Персона 4: Сердце всего. Часть вторая

             Всё меньше смысла и всё больше страха — именно так хотелось охарактеризовать их путешествие в целом. Сначала переход, потом плавание… а теперь вот проход по пещере. В этом царстве не было абсолютного мрака, скорее, сумрак ночи: гладь серого камня, покрывавшего полы и стены, словно бы слегка светились изнутри, что давало возможность, пусть относительно — но видеть. Будто бы тёмной лунной ночкой гуляешь по лесу. Наруками бы предпочёл кромешный мрак, ибо обстановка не вселяла надежды: сталактиты и сталагмиты, осыпанные черепами и костями, следы от когтей и засохшая кровавая масса на стенах, странные вздохи, шумы, шёпот, бормотание… а главное — холод. Но не физический. Духовный. Всё то доброе, хорошее, светлое, что было внутри, начинало угасать, омрачаться, забываться и выветриваться из головы. Поток мыслей смешался в сторону философских и пугающих вопросов навроде: «А зачем вообще жить?». Память подкидывала разные эпизоды, моменты… и глаза застилала пелена боли, скорби и разочарования. Медленно угасало то, что человека покидало в последнюю часть — надежда. Это святое, но столь зыбкое и обманчивое чувство… которое, порой, помогает переносить все тяжести и невзгоды… да, именно его отбирало это место. Чем глубже, тем темнее становилось, и тем менее хотелось его покинуть. Просто лечь и умереть. В ходе пути им даже попалась написанная на непонятном языке чем-то чёрным фраза: «Memento quia pulvis es»*. Время здесь становилось даже ещё более иллюзорной величиной: они, может, шли уже четверть часа, а их личное мироощущение отсчитывало года.       — У нас ведь ещё есть… шанс… Юу?.. — посмотрел Ханамура на серебряновласого, который находился по правую руку. Тот взглянул в ответ: его друг, Ханамура Ёске, выглядел ничем не лучше мёртвого, с этим белёсым оттенком кожи. Его тело, пусть и незаметно, но начинало постепенно замирать. Ведь… оно обыденно не может находиться без движения, обязательно будет хоть чуть-чуть, но дёргаться. Теперь же — лишь бегающие и горящие, точно у гончих в охоте очи и оставались единственным показателем жизни. Посмотрев на себя, Наруками заметил нечто подобное и за собой. И это… что ж, это уже не страх или ужас… это что-то превыше… подобное тому, что излучал собой Арагаки Шинджиро.       — Мы справимся, Ёске, — кому оно предназначалось — себе или ему?.. Здесь оно, вероятно, и не имело значения…       Видимость устремлялась к нулевой, а они вышли к развилке: два прохода, оба из которых вели в полную темноту. Наруками предпринял попытку использовать мобильный телефон заместо фонарика, но с удивлением обнаружил, что тот выключился и перестал как-либо отзываться. Ему осталось только замереть, ощущая холодный пот: если кто-то на них нападёт там… шанса на выживание нет ни единого. Хотя…       — Ёске, попробуй использовать свою способность для поиска.       Ханамура легонько кивнул, после чего концентрацией воли собрал вокруг себя ауру цвета ляпис-лазури. Надо сказать, что она, будто бы подчиняясь гнилостному влиянию, стала блеклой и почти что прозрачной, а сама персона — неяркой и будто бы потухшей. Но, как бы оно ни было, Сусано но О: те же багряные космы тянущиеся вверх, мускулистое синее тело, крестообразный порез заместо лица и скрещённые на груди руки и ноги в позе лотоса. Лёгкий мах рукой — задули ветра, повинуясь воле их хозяина, устремившись в самый центр непроглядной темноты.       «Вам не стоит здесь быть».       Воздух разрезал резкий, скрежащий и неприятный шёпот, от коего оба товарища зажали уши руками. Невозможно сказать, кому именно он принадлежал… но кому-то. Голова начала раскалываться на части, а внутренности словно бы выворачивались наизнанку… но не прошло и секунды, как ощущение схлынуло, оставив своих жертв в замешательстве.       — Нашёл… что-нибудь?.. — Наруками вымолвил это практически одними губами: на большее сейчас он оказался не способен. Его тело, ранее скрючившееся пополам, теперь возвращалось в исходное положение. Ёске, тяжело и напряжённо дыша, слабо кивнул, после чего взглянул на тот проход, который, относительно их положения, являлся левым.       — Я чувствую… что-то слабое и зыбкое оттуда. Я не уверен, она ли это… — у Юу незаметно поднялась бровь, — но что-то мне подсказывает, что идти нам надо именно туда…       Серебряновласый окончательно выпрямился, затем вновь устремил взор вглубь их предполагаемого маршрута. Покуда бог ветров и бурь исчезал в своём сиянии, его разум нашёл вероятное решение проблемы с освещением. Хотя, может оно и дороговато, принимая во внимание всю степень опасности…       — Изанаги.       А вот и он, прародитель всея Японии, облачённый в чёрный плащ, планируя над землёй в своих конькообразных гета, молчаливо следящий за происходящим своими золотыми сверкающими очами. Движенье — копьё воткнуто практически по самую глубь в лоно камня. Яркая озаряющая вспышка, сверкающий круг иероглифов… атмосфера, до того тяготившая и душившая, резко сменилась нейтральной, ничем не обременённой. Над головами подростков повис маленький шарик, разгонявший темноту и сумрак собою, напоминая лампочку или светильничек. В то же время, тени вокруг стали лишь гуще, шумы раздражительней и злее… непростительно оно — нарушать царство тени и ночи светом дня. Изанаги канул в небытье.       Зато Ёске, словно бы пробудившись от дурмана, помотал головой и поёжился. И лицо его просветлело.       — Нару… чёрт, что это вообще сейчас было?! — Наруками и сам бы не отказался это узнать. Но, заместо того, он покачал головой, затем указал своей битой, недавно преобразившейся в палаш, в сторону правого туннеля.       — Идём. Время не ждёт.       И, игнорируя возмущения и вопли Ёске, он молча направился в обозначенном направлении. Они мягко ступили туда. Тьма здесь напоминало собою вязкое, тяжёлое, чёрное вещество, неохотно уступавшее свой путь яркому свету. Голова, до того занятая вечными вопросами, намного полегчала: теперь можно задуматься, собственно, о цели их посещения.       — Как думаешь, в каком состоянии она здесь?       Ханамура с хрустом сжал кулаки.       — В каковом бы ни была… мы найдём и спасём её… партнёр… — серебряновласый пожал плечами. Затем высказал законное подозрение:       — А если она не захочет отсюда уходить? Или… семпай потеряла самые остатки своей человечности? — удар ниже пояса. Белобрысый замер и до боли сомкнул челюсти, словно пытаясь этим угасить внутренние сомнения и страхи. Лик скривился, снова вернулся тремор, а из недр глотки вырвался крик души:       — МЫ ВЕРНЁМ ЕЁ! — вообще, как было замечено уже однажды, Ёске большой любитель эмоционалить и переходить из крайности в крайность, от воодушевления и раздражения, в упадок и уныние… хотя, когда разговор заходил о ней, о «Кониши», то всё становилось совсем печально. Наруками покачал головой, остановился и потрепал товарища по плечу: расслабься, мол, всё хорошо. Тот не стал как-либо реагировать, но ход продолжил.       Шарик света продолжал парить в воздухе под самым потолком, совмещая в себе функциональность фонаря и лампочки, неспешно следуя за шагами Юу. У него возникло странное, но вполне знакомое ощущение, что он потихоньку, помаленьку, но тянет силу. Другое дело, что если его попытаться убрать — они окажутся в беспросветной темени отчаяния, а потому хочешь не хочешь — но приходилось терпеть и продолжать вгрызаться в самую глубь подземелья.       Новые сталактиты, черепа, остатки полуразложившейся или свежей плоти, шёпот и бормотание, чьи-то пристальные взгляды, надписи и проклятья… царство ночи щёлкало зубами, желая скорее поглотить без остатка незваных гостей.       «Я ненавижу…» — отчётливо прошипел голос в этом сонме. Ханамура было приостановился и начал оглядываться… но потом попросту махнул рукой, предпочтя списать это на «эхо» и «игру воображения». Наруками же, однако, предпочёл напрячь слух до пределу своего, ибо эта нота… «Кониши!».       Путь оборвался даже немного внезапно: тёмная зала из ярко-белого камня, увешанная множеством белых листков; груды черепов и костей, некоторые из которых горели манящим зелёным светом, подобно фонарю; кривые иероглифы написанные кровью, знаки неясного происхождения и, самое главное — алтарь, напоминавший собою постамент с бездонным колодцем. Неподалёку находились ступеньки, которые спускались куда-то вглубь — оттуда журчала вода.       Но не тем богато оказалось помещение: все в слизи, чёрной, мерзкой… которая здесь собиралась и обращалась в форму отвратнейших существ, различных видом, размером и строением. Их объединяло одно: угольность, сливавшая их мрачнее ночи. Одни из них имели крылья, напоминающие птиц, иные же оказывались ближе к животным, третьи — отдалённо походили на гуманоида. Тени, но много более отличные от тех, которых видели ранее. Те — всего лишь рисунок ребёнка, неумелый и кривоватый, а эти — взрослая, окрепшая и уверенная в себе рука. Но кому нарочно могло прийти в голову сотворить подобное?       Ангелы и Демоны, Боги и Титаны, Герои и Злодеи — все обезображены, отравлены, пронизаны насквозь этой смолистой, нечестивой субстанцией… имени ей нет точного, но в мифе об Изанаги, путешествовавшего в Ёми* есть одно словечко: «Магацу».       Среди них особо выделялись горевшие тем неестественным, внеземным цветом изумруда. Эти напоминали собою уже нечто определённо высшей стадии развития, имея окончательно оформленные черты и сознание, вероятно бы.       Вся эта толпа пялилась, скалилась, вопила, выла и бормотала, пятясь от неестественно яркого источника света, который будто обращал их в огонь и дым. Никогда ещё Наруками не видел столь великое множество глаз, воззиравших на него с такой ненавистью.       Кто-то попытался броситься вперёд, атаковать, устранить источник освещения — его испарило за сущие мгновения на лету, тем самым успев только напугать подростков, чувствовавших себя здесь весьма неуютно, если не сказать того более. Ком плотно и достаточно ёмко прилип где-то в горле, а тело пронзила тьма невидимых иголок, парализовав каждый мускул и нерв. Пожалуй, слова Арагаки о том, что не всякое место лучше посещать живому, оказалось как нельзя применительно к сиему случаю.       «Уходите отсюда, пока живы… Смертные…» — новая фраза, разрезавшая воздух, исходила словно бы из самоей сути места: будто оно и говорило с незваными гостями.       Ёске нашёл в себе силы перевести очи на товарища, в которых виднелось нечто говорившее о капитуляции: это был некий предел того, что он мог вынести, сохраняя здравый рассудок и браваду. Он ничего не произносил, но всё его существо рвалось поворотить обратно. Конечно, желание помочь не угасло так просто… оно там тоже имелось, в этом коктейле чувств и эмоций.       Юу набрал полную грудь воздуха, продолжая смотреть лишь в одну сторону: вперёд. Затем шаг. Ещё один. Третий.       Тени начали медленно расступаться, освобождая дорогу, Путь, для несущего свет.       Ханамура сглотнул, потом резко сорвался с места и сократил расстояние между ним и серебряновласым — находиться чересчур далеко означало бы остаться в одиночестве. Среди них. Но было иное — всё это происходили в абсолютном эфире, вакууме, безмолвии и тишине. Нечто неестественное для человеческого существа. Только Наруками не чувствовал страха или отвращения — лишь лёгкое дежавю на пару с внутренним покоем. Его «персона» прекрасно держала удар, даже в этом, безнадёжном и бесшумном царстве.       В конце концов, они покинули залу, устремившись по смольным ступеням вниз.       — Тоже мне, царство мёртвых, называется! Да с Канджи посложнее и то было! — фыркнул белобрысик, сжав в кулаках свои гаечные ключи покрепче. Его лик расслабился, вероятно на пике доселе бывший напряжения.       — Вероятно, — кивнул серебряновласый, вглядываясь в самую даль той бездны, по которой они спускались. Во всяком случае, до низу ещё приличное расстояние… а шум воды становился сильнее и ближе.       — Ничего, Кониши-сан, только дождись нас! Мы спасём тебя отсюда! — ткнул себя в грудь юноша, продолжая словами взращивать смелость в груди. Его собеседник ничего не ответил — у него начала кружиться голова и стучать в висках: их маленький спаситель, свет, иссякал на глазах, подобно тому, как истощался и он сам. Видимо, если дело дойдёт до прямого столкновения, они будут чуть более, чем обречены…       На мгновение ему привиделся вдалеке образ Кониши: она сверлила, испепеляла взглядом Ханамуру, одними губами произнося «Ненавижу». Словно бы между ней и ним тянулась огромная невидимая обычному взору цепь. Но, морок спал так же незаметно и быстро, как и соизволил появиться. Ёске продолжал болтать себе под нос без самоего умолку…       Откуда-то снизу начали доноситься странные звуки, чем-то напоминавшие вой…       Лестница вниз окончилась. Широкий грот, весь усеянный камнями, кусками скал, досок, который ближе к центру весь укрывало чёрная, тинистая, и тухловатая вода, оказавшаяся рекой, бежавшей ещё дальше, вглубь. Возле берега находилось то, ради чего они и проделали долгий путь. Девушка, сидевшая на берегу и рыдавшая с громкими всхлипами, приобняв себя за ноги, с шелковистым власами оттенка русого в пепел, которые почему-то оказались очень и очень длинны, превышая все грани разумного для того, охватывая значительный радиус вокруг. Она одета в школьную униформу Ясогами с его тартановой юбкой, чёрной блузой и жёлтой косынкой. С неё ручьём текла чёрная слизь, будто бы она медленно таяла. Тело было бледно, но с каким-то оттенком угольности. Одежда потрёпана, грязна, ровным счётом как и сама она. Но главное: от неё исходила аура столь губительная, ненавистная и тёмная, что огонёк, до того освещавший пространство, бесшумно померк, погрузив всё во тьму. Но не до конца: вода, скалы, стены… даже потолок, по-прежнему, немного подсвечивались нежным сапфировым цветом. Ханамура смолк и неудачно отступился, задев камень ногой: тот предательски брякнул, отдавшись на весь грот шумом.       Она подняла голову и посмотрела ровно в сторону подоспевших. Даже находясь на приличном отдалении, даже в полутьме — были хорошо различимы её ярко-жёлтые глаза, лишённые зрачков. За счёт них же можно заметить и её обезображенное, покрытое рытвинами и трещинами лицо. На нём начала проявляться очень угрожающая улыбка, безумная пасть оскала, из которой высунулся раздвоенный змеиный язык.       — Кониши… сан?.. — криво улыбнулся перекошенным лицом Ёске, на глазах бледнея и задрожав всею своей сущностью. Кошмар, до сего момента пребывавший лишь в его подсознании, окончательно воплотился в своём окончательном варианте. Ужасное, искажённое и чудовищное… уместно отметить, что оно было употребимо к ним обоим.       — Ханамура… — издала тихий шипящий звук, а голова наклонилась и повернулась, улавливая далёкий звук. — Слышу тебя… — волосы, до того пребывавшие начали шевелиться, складываясь в некое подобие канатов — плотных и крепких. Они же, в свою очередь, множились и стягивались, начиная ползти и извиваться подобно клубку огромных змей. — Ненавижу… ненавижу… ненавижу… — каждое слово, упавшее с языка этого существа напоминало отравленную стрелу, комок кислоты ли яда, которые лились из её уст, достигая своей цели. Ханамура Ёске впал в своеобразный паралич, цепенение, будучи то ли сломленным, то ли загипнотизированным желтизной этих очей, которые сжались до состояния узкой щёлочки.       Наруками напряг все свои мышцы, которые отзывались очень лениво и устало, поставил в упор ноги и приготовил свой палаш, который неярко мерцал по какой-то причине. Не сказать, что существо не привело его в изумление или ужас; зная цену сомнению и промедлению, он внимательно следил за ним, подозревая скорое наступление. Пока он предпочитал молчать, дабы дать себе кратковременное преимущество. А заодно — изучая её поведение. «Она его убьёт…» — закралась внутрь вполне разумная догадка.       — Я… — выдавил Ханамура из себя, покуда его ноги попятились назад. Дыхание частое, прерывистое, сердце бьётся словно в ритме соула, бешено отсчитывая за мгновения часы и годы.       — УМРИ! — тьма окутала то место, где был остаток от Кониши. Оттуда же мгновенно атаковали… огромные, чёрные, разинув пасти, с которых капала темная, подобная чернилам субстанция, дымившаяся и бурлившая на воздухе, кобры… змеиные главы, с толстым телом. Множество их направились к Ёске, который, издав нечеловеческой силы вопль, рванул в обратную сторону, пытаясь спастись бегством.       Юу незамедлительно пожелал вступить в бой и уже собирался призвать всю внутреннюю силу, как его резко сковало нечто непонятное и неизвестное: невозможность двинуться и пошевелиться, даже воззвать к силе Изанаги. Будто некто дёрнул за невидимую ниточку, заставившую куклу замереть.       Парень с наушниками мгновенно призвал к себе все ветра, какие имелись и взмыл, направившись прямиком в сторону выхода.       Наруками никогда не приходилось видеть, как огромные, змееподобные головы двигались с такой скоростью, миновав звуковой барьер, ибо одна из них, пронёсшаяся рядом одинаково оглушила и чуть не снесла: каким-то чудом ему удалось не отправиться в полёт, словно тряпичной игрушке. С громким рёвом, напоминающим чем-то драконий рык, они поймали тело Ёске, обвившись вокруг него плотным кольцом, намного большим чем он сам. Серебряновласый скосил взгляд в сторону того центра, откуда они исходили: там находилось огромное яйцо, из чего-то прозрачного, заполненного водой. Внутри находилось женоподобная оболочка, нижняя часть которой представляла собой множество корней, просачивающихся сквозь купол и уходящих в землю, а вершина представляла собой голову с горящими зелёным глазами, из которой во все стороны, подобно ветвям тянулись её волосы-кобры. Всё тело ея было покрыто панцирем-чешуёй, сочетавшего рисунок ярко-жёлтого, цвета одуванчика и эбенового.       Ханамура попытался выбраться, призвав к себе на помощь Сусано — только тот, по неясной причине не отозвался, и мимика его сразу же изобразила собою испуг панический и неконтролируемый. Он окончательно потерял остатки какого-то разума или речи, продолжая беспорядочно барахтаться и толкаться.       Её корни, до того бывшие в покое, пришли в движение. Они, как оказалось, тоже состояли из множества различных змиев, которые неспешно начали передвигать всю эту конструкцию. Головы продолжали дюже крепко удерживать Ёске, который сейчас более всего напоминал скорлупку от яйца — крепкую, но способную треснуть от любого малейшего усилия.       И он замер лишь тогда, когда это существо опустило его на уровень глаз.       Она продолжала оставаться слепой, ибо зрачков так и не появилось. Но, вероятно, какие-то другие органы ей прекрасно заменяли потерю зрения.       — Я чувствую твой страх… ничтожество… Боишься меня? — губы скривились в жуткой усмешке, — Боишься. Ничего, скоро всё закончится… для нас обоих… — её шёпот-шипение были похожи на шелест листвы, однако это не мешало им отдаваться в каждом уголке этой залы.       — Кониши… прости… — попытался что-то из себя выдавить Ханамура, который лихорадил и заикался, покуда его рот и очи были распахнуты до самоего пределу. Почему-то эта фраза произвела ровно обратный эффект:       — ПРОСТИ?! — серебряновласый почувствовал, что его мышцам снова вернулась способность двигаться. И он чуть было не упал от такой неожиданности, правда удержал равновесие, затем мягко начал продвигаться в сторону этой… хм… Медузы? Ехидны? Нет, это уже что-то из аниме-сериалов. Должно же быть что-то подходящее для именования… «Гидра?»       «Гидра» пришла в неистовство, начав стучать по земле свободными от ноши головами-власами.       — Ты просишь прощения, мразь?! За то, что сломал мне жизнь и даже не даёшь упокоиться посмертно?! За то, что превратил меня в чудовище и потаскуху в глазах общественности?! За мою смерть, в конце концов?! — она перешла на жуткий крик, своими высокими частотами резавший слух. У Ханамуры, как у того, что был в эпицентре, потекла кровь из ушей, а сам он обмер в ужасе. Губы Кониши двигались быстро, резко, периодически обнажая ряд клыков и язык. Она говорила с лёгким акцентом из-за своей изменённой формы. — Ты думаешь… за всё это хватит простой фразы «Прости»? НЕ СМЕШИ МЕНЯ! — и вновь округа зашлась ходуном, от всей этой злости, ярости, ненависти… которая, точно змеиный яд капала с её слов…       — Ты ведь… звала меня… Кониши-сан… я подумал… — Ёске с каждым мгновением всё более и более утопала в потоке хлеставших фонтаном эмоций этого существа, будучи не в силах оказывать сопротивление. Серебряновласый, крадясь бесшумно, подобно кошке, занял новую позицию, на этот раз почтительнее в плане дистанции. Он не знал, почему его сковало, приморозило к месту… но он понимал, что секрет каким-то образом скрыт в этой… Тени?       — Звала… — её лик скользнул в задумчивость, — да… звала… — лишь затем, чтобы вновь составить гримасу и перейти в омерзительный хохот: — ЧТОБЫ ЗАБРАТЬ С СОБОЙ В ЁМИ, ПРИДУРОК! — Змеи взвились в воздух, после чего раскрыли пасти и с громким рёвом кинулись на Ханамуру.       — Только через мой труп, оторва, — миг, и оба собеседника замерли, обернувшись в сторону голоса. Появилось свечение, знакомая аура, всё того же, цвета камня лазурита, из которой вырос воин с конькообразными гета; он ловко раскрутил своё копьё и швырнул его в сторону многочисленных волос. Сверкнув молниями и вспышками света, оно, подобно чакре, метательному колесу или диску, бумерангу, который пронёсся режуще-колющим вихрем, оставляя на своём месте зияющие отметины и дыры. Эффект превзошёл ожидания: тварь выдала новую порцию своего визга, попутно остатком змеиной головы отправив Ёске в полёт, который окончился столкновением со стеной, в свою очередь, приведший его в полное бессознание.       Головы падали, корчились, издавали тонну громоподобных звуков, затем, мягко и нежно, обращались в кипу чёрной и густой грязи. Из остатков старых «шей» в скором времени начали отрастать новые…       — Кто здесь… кто ты?.. — извивающиеся главы-власы этой гадины шипели, самим своим телом улавливая звук, пытаясь найти источник. Они осторожно начали расползаться во все стороны, покуда сама главная тварь — её лик, искажённый гримасой злобы и ненависти буравил окружающее пространство пустыми глазами.       — Я, — Юу спокойно, уравновешенно, направился вперёд, прямо к той самой оболочке. Его сердце билось с таковой силой, каковой уже давно не билось, давно не находило в себе желания. Страшно ли? Очень. Но страха нет — есть лишь одно, то единственное желание сражаться за то, что тебе дорого. Отстоять это, пусть даже и ценой собственной единственной жизни. «…Я не боюсь проиграть в этом бою: в конце концов, невозможно всё время побеждать… но ради Ханамуры, Кониши, всех остальных… ради вас я сделаю всё, чтобы одолеть ея. И ради того, чтобы найти повинного во всей этой истории».       — А… это ты… прихвостень Ханы-чана. Ты меня бесишь… — она оскалилась рядом зубов, — Уходи, не вмешивайся. Это моё личное, с моим воздыхателем, дело. Ты здесь лишний… Понял? — змеи вторили свистящими звуками хозяйке, сплетаясь в клубок, пышущий ядом и злобой.       — Как я уже говорил — делать то, что тебе хочется, я не позволю, — Наруками навёл свой клинок на центр всей этой конструкции, — Защищайся, Кониши Саки!       Всю дальнейшую событий было не сложно предугадать: начался новый поединок на грани жизни и смерти, этот будоражащий танец клинка и Судьбы.       Всё это побережье на дне пещеры, усеянное камнями, рядом с чёрной шумящей рекой, по мановению руки превратилось в поле битвы серебряновласого юноши и огромной, чёрной гидры.       Головы возрастали и возрастали, в бешенстве молотя, сотрясая этот мир до самого основания, щёлкая клыками и плюясь смертоноснейшим ядом. Раз за разом они опадали, отрастали, вновь устремлялись в атаку целым клубком. Снова и снова эта маленькая блестящая серебряная точка оказывалась проворнее и ловче. Вновь и вновь появлялся в лазурном цвете Изанаги, своим копьём и светом уничтожая всякую нечистоту, всякую темноту и грязь.       Наруками давно не помнил такого поединка, в котором у него не оставалось не единой минуты на отдых или остановку — он находился в бесконечном движении, постоянно прыгая, перекатываясь, приседая, пробегая прямо по головам-волосам, в надежде, старании и попытке уничтожить ту скорлупу, которой укрылось головное тело. Хотя, тренировки, которые он провёл до того, были не менее суровыми… хотя и более щадящими.       Вот, она предприняла попытку воспользоваться открытой в обороне брешью для атаки Ханамуры, всё ещё бессознательного и беспомощного. Юу среагировал молниеносно, сжав правую руку в кулак и согнув в локте, тем самым призвав остатки силы в виде своего хранителя. Тот, легонько взмахнув Аменонубоко, воткнул ея опосля в землю, образовав светящийся круг, тканное полотно света из священнейших иероглифов. И, когда морда уже практически сомкнулись на белобрысике, серебряновласый резко выкинул свою конечность вперёд, словно бы внутри нея был зажат камень. Воин послушался этого сигнала как команды, вынув копьё и направив его по направлению костяшек владельца. Дальше произошло удивительное: круг, до того скользивший меж гальки, оставаясь плоским, изменил своё положение в пространстве на девяносто градусов, после чего плетение, его составлявшее, разлетелось на множество отдельных знаков, которые, словно толпа белых чаек, хищно рванули стремглав вперёд, разметая и уничтожая на своём пути движения. И этот ливень, град, всё длился и длился, разметая змей, стучась об яйцо, удары об оное отдавались своеобразным звоном, вероятно, доставлявшим хозяйке внутри запертой очень сильную боль, ибо её раскрывшийся рот был полон чёрной пены, покуда она орала со всея мочи. «Бить по центру» — намёк восприняли, и Изанаги, перед своим безмолвным исчезновением, подхватил когтистой лапой Наруками, швырнув его точно пушечное ядро. Прямо на лету он вошёл в штопор, занеся палаш подобно опытному гольфисту. В следующее мгновение произошло ужасающее столкновение, которое, однако, защита выстояла, не получив ни трещинки, но вот по самой гидре того не скажешь. Обезумев от шума и боли, она перешла в то, что иначе как «коловратом» и «неистовством» не назовёшь, поскольку гады просто лупили во все стороны, перестав разбираться и ориентироваться в выборе цели. А Юу просто отпрыгнул и продолжил маневрировать со скоростью чёрта, перекатываясь промеж камушков и сталактитов, не забывая махать при том своим оружием, которое, по мере истончения энергии, становилось всё тупее и неэффективней.       Конечно, сейчас его тело ещё выдерживало эту бешеную свистопляску, но чем более затягивался финал, тем более счёт становился не в его пользу: несколько раз его уже зацепило в районе спины и плеча зубами, которые, пронзив плоть, напитали её жгучим ядом, от которого эта тленная оболочка начала дёргаться словно в лихорадке. Кониши продолжила вопить точно обезумевшая, выкрикивая проклятия и ругательства в а адрес серебряновласого, полностью потеряв интерес к горе-возлюбленному, что как нельзя кстати играло на руку планам её соперника, уже прикидывавшего возможные планы пробуждения Ёске.       Ведь если он не вернёт в строй Ханамуру — пиши пропало. Его собственной силы, как бы он ни старался, уже просто не хватало для завершения поединка… что, впрочем, не мешало ему держать свою голову высоко и гордо, раз за разом предпринимая усилия близкие к самоубийственным.       Клубок змей, свист меча и удар битой — всё это сплеталось, смыкалось, вновь расступалось, после чего цикл начинался сначала, угрожая смертью обоим участникам, ибо здесь в каждом выпаде приходилось ставить на карту всё имеющееся, взамен, зачастую, не получая ничего кроме крови и страданий, новых брешей в обороне и новых рек крови противника…       Кем было это существо? Вероятнее всего, оно было Тенью, тем бледным призраком личности, который собирает в себя всё то, что не нашло себе пристанище в подсолнечном мире. Но что происходило в тот момент, когда эта, теневая часть целого, полностью заглатывала и поглощала светлую сторону? Что же происходило тогда, когда умирал человек? Саки своим примером красноречиво давала ответ на все эти вопросы… не давая ни единого. То есть, она и была ответом, но каким именно? И почему ея следовало искать именно в Стране Неживых? Или же ТВ-мир и есть эта страна?       Примерно такие мысли плясали в голове у Наруками, покуда он вновь и вновь заносил свой клинок, или же взывал к персоне, но его тело уже исчерпало лимит: буквально минута — и он уже станет самым обычным человеком, слабым и беспомощным, перед сумраком и царством Тени.       И единственное, та надежда, что теплилась в душе, сейчас была в невозможности осуществиться… что ж. В очередной раз пробежав по головам, он выхватил мелкий кругляш, которым ловко пульнул прямо в Ёске, покуда сам еле разрубил напополам очередную пасть нарисовавшуюся в районе правого фланга. Змеи, бывшими волосами, тоже ослабевали от постоянной необходимости снова возвращаться, расти от самых корней из хозяйки. Только вот дело в том, что их запас явно превосходил нынешний у Юу. А потому, одна из гадин, прямо та, по которой сейчас акробатсвовал серебряновласый, разделилась резко на множество более мелких, сразу же обвившихся вокруг того как верёвки, мгновенно вонзив свои острые клычки.       Кониши взмахнула рукой и вслед за этим жестом Наруками ударили об стену, чуть не размазав по ней. Он перестал пытаться вырываться и сопротивляться. Бой утих, полностью окончившись его поражением.       Раненый, весь в чёрной шипяще-бурлящей жиже, с кровоподтёками, испускающими пар рваными следами от зубов, в каком-то тряпье и лохмотьях, но продолжающий слабеющей рукой сжимать окончательно трансформировавшуюся обратно биту, блестевшую эбеновым. Ханамура, которого достиг снаряд, медленно разлепил глаза и кое-как поднялся, после чего его взгляд сразу же уловил Наруками в таком весьма незавидном положении.       — Умри, умри, умри, умри, УМРИ! — так истошно вопила та, которая когда-то была Кониши Саки, желая убить его лучшего друга, Наруками Юу. Он не смог, не мог, и даже никогда ничего не сможет изменить в этом сценарии, ему только и остаётся, что наблюдать точно в замедленной съёмке, как змии медленно начинали своё кровавое пиршество, а Саки экстазирующе смеётся, издали наблюдая всё из своего яйца-кокона…       Она напоминала дьяволицу, Они*, которыми становились при жизни или смерти очень злые, сварливые, лживые и гневливые люди. Ужасное, порождённое кошмаром и ужасом ночи, отвратнейшее создание… «Неужели семпай уже не помочь? Неужели… всё зазря?» — так отчаяние, истинное, настоящее, заполняло душу Ёске. Силы не подчинялись ему — для них нужна Воля, Смелость, Отвага… а что есть у него? И это гадливое, мерзкое и отвратное состояние наполняло его всё больше, лишая всякого желания, намерения двигаться, жить, что-либо делать. Даже карты Сусано и Джирайи словно бы угасали, обращаясь в мёртвый и холодный кусок картона…       Его тело начало бледнеть и синеть, покуда глаза покидали всякие искорки, последние составляющие жизни. Тени собирались вокруг него. Ёми принимало его. Он становился одним из тех, кто таятся в тени, ожидая заката Солнца, чтобы объявить свой выход… самое его существо, сущность утопали в этом потоке…       Скоро, уже скоро Ханамуры Ёске не станет. Останется только пустая оболочка вместе с пустой душой, лишённые смысла и цели существования… таков путь тех, кто не готов отринуть слабость в сердце…       «Неужели твоя Любовь к Кониши действительно пустой звук, партнёр?» — этот голос… пришедший словно бы из пустоты забытых дней. Ханамура разок моргнул, затем вновь уставился на серебряновласого…       — Да как ты?..       Потому как он собственноручно разорвал державшие его оковы, после чего усилиями Изанаги, который уже скорее напоминал тень на стене, нежели духа, испустил мощный поток света, достигший и до Ёске, не дав тому окончательно упасть во тьму.       Новый крик Кониши, и снова змеи отступили. Юу перевёл взгляд на удивлённого белобрысого, после чего уверенно улыбнулся.       И эта улыбка значила много больше, чем все те слова, жесты, эмоции, чем весь тот физический спектр, коим мы пользуемся для общения. В ней была и поддержка, и насмешка, и любовь, и раздражение, и дружба, и даже провокация. Пожалуй, уместить столько несовместимых в себе вещей мог только Наруками Юу, их серебряновласый лидер, раз за разом несущий на себя бремя ответственности, равным которому представить сложно.       А что Ханамура? Ему только и осталось, что поверить да потянуться со всей своей мочи к этому неувядающему источнику внутренней Силы и Света. И никогда ещё Сердце его не билось так жарко и ярко…       — Прости партнёр, но это наше личное с Кониши дело. Так что прости… что сплоховал… — белобрысый поднялся с колен и затем шаг, со всё нарастающим ускорением рванул к серебряновласому, сомкнувшему очи и мягко опавшему на спину. Для него бой закончился. Но для Ёске — только начинался.       — Именем своим призываю: Персона!       Да, теперь в нём не осталось и единого следа для фальши, страха и сомнения. Он наверняка спасёт Кониши. И вернёт её туда, обратно… конечно, возможно мёртвых и не воскресить. Но спасти душу той, что ценишь и любишь… пусть в своей, эгоистичной и эгоцентричной манере — его долг. То, что должно.       На зов откликнулся Джирайя, этот неподвластный и несносный шиноби, обладавший, со слов Игоря и Арагаки, не меньшим потенциалом и возможностями, нежели бог ветров и штормов. Только вот происходил он, в отличии от последнего, из самых тёмных, мерзких и неприятных уголков души самого Ханамуры. Персоны ведь всего лишь маски… наряды, которые может одеть на себя Душа. И сколь разных обносок не сменяй, она неизменна. Но разные фасады дают возможность проявиться разным чертам… подобно тому, как перемена среды позволит открыться человеку для новых возможностей и горизонтов.       А потому этот демон в маске сразу очутился подле Юу, закинув его к себе на плечо и рывком исчезнув прямо из-под направленного натиска. Затем перекинул его в руки к хозяину, а сам благополучно изменил форму, став кусуригама — японским серпом с цепью, на конце которой находится тяжёлый груз, который ловко подхватил сам Ханамура, сразу же пустивший его в ход против атакующей змеи-волоса. Та оказалась рассечечена точно напополам, после чего Джирайя вновь стал собой и продолжил работу своим коротким и юртким клинком, ставшим настоящим ножом для разделки, образно говоря. Он резал и резал, разделяясь на множество таких же как он клонов, становившихся то оружием, то бомбой, а то и вообще — какими-то чудовищами.       — Я УБЬЮ ВАС ОБОИХ, УБЛЮДКИ!       Так началась новая фаза боя, в которой уже счёт вёл Ёске, полностью сохранявший холодность ума и сердца, орудовавший поочерёдно и силой ветров, и мощью меняющих форму техник шиноби. Несмотря на многочисленные ранения, Кониши не желала сдаваться, хотя с каждой минутой теперь приближалось уже её поражение. Но, проблема была в одном: ни одна из комбинаций, ни ветра, ни трансформирующихся уловок, не смогла даже поцарапать купол, хотя уже много раз по нему проходились разрушительные импульсы.       На земле, в воздухе, между ними обоими, на потолке — Ханамура был везде, не находясь нигде. Его скорость превысила любую возможность его настигнуть. Змеи умирали ранее, чем они смогли бы хотя бы приблизиться в зону поражения.       «Сейчас или никогда» — пронеслось в голове у Ханамуры, который собирал бурю для последнего удара. Он нарочно создал небольшой торнадо, который умело «держал на привязи», покуда вливал туда все имеющиеся резервы энергии… нельзя сказать, что он их ощущал физически, но нечто, напоминающее о собственных ограничениях, имелось.       Резко, он сменил одну персону на другую: чинно летавший в воздухе Сусано мягко, в ляпис-лазуревом сиянии, будто бы перетекая, изменил форму, став Джирайей. Точно они, на самом деле, всего лишь разные формы чего-то единого. Белобрысый подпрыгнул под потолок, после чего силой воли изменил заготовленный им торнадо… в огромный, многотонный молоток, которым вмазал прямо центру яйца. Странно это выглядело: только что было ничего, кроме пустоты и движения, спиралевидного кручения, а вот, оно тут же стало титанических объёмностей молотом, на фоне которого и гидра, и сам Ханамура казались маленькими насекомыми. И тем страшнее пришёлся удар, сотрясший землю как будто бы до глубин ада…       Тишина. Только ровное, прекрасное и мелодичное журчание реки, смешанное с шелестящим шумом волн. Ханамура взвалил на плечо серебряновласого юношу, не забыв тому предварительно затянуть наиболее жуткие из ран. Затем подошёл к тому, что осталось от Кониши.       Кратер, посреди которого валялись осколки, с разлитой вокруг них влагой. Да вросшая ногами в камень Саки, у котрой из распахнутого широко рта лилась кровь. Она не двигалась. Но что-то говорило внутри, будто она ещё жива. Немного подумав, он и её кое-как отцепил от всей этой конструкции, после чего повернулся назад, в сторону лестницы в Верхний Мир.       А с неё на него смотрела толпа голодных, злых и неприятных тварей, коим место уж точно в бестиариях фильмов ужаса. Ёске ухмыльнулся, внутренне чувствуя почти что пьянящее чувство собственного всемогущества.       И, недолго думая, он просто побежал, побежал, лавируя между препятствий так, как, пожалуй, не петляет и добыча, уходящая от погони. И вот, он плотно нырнул в бесконечную Тень, ибо, таясь и двигаясь там, он мог абсолютно не боясь ничего добраться до выхода…