Тварь

Майк проснулся, словно от толчка. Или от голоса Черепахи. Бред. Черепаха мертв, давно мертв, а это просто последствия стресса, болезни и переживаний за Линду и ее «неудачников». Интересно, как они там? Как оправляются после очередного спектакля Пеннивайза? Библиотекарь повернулся на бок и уставился в окно, из которого, впрочем, видно было только четверть кроны каштана из больничного сада и лоскут розово-сереневого рассветного неба. Поспать еще, похоже, не получится. Сон вообще стал для мистера Хэнлона нечастым гостем. Слишком много случилось вещей, провоцирующих бессонницу. И очередная такая вещь как раз происходит сейчас где-то за океаном. Пробудившее Майка чувство снова пробежало сороконожкой по позвоночнику, оседая неприятным зудом в затылке. На этот раз он не думал, не надеялся и не мучился, как тогда, в далеком восемьдесят пятом. - Линда, - пальцы дрожали, когда он выискивал в полумгле нужные кнопки, но голос звучал на удивление спокойно. В отличие от рваного дыхания дочери Билла. – Остановись. Стой, где стоишь. А теперь рассказывай, что происходит на этот раз? - Оно, Майк! – на большее ее мозг и голосовые связки были не способны. – Это Оно, это было Оно! Балерина не понимала, почему послушалась библиотекаря и сейчас стоит на лестничном пролете, вместо того, чтобы бежать в квартиру Изаи. Про лифт она даже не подумала. Если стоять в движущемся лифте, когда наверху разворачиваются непредсказуемые и смертельно опасные события, можно одномоментно рехнуться. Тогда почему она сейчас стоит?! - Успокойся, - его голос был ровным, как отполированная поверхность офисного стола. – Что происходит? Кто на этот раз? - Я не знаю! - успокоится не получается. Линда кричит, не может не кричать и бежать тоже не может. – Я не знаю, что будет там, но Оно там, и Оно… - Оно что? - промедление смерти подобно, но Майк Хэнлон знает, что фора у них есть, словно ему это нашептывает чей-то (Анку?) потусторонний голос. - Оно… у человека. Это было слишком расплывчатое объяснение. Но Майк понял на подсознательном уровне, как когда-то понимал, какому сверстнику из своего окружения можно рассказать о птице, обитающей в развалинах металлургического завода, а кто поднимет его на смех. - Плохо. Паразиты это всегда плохо, вот только можно жить с ними годами и не замечать. Дерри существовал так больше трех сотен лет. А сколько так живет Орихара Изая? - Тише, тише, Шизуо. Хоть раз в жизни побеседуем спокойно, без драки и на умеренных тонах. Хэйваджима упорно бился, стараясь не слушать этот мерзкий шипящий голос. Бесполезно. Тварь держала крепко, нависая над блондином, прижав его к холодному полу. Полу? Шизуо оторвал взгляд от горящих ликованием и насмешкой желтых глаз и осмотрелся. Действительно, обстановка переменилась. - Тебе здесь нравится, Шизу-чан? Морг?! Холодный металл стола для аутопсии обжигал кожу на спине, под головой лежал деревянный брусок-подушка, а кончики пальцев, кажется, доставали до раковины на другом конце стола. Блондина парализовало. - Какого… Он поднял на Оно глаза и замер на полуслове, едва не подавившись возмущенным вопросом. Из-за толстых защитных очков на него в упор смотрели так непривычно смеющиеся оранжевые глаза. Его собственные глаза. - Вижу, что нравится. Хэйваджима Шизуо, смерив самого себя, распростертого на нержавеющей стальной поверхности, насмешливым взглядом ухмыльнулся чисто по-пеннивайзски и продолжил беседу голосом Орихары. - А сейчас понравится еще больше. Смотри. Его извращенно-реалистичная копия кивнула куда-то в сторону, и экс-бармен не без труда повернулся, чтобы рассмотреть подготовленный для него сюрприз. Внутри все похолодело, словно внутренние органы вынули и напихали в брюшную полость инструментов для вскрытия. Крови было не так много. В основном на лице, точнее на том, что от него осталось. Даже цвет волос стал неразличим из-за такого количества красного. Но глаза…глаза почему-то сохранились, они были широко, умоляюще распахнуты и смотрели точно на Шизуо. Красные, но не величественно-алые, как артериальная кровь. Теплого темно-красного цвета, как спелые вишни или вишневое варенье, густое и приторно-сладкое. Глаза Орихары Изаи. Тело было изломано. Бледную кожу - после смерти – настоящий гипс – украшал жуткий рисунок из темных расплывчатых синяков, словно накапали чернилами. Руки как-то неестественно вывернуты, позвоночник вообще изогнут так, как никакая эволюция бы не додумалась закрутить. - Так, посмотрим, - второй Хэйваджима, почему-то одетый в белый медицинский халат, поверх него клеенчатый передник, перчатки из того же материала и защитные очки, подошел к телу, попутно листая какие-то документы. Надо ли упоминать, что каждый элемент гардероба патологоанатома был практически целиком покрыт кровью? - Это свидетельство о смерти и результаты вскрытия, - пояснил двойник, не переставая улыбаться. - Здорово ты его, отыгрался так отыгрался. Но ведь так и надо этой блохе за все хорошее? Он? Это сделал он сам?! - Хочешь послушать? – тварь, не дожидаясь ответа, начала: - Перелом лучезапястного сустава, конкретнее – ладьевидной кости… Пальцы грубо сжимают тонкое, почти девичье запястье, нож выпадает из ладони, с характерным звоном ударяясь об асфальт. Звону вторит громкий вздох, вперемешку с полусформировавшимся криком. Больно, а, Изая? -…сотрясение мозга, разрыв печени и селезенки. Ну, почки относительно целые, хотя о судьбе донорских органов им можно не мечтать… Ударить головой о ближайшую стену, так, чтобы вся дурь из мозгов вылетела. Тощее тело падает на землю, не в силах больше держаться на ногах, а ты бьешь, бьешь, получай кайф, круче, чем от секса, колотишь его в живот ногами в черных классических туфлях. Нравиться, тварь? -… переломы обеих рук в локтевом суставе, точнее – оскольчатый перелом головки лучевой кости. Так, еще пару ребер сломано, некоторые осколки повредили легкие… Поднять за капюшон этой дурацкой куртки, вытряхнуть из нее полубессознательную от боли и травм блоху. Изая пытается опереться при падении на вытянутые руки, но его замысел проваливается, и к многочисленным повреждениям добавляются еще два. - Шизу… - Заткнись! Тяжелый удар по спине и на грудной изгиб тут же опускается тяжелая нога, с силой надавливая на поврежденные органы. Наверное, останется синяк характерной формы… - Линда, прошу, не совершай опрометчивых действий. - Но у меня каждая секунда на счету! «Да знаю я!» - едва не выпалил в ответ Майк, но сдержался. Одного кричащего человека вполне достаточно. - Ты знаешь, что можешь ему противопоставить? У тебя есть рогатка, серебро, чихательный порошок на худой конец? - Извините, забыла дома вместе с осиновыми колами и ладаном! - Прекрати истерику! Тебе нужно что-то, чтобы дать отпор твари, нельзя же бросаться на зверя без оружия. - И что вы предлагаете? - Я-то тут при чем? – с каждой секундой становилось все труднее держать себя в руках. – Тут тебе работать надо. Во что ты веришь, Линда? Должны же у тебя с детских времен остаться какие-то волшебные детские заморочки. Рогатка, из которой всегда попадаешь, велосипед, быстрее которого нет на свете, ингалятор с ядом, счастливые концертные пуанты – что-нибудь?! - Ничего такого. Когда обучаешься балету, быстро перестаешь верить в волшебство и удачу. Только в собственные силы и упражнения. - Тоже неплохо, даже очень, - вот им-то обычно и не хватало веры в собственные силы. – Но этого не достаточно. Помимо веры нужно и материальное оружие. Одной фантазией тут не поможешь. Не будешь же ты кидаться в него виноградинами, воображая, что это пули. Оно, конечно, может и подействует, вот только должного эффекта… - Вода долбит камень не силой, знаете ли! «Стоп, что?! Повтори!» - Gutta cavat lapidem non vi sed saepe cadendo! - Что ты там бормочешь? - Вода долбит камень не силой, но частым падением! Точно! Это было что-то вроде мантры, которую кришнаиты повторяли больше тысячи раз в день. Харе Кришна, харе Кришна… Гутта кават, гутта кават. Когда они на занятиях бесчисленное количество раз отрабатывали одно и то же движение, чувствуя только боль и обиду за собственную никчемность и бессилие, то думать не хотелось. Даже не то, что не хотелось, думать было нельзя, это только мешало сосредоточиться и в голову невольно лезли безумные спасительные идеи, вроде бросить все и сбежать. Так что думать было запрещено, но упрямые мысли не хотели подчиняться и все равно лезли в голову. Тогда она и придумала повторять что-то про себя. Лучше на чужом языке, тогда понимаешь и задумываешься еще меньше. Вот затем и понадобилась длинная фраза на латыни, которая заучивалась плохо, но вскоре стала для Линды почти скороговоркой. Вода долбит камень… Вскоре мозг придумал интересную иллюзию или игру для хозяйки и себя любимого, и простой латинский афоризм Овидия превратился в заклинание, которое помогало выполнить все упражнения на ура. - Что ж, тогда разбивай этот камень, девочка. И Майк Хэнлон тепло улыбнулся в трубку, вспоминая о том, что через сумрак столб белеет, в полночь призрак столбенеет…. Видимо, у этой семьи какая-то особая тяга к заклинаниям. Впрочем, он не удивится, если это Билл научил дочь вкладывать много силы в слова. Надо рассказать ей о столбе и призраке. Пригодится. Удары сыпятся, как из рога изобилия, лица уже не видно из-за крови, только глаза. Испуганные, умоляющие… - Нет, нет, нет… Он не мог этого сделать. Не мог. Он никогда не перешел бы черту! Не мог сдержать криков и слов – да. Швырял, чем попало – было. Но он никогда бы до такого не докатился! - Так, с пожизненными повреждениями мы закончили. Причина смерти – перелом шейных позвонков… Пальцы с наслаждением сжимаются на тощей шейке, и до ушей долетает мелодичный хруст дуг, отростков и тел позвонков. Зрачки расширяются от боли последний раз и замирают. Нет, нет, он не мог! не поступил бы так, он не убийца! - Да, Шизуо, да, все было именно так, - второй Хэйваджима вновь приближается, не переставая ухмыляться. Кровь Изаи рисует тянущийся за ним по полу кровавый шлейф. – Ты убил его, ты. Убивал медленно, растягивая, с наслаждением. Как всегда мечтал. - Ложь… - слишком хрипло. Неуверенно. Шизуо не хотел никого убивать. Даже блоху. Это было жутко. Блондин ненавидел насилие, а уж тем более в высших формах его проявления. Но, по иронии судьбы, именно он получил огромную неконтролируемую силу и слыл в Икебукуро Воплощенным насилием. И кто бы мог подумать, что запуская в Орихару Изаю очередной дорожный знак, в глубине души монстр безумно, до дрожи в коленях боится, что снаряд попадет в цель. Монстр не может бояться других чудовищ. Только людей. Или… Самого себя. - Ты убил его, Хэйваджима Шизуо, - прошипело Оно, готовясь к удару. – А теперь ты сам убьешь и себя. В квартире Изаи хлопнула входная дверь.