***
Он жутко раздражает… Его вечная манера держаться так, словно он выше остальных. Я не спорю, он богат, но это не повод вот так брать и относиться к людям, будто может купить каждого. У него скверный характер, и он не умеет нормально выражать эмоции. Я уверена, что такие, как он, на самом деле забиты; таких надо жалеть…4 курс. Гермиона.
***
POV Панси. — Знаешь, Драко, ты такая задница. — Накаченная? — ухмыляется, гаденыш. — Огромная и жирная! — Заткнись, Пэнс. Драко не был из тех, кто ржет над всем и всегда, но и неулыбчивым я назвать его не могла. Вот и сейчас — улыбался, затыкая меня. О, Салазар, я знаю его с детства, он мне как брат, и я даже представить не могу, что будет с нами потом, но я всегда буду тосковать, если он исчезнет из моей жизни. — Драко, пойдем, — не раздумывая, хватаю его под руку и веду по коридору, чтобы выйти в парк. Осень еще такая теплая, и я хотела бы посидеть на солнце, погреть свою мордашку, а он позволяет мне тащить его. Он стал очень высоким к седьмому курсу. Накачанным назвать я его не могла. Жилистым, подтянутым… Да. Наверное, из-за того, что он вечно носился со своей метлой, вечно бегал. Он с шестого курса стал устраивать забеги. Утренняя пробежка для него — это уже норма. Правда, на вопрос «зачем тебе это?», он всегда отвечает: «хочу быть подготовленным». Сначала я не понимала его — подготовленным к чему? К матчу? Ерундой страдает, вот и все. Но с каждым разом, когда погибали магглы, с каждым разом, когда к нам в дом приходили незнакомые люди, я стала его понимать. Война приближалась, и мы не останемся в ней зрителями. Мои пальцы непроизвольно сжали его предплечье сильнее, когда мы подходили к фонтану во внутреннем дворе. — Пэнс. Его голос такой холодный, он всегда нейтральный. Иногда он отвлекается и смеется, громко, много, вызывающе, как я его учила в детстве. Но в основном — нейтральность… — Прости, — ослабив хватку, я немного отодвигаюсь от него, но руку не отпускаю под пристальными взглядами двух когтевранок. С одной из них он, кажется, спал. Имя у нее красивое… Эва. Жаль, что шлюха. «Зато она не пропадет, когда наступит война». — А я сгнию… — шепотом, себе под нос, но встряска меня за плечо сказала, что Малфой все слышал. — Прекрати, херней страдаешь… Год только начался, Пэнс, — его глаза пронизывают мои изумрудные, и мне хочется его обнять, крепко, за плечи, сжать рубашку на нем, зажмуриться и сказать только одно… — Спасибо, — и, кажется, я только что поддалась своему желанию, а он так просто обнял меня в ответ. «Спасибо, что у меня есть такой друг, как он».***
POV Гарри Парксинсон была красивой девушкой, с формами. Округлыми бедрами, пышной грудью. Кажется, Рон сказал, что у нее четверка… Я не разбираюсь в размерах, если честно. Но грудь была красива, ее не нужно было даже оголять. Натянутость блузки и то, как извивался ее зеленый галстук, огибая грудь, чтобы спокойно болтаться на своем месте, уже говорили о своем. Черные, как смоль, волосы до плеч, прямые и никогда не вьющиеся… Очень чувственные, пухлые губы. Но в глаза бросается ее родинка у верхней губы, чуть левее. И я никогда не мог представить ее на другом факультете… У нее глаза даже темно-зеленого цвета. Только я не мог понять, что она такого нашла в этом хорьке? Сколько ее вижу, она всегда рядом с ним. И сейчас, стоит у фонтана и обнимает его, глаза зажмурила и цепляется так, словно ее жизнь от него зависит. Мы с Роном как раз возвращались с квиддичного поля и решили пройти через внутренний дворик, чтобы скоротать время до блуждающих лестниц, а там и до гостиной факультета. А тут такая картина. Не то, чтобы она мне нравилась, просто я считал ее красивой. У меня нет никакой ревности, только любопытство, почему именно с Малфоем? И в следующую секунду, когда я встретил ее взгляд своим, я быстро отвел его на Рона. Хорошо, что у него голубые глаза. Она всегда так смотрела на меня… Своим пронизывающим взглядом, словно хотела что-то найти во мне, а мне всегда становилось не по себе, и я просто избегал ее. — Знаешь, я хотел бы заниматься спортом. Я хотел бы посвятить этому жизнь, Гарри. Друг быстро увел мои мысли о слизеринке, и мы обошли их без стычек, поскольку Малфой, кажется, даже не заметил нас, а Паркинсон просто промолчала. Спорт и Уизли были вполне совместимы, поскольку играть у него получалось неплохо. — Так и займешься этим, — ободряюще улыбаюсь ему. — Ага, когда распродам все шоколадные лягушки. Он трет свою шею и смотрит как-то грустно. — Заметил, кстати? — испытывающий взгляд Рона вызывает только еще больше сомнений и непонимания во мне. — Что? — Паркинсон и Малфой… Знаешь, они достали. Вечно везде обжимаются, — Рон вздохнул. — А тебе-то чего? Просто не обращай на них внимание. — Гарри, у меня не было секса три месяца. «А у меня полгода, и что теперь? Повеситься и всех обжимающихся вырезать?». — И? — кажется, я сдержал свой поток раздражительности. — У меня яйца чешутся, как не знаю кто, — ноет, гад. — Мойся чаще. — Придурок, — Рон улыбнулся и, кажется, эта шутка погасила во мне огонек раздражительности.***
POV Драко Солнце слепит сегодня, как никогда. Впервые вижу такое теплое начало осени, словно лето еще не прошло. Вокруг такая сочная зеленая трава, а я только и нашел место на ступеньке возле входа в замок. Студенты, кажется, все рады такой погоде и выползли на свет, бегают, радуются, носятся друг с другом. Даже «змеи» греются, и я, кажется, совсем не исключение. Пэнс убежала от меня к Астории. Что-то им нужно было сделать. Я не стал вникать, просто отпустил эту стервочку к другой стервочке. Опустив руки на колени, я продолжал всех рассматривать. Откуда-то слева донесся громкий женский смех. — Драко, салют, — рядом со мной приземлил свою пятую точку Блейз. — Забини, — коротко и без лишних слов. — Так одиноко тут сидишь, хоть у ног ставь табличку: «На огневиски, пожалуйста, пока от вас всех не блеванул». Забини — прямолинейный придурок. Я всегда удивлялся, как он оказался на Слизерине со всей своей прямотой. Первые курса четыре я считал его глупцом, а потом стал понимать ход его мыслей… Правда — это то, что всегда обезоруживает противника. — Ты такой идиот, — улыбка сама залезла на мое лицо. Он же, кстати, очень много улыбался. — Зато какой искренний, — похлопал меня по плечу. Искренний, не то слово. И просто отличный друг. В нем я был уверен… В ком угодно буду сомневаться, но в нем — никогда. Снова смех слева донесся до меня, и я все-таки взглянул. — Тупая, тупая грязнокровка… От улыбки на моем лице не осталось и следа. Эта гриффиндорская шаблонная тварь сидела на пледе у дерева с какой-то тупой очередной книгой в руках. Рядом отчаянно жестикулировала мелкая Уизли, а третья кудрявая гриффиндорская особа, имя которой мне никогда не было известно, зато, кажется, фамилия у нее Браун, слушала их. Но, по крайней мере, она не ржала так, как грязнокровка. — Проблема, Малфой? — голос Забини справа отвлек меня от них. — От этих золотистых мотыльков голова совсем раскалывается, — рассматривать свои руки намного интереснее, чем обращать на этот факультет, вообще, какое-либо внимание. — Ты просто не умеешь их правильно использовать. Он словил мой заинтересованный взгляд и ухмыльнулся. — Моя мать — странная женщина, которая обычно губит мужиков. Сам знаешь, сколько у нее браков. И правда, миссис Забини была очень очаровательной женщиной. Как-то она приезжала к нам в поместье на очередной праздник. Эта была темнокожая, но такая соблазнительная женщина. В ее внешности было что-то дикое, необузданное, но и манеры ее были безупречны. Я никогда не понимал, почему мужчины у нее помирали, как мухи. — Но она как-то сказала мне перед отъездом, что если ты чувствуешь неприязнь к кому-то, это еще не значит, что человек бесполезен. Может, его мать и права, но к Грейнджер у меня было что-то больше, чем просто неприязнь. Я просто… ненавидел её. За что? За то, что она вся стерильная, и жизнь преподносит она стерильно. Я смотрю на нее, а на меня просто волной заходит тоска. Слишком правильная, слишком чопорная. Она хочет сказать, что никогда не ошибается. Но не совершают ошибок только нелюди. Так что эта гриффиндорская кукла только раздражает своими поучениями. — Твоя мать права, Блейз, но это не значит, что Грейнджер после твоих слов не перестанет быть тупой сукой. И теперь был черед Забини засмеяться также громко, как она.