнула, когда её подбородок коснулся воды, и забила ногами по дну ванны, пытаясь хоть как-то удержать себя на поверхности. Когда её рот скрылся под водой, и сама девочка, зажмурившись, сделала глубокий вдох, чтобы ещё хоть немного побороться, синец убрал руку с затылка и погладил её щёку. - Умойся, - тихо произнёс он, отпрянув. - Дурак! – закричала Ринслет, хлопнув кулаком по воде. Брызги полетели во все стороны, попав на футболку друга, перепачканную кровью. - Я принесу тебе сухие вещи, ладно? – Рин двинулся к двери, не оборачиваясь. – Где они у тебя лежат? - В шкафу, идиот! – девочка выдернула пробку из слива, и объём воды начал значительно уменьшаться. Надо же было так пошутить! А если бы ей стало плохо от страха? Ринслет колотило от злости и холода, мокрые вещи неприятно липли к телу. Дурак! Какой же он дурак! Почему все мальчишки такие? Что аместрийцы, что синцы. Что Трейн, что Рин. - Я сейчас всё принесу, - повторил парень и вышел из ванной.