Искусство быть.

Тики не собирался пользовать ни единой попыткой сделать вид, будто он кого-то здесь любит, уважает, ждёт одобрения, ценит. Он всего лишь развалился на диване, закрыл глаза и позволил напряжённому весь день телу расслабиться. Каждой мышце, рукам, ногам, туловищу, да даже голове. Взгляд Шерила ощущался даже сейчас. И сейчас даже сильнее, нежели раньше. Это не раздражало, но было что-то нехорошее в его братце. Как и в нём самом. Тики открыл глаза и встретился с неизбежностью. Шерил как всегда казался собранным, даже когда был расслаблен. Идеальная осанка, проницательный, внимательный взгляд, хорошо хоть, что сегодня Тики не рассматривают в монокль. И выражение лица тоже весьма нейтральное. — Что вы желаете сообщить нам, министр Камелот? Или сегодня я говорю с великим образом Алчности? Прости, не помню, какой ты там по счёту. Тики хихикнул собственной шутке, что была на самом деле истиной. Он не помнил. — Ты себя хоть помнишь? — Третий. — Уже радость. — Я что-то её не замечаю. Камелот позволил себе улыбнуться и слегка расслабиться. Но даже если бы он развалился по примеру Тики, сделал бы это с грацией и королевским величием. Алчность будто был создан для власти. Для того чтобы стоять во главе и командовать. Из него так и пёрла эта порода. Не то что из Графа. Тот казался вроде простоватым, быть может, даже в своём человеческом обличии (не то чтобы Тики часто его таким видел), но он так же обладал тем, что Узы назвали убийственной аурой. Тики ни в какую ауру вообще не верил. Не было такого, чтобы он находился рядом с человеком и тот что-то излучал. Все ощущения были связаны либо с собственными знаниями, либо с внешностью, либо с тем, как человек себя подавал. Но вот у Графа что-то такое всё же имелось. Или, как подозревал Тики, это был всего лишь отголосок власти, что Тысячелетний Глава имел над каждым Ноем и ещё тысячами заключённых душ. Быть может, подобная власть давала свои бонусы. Сам Тики считал, что вот уж кто, а он ничем подобным никогда не обладал. Разве что обаянием бродяги или лорда. Смотря о каком периоде его жизни шла речь. — Ну и насколько всё ужасно? Шерил будто демонстративно оглянулся, осматривая кабинет Тики. Вроде как его рабочее место, то самое, что должно было быть его лицом, согласно одной интересной поговорке. Кабинет его был убран или, что скорее, практически вылизан, так как Артур как раз собирался уезжать на время, разобраться с некоторыми вопросами, требующими его личного присутствия. Пообщаться с глазу на глаз с застрявшим в болотах управляющим (а в паре километров от последнего дома управляющего и впрямь расползлась опасная топь), обсудить дела, в которых Тики не разбирался. Серьёзно, почему производство, почему фабрика располагались так близко к каким-то там лесам? Тики не понимал. Даже при условии, что там кругом везде леса были. А местные городишки после закрытия шахт, выкачавших из пород всё, что было пока доступно, были только рады новым рабочим местам и смыслу оставаться на месте, продолжать жить в своих родных местах. Люди ужасно много смысла придавали родине. Все эти языковые различия, иные традиции, восхваление истории, вражда на этой самой истории, перевранной множество раз - всё это лишь ухудшало положение. Будто и впрямь был Вавилон и были люди, получившие самое страшное из возможных наказаний. Как человек путешествовавший, он не мог представить себе жизнь в одном месте на протяжении многих лет. На протяжении всей жизни. Но именно сейчас именно в такое и скатывался. Несмотря на открытую возможность перемещаться по стране и соседним государствам. Просто потому что не чувствовал себя комфортно в новом образе. — Ну и? — Что «ну и»? — не понял Тики. — Ты задавал вопрос? — Ты задал вопрос и сам же задумался. Знаешь ответ на него. — Я отвратителен, — развёл руками Тики, откидываясь на спинку дивана и жалея, что силы толчка недостаточно, чтобы он встал на две ножки. С креслом такое получалось постоянно. А потом кресла ломались. Тики нравилось. Напоминало ему те времена, когда он раскачивался так не на шикарных креслах, а на грубо сколоченном табурете, пуская дым под потолок и рассказывая Изу, как плохо заниматься тем, чем он сейчас занят. Потом он обычно получал по голове от одного из своих товарищей и мог рухнуть вместе с табуретом. Очень обидно, что всех беспокоила после такого лишь целостность табуретов, а не Тики. Изу на это твёрдо отвечал, что Тики так сделан, что ему ничего не будет. Ведь чуял же что-то, паршивец! Иногда Микку казалось, что мальчик - это Ной под прикрытием. Да, это попахивало паранойей. — В каком месте? — вернул его голос Шерила. — Везде! По человеческим меркам и по вашим семейным. Я не удался. На том закончим твою лекцию.. — Я не сказал ни слова, — тихо отметил Камелот. — Вот именно. И молчи. Я всё знаю. — Всё ещё оскорблён, наш добровольный изгнанник? Так нравится чувствовать себя мучеником? — Ну надо же мне кого-то мучить, если это единственное, от чего я могу теперь получать удовольствие в этой жизни, — резко ответил Микк. Шерил молчал, продолжая смотреть на Тики, а мужчине отчаянно желалось взять что-нибудь в руки и швырнуть прямо в брата. — Роад беспокоится за тебя. — Я весь день был очаровательным дядей и провёл его с ней! Я оплатил спокойствие, ты обязан не обращать на это внимания. На её слова. — Ничто не может заставить меня не обращать на неё внимание. И на тебя тоже. Тики вытянулся, будто хищник, готовый к прыжку, упираясь руками в сидение и глядя на брата. Его слова, сказанные медовым голосом, определённо задели что-то в застывшем Камелоте: — А если Граф прикажет не обращать на нас внимание? — С чего бы ему… — сквозь зубы процедил мужчина. — С того, что мы будем делать всё, что он пожелает. Мне не нравится это. Я готовый предатель. — Тики… — Мне нужно было одно, но мне отказали, чего хотел получить в итоге наш Граф? — Он знал, что выйдет не очень хорошо. Он никогда раньше не отрывал Удовольствие Ноя от его второй стороны. От того, что нравилось второй стороне, ведь ты был таким всегда. Но сейчас слишком ответственное время, и ты нужен был нам… —Здесь!? — заорал Тики, вскакивая на ноги. — Я ничерта не делаю здесь для семьи! И не буду! Это не моё! И я никогда не делал! И всем это известно! Это просто способ очередного издевательского пинка! — Тики… — Будь на твоём месте какой-нибудь…. Да будь здесь Лулу, уже бы кидалась оскорблениями и кричала, какой я предатель. Если бы не напала, пытаясь выцарапать глаза. А ты просто…. Ты идиот, Шерил. И ты не видишь очевидных вещей! А теперь, если тебе нечего на самом деле сказать, я пойду спать! Аллен был чертовски прав, слиняв сегодня пораньше. Ах, да, он от тебя слинял! — Мальчик болеет, от того и ушёл рано, — хладнокровно ответил Камелот. — И, что интересно, несмотря на свою адекватность, которой тебе не хватает в местном климате, он считает тебя тоже адекватным. Угадай, о ком он упомянул в неприятном плане? Тики запнулся. Слишком резкая смена темы всё же. Тем более он понятия не имел, понял ли Камелот, как именно Тики наблюдает за Алленом. Роад, вроде, заметила. Девчушка была внимательна к подобным деталям. Но Шерил то и взаимодействия их практически не видел. И только что заявил, что Аллен считает неадекватным кого-то иного. Он пожал плечами. — Амалию. — А! Ну надо же, кто-то ещё считает так. — Она позволяет себе лишнее? — А если бы я это тебе сказал, ты бы поверил? — А ты мне говорил? Конечно же, нет. Тики сложил руки на груди, подумывая о том, чтобы обратно сесть. Всё же Шерил был из тех людей, на которых было не по себе смотреть сверху вниз. Даже так он умудрялся глядеть как равный или находящийся выше. Более разумный, взрослый, правильный. Хотелось сесть. И Тики опустился обратно на диван, теперь уже собранный и готовый к большему. Например, к длинному разговору о разном. О себе, о гостях, о ведении дел. Как хорошо, что ни управляющий, ни секретарь даже не думали жаловать на него и полусловом! *** Аллен был в ярости. По крайней мере, очень уж яростно сверкали его глаза, когда он провожал покидающих их гостей и свою сестру и оставался один на один с Тики Микком. Как это случилось? Во-первых, они не уезжали утром. Во-вторых, они собирались прихватить с собой Аллена и Эмми. Им обоим это было бы полезно, и было приглашение на приём, и Эмми была в диком восторге, потому как на подобных мероприятиях ни разу ещё не была. Её первый выезд. Это могло случиться совсем скоро, и наверняка мать должна была подбирать платье, причёску, украшения. Вести её к этому событию. Аллен полагал, что девушка ещё слишком молода. Но суровой возрастной планки у них не было, а в рамках расплывчатых правил она вполне могла оказаться там. И Аллен не мог пропустить это событие. Если не отец, то он обязан был проследить за тем, чтобы всё прошло гладко. К обеду ему опять стало плохо. К вечеру ко времени отбытия он вовсе едва не рухнул посреди коридора. Поднявшийся вновь жар был более чем неприятным сюрпризом. Он не мог никуда двигаться, и приведённая Лави Эмми смотрела очень жалобно, сложив ладошки и шепча, что с ней будут слуги, наставница, леди Камелот, которая, для того чтобы отдохнуть перед приёмом, как раз здесь и не показалась. По словам Лави, учитывая, что сейчас Аллен практически подопечный Тики, то та же Трисия могла смело считаться членом семьи. И после нескольких требовательных вопросов клятвенно пообещал, что с Эмми всё будет в порядке. Аллен разрешил. Эмми разрыдалась. Опять вспомнила и про ожидания, и про родителей, и про сестру, так что Уолкер даже вновь стал сомневаться, но решил, что так будет продолжаться до бесконечности. Когда умерла его настоящая, первая семья, он тоже пытался избегать всего, что вызывало в нём такие чувства. И подобных вещей становилось всё больше, больше и больше. Они окружали его страшным кольцом, и единственное, что спасло ребёнка, это находящиеся рядом с ним взрослые, что помогли взглянуть страхам в глаза. Помогли продолжить пробираться вперёд. Он знал, что нарыв нужно вскрыть сейчас, если у девушки такая реакция, и твёрдо отослал её, получив ещё обещания от Камелота, слуг, даже от мило улыбающейся Роад. Вечером он проводил их, чувствуя ярость, страх за благополучие сестры, чувствуя поддержку вставшего рядом Тики, без которого он с трудом мог стоять на ногах, что вызывало ещё больший гнев. Он понятия не имел, откуда эта лихорадка. Он не желал, оставаясь с минимумом слуг, большинство которых даже не ночуют в этом доме, быть беспомощным. Быть и знать, что рядом комната Тики. Их спальни действительно находились недалеко друг от друга. Аллен готов был проклясть свой длинный язык, но вместо этого лишь был вынужден сидя дожидаться возвращения Тики. Просить девушек подняться и добраться до спальни не хотелось, а его тело оказалось предательски слабым. Лучше подниматься с Тики Микком, чем позволить ему обнаружить себя беспомощного, валяющегося на полу без сознания. Аллен вздрогнул от ужаса. И подумал о другом. Тики провожал родню на улице. А Аллен сидел, слушал всё, что мог услышать, и накручивал себя. Ему предстояло пять дней подобной страшной компании. И Амалия, к тому же. Не стоит забывать об этой неприятной особе. Пусть даже она хорошо организовывает работу, сама она была невыносима. И думая так, Аллен даже не пытался понять, почему он защищает Тики. Может быть, потому что Тики проявил к нему интерес? Красивый, наверняка не обиженный вниманием дам и даже некоторых мужчин Тики Микк почему-то проявил внимание. В большинстве иных случаев подобное вызвало бы в нём искреннее отвращение. Но здесь преобладал интерес. Или Аллену казалось, что это всего лишь интерес. Шаги Тики, захлопнувшиеся входные двери, приглушенный голос одной из девушек-служанок, удаляющейся по своим делам, глухой, приближающийся смех Тики Микка. И вот он уже заглядывает через плечо Аллена. — Привет. Ну что, все отбыли? И мы остались одни на весь дом. — Тогда я только что слышал голос призрака, — мрачно ответил Аллен. — Призрака, с которым ты заигрывал. Да, то, что он слышал, было похоже на подобное. — Это элементарная любезность и развлечение. Здесь скучно. Это весело. Они в курсе, если тебя смущает эта сторона вопроса. — Ага. Это веселье. Сначала на словах, потом в кровати. Не беспокойся, я мальчик взрослый, учёный уже по этой части. — Аллен даже не заметил, как перешёл на «ты». — А мне не нравится быть учителем. Какое совпадение. — Ты меня опять обнюхивать будешь? Я всё ещё пользуюсь тем самым шампунем и предлагаю завести кота. Или пса так стирать, тот укусить тебя сумеет, если что не так. — Ты такой добрый, — обнимая юношу за плечи, протянул Тики. — Мы собираемся убираться отсюда? Тики без лишних слов обошёл юношу, вставая перед ним и протягивая руку. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы выпрямиться и зацепиться за плечо Микка, всё же их разница в росте делала положение ещё более неудобным. — Ты слишком высокий, — прошипел Аллен, спотыкаясь о первую же ступеньку. Тики замер, что само по себе было уже весьма подозрительно. Усмехнулся как-то нехорошо и подхватил взвизгнувшего мальчишку на руки. От резкого рывка и переворота у Аллена, и так слабого и беспомощного, на какое-то время потемнело в глазах, а сердце едва не проломило грудную клетку, пытаясь сбежать от ненадёжного, влипающего в происшествия хозяина. Аллен не стал вырываться. Это было бы очередной глупостью, а так на руках Тики он должен был добраться быстрее. Главное, чтобы гад не подумал о чём-то вроде «отнести Аллена в свою спальню». Потому что тогда юноша понятия не имел, как стоит реагировать и как он будет реагировать. Как позволит его состояние. И его эмоции. Тики однозначно был слишком привлекательным мужчиной, а сам Аллен слишком неправильным, глупым подростком, чтобы не чувствовать к нему то, что чувствовать вовсе не полагалось. Если бы Тики понёс его в свою спальню… Ой-ой, Аллен понятия не имел, что бы тогда произошло. И так же не замечал, что смотрит в никуда, совершенно красный, прикусив губу, и Тики давно заметил его состояние. Но вместо того, чтобы тормошить и возвращать в реальность, послушно понёс, куда просили. Да, Аллен пришёл в себя, когда дверь его спальни распахнулась, и даже судорожно вздохнул. А он уже успел себе напридумывать! — Редкий момент, когда я жалею, что я не мудр… — пробормотал Тики, смазывая конец фразы. — Ась? — едва проблеял юноша. — Что не умею читать мысли. Ты так притих, Малыш. Неужели боишься большого и страшного меня? А? — Ты не страшный. — Ах вот как! Тики в два шага подошёл к кровати, грубо скидывая на неё свой живой, приглушённо ойкнувший груз. Сам мужчина наклонился, опираясь на руки по обе стороны от юноши. — Ты правда так думаешь или не хочешь признавать вслух знания о моей овечьей шкурке? — Скорей уж волчьей, под которой скрывается самый безобразный монстр на свете, — нагло усмехнулся юноша. Внутри всё дрожало. Слишком сладко, чтобы назвать причиной страх. Хотелось приподняться на локтях, чтобы прикоснуться к Тики. Который точно желал этого же. И чего-то большего. Аллен смутно представлял, чего именно, и боялся. Тики был слишком далеким для Уолкера, чтобы позволять нечто подобное. И, может быть, при этом осознании выражение его глаз изменилось, но Тики слегка отпрянул. — Сильно боишься за сестру? Долбанный мастер неожиданных тем. — Нет. И Тики лишь кивнул, резко поднимаясь и покидая комнату. Аллен был действительно удивлён. — Знаешь, о чём я подумал, когда вас впервые увидел? — уже в коридоре задал вопрос Тики. Аллен, не очень прочно, но усевшийся на кровати, мотнул головой. — Что вы очень интересно смотритесь. Что так, что в одной кровати. Аллен лишь швырнул в него вазу с розами и схватил сразу после этого подсвечник, так что Тики, улыбнувшись, закрыл дверь комнаты, оставаясь в коридоре. В одиночестве, в тишине. Только резкий грохот металла, ударившегося в дверь, нарушил это спокойствие. Видимо, не так хорошо у болеющего юноши было с нервами, как бы ему хотелось. — Кажется, я задел чьи-то братские, невинные чувства! Микк усмехнулся, нагнулся, поднимая одну из роз. Подрезанная довольно высоко, гордая царица цветов стояла в невысоком сосуде и выглядела не так уж презентабельно, всего лишь лишившись длины своего стебля. То ли дело больной Аллен. Даже в этом состоянии он всё ещё выглядел таким живым, таким желанным и таким… Открытым. Простым и невероятно загадочным, что лишь при воспоминании у Тики пересохло во рту и сдавило грудь. И он знал, где сконцентрируется накапливающееся томящее чувство, если продолжить размышлять на эту тему, вспоминать о том, что случилось, понимая, что впереди пять дней общения. Он снова провернул в ладонях короткую розу, чьи шипы были совершенно беспомощны против его перчаток. Так же, как и колючие слова седого мальчишки. В последнее время ему так часто попадались розы. Но эта белая, да ещё и мужского рода… интересно. Он уже влюбился в этот аромат. А что ещё делать с розами, как не ставить в вазы у себя в доме и вдыхать их кружащий голову аромат? Пока Аллен был его розой, Тики тоже мог лишь дышать им. Надеясь, что эта связь станет прочнее со временем. Прочнее и правильней. Рука стиснула цветок, переламывая стебель. Хотелось безжалостно оборвать лепестки, смять, затоптать просто за то, что в руке был бесполезный цветок, а не нужный ему колючий мальчишка. Пусть его слова Тики не задели, но побег, игнорирование, что явно ожидало Микка в ближайшие несколько дней, и новый этап пряток — вот это действительно было испытанием для его выдержки. Холода, прогоняющие даже намёк на настоящее время года, контрастировали с закипающим клубком эмоций внутри него. И им нужен был выход. Он не собирался связываться с Графом. Он не собирался ничего делать вообще. Не по этому поводу. Шерил так ничего и не сделал, ничего не сказал, слуг в доме осталось пугающе мало. Садовник с помощником, что даже жили в своём отдельном, небольшом домике вместе с конюхами. Две служанки, Артур как раз уехал на два дня разобрать кое-какие бумаги, решив, что раз Тики официально болен, ничего страшного не случится. И Амалия. Чего здесь ждала именно она, было непонятно. Лучшей возможности съехать? Всем уже было известно, что Шерил её вчера страшно отчитал, и она рыдала где-то там. Там где-то… Тики сегодня даже её тени не замечал, даже краем глаза, но точно знал — она всё ещё здесь. Не воспользовалась отличной возможностью уехать. Обиделась. Наверняка обиделась, оскорбилась, ведь и нанимали её, с самого начала предупреждая, что хозяина придётся немного перевоспитать, что не из такого общества он вышел, вот наверняка ей такое твердили. Вот и возомнила себя хозяйкой положения. Странно было осознавать это, но Шерилу действительно был дорог его брат и его душевное состояние. Даже несмотря на то, что он так же был против старых связей Тики. Да и позорить Микка перед другими он вряд ли позволил кому-нибудь, кроме себя. И то — шуточно, перед кем-то близким. Амалия была ещё здесь. Тики перешагнул упавший на пол цветок, так и не решившись почему-то на него наступить, и отпустил мысли об этих глупостях. У него было о чём размышлять и без этого. Он знал, чем займётся прямо сейчас. Ведь он так любил врываться по ночам в спальни женщин. Особенно понимая, что будет первым, о чём они подумают. Но он-то приходил вовсе не затем. Его никогда не возбуждали подобным образом женщины–жертвы. Он никогда их не хотел. Он умел любоваться женщинами, гордыми, строящими из себя чёрт знает что, или простыми, но сильными, прошедшими через тяготы. Он мог чувствовать притяжение к таким. Но не к своим жертвам. Его жертв ему хотелось… Но нет, сначала он приступит к делу, а не будет продолжать мечтать. Он спокойно прошёл по первому этажу в нужный, не слишком ухоженный закоулок. Для начала заглянул в соседнюю комнату, где спали сёстры-служанки, и позволил им вдохнуть хлороформа. Звукоизоляция здесь действительно впечатляла, у себя наверху Аллен ничего бы не услышал. И на улице тоже будет тихо. Но эти спали слишком близко к комнате Амалии. Отдельной, пусть даже небольшой, но такой совершенно личной, обставленной с заботой. Пара картин, что раньше наверняка висели в другом месте, на одной из них пейзаж, на другой дама в красном. Как очевидно. — Прекрасный образ, не правда ли? Амалия не спала. Амалия лежала, широко распахнув глаза. Тики чувствовал, как её страх наполняет воздух. Тики упивался этим. Интересно, она уже заметила, что его глаза хищно сверкают, кожа потемнела, и лоб венчают стигматы? Или здесь, несмотря даже на открытое окно, пропускающее скудный лунный свет, довольно темно для её глаз? — Лорд Микк? — её голос дрожал. — Шерил говорил с тобой, не так ли. О том, что твоя работа закончена? — Да, сэр. — Я слышал, ты не была рада. Амалия не ответила. Её пальцы с силой сжимали подушку, будто та могла защитить девушку. Стук сердца был слышен даже Микку, даже с расстояния метра. — А у тебя есть красное платье? — Что? — Красное платье, — развернулся к девушке Тики, делая пару шагов вперёд. Та лишь с силой сжалась в кровать, касаясь плечом стены. Она не обладала способностью сбегать сквозь стены. Тики даже жаль её не было. — Тебе ведь так нравится этот образ. Эта картина висела вовсе не здесь. В комнатах слуг вообще были картины? — Милорд, она совершенно… — Да, мне то было бы плевать. Меня привлёк её вид. Вид этой девушки. У тебя есть красное платье? Амалия резко села, прикрываясь одеялом, едва не сцапав с собой подушку. — О-о чём вы? — О том, как красиво выглядит эта девушка в красном. Красный, это такой восхитительный цвет. Знаешь, он может сделать невероятно красивой любую. — Л-любую? — Да. Не веришь? — Сэр, что вы здесь делаете? — наконец обрела кое-какую твёрдость девушка. Тики шагнул ближе, нагнулся так, чтобы его лицо оказалось напротив её. — Я здесь, чтобы сделать тебя красивой. И следующие несколько часов были посвящены боли, приглушённым крикам, страху и красоте. Той самой, что могла сделать прекрасной любую. Воистину, красный – самый женственный и великий цвет. Он сумел превратить в красавицу даже абсолютно уродливую Амалию. Даже избавляться от переломанного, искажённого тела как-то не хотелось. Хотелось написать картину с неё. Портрет. Он был бы куда прекрасней этой глупой, безупречно-скучной дамы в красном. Тики повесил бы его в своей спальне. Если бы не Аллен… Ах, да… Аллен Уолкер! Тики глубоко вздохнул, сползая по стене и глубоко затягиваясь сигаретой. Сквозь разбитое окно доносился ночной, прохладный ветерок. Сладкий аромат крови мешался с горечью сигарет. Приближался рассвет нового дня.